Кладбище бабочек

                    Кайл              Секс. Что может быть естественней? В людях от природы заложены импульсы: голод, страх, влечение, любопытство… Спектр широк, но больше всего нас притягивает удовольствие. Эволюционировал мир, эволюционировал и коитус. Мастурбация. Онанизм. Мы трогаем себя в интимных местах, пока никто не видит. Иногда мы касаемся тех самых мест и хотим, чтобы на нас смотрели. Это инстинкты. Люди недалеко ушли от животных, просто их желания стали изощреннее. Нам доступно больше информации. У нас безграничный ассортимент эротических фантазий и… И да, мы все внутри извращенцы.              Точно так же, как мы перчим и солим еду — приправляем секс. Фроттажный, механический, оральный, вагинальный, анальный — все это секс. Тереться гениталиями друг о друга? Пожалуйста! Пихать в себя силиконовые предметы? Не вопрос! Повторюсь, мы все извращенцы. Чей-то член во рту — не проблема. Чей-то язык на клиторе — проще простого. Вагины и анусы засасывают пенис, пенис проталкивается в теплые отверстия. Гениталии — инструменты секса. Секс — инструмент похоти. Коитус может подарить жизнь, а может — довести до инфаркта. Я видел такие заголовки в газетах, я слышал подобные новости по радио. Умереть во время соития? По-моему, прекрасно. Хотя… Потный и голый, перемазанный липкими секрециями… Не суть!              Миссионерская, догги-стайл, наездница, ножницы, колыбель, шестьдесят девять… Все это позы для секса. Можно трахаться стоя на четвереньках, лежа на спине, на боку, на животе, сидя на заднице. Элементарно! Допустимо совокупляться на кровати, на диване, на полу, на стуле, на столе… Да где угодно, мать его! Желательно приватно и по обоюдному согласию — единственный нюанс.              Секс многообразен и при этом идентичен. Всегда одни и те же движения, но на разный манер. Всегда один и тот же итог. Оргазм! Люди гонятся за наслаждением, обмениваются телесными жидкостями. При каждой пенетрации отдают частичку себя, пусть и не планировали делиться. Секс — это взаимовыгодный бартер, где конечная цель — экстаз. Одноразовый, групповой, по телефону, жесткий, нежный, неудачный, страстный, болезненный, грязный, спонтанный, садомазо… Выбор огромен! Половой акт на любой вкус и цвет поджидает за углом, точно пестрящие рекламные баннеры на остановках — сам решай, что выбирать. Жизнь — коитус со своими инстинктами. В какой-то момент ко мне в любовники заделался страх. Самое утомительное совокупление на моей памяти. Блин! Опять тараканы завели не туда! Заткнитесь, я тут о другом рассуждаю!              Итак, коитус. Существует множество кинков и фетишей. Зерно возбуждения в подсознании зарождается от чего угодно. Чулки, плетки, замочная скважина. Кто-то любит кружевное белье, кто-то черный латекс и кожу. Кому-то по душе щекотка от перьев, кому-то грубые шлепки. Кто-то подглядывает, а кто-то обнажается, зная о наблюдателе. Кто-то глотает чужую сперму, кто-то — свою… Кто-то, кто-кто, кто-то! Кругом извращенцы! Мир — шведский стол разврата. Миром правит похоть. Ничего удивительного. Это уже давно всем известно. Секс продается и покупается. Секс — всего лишь секс. Но что делать, если твой секс превращается из механики в искусство? Из физиологии в любовь? Из инстинкта в зависимость? Совокупление находится на одном уровне с героином? Не знаю! Я ни черта не знаю!              В этой комнате с серыми стенами и сушенными цветами на люстре я трахался под «The Beatles», «Red Hot Chili Peppers», Игги Попа, Джими Хендрикса, «Marilyn Manson», «Nirvana», Майкла Джексона. Моим оргазмам подпевали Элвис Пресли, Фредди Меркьюри и Том Йорк. Я кончал под гитары, синтезаторы и барабаны. Я был захвачен мелодией и одновременно не слышал ничего. Удовольствие сносило крышу, отключало все чувства. Топило в экзальтированном воздухе — я задыхался от собственного оргазма. Я возбуждался от оргазма партнеров, и легкие снова сдавливало. Я стал помешан на прикосновениях, проникновениях и ласках. Я стал одержим этим новым видом полового акта. Новыми ощущениями. Тяга на грани наркотической ломки. Чистый кайф на грани героинового прихода. В шприце доза из двух имен — Кати и Самуэль. Вы отравляете меня раз за разом, вы исцеляете меня попеременно. Вы распяли мое благоразумие вместе с моим распластанным на кровати телом. Мой крест — наша постель. Мои гвозди — наши руки. Здесь я трахался в одежде и без. Пьяный, трезвый, голодный, сытый, уставший, бодрый, грустный, счастливый — любой. Трахался днем, утром, вечером, ночью. При свете и в темноте. Под дождь, под сигнализацию машин, под трели птиц, под тишину. Под раскаты грома, под уже родные стоны, под ломанный ритм сердца и музыки. И я не планирую останавливаться.              Сейчас из проигрывателя орет «Sex Pistols — Pretty Vacant». Кати облизывает мои губы, ее пальцы скользят по головке члена, размазывают смазку вниз и вверх, пока Самуэль кусает шею и беспрерывно входит в меня. Толчок за толчком. Мастурбация и анальный секс. Самуэль держит крепко — рука на кадыке, рука на бедренной кости. Игры с асфиксией? Не для меня. Впрочем, хватка Самуэля на горле — то, что нужно. Умеренная, но властная. Я выгибаюсь, как пластилин. Самуэль лепит из меня покладистого Купидона. Я никогда раньше никому так беспрекословно не подчинялся. Самуэль умеет вести. Самуэль умеет брать.              Мои ладони упираются в стену. Кати зажата у изголовья кровати, наши тела соприкасаются — я чувствую обжигающий жар. Сзади распаляет Самуэль, спереди — Кати. Движения все порывистей и жестче — звуки фрикций заглушают панк-рок. Кати сильнее сжимает мой член, Самуэль сильнее толкается в меня. Я выдыхаю в губы Кати, получаю в ответ поцелуй. Языки соприкасаются, зубы прикусывают нижнюю. Самуэль падает лбом между лопаток и сдавленно рычит. Поцелуй съедает мой стон. Женские изящные пальцы размазывают сперму по коже. Кати и я липнем к друг другу — белесые нити тянутся от живота к животу.              Я оседаю на подушки и откидываюсь на спину. Самуэль запрокидывает голову и не глядя завязывает презерватив. Использованная резинка летит к чертям. Самуэль разрывает упаковку на новой — блестящая обертка отправляется туда же, в чистилище. Самуэль как обычно ненасытен. Кати подползает к нему — и они тоже целуются. Долго и глубоко. После крепкие руки разводят стройные ноги. Самуэль проводит указательным по свежим пятнам на незащищенном теле. Палец к губам — и Самуэль слизывает мою сперму. Я уже не краснею и не смущаюсь — сейчас я готов сделать так же.              Я двигаюсь ближе к двоим на кровати. Глажу разметанные по простыне пепельные пряди, просто наблюдаю. Вуайеризм? Возможно. Во взгляде извинение. Прости, Кати, но из меня выжали все соки. Я опять трахался в этой комнате под бас-гитару Сида Вишеса и голос Джона Лайдона. Я опять задыхаюсь от недавнего оргазма.              И вот мы, голые и уставшие, лежим втроем на помятой и влажной постели, передаем друг другу по кругу одну сигарету. «Sex Pistols» в проигрывателе утих, как и наша похоть. Очередной коитус, поделенный натрое, оставил следы на коже и приятное послевкусие. Очередная доза введена в вену.              Кати и я пристроились на груди Самуэля. Нас окутывает дым и амбре секса. Нас скрывают серые стены и блаженная тишина.              Итак, коитус. Что может быть естественнее? Групповой, анальный, вагинальный. Галочки поставлены. Все люди извращенцы — и я не исключение. Нормально ли любить двоих? Не знаю. Я ни черта не знаю!              — Как же хорошо! — Самуэль передает мне остаток сигареты. — Сколько в жизни трахался, но чтобы настолько хорошо! Впервые!              — Все бывает впервые… — философски мурчит Кати.              — А у вас была первая любовь? — я тушу окурок и убираю пепельницу на тумбочку.              Какого черта я это спросил? Без понятия. Видимо, Самуэль вытрахал из меня остатки разума.              — Любовь? Ну-у, не сказал бы, что прямо любовь… Ютился я у одной женщины… Вот ее я уважал. Но это не любовь. Некогда мне любить было. Выживал, как мог и все. Не получалось расслабиться и пожелать чего-то большего. Вот такая история! Вот и вся любовь! — Самуэль задумчиво перебирает мои волосы на макушке.              — Не смеши меня, Кайл! Чушь все это! Для наивных дураков, — фыркает Кати. — Ну, встречалась с кем-то… Был один парень в старших классах… Но я быстро поняла, что никому нельзя доверять. Знаешь, жизнь — сука! И впускать каждую симпатию прямиком в сердце глупо!              — Надеюсь, нас ты все-таки любишь? — Самуэль смотрит выжидающе.              — Без комментариев! Отстань! — Кати закатывает глаза. — Я лучше прокомментирую твою новую покупку. Ты серьезно? Леопардовые кеды?              — В чем у тебя проблема? Я же тебе уже все разъяснил по этому поводу! Сама вон хочешь у меня футболку стащить!              — Ой, все! И что теперь? Нечего грузить меня со всякими чувствами! — Кати выпархивает из объятий на волю.              — Трусиха! — бросает ей вслед Самуэль, ответом ему служит средний палец. — А ты сам? Любил кого?              Я робко заглядываю в синюю радужку любопытных глаз. Мои бабочки заплетают кишки в узлы. Мои бабочки хищно перебирают лапками. Я чувствую нечто незнакомое. Я ощущаю все разом: эйфорию, страх, жадность, нежность, гнев, облегчение. Любовь? Да, пожалуй, это она.              — Раньше никогда.              — А теперь?              — А теперь пора собираться, — я увиливаю от незваных откровений и поднимаюсь с кровати.              — Куда? Да, блин! Чего вы скрытные такие? И вообще, я думал, мы еще пару раз предадимся любви! — сокрушается Самуэль.              — Ты нас и так уже утомил, неугомонный! А тебе все мало! Иди, поработай с документацией, дабы отогнать нечестивые мысли! — невозмутимо предлагает Кати, копаясь в шкафу.              — Чего? Какой нахрен документацией? Я из офиса свалил, чтобы не притрагиваться к ней! — возмущается Самуэль.              — Не знаю! Квитанции с Тедом перебери!              Самуэль озадаченно чешет затылок и моргает.              — Охуенно придумала! — прыскает он и заражает смехом и нас.       

***

      Кати и Самуэль стоят напротив друг друга, я сижу за пианино. На нем новые леопардовые кеды, на ней его футболка с таким же принтом. Они, как сиамские близнецы, срослись и узорами на ткани, и голосами, и душами. Они поют в один микрофон «Ray Charles — Hit The Road Jack». Настроение песни забрызгивает зал яркими всполохами двух тембров — зрители ликуют. Наслаждение доставляет не только секс. Я вместе со всеми восхищаюсь красочной картинкой, пока постукиваю по клавишам. Мой черно-белый мир в восторге. Моя улыбка натянута точно струна на гитаре Самуэля. Надеюсь, рожа от радости не треснет. Криво ухмыляюсь и продолжаю играть.              Последние аккорды и — бурные аплодисменты.              — Мы проваливаем вместе с Джеком и оставляем вас лицезреть и слушать прекрасного пианиста! Услада для глаз и ушей! — подмигнув мне, Кати обращается к зрителям.              Двое желают мне удачи и спускаются со сцены. Я остаюсь один на один с пианино. Я научился собирать волю в кулак и не дрожать от страха. Знаю, они всегда рядом. Благодарно киваю и опять возвращаюсь к пианино.              Я не замечаю ход времени за игрой, теряюсь в безмятежных минутах. Растворяюсь в процессе — рассыпаюсь на ноты от Соль до До. Это словно погружаться в океан без акваланга, не теряя способность дышать, скитаться по песчаному дну в поисках крошечных жемчужин. Это гипнотизирует меня.              Закончив очередную композицию, машинально оборачиваюсь на зал. Идиот! Застенчивому пианисту всегда нужно оставаться пленником инструмента, а не зрителей. Особенно пианисту с разбитой мечтой. Пусть в «Мертвой голове» осколки в сердце почти и склеились — слишком опрометчиво. Чересчур беззаботно.              Вижу блестящее колье, искрящийся бархат алой ткани и элегантный разрез на подоле. Вижу театральность и помпезность. Высокую прическу и вечерний макияж. Вспоминаю тот самый день. Вспоминаю мать. Ноздри закупоривает тревога, точно тополиный пух, раздражающий слизистую аллергика.              Тремор начинается с кончиков пальцев, в глотке застревает страх. Бежать! Но я не могу. Я не могу пошевелиться — оцепенение прибивает к месту. Опустите сраный занавес! Ах да, его нет. Черное-белое плывет перед глазами, тремор разрастается. Длинные и тонкие иголки прокалывают темечко сотнями острых уколов с ядом. Вибрирует каждая часть тела. Дышать? Мне сейчас нечем дышать! Паника заблокировала доступ к кислороду, в горле рокочет ужас. Бежать! Барабанит в висках и ушах. Мне словно проламывают ребра изнутри. Бежать, чтобы пульс соответствовал процессу. Замерший на банкетке, я проглатываю болезненные взрывы. Статичный, но разрывающийся на части — полное несоответствие действительности. Показатели тревоги визжат, и я тоже готов завыть. Да, страх тоже инстинкт, но, в отличие от секса, не приносит ни капли наслаждения. Хладнокровная пытка собственного сознания.              Мозги будто сдавило прессом. Мне кажется, они переворачиваются в черепной коробке. Кажется, еще пару секунд — и меня вырвет моими же кишками, усеянными бабочками. Выпотрошит под треск черепной коробки. Полушария разлетятся свежим фаршем на стены. Больше не могу! Слезы? Да, в уголках глаз мокро. Дождь отчаяния медленно бежит по щекам. Я скрючиваюсь на банкетке — вижу лишь плывущий пол. Не слышу ничего, кроме сердца. Еще чуть-чуть и оглохну, еще секунда и я покину свою трусливую оболочку, но мгновенья превращаются в вязкую мрачную бесконечность. Только заевший в перепонках мерзкий звук… Бах-бах-бах! Только адреналин, затянувший ледяную лапу на шее паралитика — кислорода нет. Бежать на дрожащих ногах. Бежать прочь! Прятаться от незваного любовника с нездоровыми наклонностями. Я нырнул слишком глубоко — океан загрязнился и убивает. На дне чертовски высокое давление… Музыка исчезла. Здесь нет сраных жемчужин! Здесь лишь неконтролируемый ужас. Мне нужен воздух, не пропитанный кошмаром. Мне нужно на поверхность. Мне необходимо заново наполнить легкие, иначе асфиксия. Иначе тремор переломает мне конечности, а пульс продырявит виски. Нет сил. Тошнота и слезы. Меня выворачивает наизнанку. Бежать… Бежать от самого себя. Кто-нибудь, опустите долбаный занавес!              — Тише, ангелочек! Тише! Дыши глубже! Давай, посмотри на меня! Я рядом! — смутно различаю леопардовые кеды, едва чувствую успокаивающие прикосновения. — Ну, давай! Все хорошо! Дыши, — Самуэль опускается на колени рядом со мной, гладит по икрам.              — Сам… Самуэль?              — Да, ангелочек! А кто еще? Успокаивайся, — новая порция поглаживаний и вкрадчивого шепота. — Чего уставились? Все! Представление окончено! Лупитесь к себе в стаканы!              Ахающий и охающий зал умолкает. Все возвращают внимание к своим столикам и спутникам. У Самуэля превосходный дар убеждения.              — Лучше? Отвести тебя наверх?              — Подожди! Давай посидим еще немного, — нервно хватаюсь за ткань его футболки, комкаю.              — Все-все, я никуда не ухожу. Иди сюда!              Ситуация повторяется: я сползаю в колыбель рук Самуэля. Мне безразлично на охреневших зрителей — я чуть не сдох от страха. В конце концов, не сексом же занимаемся на сцене. А жаль… лучше бы им.              — И как я проглядел… — раздраженно бубнит Самюэль, укачивая меня.              — Это просто я дурак… Нечего было по сторонам глазеть!              — Тише, ты молодец! Ты просто не ожидал, — теплые ладони на спине. — Нехуя в бары в таком виде заявляться! Не театр, блядь!              — Самуэль, не злись! Уже все хорошо, — я вжимаюсь в него. Мои конечности больше не дрожат. Дыхание ровное. — А Кати? Она видела?              — Слава богу, она поднялась за сигаретами и…              — Что тут происходит? — кошка, как всегда, появляется бесшумно.              — Сука! — хмуро цедит Самуэль. — Так. Главное, ты еще не паникуй.              — Все уже нормально, Кати. Не волнуйся, — торопливо заверяю я и нехотя отрываюсь от своего успокоительного.              Кати в недоумении озирается. Сканирует обстановку, посетителей. На мгновение задерживает взгляд на причине моего выхода из строя.              — Срань! — выругивается она. — Я теперь хрен тебя одного оставлю! Какого черта она вообще так вырядилась?              — Тот же вопрос, — Самуэль заботливо стряхивает пыль с меня, затем с себя. Да уж, эффектно на полу посидели… Правда, повторять желания нет.              — Проехали! Все нормально! Раньше было гораздо хуже, а теперь у меня есть вы. Спасибо, — я улыбаюсь искренне, но устало.              — Пошли, налью тебе выпить! — предлагает Самуэль, и я согласно киваю. Самый заботливый псих в мире.              Кати и Самуэль развеивают мои страхи. Утихомиривают пугливое сердце, выравнивают зябкую дрожь — теперь пульс в норме. Теперь я в безопасности. С ними только во время секса зашкаливают датчики, но то совершенно другой сбой. Абсолютно иной инстинкт. Импульс, который щекочет разноцветными крыльями бабочек. Импульс, который не требует бегства.              — Да уж, мальчик, что-то ты совсем спекся! — короткие пальцы барабанят по стеклу. — Но не унывай! Всякое бывает! Ведь мы все не без слабостей и изъянов! — утешительные хлопки по плечу.              Я скромно ухмыляюсь из чистой вежливости. Как-то не спрашивал мнения по поводу произошедшего и слышать не хотел. Допустим, спасибо.              — При всем уважении, Джим. Завали хлебало! — Самуэль треплет накрахмаленное полотенце.              — Вот он! Борзенький! Ты как со старшими разговариваешь, Саму? — Джим энергично возмущается. Напоминает недовольного пингвина в зоопарке.              — Как, как… Как заслуживаешь! Лезешь, куда не просят. Без твоих сантиментов разобрались уже! Плохо человеку стало, чего прикопался? Оставь нашего ангелочка в покое!              — Знаешь, Саму, я вот наблюдаю за вами… А в каких вы отношениях? — Джим щурится, складывает свои пальцы-коротышки в замок.              — Не твоего ума дела! Все! Я сейчас Теда позову, чтобы он тебя пропесочил как следует! Куда он, кстати, делся? — Самуэль небрежно оглядывается.              — Ой, не пугай меня этим старым пройдохой! — отмахивается Джим.              — Тебя только этот старый пройдоха и может долго выносить! Языком ты мелешь до усрачки много! — Самуэль обновляет виски в бокале.              — Борзый, борзый… Но это хорошо! Ведь кто-то из вас должен быть наглым и смелым, — Джим многозначительно цокает, скрещивает руки на груди.              — Джим, ну ебаный… — Самуэль закатывает глаза.              — Ну а что? Вы дополняете друг друга. Не всем быть, как ты говоришь, ангелочками!              — В жопу! Ищу Теда!              — Угомонись! Старикашка сегодня какой-то бледненький! Может, напару с ангелочком поплохело… — Джим пытливо глядит на меня. — Ты-то как? Нормально уже? Ведь нам тут дурнота не нужна! У нас тут увеселительное заведение!              — Нормально, — отпиваю из своего бокала. — Но хотелось бы уже закрыть эту тему.              — Ой, ты смотри! Ангелочек-то и сам говорить умеет, а ты все огрызаешься за него, Саму! Между вами точно что-то есть! — Джим обличительно наставляет короткий палец на Самуэля. — Вы не смотрите, что я старый. Я все понимаю! Ведь любовь — она всякая бывает!              — Хлебай свой виски! И завали от греха подальше!              — Ладно-ладно, защитник! Я могу и о другом поболтать, не вопрос!              — Никто не сомневается. Единственное, чего ты не можешь — замолкнуть, — саркастически бурчит себе под нос Самуэль.              — Да все хорошо! Не бесись, — стараюсь утихомирить его.              — Если что, не терпи! С ним твоя воспитанность ни к чему! — Самуэль ласково проводит по моему запястью.              — Я все слышу, голубки! И вижу!              Джим докладывает нам о наличии слуха и зрения. Самуэль обреченно вздыхает, а я глупо улыбаюсь. Все позади.              Итак, инстинкты! Они присущи любым существам. Однако с людьми все сложнее. Мы развращеннее и запутанней животных. Наши страхи капризнее. Мой инстинкт самосохранения — мой кошмар. Инстинкт размножения — рай. Повторюсь, все противоречивей. И размножения ли? Скорее любви. Я не хочу снова быть одиноким, не хочу забывать о том, что умею летать. Наверное, у каждого такие импульсы выражаются по-своему.              Вот, например, Джим. Он может трещать без умолку обо всем на свете. У него на все есть свое мнение. У старика светятся поблекшие глаза, когда он лопочет языком. Мне не жалко, трынди о чем пожелаешь, Джим! Это делает тебя счастливым? Замечательно! У каждого свои причуды. Я хорошо усвоил, что все мы извращенцы, независимо от декораций. Будь-то постель, кухня, работа, хобби… О вкусах не спорят. Я и не собирался. Глупо устраивать дебаты с моими-то предпочтениями! Я бисексуал с паническим расстройством, который до двадцати трех лет ни разу не влюблялся. Не знал, что ему нравится трахаться одновременно и с мужиками, и с женщинами. Нравится оральный, вагинальный, анальный и групповой секс. Раньше не знал, а сейчас… Да кого это вообще должно волновать? Никого! Меня все устраивает, а остальное неважно. Весь мир может проследовать в задницу, если ему что-то не по душе.              Рот расползается идиотской дугой, я медленно отхлебываю виски.              — Чей-то ваш крылатый лыбится подозрительно? — Джим опасливо косится на меня. — Не сбрендил ли?              — Да где сраный Тед?! — Самуэль наотмашь лупит полотенцем по стойке.              — Глянь-ка, Кайл! Совсем разбушевался твой дружочек! Вы посмотрите, что делается! Как же ты с ним справляешься, с таким темпераментным! Ай-ай, — сочувственно цокает Джим. — Ты же у нас натура изысканная. Моцарта вон можешь, а этот струны только рвать и орать, как умирающий лев.              — Как вы говорили: мы дополняем друг друга, — я продолжаю снисходительно улыбаться. Что взять с этого болтуна?              — Джим, ну реально! Переключиcь уже на кого-нибудь другого. Отстань от Кайла! Дай ему отдохнуть!              — Ой, шут с вами! Молодежь… — морщится Джим и машет пустым бокалом. — Налей вон мне лучше, ведь когда пусто, совсем невесело.              Самуэль опять обновляет виски. Джим снова начинает о чем-то трындеть. Я так и сижу с придурковатой ухмылкой. Все заняты, все при делах. В конечном счете, я до сих пор ни черта не знаю, но уже как-то пофиг.              — Отошел? — Кати легонько приобнимает меня. В очередной раз появилась из ниоткуда и бесшумно.              — Угу.              — Слава небесам! — она отдает поднос Самуэлю.              — Вот она! Красавица наша явилась! А меня почему не обнимаешь? — Джим призывно разводит руки в стороны.              — Обойдешься! По лицам вижу, ты тут всех уже успел достать!              — Не затыкается! — подтверждает Самуэль, расставляя на поднос кружки. — Догадки тут вовсю строит и ангелочка прессует.              — Как не стыдно, Джим! Отвяжись от Кайла! Дай ему тишины и покоя.              — Еще одна! Не надо мне тут из меня виноватого делать, ведь я же по-доброму. Интересно, чем нынче молодые живут. А эти двое, — Джим кивает на нас с Самуэлем, — да тут искры летают! А как борзый защищает вашего ангелочка… Я все вижу! — он заговорщически прикрывает рот ладонью.              — Да ладно! — Кати изображает удивление.              — Серьезно! — деловито нахохливается Джим.              — Я тоже дорожу нашим ангелочком! — Кати чмокает меня в щеку и уходит.              — Ну ничего себе! Молодежь…              Оставив Самуэля один на один с несмолкающим стариком, я улизнул в туалет. Нужно умыться. Стресс и хмель дают о себе знать — голову заволокло туманом. Я верю в Самуэля, он справится! Пара минут без меня погоды не сделает. Джим уже выдвигает научные теории — значит, скоро пора домой. Такова традиция. Когда он напивается вдрызг, кто-то вызывает такси, чтобы этот болтун благополучно укатил восвояси.              Из туалета слышу журчание воды и кашель. Немного помявшись, толкаю дверь и несмело вхожу.              Вижу Теда у умывальника, вижу кровь на раковине.              — Тед, что это такое, мать твою? — потрясенные взмахи ресниц вот-вот отправят меня в космос. Я полностью трезвею.              — Прошу, не говори Кати! — Тед подносит палец к перепачканным губам.              Я вляпался! Я знатно влип! Ненавижу хранить чужие секреты. Бежать! — кричат мне инстинкты, но я не могу. Я никогда не брошу своих бабочек. Бедная Кати… Срань!