***
Как и обещал их новый друг, в их почтовом ящике у подножия лестницы, прямо на выходе из них шикарного многоквартирного дома, ждет бумажка. У Евы всегда кружилась голова из-за клетчатого черно-белого узора на полу, особенно если смотреть на него слишком долго, а теперь, когда их пятки лижет огонь, плитки сливаются воедино и вытягивают фойе в нечто бесконечное. Ева ожидает увидеть какой-нибудь конверт, который скрывает в себе драматичное послание. Ожидает услышать шуршание бумаги, когда она будет осторожно проводить пальцем по шву конверта, отрывая клей, но при этом стараясь касаться его как можно меньше, чтобы сохранить возможные улики. Она ожидает развернуть какую-нибудь карту, прочитать какое-нибудь загадочное послание, возможно, даже закодированное, а затем соединять шифр по кусочкам, синхронизировав свой мозг с мозгом Вилланель. Вместо этого она получает открытку. Это настолько сбивает с толку, что она почти сразу же забывает о таинственных посланиях и, не обращая внимания на какое-то знаменитое произведение искусства, украшающее обложку, переворачивает открытку со всей грацией ребенка, вытряхивающего из своих поздравительных открыток деньги. На обороте нет никакой головоломки, разгадывать нечего. Всего пять строк — адрес, инструкция и подпись. Золотой лев. Кодовое имя. — Можно посмотреть? — спрашивает Вилланель, вставая на цыпочки, чтобы заглянуть за плечо Евы. Ева разочарованно кивает, и Вилланель с жадностью хватает открытку, а затем отворачивается, чтобы изучить документ, как будто это какой-то секрет. Но вскоре Вилланель... смеется? Ева наклоняется к ней, пытаясь разглядеть, что же там такого забавного, но Вилланель лишь смеется и смеется, сначала только фыркнув, а затем разразившись полноценным хохотом, запрокинув голову в истинном, раскованном ликовании. — Не хочешь поделиться с классом? — Это, — выдавливает Вилланель, вытирая слезы со щек. — Куда нас посылает твой друг. Это моя старая квартира в Париже.***
— Ева, у меня плохие новости. Они стоят на оживленном железнодорожном вокзале Рима Термини, на транзитной станции, переполненной пассажирами и туристами, которые напоминают обитателей пчелиного улья, движимых невидимыми силами, непостижимыми для стороннего наблюдателя. Быстро подстроившись, Ева погрузилась в поток людей, позволяя себе плыть по течению, а Вилланель удалилась к кассе, чтобы купить им билеты на поезд в Париж. Но там, где Ева плывет по волнам, Вилланель разделяет их, превращаясь в дымку в своей дорогой дизайнерской одежде, с которой не смогла расстаться. — Нас вот-вот арестуют за наши поддельные паспорта? — Нет, — отвечает Вилланель, слегка выпячивая губу. — Все транзитные рейсы отменили из-за террористической атаки? — Нет, — на этот раз скулит Вилланель. — Бар закрыт? Вилланель качает головой и делает глубокий, мученический вдох. — Свободных купе первого класса не было. Нам придется ехать... — Вилланель опустошенно кривит лицо, и, вопреки самой себе, Ева чувствует, как у нее сжимается сердце, — ...в эконом-классе. — О, родная, — снисходительно отвечает Ева. Она поднимает обе руки и кладет их на щеки Вилланель, чтобы слегка наклонить ее голову и поцеловать в лоб. — Если это худшее, что случится с нами в этой поездке, то это будет наша лучшая поездка. Час спустя их красный поезд прибывает на станцию. И тут же область рядом с рельсами оживает — путешественники начинают толкаться, чтобы добраться до назначенного им вагона. Вилланель завистливо надувает губы, когда они, пыхтя, проходят мимо купе первого класса в задней части поезда и продолжают тащить свои чемоданы на колесиках к передней. — Видишь, Вилланель? Все не так уж и плохо, — бросает Ева через плечо, когда они находят отведенные им места. — По сути, сиденья как в самолете, только без неудобного сиденья посередине, и смотри, здесь даже больше места для ног. Вилланель позади нее ворчит что-то нелестное на французском. Ева закидывает свой чемодан в верхний отсек для хранения вещей, а затем пробирается к креслу у окна, поражаясь тому, как далеко она может вытянуть свои ноги. Намного лучше, чем в самолете. — Не знаю, чего ты так жаловалась, — продолжает Ева, опускаясь на спинку кресла. — Несколько часов ты как-нибудь переживешь. Сколько продлится поездка? Вытащив их билеты, Вилланель делает быстрые подсчеты с помощью своих пальцев, а затем услужливо отвечает: — Пятнадцать часов. — Что? — Ева резко встает, ударяясь головой о верхний отсек, как будто если продолжит сидеть, то обречет себя на эту адски долгую поездку. — Я думала, в Европе сеть высокоскоростных железных дорог. Вилланель, переняв очередь выглядеть раздражающе безразличной, пожимает плечами, усаживаясь на кресле у прохода. — Видимо, это и есть высокая скорость, — отвечает она нехарактерно нейтральным голосом. — А что? Так уж плохо — быть рядом со мной на протяжении пятнадцати часов? — Теперь ты просто напрашиваешься, — говорит Ева, плюхаясь обратно на свое место. Вилланель уже роется в ее сумке, пытаясь найти свою секретную заначку с конфетами. Ева шлепает ее по рукам. — Напрашиваюсь? — На комплименты. Вилланель смотрит на нее, сосредоточенно сдвинув брови. Ева видит, как она проводит языком по зубам, перемалывая эту новую фразу. — Но ты ведь на крючке, нет? — осторожно спрашивает она, прежде чем гордо выпрямиться. — На моем крючке. Так что ты должна делать мне комплименты. — Ты бредишь, — смеется Ева, протягивая Вилланель плитку шоколада. — Ну, чем хочешь заняться? Погоди, дай угадаю, ты хочешь... — Посмотреть фильм, пожалуйста, — перебивает Вилланель, и именно это «пожалуйста» пробирает Еву. Это слово звучит так сдержанно из уст Вилланель, как будто в ней накопилось столько желания, но она прогибается, прогибается ради Евы. — Конечно, — говорит Ева, уже доставая свой ноутбук и наушники. Она протягивает один наушник Вилланель, открывая их фильмотеку. — Давай посмотрим «Касабланку»? — спрашивает Вилланель, опуская голову на плечо Евы и уже поглаживая пальцами ее предплечье, ожидая, когда ее рука освободится. — Дорогая, мы можем посмотреть «Касабланку» четыре раза подряд, и у нас все равно останется восемь свободных часов, — говорит она, переплетая их пальцы под вступительные титры фильма.***
Вилланель протягивает до «Марсельезы», зажигательной битвы национальных гимнов, а затем засыпает на плече Евы, щекоча ей шею своим тихим похрапыванием. Еве это кажется одним из преимуществ профессии международной убийцы — Вилланель может спать где угодно и когда угодно. Поезд слегка покачивается, выезжая из туннеля. Вилланель цепляется за нее, как детеныш коалы. Оставшись одна, Ева наблюдает за моментом просветления Рика и Ильзы на туманной марокканской взлетно-посадочной полосе. Хамфри Богарт недвусмысленно говорит Ингрид Бергман, что она сядет в самолет без него, что она не может последовать за ним туда, куда он направляется. Что у них всегда будет Париж. Ева переводит взгляд на блондинистую голову у себя на плече. А что было бы у них, только у них двоих? Если бы их разлучили, было бы у них что-то, за что они могли бы вместе держаться? Постоянное, мирное пристанище. Или они бы исчезли из жизней друг друга, превратившись в дым? Когда на экране появляются заключительные титры, Ева понимает, что ей нужно в туалет. И прогуляться. И, вероятно, покурить. Она осторожно закрывает свой ноутбук и засовывает его под сиденье, попутно выуживая свою сумку, а затем как можно быстрее подсовывает ее под голову Вилланель, чтобы заменить свое плечо. Вилланель тихонько ворчит, а затем утыкается носом в потертую кожу и замирает. Передвигаться по движущимся вагонам оказывается непросто, но, пройдя уже три из них, Ева осваивается и уверенно шагает мимо рядов кресел, занятых, в основном, спящими пассажирами. Основной свет приглушили, так что ее путь освещается только полосой светодиодных лампочек, рассыпанных вдоль пола, но она мимоходом осматривает других путешественников, высматривая любого, кто покажется ей подозрительным. Наконец, она находит свободную туалетную кабинку и проскальзывает внутрь, где оказывается почему-то теснее, чем в туалете самолета. При каждом наезде на стык рельс лампочка мигает, создавая эффект стробоскопа, из-за чего она чувствует себя не в своей тарелке, горбясь перед маленьким зеркалом, моя руки и наблюдая, как ее качает из стороны в сторону, как металлический шарик из пинбола, застрявший между бамперами. Ей кажется, что она выглядит суровее, чем раньше. Зрачки потемнели, челюсть сжалась. И в ее глазах что-то есть. То, чего раньше там не было. А, может, и было, но она этого никогда не замечала. Шрам на носу превратился в тень, просто в призрака старых ран. Она думает о том, что сказала Вилланель. О том, что все это ловушка. Какой доверчивой она становится. Какой глупой. Этот водоворот затянул не только ее, но и другого человека. Вилланель. Она никак не может продвинуться по шахматной доске, в то время как остальные спокойно продвигают свои фигурки. Они в разных плоскостях. Ей нужно вырваться вперед. Когда ставки высоки, когда на кону буквально жизнь или смерть, нужно подтасовать колоду. Тот, кто играет честно, проигрывает. Тот, кто сражается честно, погибает. Ева решает, прямо там, в туалете поезда, не оказаться ни той, ни другой. Она открывает дверь туалета, и в этот момент поезд решает резко повернуть, из-за чего она врезается в мужчину, терпеливо ожидающего своей очереди, пока она переживала свой кризис. Он легко подхватывает ее и помогает найти опору в темноте. — Извините, — бормочет она, поправляя куртку. Он говорит что-то в ответ, в его голосе с легким акцентом слышатся явно не итальянские нотки, а что-то более жесткое. Славянское. Ева изучает его как можно дольше, прежде чем он исчезает в ограниченном пространстве туалета поезда. Она откладывает его лицо в памяти, как фотографию, засунутую в бумажник. Что-то в нем ей не нравится. Что-то в нем не так. Она пробирается дальше по поезду к вагону-ресторану, как потому, что испытывает непреодолимое желание перекусить, так и потому, что это единственный вагон, в котором есть жизнь в это время ночи. По больше части он пустует — кроме сотрудников в сторонке сидит только одна парочка, шепчущаяся друг с другом в полголоса. Ева проскальзывает к последнему столику и прислоняется спиной к двери, лицом к тому месту, откуда только что пришла. На всякий случай. Она достает свой телефон (к счастью, он все еще ловит сигнал в каком бы туннеле они сейчас ни проезжали) и набирает номер, которым, как она клялась, клялась, она больше никогда не воспользуется. На другом конце провода поднимают трубку, и она слышит сонное, приглушенное «алло». — Хьюго? — Ева? — отвечает он, уже гораздо бодрее, но все еще сонно. Где бы он ни был, там сейчас поздно. И хорошо. — Господи. Не думал, что еще когда-нибудь услышу твой голос. — Не сомневаюсь. Где ты? — А где ты? — отвечает Хьюго, и, боже, Ева не скучала по этому льстивому тону. — Уже поздно, но я могу приехать, если хочешь. — Что? Нет, — давится Ева, лихорадочно осматривая пустой вагон. — Я не для перепихона звоню, Хьюго. Мне нужна твоя помощь. — Ха, — говорит он после долгой паузы. — Не думаю, что мне когда-либо звонили, чтобы попросить помощи. — Ты моя единственная надежда, — отвечает Ева, надеясь, что добавляет в свой голос достаточное количество отчаяния. — Возможно, ты слышал, что я больше не работаю в МИ-6. — Возможно, кое-что я и слышал. — Ну, я нашла другую... работу. Хорошую работу. Но мне нужна помощь, — говорит она. — Неофициально, если ты понимаешь, о чем я. — Я понимаю, о чем ты, — отвечает он, несмотря на то, что определенно не понимает, что все это значит. — Я могу помочь. Но в чем моя выгода? Классический Хьюго, думает она. — Ты получишь возможность стать частью чего-то большего, — говорит она. — Шанс показать своим коллегам, что ты больше, чем просто симпатичный богатенький мальчик, закончивший Оксфорд. Что ты больше, чем папины деньги. К тому же, ты будешь работать со мной. А со мной весело. — Это правда, — говорит он снова этим льстивым тоном, который разрастается у нее под кожей, как плесень. Она хочет принять душ. — Отлично, — говорит она сквозь стиснутые зубы. — Можешь начинать прямо сейчас, я отправлю тебе адрес. Узнай, кому принадлежит это здание. Спасибо. В этот момент дверь в другом конце вагона-ресторана открывается, и внутрь заходит таинственный незнакомец, с которым она столкнулась в туалете. Он выглядит достаточно неприметно, но по тому, как он держится за левый бок, становится ясно, что там, под курткой в наплечной кобуре у него спрятано оружие. Он садится за столик напротив нее и кладет телефон на стол, но Ева видит, как его глаза следят за ее отражением в окне. — Блять, — шепчет она. Хьюго спрашивает, что происходит, но она сбрасывает трубку прежде, чем он раскричится. Сейчас ей нельзя ни на что отвлекаться, только не сейчас. Все еще прижимая телефон к уху, она принимает решение. Отсюда можно уйти только в двух направлениях, и одно из них ведет напрямую к Вилланель. Она разворачивается, ногой открывает дверь, у которой только что сидела, и проходит к переходу между вагонами. Через окно она видит, как мужчина встает и начинает идти в ее сторону. Она понятия не имеет, что будет делать, но надеется, что придумает что-нибудь до того, как доберется до конца поезда. Следующая дверь ведет в спальные купе. Вместо длинных прямых проходов здешний коридор поворачивает под резкими углами, создавая полностью затемненные зоны. Может, легче было бы спрятаться в них, но не так уж просто установить дистанцию между ней и незваным гостем. Ева чувствует себя крысой, бегущей по лабиринту, но реальность иная — она крыса, которую вот-вот загонят в тупик. Сердце гулко стучит в ушах, конечности обмякли и перестали уверенно отвечать на приказы мозга, ведь по ним, словно горящий бензин, течет адреналин, а земля под ногами, под поездом, проносится с неестественной скоростью. Она сворачивает за очередной угол; грохот поезда заглушает большинство звуков, но она слышит шаги своего преследователя, напоминающие удары о барабан. К черту ее и ее дурацкий мочевой пузырь. И Хьюго туда же. Ева не совсем понимает, почему и он попал под раздачу, но уверена, что он этого заслуживает. Она подходит к двери вагона и нажимает на кнопку, чтобы ее открыть. Пространство между вагонами здесь больше, чем раньше, — целых два шага. Еву застает врасплох это расстояние, потому что здесь она не может просто проскользнуть через дверь и захлопнуть ее перед носом мужчины, чтобы выиграть драгоценные секунды. Те же драгоценные секунды, которые утекают сквозь ее пальцы, как вода, когда сильные пальцы обхватывают ее локоть, прежде чем она успевает открыть вторую дверь. Еву вжимают в эту так и не открывшуюся дверь; предплечье мужчины с силой давит ей на горло. Ева находит в темноте его глаза, но не находит ничего в них. Она узнает этот взгляд, этот стеклянный, бездушный взгляд человека, собирающегося сделать что-то настолько ужасное, что ему приходится отделить свой разум от тела, чтобы осуществить задуманное. Она чувствует, как он прижимается к ней, пытаясь высвободить достаточно места, чтобы достать свой пистолет. В этом пространстве между вагонами достаточно громко, чтобы заглушить выстрел. Скорее всего, ее тело не найдут до утра, пока какая-нибудь богатая пожилая леди не отправится в вагон-ресторан выпить кофе. Какая же глупая смерть. В этот момент дверь позади мужчины со свистом распахивается, и Ева внезапно освобождается от его сокрушительного веса, когда его откидывает назад, а его голова снова и снова ударяется о металлическую стену. Вилланель с горящими от ярости глазами вонзает ногти ему в лицо; реки крови стекают из его порезов в форме полумесяца, и мужчина обмякает. Не глядя на Еву, Вилланель нажимает на рычаг, открывающий дверь наружу, и с помощью своих бедер швыряет мужчину на рельсы. Дверь за ним закрывается с глухим стуком, и Ева остается смотреть на пространство, которое он занимал всего мгновение назад. Вилланель моментально оказывается рядом с ней, убирая руками ее пальцы, чтобы проверить, не осталось ли следов на ее горле. Ева борется с ней, поддаваясь какому-то запоздалому инстинкту самосохранения, пока Вилланель не хватает ее за обе руки. Ева находит в этом какую-то опору, в этих больших глотках воздуха, возвращающегося в ее легкие. — Боже, надеюсь, что мы только что не убили какого-нибудь случайного бизнесмена, — выдавливает она, судорожно вдыхая. — Разве что у бизнесменов не вошло в привычку носить с собой оружие, — замечает Вилланель, поднимая пистолет мужчины, а затем засовывая его за свой пояс. — Только не за пределами Америки. Вилланель отводит ее обратно к их местам, и Ева чувствует себя отруганным ребенком. Она утверждала, что ей не нужен эскорт, вот только довольно убедительно доказала, что он ей все-таки нужен, и поэтому она молчит до тех пор, пока не опускается обратно на свое место. Вилланель накрывает их пледом и переплетает под ним их пальцы, сжимая их, словно тисками. — Эй, — говорит Ева достаточно тихо, чтобы проявить уважение к спящим пассажирам. Вилланель, уже устроившая свою голову на ее плече, поворачивается к ней. — То, что ты сделала там, когда схватила того мужчину и бросила его на рельсы? Это было довольно сексуально. — Теперь ты начинаешь понимать комплименты.