***
— Чува-а-ак! Тёрк бросает на меня раздражённый взгляд: — Что? — Это просто вообще не про Хэллоуин, Шоколадный Мишка. Ну типа… зачем делать вечеринку тематической? И если уж выбирать тему, то почему не что-нибудь жуткое? Или сексуальное? — В моей голове мелькает быстрый, согревающий мысленный образ. — Что-то вроде сексуальных кошечек, например. — Можешь нарядиться сексуальной кошечкой, если хочешь, Бэмби. Я усмехаюсь. Они этого не выдержали бы. Никто бы не выдержал такого уровня сексуальности. Тёрк поднимает бровь: — Джей Ди, мы уже не дети, — я тихонько вздыхаю. — И я устраиваю эту вечеринку на тему Дикого Запада и Южной Америки, потому что моя шикарная детка (которая совершенно точно не мексиканка) так захотела. Я хмурюсь и перевожу взгляд на Карлу: — Он думал, что ты мексиканка? — она закатывает глаза. — Не начинай, — шикает на меня Тёрк, затем снова просматривает список гостей, который составлял раньше. — Карла, ты уверена, что хочешь его пригласить? — Да, Тёрк. Мы с Перри дружили ещё до того, как я тебя встретила. — Но ведь он даже не придёт! — ворчит Тёрк. — Только место занимает, а я мог бы позвать кого-то ещё. — Кого-то из своего братства хирургов? А говорил, что делаешь это для меня, Тёрк. И Перри обязательно будет, если мы организуем бесплатный бар. — Если он придёт, никаких денег на выпивку не хватит. Я наклоняюсь к нему через плечо, чтобы изучить список гостей. Там много хирургов, и я понимаю, что буду чувствовать себя ещё большим придурковатым ботаником, чем обычно. Я морщусь. — Ты правда думаешь, что доктор Вэн заглянет? — Ага. Вне стен клиники он реальный тусовщик, — не понимаю, шутит Тёрк или нет. Странно, но я определённо могу поверить в такое. Мои красочные грёзы о докторе Вэне, делающем стойку на кеге во время лекции по ринопластике, прерывает Тёрк, протягивая мне очередной листок бумаги. Я тупо таращусь на него: — Что? — Ну, раз именно твой босс всё это выпьет, можешь взять бар на себя. Да уж, цены впечатляют. Я кривлюсь: — Ты правда хочешь текилу с червячком? — Скорее всего, нет, — доносится с дивана, где, по-видимому, развалилась Карла, пока я грезил о пати-Вэне. — Потому что это не текила, а мескаль. Тёрк ругается себе под нос.***
— Ты действительно думаешь, что это отражает моё гордое наследие? Тёрк и Карла пошли со мной в алкомаркет, поскольку на предложение затариться напитками полностью за мой счёт я отреагировал вполне естественно — периодическими замечаниями о том, насколько это несправедливо (и вовсе я не «бесконечно ныл», Тёрк, бесишь). Мы собираемся скинуться, хотя я, похоже, должен буду всё выбрать и дотащить бутылки домой. Я почти уверен, что из нас троих физически я — самый слабый, и это так нечестно. Тусовка не моя, гостей выбирал не я, так что планирую весь вечер чувствовать себя грустным болваном. А ещё у кого-то, наверное, будет секс на моей кровати (и даже не со мной). Я же говорил — никакого нытья. Не думаю, что преувеличу, если скажу, что Карла жмёт от груди больше, чем я. Мне давно пора в зал. Но ведь там так скучно. К тому же «помощь» Тёрка и Карлы, кажется, заключается только в том, что они бесконечно ругаются, и Карла обижается на Тёрка. В общем-то, имеет право. Думаю, Тёрк хотел выставить себя идеальным бойфрендом, вдумчивым и внимательным, но ему не хватает только купить маракасы и сомбреро и начать расхаживать перед ней, красуясь огромными усами. Как если бы Карла устроила для него вечеринку, на которой не было бы ничего, кроме жареной курицы. Вообще-то ему бы зашло. Чтобы остановить назревающую ссору, я беру с полки бутылку текилы и задумчиво смотрю на неё. — Я даже не знаю, люблю ли текилу. Никогда не могу вспомнить её вкус, пью её только в отключке, — я хмурюсь. — Мне кажется, она пахнет стыдом. — Нет, это ты пахнешь стыдом, когда пьян от текилы, Бэмби. — Вполне возможно, — я беру ещё пару бутылок. — Как думаете, сколько нам нужно? — Если Перри придёт, мы должны просто скупить весь магазин. Тёрк начинает еле слышно бурчать что-то про доктора Кокса, уничтожающего все запасы алкоголя на Тихоокеанском Юго-Западе. Это приводит к тому, что я пялюсь в никуда, пытаясь представить себе, как это выглядело бы на самом деле. Ничего особенного, просто доктор Кокс, которому промывают желудок. Пока Тёрк бурчал, а я грезил наяву, мы незаметно переместились к водке. — Джей Ди, нам нужно что-то кроме текилы и «Эпплтини», — зовёт меня Карла. Я пожимаю плечами и оглядываюсь на неё: — Что ещё ты хочешь? — «Космополитен»? — Этот коктейль уж точно не имеет никакого отношения к Дикому Западу, или что вы там… А кстати, что всё-таки будет за тема? Вы определились? — Я отказываюсь от всей этой мексиканской штуки, — отмечает Тёрк. — Оставляем Дикий Запад, потому что я уже сказал всем про него, ну и плюс… что-то в целом южноамериканское. — Мы сейчас говорим об индейцах майя или Дне мёртвых? — Всё, что захочет моя шикарная детка. Карла корчит рожу: — Я, пожалуй, буду сексуальной кошечкой. — Карла! — мы с Тёрком оскорбляемся хором, но по разным причинам. Наконец, закончив проматывать маленькое состояние в алкомаркете, мы движемся к дому, делясь по дороге своими печалями. — Не могу поверить, что я всё это продумал, а она бы предпочла обычную Хэллоуин-вечеринку! — Что ты продумал? Ты решил, что она мексиканка, Тёрк. — Нет, я просто ненадолго забыл, откуда она родом. — Это одно и то же. — И теперь, когда я всех уже предупредил, я выставлю себя идиотом. — Ну, мне нужно было разобраться, какие напитки подойдут к этой вашей Франкенпати, а сейчас никто не поймёт, зачем всё это. — О, хей, может, переименовать её во «Франкенпати»? Это звучит гораздо круче! — Ну вот, тогда никто не оценит мой ковбойский пунш… — Заткнись, Джей Ди.***
Я мрачно смотрю на себя в зеркало, затем усмехаюсь. Разумеется, я фантастически выгляжу. Я всегда фантастически выгляжу. Идея нарядиться ковбоем для этой жуткой тусовки, которую устраивают Карла и Ганди (а вместе с ними, очевидно, и Новичок в своей звёздной роли вечного прихлебателя и буквального воплощения истины о том, что трое в отношениях — толпа), кажется крайне невдохновляющей. Там точно будут другие ковбои. Хотя я буду выглядеть лучше них, так что, думаю, ничего нового. Ганди вроде как пытался изменить тему вечеринки (казалось, ему неловко из-за неё), но в итоге все решили придерживаться изначальной. Очевидно, чтобы он чувствовал себя ещё более неловко. Я снова таращусь на себя, пытаясь понять, почему чувствую себя так чертовски… уныло. Дело не в разводе или прочем дерьме, с ним связанном. Джордан сейчас нет в моей жизни, и мне от этого даже легче. И дело не в моей внешности. Я молю Бога, чтобы на этой вечеринке не было ничего наподобие награды за лучший костюм, но, если вдруг будет, я её не выиграю. Я хорошо выгляжу, однако приложил для этого минимум усилий. На мне чёрная рубашка, кожаные штаны, красная бандана (с абстрактным геометрическим рисунком в ацтекском стиле, соответствующая теме) и ковбойская шляпа. Больше всего терпения понадобилось для того, чтобы превратить щетину в бороду и придать ей заметную, стильную форму. Я рассеянно поглаживаю бороду; мне очень нравится это ощущение и то, как она выглядит. Она гораздо рыжее, чем остальные мои волосы, которые изо всех сил пытаются выбиться из-под проклятой шляпы. Я уже подумываю, не оставить ли бороду насовсем, когда раздаётся звонок в квартиру — моё такси прибыло. Я тихо вздыхаю, снимаю шляпу, затем надеваю, снова снимаю, наконец раздражённо рычу. Какого чёрта я беспокоюсь о том, как выгляжу? В конце концов, там не будет никого, на кого мне хотелось бы произвести впечатление. Карла с Ганди, и она была для меня не более чем мимолётным увлечением. Но ведь это вечеринка не только Карлы и Ганди, верно? В любом другом случае ты не соизволил бы даже подумать о каком-никаком костюме, не говоря уже о том, чтобы предпринять жалкую попытку принарядиться. И даже отрастить немного чёртовых волос на лице. Я свирепо смотрю на себя в зеркало и вылетаю к такси, рявкая на водителя-кретина, когда он пытается отпустить какую-то недошутку о моём дурацком костюме.***
К своему ужасу, у дверей в квартиру я сталкиваюсь с Барби. Она, похоже, оделась проституткой; её наряд напоминает останки страуса, которого умертвили, а потом покрасили в фиолетовый. — Эй, Барби. — О, — она бросает на меня равнодушный взгляд. — Вы здесь. И даже в костюме, не ожидала от вас. Не уверен, когда именно страх Барби передо мной уступил место лёгкому отвращению. Не знаю, нравится мне это или нет. Реакция, конечно, более подходящая, но на подобный рост над собой людям обычно требуется больше времени. Если честно, из-за этого мне хочется её пнуть. Но она такая чертовски тощая, что я бы её покалечил, а это уже перебор. Дверь открывается, прерывая наш так и не начавшийся натянутый, прохладный диалог. Новичок выглядывает в коридор, сразу же замирает и восхищённо впивается в меня глазами. А я говорил, что выгляжу охренительно, даже если особо не стараюсь. И вдруг я понимаю, что он пялится на Барби. Пнуть её уже не кажется перебором. Недобором, скорее. — Земля вызывает Новичка! — рычу я на него. Его взгляд возвращается ко мне, он краснеет, после чего делает шаг назад, оставляя дверь открытой и, по-видимому, прячась за ней. Я озадаченно смотрю на него, после чего решительно вхожу; Барби гарцует следом. В квартире полно ковбоев — видимо, никто из гостей не стал особо заморачиваться. Сотрудницы Sacred Heart проявили чуть больше фантазии: я вижу ещё нескольких проституток в компании пастушек, доярок и девушек в пончо. Есть даже парочка Покахонтас. — Не думаю, что это уместно, — замечает Барби, кивая в сторону Медсестры с Кофе, которая щеголяет пером в волосах. Она одета в светло-коричневое платье, сшитое, надо думать, из джутового мешка. — Ну конечно, а выглядеть как шлюха гораздо уместнее? — уточняю я. — Я мадам, это другое. И никакого культурного присвоения! — О, вау, — фыркаю я. Новичок по-прежнему пытается спрятаться за дверью, и я бросаю на него вопросительный взгляд. — Что-то не так, Сандра? У Барби такой же костюм, как у тебя? Не переживай, многие парни фантазируют про близняшек. — Фу, — огрызается Барби и уносится прочь. Поскольку Новичок молчит, а мне скучно и хочется его помучить, я заставляю его разжать вцепившиеся в дверь пальцы, осторожно закрывая её. Я стараюсь не глазеть на него слишком уж откровенно. Он, видимо, осознал, что не такой уж мачо для образа ковбоя, поэтому оделся статистом — одним из тех, что зависают в игорных залах салунов. На нём белая рубашка под стильным чёрным жилетом, чёрные же кожаные штаны и манжеты, шляпа и галстук. Из-за обилия чёрного он выглядит бледнее обычного, темнее кажутся его волосы; на фоне монохромных цветов поразительно яркими остаются лишь глаза. Во всём этом гораздо больше готического нуара, чем я мог от него ожидать, и он похож на Икабода Крейна, случайно заглянувшего на танцы. Наряд сделал его удивительно эффектным. Намного эффектнее, чем обычно. Ещё он совершенно точно встревожен, и это не его привычная нервозность. Обычно он много говорит и мечется, когда волнуется, дёрганое молчание — это не про него. — Что с тобой не так? Он неловко складывает руки и пожимает плечами: — Ничего. — Что у тебя за костюм? Ты сутенёр Барби? Он снова пожимает плечами и старается не смотреть мне в глаза. Не уверен — то ли он уставился на мой пресс (рубашка оказалась теснее, чем я ожидал; на самом деле, прямо сейчас всё кажется теснее, не будем вдаваться в причины), то ли просто не хочет встречаться со мной взглядом. — Я подумал, забавно будет одеться… ну, знаете, человеком с улицы из всех этих фильмов про Дикий Запад. Которого пристрелят или лошадь утащит — вот это вот всё. Это действительно забавно — в циничном, странно разрушительном смысле. Я киваю: — Точно, в этом больше смысла, чем притворяться, что ты достаточно мужественен для образа ковбоя, — Новичок фыркает. — Чего ты такой напряжённый? — Я вроде как волнуюсь, что один из них действительно может меня пристрелить, протащить на лошади или что-то вроде. Он оглядывается через плечо, где этот придурковатый хирург-спортсмен и другие настолько же безмозглые идиоты горланят песни и ржут рядом с кегой. От «братства» несёт самой настоящей дедовщиной, и это пугает мальчишку. — Всё в порядке, Новичок. Если один из них попытается лишить тебя невинности, просто позови меня, я защищу твоё достоинство. Он фыркает, очевидно, не понимая, что я почти серьёзен.***
Я и забыл, как ненавижу всё это. Нет, не поймите меня неправильно. Я люблю вечеринки. Я король вечеринок. Тусовка, считай, не начинается, пока не приходит Джей-Диззл со своими фирменными коктейлями, костюмами и тщательно завёрнутыми подарками. Но я забыл, насколько не в своей тарелке оказываюсь, каким застенчивым и странным становлюсь, когда вокруг куча парней, которые… ну, ведут себя как куча парней. Мой мозг, очевидно, выбрасывает последнее десятилетие моей жизни, и я снова резко становлюсь неловким подростком. Странным ребёнком разведённых родителей, у которого почти нет друзей, зато есть гораздо более крутой старший брат и умение притягивать хулиганов. Я не должен переживать из-за этого. Я врач, я закончил колледж и медицинскую школу, я больше не лузер. Но был им, когда был моложе — в годы своего становления, — и думаю, что от этого опыта не так-то просто отделаться. Даже в колледже я был частью толпы придурков. Поднять свой социальный статус мне удалось только благодаря дружбе с Тёрком. Но сейчас он тусит с остальными хирургами, и, хотя не особенно меняется в их компании, всё же это не тот самый парень, каким его знаю я. Минуту или две назад в квартиру позвонили, и я с тревогой посмотрел на Тёрка. Он ничего не заметил, увлечённый крайне оригинальным призывом Тодда «пей до дна, пей до дна». Карла разгуливала в костюме сексуальной кошечки (украла мою идею!) и, похоже, не слышала звонка. Я подскакиваю к Тёрку и легонько тяну его за край пончо (под которым спрятан наряд шерифа, полагаю, пончо — это наказание от Карлы): — Хей, Тёрк? По-моему, кто-то пришёл. — Я занят, старик, открой сам. Я морщусь и плетусь ко входу в квартиру, уворачиваясь от попытки Тодда схватить меня за штаны («эй, Джей Ди, как насчёт стойки на кеге — ух ты, они кожаные? Кинково!»). Чувствуя себя ещё более неловко, я открываю дверь. И сразу же изо всех сил стараюсь не разевать рот, поскольку доктор Кокс одет во что-то вроде крайне обтягивающей рубашки поверх настолько же узких брюк, и это не оставляет никакого простора для воображения. А моё воображение очень активно, не стоит подпитывать его ничем подобным. Господи, он всегда был таким качком?! Кажется, он заметил, как я таращусь, поэтому приходится перевести взгляд на Эллиот. Вот только выглядит она сногсшибательно — теперь я пялюсь и на неё, как какая-то сексуально неудовлетворённая рыба. Видимо, им обоим надоедает наблюдать за би-паникой в действии, так что они проходят в квартиру. Я зачем-то пытаюсь спрятаться за дверью, внезапно чувствуя себя застенчиво. Отчасти это потому, что Тодд заценил штаны (и ничего в них нет кинкового, под ними у меня лосины, вряд ли это сойдёт за порочный наряд), отчасти — потому, что я чувствую себя ещё более тощим и жалким, чем обычно, увидев пресс доктора Кокса. И его бицепсы. И большую грудную мышцу. И малую грудную, и подключичную, и переднюю зубчатую… стоп, стоп, ты не для этого часами торчал на лекциях по анатомии. К тому же дерьмовый подростковый настрой, из-за которого мне кажется, что все считают меня неудачником, никуда не делся. Впрочем, почти каждый здесь может думать так на самом деле, особенно доктор Кокс. Он бросает на меня нечитаемый взгляд, и я решаю, что он испытывает, вероятно, крайнюю форму отвращения, из-за которой смотрит на меня так, будто я чем-то его завораживаю. Я завораживающе отстойный. Эллиот удаётся удрать от закручивающегося по спирали вихря неловкости, который я произвожу, и доктор Кокс вскоре следует её примеру, отправляясь, предположительно, на поиски алкоголя. Я нервно хватаю его за руку (и вау, плечелучевая мышца тоже хороша, чёрт возьми, Джей Ди, перестань быть так странно очарованным анатомией человека): — Эм, тут есть выпивка. — Я на это надеялся, Новичок, за ней и пришёл, собственно. — Ну… Вон там ковбойский пунш, — доктор Кокс одаривает меня испепеляющим взглядом, и я вздрагиваю, — но я подумал, что именно так вы на него и отреагируете. — Как хорошо ты меня знаешь, Делайла. — Я приготовил коктейль специально для вас, — бормочу я. — Назвал его «Потягивание виски», он рядом с пуншем, все думают, что это реквизит. — И что именно входит в эту адскую смесь? — Эм, «Джонни Уокер». Он немного недоверчиво смотрит на меня, затем, видимо, понимает, что я не шучу: — Хороший мальчик.***
В течение часа или около того я слишком озабочен тем, каким чертовски нервным выглядит Новичок. Я ненадолго подхожу к хирургам (абсолютно все они оделись ковбоями), и мне тут же предлагают сделать стойку на кеге. Я категорично заявляю, что у меня есть гораздо лучшая выпивка. Ганди одаривает меня угрюмым взглядом: — Не понимаю, с чего вдруг вам полагается свой собственный напиток. — Потому что Кэти нравится угождать, Ганди. Уверен, на вашу годовщину она смешивает для тебя какой-нибудь особенный коктейль. — Я пью пиво, — ворчит Ганди. — Не претенциозный скотч или что-то типа того. Придурковатый хирург-спортсмен следит за нашим диалогом (ну и что, что я иногда хожу с ним в зал и периодически мы выбираемся выпить после, он остаётся «придурковатым хирургом-спортсменом», как Новичок — Новичком, подумаешь, большое дело). Он озадаченно смотрит на Ганди: — Что претенциозного в «Джонни Уокере»? — и, поскольку он способен концентрироваться на чём-то не лучше, чем золотая рыбка с повреждением мозга, тут же переключается на мою бандану. — Эй, чувак, у нас одинаковые штуки для шеи! — Хоть раз ты надел её на шею, а не на голову, — отмечаю я. — Кровоток улучшился? — А? — Очевидно, нет. Он отвлекается на Новичка, который бродит неподалёку и совершенно точно не хочет присоединяться к разговору. Кретинский ублюдок пытается подскочить и облапать его, из-за чего Новичок пищит и делает попытку увернуться, но врезается в кегу, едва успевая удержать её от падения, прежде чем споткнуться о собственные ноги и растянуться на полу. Я слышу, как он бурчит «потрясающе» себе под нос. Я наклоняюсь, хватаю его за плечо и поднимаю на ноги: — Ты часть развлекательной программы, Сара? С него свалилась шляпа, волосы, избавленные от обычно удерживающего их мусса, в беспорядке. Он корчит рожу: — За развлечения я не отвечаю, не спрашивайте меня. — Джей Ди, выпивка — это часть развлекательной программы, — обижается Ганди. Он вроде как пьян. Как и большинство из нас. Как и сам я, если честно. — Ладно, тогда представление окончено, — бормочет Новичок, затем неожиданно оживляется. — Или можем выпить текилы! Я оглядываюсь на нетрезвую толпу, окружившую барную стойку: — Ты правда думаешь, что это хорошая идея? Он пожимает плечами: — А когда пить текилу было хорошей идеей? По крайней мере, это не мескаль, с червячком я бы не справился. — История твоей жизни, Кристина. До меня доходит, что я всё ещё небрежно держу его за плечо, и я быстро отпускаю руку. Не кажется, что он обратил на это внимание, стоя рядом и слегка покачиваясь. Пьяный Новичок. — Я нарезал немного лаймов заранее, в кухне есть соль. Пойду схожу за ними. Он удаляется быстрее, чем я от него ожидал. Я бесполезно хватаюсь за воздух, запоздало понимая, что все вокруг пьяны и текила наверняка сделает только хуже. Возможно, всплывёт кое-что, что я хотел бы скрыть. Мне удаётся совладать с лицом и утаить внезапно нахлынувшее беспокойство. Я бросаю взгляд в сторону кухни, где Новичок возится со стопками и кучей цитрусовых. Похоже, не так уж я хорошо я притворяюсь, как мне кажется, поскольку рядом со мной внезапно материализуется Вэн, абсолютно и безмятежно трезвый среди царящего хаоса. Он тоже одет ковбоем, но каким-то образом умудряется не выглядеть по-идиотски. — Ты как-то не торопишься за шотами. — Тебе кажется это разумным в такой толпе? Смотри, почти всё хирургическое отделение вот-вот будет полностью уничтожено текилой. Не повлияет ли это на ваши квартальные планы по неоставлению медицинских перчаток внутри пациентов? Филипп пожимает плечами: — Не думаю, что текила что-нибудь изменит на этом фронте, — он прослеживает мой взгляд, после чего оценивающе смотрит на меня. — Знаешь, ты ведь всегда можешь… ну, поговорить с ним, Перри. Не только обижать его и ругать. — Понятия не имею, о чём ты болтаешь, — рычу я в ответ, внезапно жалея, что до сих пор не выпил чёртовой текилы. — Как давно я тебя знаю? — Видимо, не настолько давно, чтобы понимать, наско-хо-олько это плохая идея. — О, это же твоя фишка с удлинением слогов, не так ли? Здоровяк, ты интернов этим вряд ли испугаешь, меня тем более. Я поднимаю на него угрюмый взгляд: — «Здоровяк»? С каждым днём ты всё больше и больше напоминаешь Келсо. Филипп отмахивается: — Нет ничего плохого в том, чтобы быть похожим на начальство, даже если тебе это кажется оскорбительным. И трудно не заметить твоих габаритов в этом костюме — ты что, правда надеялся, что кто-то сочтёт тебя миниатюрным? — Ладно, Филипп… — Уверен, выбор наряда не имел никакого отношения к списку гостей. — Заткнись. Мы оба наблюдаем за Новичком, который разливает шоты с текилой. Для пьяной маленькой девочки он справляется довольно неплохо: я почти уверен, что видел, как он только что подбросил лайм в воздух и рассеянно поймал его. Как всегда, когда он не старается, то чертовски впечатляет. А вот когда старается, обязательно превращает всё в какое-то ужасное дерьмовое шоу. — Знаешь, тебе просто нужно… поговорить с ним, — замечает Вэн. Я качаю головой: — Не так уж я хорош в этом. — Да ладно? Думаю, ты мог бы получать призы за свои тирады, в чём разница? Я хмурюсь. На самом деле, мне нечего ответить, и… если честно, это напрягает. К своему сожалению, я озвучиваю то, что у меня на душе (виня во всём проклятый коктейль «Потягивание виски», любезно предоставленный Новичком): — Как, чёрт возьми, ты это замечаешь? Даже я стараюсь этого не замечать. — Давно тебя знаю, — Вэн опирается на кегу, и я внезапно осознаю, что он пьян не меньше прочих, просто лучше себя преподносит. — Не волнуйся, остальные этого не поймут. Мой взгляд скользит в сторону Карлы, которая ястребом следит за мной. Я хмыкаю: — Ошибка, Вэн-но, — и тихонько повторяю: — неправ, ошибка, неправ, ошибка… Прям пинг-понг, пинг-понг, пинг… Вэн. — Я тебя знаю, Перри, ты сейчас хотел бы, чтобы у меня была фамилия «Вонг». — Ты не можешь спорить, что в данном конкретном случае она подошла бы больше. В этот момент трешовый плейлист, собранный из «хитов» начала нулевых, прерывается, и внезапно из динамиков Ганди гремит Beautiful Stranger Мадонны. Новичок снова возникает возле моего локтя, слегка смущённый нашим разговором с Вэном, но тут же широко улыбается и объявляет: — Шоты! Дурацкая попсовая музыка и задорный вид Новичка, очевидно, побеждают моё неприятное настроение, и я не задумываясь беру шот, который он протягивает мне. — Будь осторожен, — шепчет мне Вэн, прежде чем удалиться с загадочным видом. — Все знают, как это делается? — громко спрашивает Новичок, отбросив вдруг все свои тревожные тики, искренне взволнованный тем, что может наконец внести вклад. Я чувствую странный укол неясных эмоций, определить которые не могу и старательно игнорирую. Я выбрасываю из головы бредовое предупреждение Вэна и с усмешкой смотрю на Новичка, который странно краснеет и отводит взгляд, бормоча в мой адрес что-то вроде «ну, вы-то, конечно, знаете, как это делается». Он понимает, что вся комната уставилась на него, поэтому повышает голос: — Итак, процедура, мои друзья-медики, такова, — боже, какой этот парень всё-таки придурок. — Нужно облизнуть тыльную сторону ладони (или любую другую часть кожи, которую вам захочется облизать, дамы) и посыпать её солью. Должно держаться, да? Основы физики всё-таки, — серьёзно, полнейший, законченный ботаник. Я замечаю, что он следует собственной инструкции, пока говорит, и делает это так прилежно, будто проводит септальную миэктомию, а не посыпает руку поваренной солью. — Я использую кошерную соль, как вы могли заметить, но подойдёт любая. Потом возьмите в руку, которую посолили, лайм, — он тут же так и делает, — а дальше всё просто: лизнуть, глотнуть, закусить, ясно? Вот так. Он быстро слизывает соль со своей руки (и я не пялюсь на короткую вспышку розового языка, ничего подобного), неожиданно по-мужски опрокидывает шот и кусает лайм, слегка морщась и вздрагивая. Через секунду он выплёвывает дольку себе на ладонь и притворно кланяется. Раздаются разрозненные, но удивительно искренние аплодисменты. — Какие-нибудь вопросы? Повисает неловкая пауза, во время которой аудитория, видимо, пытается придумать, что бы такого остроумного сказать в ответ, но не находится. Новичок неожиданно одаривает меня широкой и совершенно нетрезвой улыбкой. Он мертвецки пьян. Пьян в дрова, в дым и абсолютно внушаем. Я делаю вид, что не замечаю этого, изо всех сил стараясь вести себя как порядочный человек. Новичок расставляет текилу и лаймы на каком-то сервировочном подносе, и мне вдруг становится слишком жарко, всё почему-то чертовски пульсирует. Это просто алкоголь. Клянусь, это просто алкоголь. Ну охренеть, теперь он раздаёт шоты и лаймы всем, кроме меня. Как будто, блядь, специально, как будто хочет подразнить. Я понимаю логику (он просто начал с тех, кто стоит в другом конце комнаты), но почему-то воспринимаю это как личное оскорбление. А может, он сделал это нарочно, оставив меня напоследок. И он всегда он, всегда курсивом, всегда один в центре моего внимания, как проклятая синица в фокусе ястреба. I looked into your face Я яростно игнорирую песню, чёртову песню, пока Новичок скачет вокруг с грёбаным подносом. My heart was dancing all over the place Игнорирую Вэна, который бросает на меня предупреждающие взгляды, в которых я считываю намёк на то, о чём мы говорили ранее. I liked to change my point of view Наблюдаю, как он приближается, пытаюсь игнорировать уколы ревности, когда он перебрасывается парой слов с кем-то другим, терплю поражение. If I could just forget about you Боже, это как таиться в засаде, будто я какой-то лев… To know you is to love you …а он какая-то газель, большеглазая, невинная газель… You’re everywhere I go …он даже не подозревает, что околдовал чёртова льва… And everybody knows …что лев должен хотеть убить его и продолжает убеждать себя в этом… I looked into your eyes …наши глаза встречаются, распахнутые синие с распахнутыми синими, пара настороженных и яростных с парой бесхитростных и робких, как у новорождённого оленёнка… And my world came tumblin’ down …и я бросаюсь вперёд, потому что, чёрт возьми, пошло оно всё.***
Шоты с текилой вроде как должны веселить. И я, похоже, почти не владею своим телом, но… Доктор Кокс правда только что сунул мне в рот кусок лайма, облизал мою щёку и посыпал её солью?.. А потом… о, чёрт. Я в самом деле не должен от этого заводиться. Он грубо обнимает меня за плечи. Он горячий, я и раньше замечал это, жар волнами исходит от него, обжигая меня везде, где мы соприкасаемся. Его тёплый, широкий язык скользит по моей щеке (и я бы должен найти это отвратительным, но определённо не нахожу), после чего он наваливается на меня всем весом, опрокидывая шот, а затем… О. О, чёрт. You’re the devil in disguise Which is why I’m singing this song to you To know you is to love you Его губы касаются моих, когда он кусает лайм и перетягивает его из моего рта в свой, чтобы прогнать вкус текилы. И что, чёрт возьми, всё это значит? Он прокачал меня из никчёмного коллеги до чего-то наподобие набора первой помощи при алкоголизме? Его рука всё ещё лениво лежит на моих плечах. Доктор Вэн выглядит так, будто кто-то только что нагадил ему на операционный стол, и в этом он не одинок. В смысле… Это не было откровенно сексуально. Не совсем. По правде говоря, речь о докторе Коксе, и я искренне думаю, что его больше интересует моя способность удерживать принадлежности для выпивки, чем я сам по себе. Однако все таращатся на нас. Но… но я не хочу, чтобы он останавливался. И… мне вроде как плевать, что все смотрят. Поэтому я делаю то, что кажется естественным: поднимаю руку, чтобы крепко сжать запястье, касающееся моего бицепса. Пытаюсь удержать его. Я чувствую, как он поворачивает голову, следя за движением моей руки, как его нос мягко задевает мою щёку, а кудри быстро запутываются в моих (наверняка совершенно растрёпанных) волосах. Чувствую, как он замечает мою хватку на своём запястье и странно выдыхает мне в лицо при этом. Всё прерывает доктор Вэн, который внезапно налетает на нас, выбивая его руку из моего захвата и, ну, всего меня — из его. — Перри, я думаю, тебе нужно выпить воды. Доктор Кокс ошеломлённо смотрит на Вэна, всё ещё странно протягивая руку. Вэн осторожно прижимает её обратно к его груди, искоса бросая на меня нечитаемый взгляд. Он тихо шепчет ему (так тихо, что, наверное, слышим только мы трое): — Перри, ты пьян. Назвать доктора Кокса пьяным — очень плохая идея. Я вздрагиваю, практически уверенный, что доктора Вэна сейчас размажут по всей нашей квартире. Удивительно, но доктор Кокс остаётся спокойным, растерянно глядя на Вэна: — Филипп, что?.. — Давай отойдём, — Вэн уводит его, и резкое напряжение в воздухе пропадает. Я чувствую себя… Как? Обманутым? Ну… да, вроде того. Я бросаю последний сконфуженный взгляд в их сторону, после чего разворачиваюсь к любителям текилы. Все глазеют на меня. Я глазею в ответ, затем озвучиваю то, что кажется уместным: — Ещё текилы? Одобрительные возгласы подтверждают, что это был правильный ход.***
На хер всё это. И на хер тебя, Филипп. Протягивая мне пинту воды, Вэн смотрит нехарактерно нервным взглядом. Похоже, произошедшее поколебало его вечный непробиваемый дзен. — Перри, тебе действительно нужно попить… — Что, блядь, с тобой не так?! — рычу я на него. — Он… — Ты чертовски хорошо облизал его на глазах у всех, Перри. Меня передёргивает. Потому что… о, чёрт, да, именно это я и сделал. Я издаю стон, обхватывая голову руками. — Тебе в самом деле нужно меньше пить, ты это знаешь? — Отъебись. — И, может, стоит записаться к психотерапевту… — Я хожу к долбаному психотерапевту. — Да ладно? И что он говорит? — В основном, что я ночной кошмар, — я стараюсь не пялиться на Новичка. Вэн демонстративно перекрывает обзор. — Перестань мучить себя, Перри. Я тяжело вздыхаю, отворачиваясь: — Это так чертовски очевидно? — Может, не для них, — Филипп бросает взгляд на кучку бухих кретинов. — Но они не знают тебя так, как я. И у большинства из них совместный IQ не выше, чем у сплющенной иглобрюхой рыбы. — Ты говоришь прежде всего о своих хирургах. — Я знаю. Я реалист. Твой… как мне его называть? — Мой Новичок, — я вздрагиваю, потому что понимаю, как странно ласково это прозвучало из моих уст. — Да, твой Новичок… он смышлёный. Но мне кажется, что он не догадывается; почему так? — Потому что он такой невротик, что даже представить себе не может, какое влияние оказывает, — бормочу я в ответ. Всё вращается и странным образом искажается. Новичок здесь, и здравый смысл подсказывает, что я должен остаться… или уйти. Но я не хочу. Новичок в дрова. Бухой в ноль, хотя текилу, как ни странно, выдерживает лучше, чем я. Он шатается поблизости, и это довольно мило; я же просто сижу в углу, не сводя с него глаз, пока американец азиатского происхождения пытается помешать мне выставить себя дураком. Для всего этого есть только одно разумное решение. — Перри, — Вэн снова загораживает обзор. — Ты должен поговорить с ним. — Отъебись. — Не сейчас. Протрезвей. А потом поговори с ним осмысленно. Ты себя сожрёшь, если не попробуешь. Не могу притворяться, что знаю его, но мой лучший хирург — его лучший друг, и мне кажется, что я всё-таки его знаю, поскольку много о нём слышал. Поговорите наконец. Только не твори… вот эту херню. Учись на ошибках, ладно? Я отталкиваю его с дороги. Пошёл ты, Вэн.***
Хей. Хей, так вышло, что у кого-то секс на моей кровати. И этот кто-то — я. Обломись, трезвый Джей Ди. Я откидываю голову назад и охаю, когда ковбойская шляпа задевает мой живот. И… разве это не охренительно горячо? Секс в костюмах? В смысле, конечно, всё вращается, и я почти уверен, что в ближайшие три часа меня вырвет, но, блядь, как же горячо. Я опускаю руки, чтобы огладить его плечи, яростно вцепиться в мускулы, провести кончиками пальцев по рельефному торсу… и, блядь. Я снова толкаюсь в его рот, издавая отчаянный стон. Потому что, боже, я и представить себе не мог, что это произойдёт. Не в этой реальности, не в здравом уме. Но я не в здравом уме и это не совсем реальность, так что я могу смотреть обычно не свойственным мне странным, ошарашенным взглядом. На ковбойскую шляпу, которая касается моей обнажённой груди, на красную шейную повязку и на — вау — охуительно сексуальную задницу в этих узких, узких штанах. Он лижет, сосёт, гладит меня внизу, и, боже, блядь, да, это оно. Мой член упирается в заднюю стенку его горла, он на секунду давится, но справляется с этим, и о-боже-о-боже-о-боже… — Эй, Джей Ди, ты можешь просто… Я тихо ворчу, толкая его голову обратно на свой член, будучи мучительно близко. Он просто принимает это, что странно. Но я не обращаю внимания, снова толкаясь в его рот, и, господи, он такой соблазнительный. Ебать, он хорош в этом. Еба-ать. Трахая его в глотку, я выпаливаю, выхныкиваю отчаянное, неловкое признание, которое пытался утаить, сдерживал всякий раз, когда был с ним рядом: — Боже, я так сильно хочу, чтобы ты меня выебал. — Я тоже, — урчит он мне в лобок. И… о, чёрт, я на пределе. Болезненное, освобождающее облегчение. Бьющееся, пульсирующее, струящееся, брызжущее признание у него на языке и в горле. Я всхлипываю, ощущая странное сочетание облегчения и освобождения. Потому что я наконец сказал это, и теперь… теперь… Я смотрю вниз и понимаю — в странном приступе ужаса, — что я не с тем ковбоем. — Ух ты, было жарко. О, боже. Только не Тодд. О, господи, нет. Я теряю сознание.