Кладбище бабочек

      Кайл              Я легонько провожу пальцами по не своим сбитым костяшкам и осторожно выползаю из-под одеяла. Реальность встречает прохладой и тишиной. На цыпочках выхожу за дверь, прикрываю ее не до конца, чтобы не разрушить сокровенные грезы двоих, оставшихся в уютной постели. Никакого шума, не дай бог, разбужу!              Поднимаю оконную раму. Занавески раскачиваются в такт ветру. От кремовых и мятных ромбов на светлой ткани фокус зрения плывет, и я вместе с ним. В открытой пачке «Parliament» осталось семь сигарет. Надо не забыть купить еще по дороге в библиотеку.              Не перегнул ли я сегодня палку с нравоучениями? Недопрофессор этики нашелся! Нудить у меня всегда хорошо получалось… Даже фигня какая-то приснилась: Африка, зебры и кровь. Саванна с бескрайней наркоманией, мать ее! Трясу головой, стараясь отогнать ненужные мысли, вращаю ноющими кистями. Ладно, главное, все целы! Этого, конечно, не скажешь про придурка, которого отделали… И поделом. Хрен с ним!              Хотя я постоянно и называю Самуэля клоуном, это неправда. Я гипертрофирую и передергиваю от смущения. Да, он на грани трагикомедии и психопатии, но он точно не клоун. Максимум — грустный арлекин, который за пошлыми шутками скрывает свою печаль, так же, как и лицо за маскарадной маской. Дурная привычка. Кому-то же нужно смешить искушенных господ… Шелуха! Он гораздо глубже, чем хочет казаться.              Смотрю на пустую улицу, на запотевшие стекла. С утра опять будет туман. Оставляю косые линии на окне. В небе царствует новолуние. Вспоминаю татуировку Кати и перевожу взгляд на ромбы на занавесках. Почему везде геометрия? Сжимаю в руке прямоугольную пачку, закусываю круглый фильтр, озадаченно ухмыляюсь.              — Не спится?              Самуэль появляется внезапно, но я не вздрагиваю. Его голос бархатный и гипнотизирующий, он сливается с темнотой. Ни капли не пугает, наоборот — успокаивает.              — Да нет, просто глупый сон приснился. Наверное, впечатлился недавними событиями, — я снова провожу по ссадинам на костяшках. — А ты чего не спишь?              — Почувствовал, что кого-то не хватает.              Он кладет подбородок мне на плечо, обвивает руками и обжигает теплом. В нагретой кровати явно лучше, чем у распахнутого окна. Я, не глядя, протягиваю ему сигарету и слышу шипение тлеющего табака. Нас двоих окутывает серый дым. Самуэль целует меня в шею сзади, в отпечаток от его же зубов. Неугомонный псих! Я еще раз смотрю в ночное небо. Звезд почти нет, но мне и не нужно. Если я развернусь и столкнусь с синевой под смоляными ресницами — увижу куда больше.              Все еще теплые руки скользят по животу и ниже. Я отчетливо ощущаю указательный и средний палец у себя на бедренной кости, затем — безымянный и мизинец на внутренней стороне бедра и выше… Так, пора его тормозить! Иначе выспаться мне не удастся. Да и Кати тревожить нет никакого желания. Она так мирно посапывает, словно уставшая кошка. Прячет свой полумесяц на солнечном сплетении под одеялом, как и наши секреты. Так противоречиво и так похоже на нее.              Только два лунатика вышли на перекур. Сон Самуэля всегда чуткий, и я знаю почему… Крепко сжимаю его ладони, затем целую сбитые костяшки.              — Пошли обратно, — тихий шепот оглушает ночь.              — Угу, — мычит Самуэль и ведет меня за собой обратно в кровать.              Несколько едва различимых шагов — и мы на месте. Он оставляет влажный след от своих губ на моих, прежде чем лечь. Сегодня он посередине между двумя другими снами. Сегодня мы обнимаем друг друга со спины. Скрип матраса, и Самуэль прижимается к Кати. Бережно просовывает руку ей под голову, а она тоже лениво жмется к нему в ответ. Моя улыбка бесконечно счастливая, как и пьянящее чувство внутри. Удары сердца — ровные, но пронзительные, подобно стуку иглы в швейной машинке. Моя эйфория сшивает новые простыни из нежности, чтобы застелить нашу постель.              Я залезаю под одеяло, ближе к Самуэлю, ближе к теплу. Губами между лопаток, пальцами по ребрам — и ласковое объятие. Я вдыхаю смесь наших запахов — она свежее кислорода и целебнее лекарственных трав. Воздух дурманит, словно пропитан пыльцой, что собрали с фиолетовых орхидей. Мне страшно дышать. Боюсь спугнуть идиллию неловким выдохом, будто сказочный мираж. Не хочу, чтобы наша сказка кончилась. Не хочу терять моих бабочек.              Двадцать семь минут реальности, и я опять смыкаю веки. Биение под ребрами в тональности ля-минор убаюкивает. В моем сердце жмет на клавиши Бетховен. Сочинение «52 № 7» звучит колыбельной в голове, в висках, в венах. Звучит музыкальной шкатулкой из неосязаемого. Чувствую трепет ресниц, чувствую жар кожи и блаженное умиротворение.              Если бы потолок был зеркалом, в нем отражались бы три тела, усыпанные тысячей разноцветных крыльев — наш собственный кокон любви. Но этого никто не увидит, все останется только между нами. Наш личный тропический Эдем. Наше единение между явью и сном по другую сторону материи.              Я крепче обнимаю одну из двух бабочек и проваливаюсь в дрему.