***
У меня раскалывается голова. У меня чертовски раскалывается голова. На телефон приходит уведомление, и я разлепляю затуманенные глаза, понимая, что я снова у себя в квартире, в кровати, голый и жутко злой. Всегда так просыпаюсь. Я рычу, заставляю себя принять сидячее положение, вздрагиваю, потому что мой мозг, видимо, вот-вот вытечет через глаза, и смотрю на экран. Там сообщение от Филиппа: «Разве ты не рад, что я вмешался?». Я кривлюсь. И да, и нет. Разговор с ним убедил меня уйти, так что ничего ужасного, насколько я понимаю, не случилось. Но я чувствую себя трусом, а ещё — немного виноватым. В конце концов, Новичок напился вдрызг. Мне бы стоило проверить, как он там. Но серьёзно, он ведь был у себя дома, в окружении друзей. Я зеваю и тут же морщусь от застарелого привкуса текилы во рту. Ничего не отвечаю Вэну и выбираюсь из кровати, сердито ворча на разные лады. Комната вращается, и мне приходится резко сесть обратно. Иисус Христос, похмелье от текилы — это скверно. Я ухмыляюсь, вспоминая, каким пьяным был Новичок. Готов поспорить, чувствует себя он дерьмово.***
О, дерьмо-дерьмо-дерьмо-дерьмо-дерьмо. Мои глаза распахиваются, и я дико оглядываю свою спальню. Здесь больше никого нет. Может… может, это была галлюцинация? Может, если перебрать с текилой, у всех возникают галлюцинации про секс с Тоддом? Нет, я почти уверен, что это было взаправду. Дерьмо. Совершенный ужас от случившегося, по-видимому, привёл к тому, что похмелья у меня нет. Как будто его прогнали, как будто даже моё похмелье так возмутила мысль о сексе с Тоддом, что оно с отвращением удалилось. Пошатываясь, я выпрямляюсь и смотрю на пол, где в беспорядке разбросаны части моего костюма «невинного свидетеля» из вестернов. Я ловлю жуткий флешбэк о том, как целовал — очень активно, с большим желанием — его и удивлялся, почему он до сих пор не назвал меня Марией. Неужели я был настолько не в себе, что не понял, кто это? Я отчаянно пытаюсь вспомнить и спрашиваю пьяного Джей Ди, о чём он, чёрт возьми, думал. Пьяный Джей Ди просто оглядывается на меня, пожимает плечами и переводит взгляд на похотливого Джей Ди, который выглядит странно довольным собой. — О, заткнитесь, вы просто рады, что кончили, — огрызаюсь я на своих воображаемых двойников. В смысле… я кончил. И вообще-то было очень хорошо. Но это было с Тоддом. Я надеваю футболку с боксерами и выскальзываю в гостиную. Комната выглядит как после бомбёжки — повсюду валяются стопки, кеги и дольки лайма. Со стороны кухни доносится грохот, и я замечаю Карлу, которая варит кофе. — О, привет, Бэмби, ты проснулся. Я вздрагиваю, ожидая неминуемой пытки, которая вот-вот начнётся.***
Пытка не начинается. Я бросаю вопросительный взгляд на Карлу, прежде чем ответить: — Э-э, да. А Тёрк до сих пор спит? — Спит или умер. Или хотел бы умереть, во всяком случае. — Признак крутой вечеринки. Она с любопытством смотрит на меня: — А ты вроде бодрый, хотя — без обид, Джей Ди — вчера был никакой. — Да, знаю, — я хмурюсь. — Думаю, это для баланса, понимаешь? Иногда ничего не выпьешь почти, а похмелье адское — может, все те разы моё тело просто готовилось к этому? — Не говори таких вещей своим пациентам. Я киваю, затем осознаю, что могу использовать это в своих интересах: — Ты права, я был вникудашеньку. Даже не помню, как спать ушёл. — Ага, ты вроде как просто исчез. Мы подумали, текила тебя доконала и ты просто решил пойти на боковую. Оу. По крайней мере, мне хватило ума уединиться. Хитрый пьяный Джей Ди. Мы с Карлой подпрыгиваем, когда гора того, что я принял за подушки и лаймы, сваленные под одеялом на диване, двигается. Как в плохом фильме ужасов, будто в замедленной съёмке, Тодд поднимается, и я жду, что сейчас он проболтается Карле о нашей безбожной сексуальной связи. Он может спросить, как там мой член после вчерашнего потрясения, или дать мне «секс-пять», или ещё что-нибудь. Он этого не делает. Просто смотрит на нас мутным взглядом, потом просит кофе. — Фу, — отмечает Карла. — Джей Ди, разберись с этим. Для меня ещё слишком раннее утро. Пойду присмотрю за своим собственным парнем-хирургом из братства. Я спешу на кухню и готовлю кофе, стараясь не замечать, что Тодд наблюдает за мной. Так как он не отводит глаза, я убеждаюсь, что Карлы точно нет в комнате, и бормочу: — Ну, хотя бы ты ничего не сказал. — Эй, Тодд не обличает и не стыдит. Я хмурю брови: — Именно так ты и делаешь, Тодд, ты буквально этим известен. Я сую ему кофе и делаю чашку для себя. Тодд (как ему кажется) учтиво смотрит на меня: — Ты сердитый, потому что возбуждён? Может, я?.. — Нет! — шикаю я на него. — Мне не нужно, чтобы ты что-то делал; то, что я чувствую… это вроде как полная противоположность возбуждению. Ужас, если хочешь. — Ужасно хочешь? — Фу. И, чувак, я был бухой, я вообще не понимал, что делаю. Он невинно замечает: — Я тоже был бухой. А тебе всё это очень нравилось. Моё лицо искажает гримаса — в основном потому, что я помню достаточно, чтобы знать, что он не врёт: — Я не соображал, что это ты. Не уверен, что стоило ему признаваться (поскольку это подразумевает, что я хотел кого-то ещё, кто был одет так же, как он), но сдавать назад уже поздно. Я отпиваю кофе, отмечая, насколько я обезвожен, потому что внезапно ловлю себя на мысли, что хочу осушить чашку одним глотком и ошпариться. Тодд усмехается: — Ну да, конечно. Ты просто весь вечер строил из себя недотрогу, могу понять. А потом сказал мне, как сильно хочешь, чтобы я тебя выебал. Я чуть не выплёвываю кофе, затем свирепо смотрю на него: — И снова, Тодд: бухой. Я нёс чушь. — Ты такой милый, когда злишься. — Нет, я не милый. — Да, ты милый. И значит ли это, что ты хочешь всё забыть? Я вроде как надеялся, что ты будешь этим гордиться. Я поднимаю брови: — Не знаю, как ещё до тебя донести: я не занялся бы с тобой сексом, даже если в целом мире никого больше не осталось бы, а воздух пропитался газообразными афродизиаками, ясно? Тодд даже не выглядит разочарованным: — Слышал это раньше, — я закатываю глаза. — И у нас был секс, так что ты врёшь. — Минет не считается, — бурчу я. — А ещё я думал, что ты больший джентльмен в таких делах. Я мрачнею: — Что ты имеешь в виду? — Имею в виду… что ты мне должен. Я тупо смотрю на него: — Должен тебе что? — Оргазм. Мне правда нужно прекращать пить кофе, когда я с ним разговариваю. На этот раз напиток практически льётся у меня из носа. Пока я отплёвываюсь и кашляю, Тодд решает объяснить подробнее: — Я тебе отсосал, но ты не ответил взаимностью. — Потому что я отключился, — скриплю я, откашлявшись. — Что, кстати, могло послужить тебе намёком на то, насколько бухой я был в принципе. — Я думал, тебя вырубило от моей техники, — судя по тому, что я смутно помню, техника в самом деле была очень хороша. — Решил, что ты потерял сознание от кайфа. — Почти уверен, что дело в текиле. — Так что я вообще не кончил, — Тодд окидывает меня несчастным взглядом. — Это нечестно. — Ну, думаю, это хотя бы означает, что ты не делал со мной ничего ужасного, пока я спал. — Я таким не занимаюсь. С Тоддом всё только по согласию. Я раздражённо зыркаю на него: — О, да ладно, теперь я тебе должен, что ли? Он разводит руками: — Типа того. — Первый раз слышу такую хрень. Это секс, а не бартер. — Ты не хочешь ответить взаимностью? — Нет. — Это невежливо. — Ну, выходит, я невежливый. Я игнорирую тихий внутренний голос, который, конечно же, снова подаёт похотливый Джей Ди. Он замечает, что это секс, который мне предлагают на блюдечке с голубой каёмочкой — как раз тогда, когда мой период засухи уже подзатянулся. И к тому же… К тому же теперь я чувствую вину за то, что не отблагодарил Тодда. Тонкий ход со стороны его злого гения. Кроме того, я уже сделал это. Уже совершил, по сути, худший поступок в мире секса. Неужели настолько плохо было бы теперь его повторить? И я вроде как хочу, чтобы меня трахнули… Что ж, пусть это и произойдёт не с тем, на кого я надеялся. Неужели… неужели это было бы настолько плохо? По всей видимости, эти мысли написаны на моём лице, раз Тодд одаривает меня самодовольной ухмылкой: — Давай, Джей Ди. Я пытаюсь не слишком явно демонстрировать свою нерешительность, поскольку Тодд, очевидно, оказался гораздо умнее, чем обычно показывает. Явно восприняв моё противоречивое молчание как хороший знак, он подошёл и мягко сжал мою задницу. А я его не остановил. Вот дерьмо. Перестань думать своим членом, ради бога. К несчастью, одна эта мысль приводит к тому, что мой член дёргается, и мы с Тоддом оба замечаем, насколько я твёрдый. Чёрт. Господи, останови его руку, скажи ему прекратить, он наверняка остановится, если ты попросишь его об этом, и… ох. Он плавно дрочит мне через боксеры, и тихий всхлип вырывается из моего горла. Тодд прислоняется к кухонному столу, задумчиво наблюдая за тем, как меняется моё лицо, пока он поглаживает мою эрекцию. И говорит почти непринуждённо: — У тебя действительно классный член, ты знаешь? — Я снова хнычу. — Хочешь, чтобы я опять тебе отсосал? Я дико оглядываюсь по сторонам: — Нет, мы же на людях. — Значит, ты хочешь, чтобы мы сделали это наедине? Мы можем вернуться в твою комнату. — Нет… Он стягивает передний край моих боксеров вниз, и маленький Джей Ди гордо встаёт по стойке смирно, раскрасневшийся и ноющий под обрушившимся на него прохладным воздухом. Предатель. И… блядь. Тодд сверлит меня глазами, видимо, ожидая ответа, и… ох, блядь. Я киваю. Ух ты, он реально хорош в этом. Сейчас я трезв и действительно могу отдать ему должное… вау. Он даже не пытается скрывать, насколько кайфует — стонет, ощущая толщину моего члена у себя во рту, громко причмокивает. То заглатывает меня как можно глубже, то отстраняется, чтобы жадно провести языком по всей длине и жёстко пососать головку. Я с тревогой оглядываюсь на комнату Тёрка и Карлы, но, к счастью, в обозримом будущем выходить оттуда они, похоже, не собираются и вряд ли слышат звуки сексуального пылесоса, которые прямо сейчас издаёт Тодд. Его руки перемещаются с моих бёдер и крепко сжимают мою задницу, пока он продолжает с энтузиазмом отсасывать. Я начинаю легонько толкаться ему в глотку, наслаждаясь ощущением горячего рта и влажного языка на своём члене. Опираюсь локтями на кухонный стол и поддаюсь этому, закрывая глаза в ожидании скорой разрядки. Жар скапливается внизу живота, и мои яйца кажутся невероятно полными. Я просто хочу жёстко кончить, как сделал это прошлой ночью, отпустить себя и излиться горячей струёй в его горло. Пот выступил у меня на спине, и я слегка дрожу, член приятно пульсирует. Тодд отстраняется: — Ты собираешься ответить мне взаимностью? Я впиваюсь в него диким, обманутым взглядом: — Что?! — Ты будешь джентльменом? Это, в сущности, нарушение прав человека, настоящая пытка. Я смотрю на свой покрасневший, набухший член, и мы с Тоддом оба понимаем, что мне не хватило всего секунды. Мудак. Если бы я умел кончать по желанию, мстительно сделал бы это сейчас у него на глазах. Я вздыхаю: — Ладно. Он одаривает меня счастливой улыбкой, после чего наклоняется и облизывает мой член. Этого достаточно, я сразу же кончаю огромными, сотрясающими волнами, и он проглатывает всё. Я сильно закусываю губу, стараясь не шуметь, совершенно точно не желая, чтобы меня застукали в такой ситуации. Напоследок Тодд ещё раз посасывает мой уже обмякающий член, после чего встаёт, и я быстро заправляюсь. Затем он возвращается к своему кофе, как будто последних десяти минут (если только я не слишком щедр к себе) не было в помине. — Догадываюсь, что сейчас ты меня отблагодарить не хочешь, — я не слишком-то доверяю своему голосу в данный момент, но умудряюсь слабо проскрипеть «нет» в ответ. — Приходи тогда ко мне; сегодня вечером? — У меня вечером смена, — пищу я. Он пожимает плечами: — Я мог бы трахнуть тебя в комнате отдыха. Хей, пять за сексуальную инсинуацию! — Если ты прямо говоришь о сексе, это не инсинуация. — Значит, за сексуальную девиацию. Он по-идиотски лыбится, и я задаюсь вопросом, могу ли отозвать своё согласие: — Ага, Тодд, их мы тут в основном и обсуждаем. — Когда заканчивается твоя смена? — Поздно, в три часа ночи. Он снова пожимает плечами: — Приходи, как закончишь. Чтобы потом кончить. Я раздражённо смотрю на него: — Фу. — Ага, — он снова выглядит самодовольно. — Ты так говоришь, а ещё ты говорил, что никогда не займёшься со мной сексом. Перед тем, как заняться со мной сексом… спустя сколько, пять минут? Во второй раз. — Заткнись. Он допивает свой кофе и ухмыляется мне: — Тебе это нравится. Вот чёрт, может, и нравится. Или, скорее всего, я ненавижу всё это меньше, чем должен бы.***
Видимо, Силия избегает меня. Я морщусь и хмуро смотрю в чью-то карту, которую мне нужно сейчас прочитать. Не вполне понимаю, почему именно он меня избегает, и это меня бесит. Может, потому что ты лизнул его в лицо, придурок. А потом использовал его чёртов рот как подставку для лаймов. Да, может быть, что-то в этом роде. В тот момент не казалось, что у него такая уж проблема с этим. Но ему нравится угождать, думаю, на самом деле он был в ужасе и просто пытался этого не показывать. В любом случае, он совершенно точно старается не находиться со мной в одном помещении. Стоит мне войти, он тут же вылетает из комнаты. Полагаю, он считает, что делает это тонко, на самом деле напоминая долбаную мечущуюся антилопу. Итак, в обычных обстоятельствах я бы, очевидно, был в восто-ох-орге, что он не таскается за мной по пятам, болтая обо всём, что бы, чёрт возьми, ни пришло ему на ум. Но я противоречивый старый ублюдок, так что — раз он, видимо, не хочет быть рядом со мной — я хочу, чтобы он был рядом. Я собираюсь загнать в угол пугливую маленькую антилопу. И выяснить, какого хрена он так испугался. Я не планирую отчаянно надеяться, что не меня. И не хочу двинуть себе раз-другой за то, что терзал его на людях. И уж точно не надеюсь безнадёжно, что его главная проблема в том, что всё произошло на публике. А не в самом факте терзания. На самом деле сделать это довольно просто. Он забрёл в палату женщины в коме — нашего последнего овоща, в которой мы поддерживаем «жизнь». Склонив голову на бок, сейчас он уставился в карту, где зафиксированы её жизненные показатели. Это классическая поза Новичка, предающегося своим грёзам, так что я проскальзываю в комнату и громко захлопываю дверь, тут же прислоняясь к ней, чтобы отрезать ему пути к отступлению. Он, как и ожидалось, слишком остро реагирует на хлопок дверью, подпрыгивая в воздух и рассыпая страницы карты по всей палате. Затем разворачивается и дико таращится на меня: — Доктор Кокс! — Новичок, — рявкаю я в ответ. На его лице отражается испуг, и мне приходится подавить внезапную тревогу, что он вот-вот закричит о том, как я приставал к нему прошлой ночью. В смысле, я ведь приставал? Проклятье. — Вы… вы оставили бороду. — Мои поздравления, Сандра, ты заметила кое-что чертовски очевидное. — Она… она хорошо смотрится, — от испуга он вдруг переходит к кокетству, слегка краснея и обращаясь к моему плечу, поскольку, видимо, не может встретиться со мной взглядом. — И снова, Дениз, указываешь на чертовски очевидное, — его слова нисколько не укрепляют мою колеблющуюся уверенность в том, что бороду сбривать не стоит. — Я не восхитился твоей новой причёской? Он хмурится и наконец снова смотрит мне в глаза: — А? — Или, может, ты сбросила пару фунтов, а я не сказал, какой стройной ты стала? Он моргает. Иисусе, эти ресницы нужно запретить к чертям, они практически вне закона. — Ну, я занимался кардио… Я наклоняюсь вперёд, вторгаясь в его личное пространство: — Шанталь, какого хрена ты пытаешься вести себя холодно со мной? Я был женат на Джордан, меня не проймёшь этим дерьмом. Его глаза расширяются, когда он наконец понимает, к чему я веду: — Ох… ох. — Да, Фелисити, ох. Какого чёрта? Он лихорадочно оглядывается: — Я думал… Я думал… — Что именно ты думал, Новичок? Он резко отводит взгляд, его лицо приобретает странное выражение. Если бы я не знал наверняка, подумал бы, что ему за что-то стыдно — но, поскольку это не он вёл себя как грёбаный мудак (я вёл), очевидно, я что-то неправильно понимаю. — Я думал, вы можете на меня злиться. Я мрачнею: — Почему, Новичок? Он по-прежнему не смотрит на меня и просто разводит руками: — Не знаю. Я сильно напился, не помню, кто был со мной рядом позже вечером. Я усмехаюсь ему: — А что ты делал позже вечером? Он снова розовеет: — Ничего. — Ну конечно. Я не слышал никаких сплетен по больнице о том, как ты танцевала на шесте, Дебра. А ты зна-ахаешь, что подобное дерьмо распространяется быстрее лесного пожа-ахара, — облегчение привело к слишком частому растягиванию слогов, но мне наплевать. Я расслабляюсь, прислонившись к двери, и бросаю на него оценивающий взгляд. — Что ты сделала, Аврил? — Ничего, — бубнит он. — Просто… ну, знаете. Меня вырвало. Я хмурюсь: — И почему я должен злиться на тебя из-за этого? — Потому что это пустая трата алкоголя. — Логично. Он всё ещё нервно таращится в сторону, опустив огромные синие глаза (и эти невероятные ресницы; боже, не думай о нём во всём чёрном, о том, как потусторонне он выглядел — как фигурка с великолепного чёрно-белого снимка, перенесённая на безобразный детский рисунок). Странное выражение стыда по-прежнему написано у него на лице, и я не могу разобраться, почему — Новичок никогда не умел пить, он легковес. С чего бы вдруг ему этого стесняться? Я неосознанно протягиваю руку, не вполне понимая, зачем это делаю. Он с лёгким подозрением смотрит на неё и — совсем чуть-чуть — уклоняется от меня, а смущение в его глазах усиливается. Я быстро убираю протянутую руку, ненавидя себя за попытку. Разумеется, чёрт побери, он не хочет, чтобы я прикасался к нему — после всего дерьма, устроенного мной прошлой ночью. Я не виню мальчишку, я просто… разочарован, наверное. Похоже, я неверно истолковал всю эту херню. — Простите, — бормочет он, и я вскидываю на него быстрый удивлённый взгляд. Он слегка вздрагивает. — Я просто… не знаю. Волнуюсь. Я корчу рожу: — Из-за чего бы тебе волноваться, Тэсс? Будешь взвешиваться для Weight Watchers вечером? Господи, ну почему я такой законченный мудак? Он пытается улыбнуться, но, кажется, у него это не слишком хорошо получается: — О, понимаете… Мне нужно разобраться кое с какими долгами. Так… Ладно, а это, чёрт возьми, что значит?***
О боже. О боже. Что со мной не так? Зачем я это делаю? Я переминаюсь с ноги на ногу, поднимаю руку, чтобы постучать в дверь квартиры, затем снова опускаю её. Чёрт. Просто уйди. Это ужасная идея. Просто уйди. Я немного отхожу, бросая на дверь дикий, затравленный взгляд. Я не хочу заходить. Но… ты обещал. И секс. Ты же хочешь секса, ты это знаешь. Тебе больше не с кем этим заняться, а с ним у тебя уже было однажды — так насколько же плохо будет просто повторить? Я делаю шаг вперёд, закусываю губу, пытаясь сдержать рвущийся из груди стон. Дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Дверь внезапно распахивается, пресекая любые мои дальнейшие прыжки по коридору. Тодд стоит, прислонившись к косяку и ухмыляясь мне: — Я устал наблюдать за тобой в глазок. — Это вообще не крипово. — Заходи. Я неохотно плетусь за ним, стараясь не слишком откровенно пялиться на его плечи, туго обтянутые футболкой. Потом сдерживаю визг, когда он разворачивается и прижимает меня к стене, пытаясь поцеловать: — Нет! Он закатывает глаза: — Что? Прошлой ночью ты целовал меня. — Бухой, Тодд. Ни за что. — Кайфолом, — вместо этого он целует меня в шею, и я дрожу, неосознанно вскидывая руки, чтобы обнять его за плечи и провести по волосам. — Ты всегда носишь это? — Фирменная бандана Тодда, никогда её не снимаю. Меня подмывает спросить, оставляет ли он её на время секса, но это прозвучит как реплика пятнадцатилетней девочки, так что я просто рассеянно стягиваю бандану. Он прижимается своим лбом к моему и смотрит мне в глаза: — Итак… никаких поцелуев? — Нет. Это, — я показываю на нас обоих, — просто трах. — Эй, — он надувает губы, — я хорошо целуюсь! Понятия не имею, почему я так категоричен; наверное, поцелуи для меня связаны со страстью, а в этом… чем бы ни была наша безбожная связь… нет никакой страсти. Только отчаяние. И лёгкий сексуальный шантаж. И ебля. Очевидно, устав от попыток склонить меня к поцелуям, Тодд хватает мою руку и тащит нас к следующей двери. Я зависаю, как только мы пересекаем порог: — О, боже, это твоя спальня? Похожа на ночной кошмар. Он корчит гримасу и толкает меня на кровать. Я отчаянно стараюсь не замечать атласные чёрные простыни и коллекцию мужских стрингов, висящих в изножье кровати, надеясь, что они хотя бы не ношеные. Тодд бросает взгляд в угол, где стоит телевизор и что-то похожее на игровую приставку. — Хочешь что-нибудь глянуть для настроения? — Нет, — бурчу я, не желая думать о том, какое порно Тодд считает подходящим для «создания настроения». — Ты всегда тащишь кого-то в постель, а потом предлагаешь вместе посмотреть порнуху? — Я бы предложил выпить, но тогда ты будешь груб со мной, — Тодд подходит к телевизору, что-то нажимает на приборе рядом с ним и поворачивается ко мне. Я кривлюсь в его сторону: — Я с тобой не груб. Я просто адекватно на тебя реагирую. — О, ты злой, — он отходит к шкафу и достаёт ковбойскую шляпу, в которой был прошлой ночью, следом — красную бандану, которая болталась у него на шее. Я громко сглатываю. Он оборачивается на меня, вскидывая брови. Я краснею, стараясь скрыть своё возбуждение. Он усмехается: — Ты и правда извращенец, не так ли? Тодд одобряет. Он снимает футболку (о, вау, о… о, блин), затем нахлобучивает шляпу и повязывает на шею бандану, прежде чем стянуть с себя штаны. Меня охватывает странное облегчение — на нём нет нижнего белья; если бы он был в мужских стрингах, боюсь, с моим стояком пришлось бы попрощаться (возможно, навсегда). Я знаю, что пялюсь на него во все глаза, сидя на кровати и, наверное, выгляжу слегка потерянным. Вообще-то я никогда не видел его полностью голым, и, как бы ни было неприятно это признавать, зрелище впечатляет. Линии загара нелепы (боже, он как будто носит светлый бандаж), но с мускулатурой всё в порядке, а ещё он твёрд как камень и, несомненно, очень рад меня видеть. Я таращусь. Срань господня, вы только посмотрите на эту фигуру. Широкий торс, сильные грудные мышцы, рельефный пресс, сужающийся к стройным бёдрам, обрамляющим массивный, раскрасневшийся член. Он не идеален. Недостаточно крепко сложен, недостаточно высок, волосы слишком прямые и слишком тёмные… Я быстро отгоняю эту мысль. Пока я таращил глаза, стараясь не сравнивать Тодда с тем, что видел мельком… короче, пока я таращил глаза, он пересёк комнату и подсел ко мне, ухмыляясь как Чеширский Кот: — Ты одобряешь? Я издаю странный, задушенный звук. Он, очевидно, решает, что ждать с моей стороны хоть какой-то инициативы бесполезно, поэтому стаскивает с меня футболку. Я вдруг чувствую себя беззащитным, хилым и смущённым. — Тодд одобряет, — бормочет он мне в плечо, ведя рукой по моей груди к животу. Я снова странно пищу, и этот звук становится громче, когда он гладит мой член через джинсы. — Тебе нравится? Я киваю и наконец возвращаю контроль над своим телом, скидываю штаны и боксеры, носки и ботинки летят следом. Тодд одобрительно гудит, резко придавливая меня к кровати всем весом и крепко прижимаясь. Я начинаю стонать, тереться о него в ответ, наслаждаясь жаром и твёрдостью его эрекции рядом с моей. — Ебать, — мычит он мне в шею, затем за плечи разворачивает меня лицом вниз. Я чувствую, как его член горячей, жёсткой линией вжимается в мою задницу. И вдруг мне становится всё равно, что это Тодд, что он не тот, кого я хочу, что всё это ужасная затея. Я хочу не думать ни о чём какое-то время, не волноваться по поводу всякого дерьма, просто ощущать этот толстый член в своей заднице и быть всего-навсего потным сгустком ощущений и удовольствия. Так что, когда он выдавливает на меня смазку, я просто издаю стон и прогибаюсь в его сторону, шире раздвигая ноги. Я постанываю, пока он трахает меня смазанными пальцами, в то же время отдрачивая мне; звук скользкого хлюпанья его руки на моём члене нарушает тишину. — Ох, ебать, — бормочу я. — Таков план, — бодро говорит Тодд. — Ты уже готов? — Вот задница… Он шевелит пальцами внутри меня, и я тихонько скулю. — Не, вот задница. — Очень смешно, просто оборжа… Я замолкаю на полуслове, когда его пальцы находят мою простату. Судорога проходит через всё тело, из груди вырывается ошеломлённый вопль. — Ладно, ладно, я готов, — с трудом поднимаюсь на четвереньки и оглядываюсь на него через плечо. — Используй резинку, хорошо? Не хочу чувствовать жжение каждый раз, когда иду отлить. Он недовольно бурчит, дотягиваясь до презерватива и надрывая фольгу: — Всё удовольствие мне портишь. — Вот и хорошо, — ворчу я. — Я сниму шляпу. — Не-е-ет, тогда я буду видеть твоё лицо. — Как грубо, — сокрушается он и подтягивает мои бёдра выше, пристраиваясь. — Просто сделай это, — огрызаюсь я. И вскрикиваю, когда он исполняет просьбу. Блядь, он хорош. Не хочу этого признавать, но бля-а-адь. Его твёрдый член пульсирует внутри, заполняя меня. Я выгибаю спину и постанываю, затем удивлённо охаю, когда он хватает меня за плечи и ставит на колени, прижимаясь животом к спине и удерживая нас в вертикальном положении. Я закатываю на него глаза, чуть шире расставляя ноги, чтобы не потерять равновесие. Он обхватывает руками мою грудь, чтобы закрепить позу, после чего начинает трахать меня, его пресс задевает мой позвоночник с каждым толчком. Я снова охаю. — Блядь, у тебя просто охуенная задница, — бормочет он мне в шею. Я протягиваю руку и натягиваю ковбойскую шляпу ниже ему на лицо. Он фыркает. — Я знаю, что ты кайфуешь от этого. — Оу, — пыхчу я в ответ. — И как ты понял? Он нежно щёлкает по моей эрекции, продолжая жёстко вбиваться, и я тихонько скулю. — Ещё я знаю, почему ты кайфуешь от этого, — задыхаясь, продолжает он, видимо, довольный тем, что собирается сказать. — Заткнись и выеби меня, — выдыхаю я. — Не хочешь выяснить, что я знаю о тебе? Я хнычу: — Заткнись! — Ладно, Джей Ди, думаю, я просто покажу тебе. Я хмурюсь: — А? Он увеличивает темп, долбясь в меня словно отбойный молоток. Из-за чрезмерной стимуляции я смущающе подвываю, откинув голову ему на плечо; ковбойская шляпа касается моего лба, а бандана — щеки: — О, блядь, да… — Да? Знал, что тебе понравится… — он делает паузу, а затем громко добавляет: — Новичок. Реакция почти мгновенная. Я кончаю, хотя он даже не прикасается к моему члену; горячая, влажная сперма вдруг струится мне на живот, и я исступлённо кричу. Внезапное, кипящее ощущение удовольствия, зародившееся в паху, прошивает меня, я судорожно дёргаюсь от неожиданной разрядки, пока он продолжает трахать меня сквозь мой оргазм; всё это толкает его за грань уже через несколько секунд. Мой нос прижат к его горлу, и я чувствую, как дрожат голосовые связки от стона, который вырывается у него, когда он жёстко кончает. Повисает потная, неловкая пауза, тишину нарушает наше тяжёлое дыхание. — Я так и думал. Я крепко зажмуриваю глаза и вздрагиваю. Вот блядь.