Предопределение

      В Майями Джеффри понял, насколько пуста его жизнь. Ни целей, ни планов, ни живой души рядом — одна безнадёга, вгоняющая в круговорот депрессий, алкоголизма и мрачных мыслей, да пустота, что оставляет стерильное место в душе, обрубает желание двигаться дальше.       Не просри он место в армии из-за многолетней алкогольной зависимости, возможно, не сидел бы сейчас в этом пустующем баре и не пил бы пятую рюмку обдирающей глотку дешёвой водки. Даже за это скоро будет нечем платить, как и за номер в отеле, но Джефф заранее обдумал проблему: сперва он будет жить прямо на пляже, пока не найдёт работу, а потом снимет комнату в городе. Отношения с родителями придут в норму со временем, а плохие фантазии потухнут сами собой, нужно только взять себя в руки. Так он и порешал.       — Эй, парень, передай-ка салфетку, — послышалось вдруг откуда-то справа.       Джефф неохотно развернулся и пригляделся, силясь сфокусировать размытое от алкоголя и без того хреновое зрение, но источник звука показался ему сплошным говорящим пятном.       — Какую ещё салфетку? Я тебе что, официант? — его голос прозвучал удивительно грозно, эхом прокатившись по пустому бару.       — Да вон же стопка стоит, протяни руку. Сложно, что ли?       Джефф не сдвинулся с места, лишь скорчился и отвернулся.       — Вот же козлина. Сама возьму.       Неизвестная попыталась достать до салфеток, но случайно задела Джеффа тонкими длинными пальцами, тянущимися непростительно рядом с его лицом.       — Убери пакли, ты не в моём вкусе, — бросил он, разглядев через толщу очков лишь такие же длинные острые ногти.       — Будто ты в моём, — злобно прошипела эфемерная фигура в ответ и, схватив свою чёртову стопку салфеток, исчезла из виду так же внезапно, как и возникла.       Когда через десять минут вернувшийся с перекура бармен потребовал оплатить счёт, Джефф засунул руку в карман и отрезвел за секунды. Все деньги бесследно исчезли.       

***

Июнь 1981-го года.

      — Я никогда не целовал женщин.       — Я тоже.       Меня позабавило, с какой серьёзностью она произнесла эту фразу. Такая юная и умная леди, с глазами, таящими в себе тоску и голод. Она чувствовала, что я легко обнаружу притворство, и была откровенна в ту встречу на берегу две недели назад, когда подошла ко мне с разговором.       — Зато мы оба целовали мужчин, — выдал в итоге я, вернувшись из мыслей в реальность.       Она прыснула, уткнувшись лицом в шезлонг, а потом ткнула меня легонько в бок, и мне показалось, что именно в этот простой, лишённый стесненья момент я обрёл подобие живого друга. Я дружил с девчонками в школе, но всегда ощущал нерушимую стену в общении с ними, словно их мир был далёк от меня, словно я появился на свет с врождённой аллергией на женщин.       — Ты чего задумался, Джефф?       Я тут же тряхнул головой.       — Ничего. Просто вспомнил, как удивился, увидев тебя. Почему ты решила вернуть мне деньги?       Шум прибоя донёсся до нас с новой силой, а она лишь молча опёрлась подбородком на свои гротескно длинные пальцы.       — Ну, я увидела тебя на следующий день на этом месте, такого грустного и совсем потерянного, и мне впервые в жизни стало кого-то жаль. Хорошо, что я не успела спустить твои бабки.       — Я выгляжу жалко?       — Уже нет.       — Хорошо, не хочу производить впечатление рохли.       — Тогда убери свои усы.       Я на мгновенье опешил.       — Так сейчас модно!       — Забудь про моду. Ты выглядишь как извращенец.       Стоило ли говорить: «Я им был»?       Волны снова нахлынули на пустующий, изнывающий от жары берег, а я вдруг задумался о красивом юноше, чьё тело оставил под родительским домом в прошлом году. С того дня я будто бежал сам от себя, от чувств, от фантазий, от наваждений.       — О чём опять задумался? — услышал я в трансе, словно был под полом, как тот убитый мной парень:       — Да ни о чём, — и машинально ответил: — Заметила, кстати, что сегодня жарче обычного?       Солнце правда палило нещадно.       Моя спутница посмотрела на чистое небо через плечо, всё так же возлежа на отдельном шезлонге, и закинула назад упавшие ей на лицо крупные пшеничные кудри. Думаю, со стороны мы смотрелись как брат и сестра: белобрысые и загорелые.       — Для Майами это нормально, я бы даже сказала, бывает и хлеще. Скажи спасибо, что мы нашли место в тени. Ещё пара часов — и народ набежит так, что будет не протолкнуться. Их не смутит ни жара, ни прожигающие озоновый слой лучи ультрафиолета. Они будут рады прожариться.       — Да? Ну, тебе виднее.       Я откинулся на спинку своего лежака и попытался сфокусировать взгляд на пузатом, одиноко идущем, должно быть, мексиканце-мороженщике. Он тащил тележку с небольшим холодильником в сторону пока ещё пустующей будки спасателей, и я невольно задумался: а вдруг вместо рожков с пломбиром и охлаждённого пива у него там попрятались людские головы, пенисы и даже яички?       — Давай ещё полежим, а потом окунёмся? — сам не понимая почему, произнёс я на автомате.       — Давай, я как раз немного вздремну, а то меня совсем разморило...       Я тоже закрыл глаза, снял очки, прислушался к шуму воды и отдалённым крикам пролетающих над океаном чаек. Звуки природы были мне по душе, но я знал, что не смогу жить на пляже вечно. Уже больше недели я вынашивал мысль позвонить в родной дом и признаться отцу, что был с позором уволен с армии.       Чувство стыда, через которое мне придётся пройти при этом, будет соизмеримо с отравляющим мою душу чувством вины за прошлогоднее убийство того несчастного парня.       Ну почему я такое ничтожество?