Оффлайн Ведьма

      В жизни каждого человека наступает момент, когда он просыпается с мыслью «ну сколько можно-то?». При этом мысль проскальзывает прежде, чем ты успеваешь открыть глаза. И вот ты лежишь в кровати и думаешь, где найти подходящий дом престарелых, куда можно сдать полоумную бабку, а в голову приходит только Князевское и смирительные рубашки.       А тем временем Светлана Михайловна чуть ли не под дверью моей спальни вычитывает моему отцу, какое у меня дрянное чувство юмора и как вообще я посмела клеветать на такого святого человека, как её дражайший Петенька, и, если бы не Марфина мама, Светлана Михайловна так бы и думала, что её сыночек изменник. И это, если что, сжатая версия, так сказать, краткий пересказ, лишённый всех её вздохов, охов, плаксивых стенаний на тему того, что девочке нужно к психологу, ведь она явно за что-то в обиде на своего родного папулю, и театральных восклицаний, что нельзя, категорически нельзя клеветать на родителей!       И вот, пока папа вполне себе мирно уговаривал Княгиню перестать орать в шесть утра, я, теперь уже сидя в кровати, думала, что вряд ли когда-нибудь смогу наладить отношения с этой своей бабкой. Ведь мы явно живём с ней в каких-то параллельных мирах и сходимся лишь во мнении, что кому-то пора в дурку — правда, у каждой претендент свой.       В общем, с утра пораньше мне настроение подпортили не страдальческие потуги Княгини вкупе с её мировоззрением, а тот факт, что я, пускай не специально, но испортила папе утро. А я никогда не любила становиться проблемой для других людей.       В результате я просидела в своей спальне, пока оры за дверью не закончились, и лишь тогда осмелилась выползти в коридор, где и столкнулась с папой, который стоял, опираясь на перила лестницы, и усталым взглядом буравил мою дверь.       — Я могу всё объяснить, — попыталась оправдаться я, но папа лишь покачал головой.       — Дрия, просто не нарывайся с ней на открытый конфликт, пожалуйста.       — Но она обозвала нас с мамой бездельницами, ради которых ты впахиваешь! — шёпотом возмутилась я.       — Да, я знаю. Баб Вася ещё ночью пыталась тебя отстоять. Я аж испугался, честное слово, — с усмешкой произнёс он. — Прихожу я, значит, домой, света нигде нет. Подумал, что все уже спят. Открываю дверь, и тут откуда-то из темноты доносится: «Петенька, она не специально!».       Сказать, что мне стало стыдно — это ничего не сказать.       — Па-ап, — протянула я. — Она выбесила. Как она вообще может думать, что мама не работает? У мамы работа такая нервная, что…       — Дрия, — перебил меня папа, — тут вопрос не в том, работает Марфа или нет, а в том, что моя мама — человек двойных стандартов. Понимаешь?       — Не совсем, — тактично ответила я, потому что отвечать, что бабка просто шибанутая на голову, вообще-то невежливо.       — На самом деле тут всё предельно просто и объясняется старым, как мир анекдотом. Вот смотри: встречаются две подруги, и одна другой говорит: «У меня такой хороший зять, а невестка — просто сука!». И вторая подруга спрашивает: «Почему так-то?» — если это и был анекдот, то какой-то странный, потому что смеяться мне совсем не хотелось. — И первая рассказывает: «Вот зять мой квартиру купил, дочку на руках носит, по морям возит, шубу покупает. А ради невестки моему сыночку дорогому приходится на трёх работах работать, чтобы квартиру купить, на море свозить и шубу подарить. А ещё у него спинка больная, а этой курице хочется, чтобы он её на руках носил».       — Ты уверен, что это анекдот? — спросила я, так и не найдя места, чтобы посмеяться.       — Не совсем, — согласился папа. — Но в своё время мне его как анекдот преподнесли.       — Понятно, — только и смогла ответить я, прекрасно уловив смысл сказанного. Что-то в духе «если папа работает на благо Светланы Михайловны, то пусть хоть спину там сломает, это не важно, главное, что мама счастлива; а если ради нас, то мы какие-то твари, а не люди, раз смеем требовать от него этого».       Папа как-то горько улыбнулся и произнёс:       — Мама всегда была эгоисткой и никогда не понимала, что такое семья и как это прекрасно — видеть, что твои дети растут в достатке, что они счастливы. Что ты можешь купить понравившуюся ребёнку игрушку просто потому что хочешь. Она никогда не могла правильно интерпретировать фразу «будет жива мать — будут живы её дети».       Папа говорил всё это с житейской усталостью человека, который давно смирился с таким раскладом дел и ничего не хочет менять. Глядя на папу, я понимала, что человека нельзя исправить под себя, а можно лишь принять его со всеми недостатками или же просто уйти. В отношении собственных родителей папа давно выбрал нечто пограничное. Я же наоборот принимала свою маму со всеми недостатками. Ведь кто ещё будет любить эту самодурку с её замашками тиранши, если не я?       И вот стоило мне вспомнить о Марфе Васильевне, как та выползла из спальни, отчаянно зевая. С гнездом из рыжих волос на голове, заспанным взглядом и следами от подушки на опухшем лице. В целом, куда больше похожая на мою свинку-маму, чем на тот светлый образ ухоженной женщины, который я рисовала ранее.       Она окинула нас с папой своим фирменным вечно недовольным взглядом и спросила:       — Вы что здесь столпились? Больше постоять негде?       — Устраивали заговор по твоей побудке, — иронично ответила я. — Но, как видишь, не успели.       Мама, которую обычно было очень сложно разбудить, хмуро посмотрела на меня.       — Какой план был?       — Собирались загнать свиней в спальню, — сымпровизировала я. — Вот как раз стояли и решали, где брать свиней.       — Врёшь и даже не краснеешь, — усмехнулась мама и, обойдя меня, потопала в ванну — играть в укротителя рыжего сена.       А мы с папой переглянулись и, дружно рассмеявшись, потопали вниз пить кофе. На кухне нас уже поджидала Княгиня Мегера, и под её неодобрительными взглядами мы с папой сварили себе кофе в турке и сели за стол рядом со Светланой Михайловной. В отличие от моей бабули, которая, кстати, тоже была на кухне и что-то готовила, тихо радуясь отсутствию треволнений в семье, эта крыса смотрела на меня волком и, наверное, в тайне надеялась, что мне, как непослушной пятилетке, устроят взбучку за плохое поведение.       Но нет, но нет… Мы чинно с папочкой пили кофеёк с булочками, которые напекла баб Вася, а вскоре спустилась и Марфа Васильевна. Уже куда более похожая на привычный всем светлый образ, чем минут десять назад. Причёсанная, переодетая. И даже вполне себе радушная.       — Свиней в ванной не наблюдалось, — заявила мама с порога, чем заметно так огорошила Светлану Михайловну и баб Васю, которая обернулась и с изумлением уставилась на дочь. — Зато я заметила свински загаженный водосток.       И мама улыбнулась, почти мило. Насколько вообще определение «мило» применимо к Марфе Васильевне. Так как ни я, ни папа, и уж тем более ни баб Вася в душе ещё не были, всем сразу же стало понятно, в чей адрес прилетело высказывание. Однако в лучших традициях людей, не замечающих слона посреди стола, мы благополучно проигнорировали замечание. Хотя я заметила, как родители переглянулись и папа покачал головой, мол, не надо так, Марфушка.       Мама заварила себе чашку травяного чая и села за стол подальше от Светланы Михайловны и поближе ко мне. Не знаю, намеренно ли она выстраивала границы или же просто не хотела сидеть рядом с Княгиней, но напряжение между этими двумя витало в воздухе.       Так что этим утром мы явно изображали из себя идеалистическую семейную картину, и я ловила себя на мысли, что хочу быть подальше отсюда, когда мамино терпение лопнет и Ведьминская бомба рванёт, разбросав Княжеские ошмётки по углам.       Честное слово, когда мама по-настоящему психует — это страшно. Спросите у дедушкиного самогонного аппарата, он точно всё помнит.       Тут-то я как раз вспомнила про кое-что ещё дедушкино. И что-то меня так поднакрыло от воспоминаний, что я даже подавилась куском булочки с изюмом. Да подавилась так, что в пору скорую вызывать. Кусок встал посреди горла.       И пока перепуганная мама со всей мочи лупила меня по спине, я осознала две вещи. Во-первых, участь дедушкиного аппарата вообще не завидная. Во-вторых, умереть из-за мыслей о шубе и кусочка булочки — это смерть, заслуживающая целого некролога в газете.       Но всё это лирика. Вы же тут, конечно, собрались, чтобы узнать, как я, в общем-то адекватный хотя бы временами человек, ранним утром сжигала вонючую дедову шубу в мамином магическом кострище.       Ну, и кто я такая чтобы вас разочаровывать?       Как только я откашлялась и таки проглотила этот несчастный кусочек, то понеслась в сторону подвала искать чёртову шубу. А провожали меня четыре пары ничего не понимающих глаз, с которыми я встретилась ещё дважды. Сначала — когда вылезла из подвала с шубой в одной руке и полупустой канистрой бензина в другой, и, как человек, лишённый зачатков разума, понеслась через весь двор и огород к маминому кострищу, выложенному природным камнем на границе между нашим участком и лесом. В общем, швырнула я шубу в кучу никогда не вычищаемой золы и облила бензином. И только тут до меня дошло, что я не взяла с собой спичек.       Собственно, тогда-то я пошла обратно в дом и встретилась в третий раз с ничего не понимающими глазами.       — Дрия, что происходит? — спросил папа, пока я, как фурия, пыталась найти спички на кухне.       — Акт возмездия, — буркнула я и, не найдя обычных спичек, взяла походные и потопала обратно.       И уже выходя на веранду, услышала Светлану Михайловну:       — Петенька, ей не психиатр нужен, а экзорцист!       — Зови инквизитора, бабуля-Светуля! — крикнула я ей и вышла из дома.       А теперь кратко: шуба полыхнула сильно. Примерно литр бензина на одну несчастную шубу — это много, хватило бы и меньшего. И полезные советы для всех желающих: кидайте спички издалека, а то есть шанс подпалить себе что-нибудь. Как я — чёлку.       Благо хоть, что всего лишь чёлку, а не все волосы вместе с головой. А то я не умею водить байк, чтобы быть пылающим черепом.       В общем, шуба горела долго и воняла сильно. Похоже, что опыт с туфлями меня ничему не научил. А ещё у меня явно проблемы с ответственностью, потому что я не стала ждать, пока шуба прогорит окончательно и потухнет, а ушла, как только вещь перестала походить на предмет гардероба бомжа.       Когда же я вернулась в дом, мне почему-то больше никто ничего не говорил. Наверное, решили, что я этим утром особо буйная и не стоит ко мне подходить, пока я не успокоюсь. Единственное, баб Вася, увидев мою наполовину попрощавшуюся с жизнью чёлку, тихонечко охнула и выдала:       — Дриечка, надо же быть по-аккуратней. Лицо-то у тебя одно и второго не будет…       Только собрав все вещи и зайдя в душевую, я увидела себя в зеркале и поняла, что чёлка у меня теперь филигранная. Ни один парикмахер такую филировку не сделает, и никакие горячие ножницы ему не помогут.       Я, конечно, могла бы начать комплексовать по поводу кривой чёлки, но я не такой человек. Хотя, если уж честно, даже моя подожжённая волосня не сравнится с Даровыми экспериментами с лицом.       Вот, к примеру, в подростковые годы, когда он только вникал в тему ухода за собой и его подзадолбала растительность на лице, он решил попробовать крем для депиляции, наслушавшись рекламных лозунгов о длительной гладкости. Нормальный бы человек сначала бы сделал тест и попробовал бы на руке или спросил совета у сестры, а этот идиот, даже не ознакомившись с инструкцией, сразу намазал себе и шею, и подбородок, и даже между бровями мазнул. Крем — он же и в Африке крем, от крема плохо не бывает!       В результате, когда минут через двадцать у него начало гореть всё лицо, он таки решил заглянуть в инструкцию и с матерным криком пошёл всё это смывать. А когда смыл, оказалось, что помимо волос он свёл ещё и верхний слой кожи. Не до мяса, конечно же, но химический ожог он заработал. И чтобы хоть как-то спасти ситуацию, намазал лицо увлажняющим кремом для рук. Крем, как он думал, и в Африке крем. И, скорее всего, если бы при других обстоятельствах он решился бы на такой поступок, ничего бы и не случилось. Вот только ранее на коже уже побывал другой крем.       В общем, с красным шелушащимся лицом Дар ходил долго. Зато с тех пор я иногда шутила, что, если он станет косметологом, я никогда не пойду к нему на чистку лица. Да и Дар теперь в курсе, что крема бывают разные.       Так что моя чёлка по сравнению с ухищрениями моего братца — вообще ничего страшного. Нормальная такая чёлка, жертва спонтанных решений.       И вот, пока я самую малость истерично хохотала в ванной, в дверь тихо постучали.       — Что? — спросила я.       — Дрия, зачем ты сожгла шубу? — спросила мама. Не могу сказать, что она говорила тихо, в духе «мама с дочкой шушукаются». Нет, просто дверь слегка заглушала её голос.       — Неправильного парламентёра вы выбрали, — буркнула я с долей иронии, натягивая на себя джинсы. Благо, хоть душ успела принять раньше, чем маме вздумалось провести разговор по душам.       — Меня не выбирали, я сама пришла, — ответила мама.       — Скажи, а это часом не твой девиз по жизни?       — Скажу, если ответишь на мой вопрос.       — Словесный бартер, как мило, — фыркнула я, надевая футболку через голову. Самую обычную футболку с длинным рукавом.       — Можно не паясничать? — мамин котелок, похоже, начал закипать.       — Можно, — совершенно честно ответила я. — Но кому оно нужно?       Вообще перебрёхиваться с мамой через дверь в ванной — забавное занятие. Местами даже весёлое.       — Дрия, — требовательно позвала Марфа Васильевна, — если ты понимаешь, что произошло сегодня утром, то будь добра расскажи и мне. Я тоже хочу понимать.       — А у карт спросить не получилось?       — Да что спрашивать-то? Они про тебя каждый раз говорят, что всё нормально, просто человек ты неординарный.       Я прыснула со смеху.       — И часто ты меня так смотришь?       — Нечасто, — буркнула мама. — После десятого такого ответа я отчаялась тебя понять.       — Вон оно что, — я немного удивилась, так и застыв напротив зеркала.       Такого разговора я, если честно, не ожидала. Что-то в духе конфликта поколений. Вопрос отношений родителей и детей? Хотя нет, скорее всего, просто проблема разных взглядов и целей в жизни.       Я вздохнула и, откинув чёлку с лица, открыла дверь. Мама стояла там, подпирая плечом стену — а то вдруг та упадёт — и буравила каким-то слегка неуверенным взглядом сначала дверь, а потом и меня. Наверное, я настолько привыкла считать, что моя мама бой-баба-ведьма, которой море по колено, а её упертостью можно прошибать стены, что совершенно забыла, что при всём этом она ещё и обычный человек, который может сомневаться и даже бояться.       — Так, ладно, — опешивши, начала я, — разложу тебе всё по полочкам лучше любых карт, но ты обещай, что не вызовешь мне дурку.       Мама хмыкнула.       — Если почти за тридцать лет не вызвала, то и сейчас не вызову.       — И то верно, — ответила я и выдала ей сжатую вполне разумную версию моего мыслительного процесса, приведшего к таким экстравагантным выходкам.       Мама понимающе кивала, словно в произошедшем не было ничего страшного. А потом вдруг спросила:       — А клиентку ты мою в прошлый раз зачем утащила? Её, кажется, Никой звали.       — Ниной, — поправила я и сымпровизировала на границе, близкой к правде. — Стажёрка она в моём агентстве. Я просто удивилась, её увидев, даже испугалась. Я ведь никому не говорю, чем занимается моя мать.       — И очень зря, — сухо пожурила меня Марфа Васильевна. — Люди очень суеверны. Для некоторых достаточно только знать, что у кого-то там в роду было что-то этакое — и вот они уже опасаются тебя.       — Может, я не хочу, чтобы меня опасались? — спросила я, изогнув брови.       — Ох, Дрия, почему ты везде ищешь подвох? — всплеснула руками мама. — Не хочешь, чтобы тебя опасались — твоё дело. Твоя жизнь — делай с ней что хочешь. Только не погань больше священные кострища бензином и шубами. Там вообще-то зола сильная. Петя мне специально дубы привозил столетние, чтобы их там прожечь. А теперь всё выгребать придётся и заново делать.       — Упс, — протянула я, — что-то не подумала об этом.       Спасибо маме за то, что она воздержалась от комментариев в духе «да ты вообще не думаешь» и лишь, окинув меня ещё одним взглядом, спросила:       — Хочешь, запишу тебя к моей парикмахерше? Причёску обновишь…       Ну, я и согласилась, забыв, что мамина помощь периодически заканчивается нервотрёпкой.

***

      По прибытии на работу я неожиданно вспомнила старую теорию, что, если женщина что-то делает с волосами, значит, она рассталась с парнем. Каждый второй, кого я встречала, осматривал моё лицо и спрашивал, что у меня случилось. И тут я отыгралась на стереотипе по полной! Кому-то я сказала, что ходила к самому модному парикмахеру и мне сделали чёлку в стиле «бензиновый выщип», при разговоре с кем-то ещё я обозвала свою причёску «французским бобровым каскадом» — не спрашивайте, почему, просто опять брякнула первое, что пришло в голову. Юльке с ресепшена поведала чисто по секрету, что я была моделью у какого-то известного колориста, мол, они меня покрасили так, что от родного цвета не отличишь, и чёлку сделали такую, чтоб ни у кого не было.       А на вопрос Юли, рассталась ли я с парнем, отвечала вполне правдиво:       — Юля, какие парни? Ты вообще о чём? Мне в последнее время отношения светят только с Психичем, и экстравагантней их мне не найти.       Юля, с которой у Нины было что-то вроде тихой военной баталии, понимающе кивнула. И в этот момент на моё плечо опустилась чья-то тяжёлая рука и бархатный голос почти на ухо произнёс:       — Мамочка, неужели ты наконец-то поняла, что любовники — это плохо? И что семья должна быть цельной?       Признаюсь честно, от неожиданности я аж подпрыгнула. Считаю привычку подкрадываться к людям из-за спины самой поганой привычкой на свете. Мало того, что человек, к которому подкрались, пугается, так ещё и человек, который подкрался, может получить пендаля. При других обстоятельствах я бы непременно зарядила Хохмину с локтя, как не единожды проделывала это с братом, когда он чудил в подобном стиле.       Вот только Хохмин — оружие стратегически необходимое, так что, проигнорировав его высказывание о семейной целостности и даже не поздоровавшись, я в лоб спросила:       — Список готов?       — Пока нет, но после обеда точно будет, — ответил он, отстранившись.       — Буду ждать, — кивнула я и, обернувшись, приметила Ташу.       Она стояла примерно в метре от нас и так мило, почти заговорщицки улыбалась, а во взгляде так и читалась фраза «я могила, пока не дашь добро на сплетни». В общем хороший она человек, моя Таша, в отличие от Ника, который то и дело пытается сосватать меня Серёже.       — Мамуля, вернёмся к нашим баранам. Смотри, ты одна, и он — один.       — Если следовать твоей логике, то половина населения планеты просто обязаны быть вместе.       — Конечно, — с подкупающей серьёзностью ответил Хохмин.       — А с чего ты взял, что я одна? — решила чутка повеселиться я.       Никита поменялся в лице:       — Неужели у тебя кто-то появился?       — Почему ты говоришь так, словно у меня не может никого появиться? — я действительно изумилась, ведь Никита выглядел очень грустным.       — Действительно, Ник, — вмешалась Таша, — Саша — эффектная девушка, у неё обязательно должен быть парень.       Хохмин почесал затылок и ответил:       — Да что вы на меня накинулись с двух сторон? А? Ну, чисто свора микрособак. Я вообще не о том! Есть парень — и ладно. Молодец, строишь свою личную жизнь, — он вновь почесал затылок и вздохнул. — Эх, бедный Серж, опять будет пить на новый год.       — Почему? — стараясь не смеяться, спросила я, ведь Ник действительно выглядел, как человек, который переживает за друга.       — С горя, Саша, с горя, — ответил он мне. — От одиночества.       Напоминаю, что весь этот разговор состоялся у ресепшена, рядом со вторым большим ухом агентства. Так что не удивляйтесь тому факту, что уже к вечеру все в «РеклаМаме» знали, что Психчинский безответно в меня влюблён и третирует мою скромную персону, потому что я не отвечаю ему взаимностью. В тех же слухах фигурировала и его девушка-шлюха. Оказывается, он завёл эти отношения в отместку мне, чтобы я поняла, какой он прекрасный, но что-то пошло не так, и девочка Саша завела себе нового парня. В отместку Психу или нет, местные сплетники не знали. Вот так вот за несколько дней образ злобного тирана перерос в образ парня с разбитым сердцем, который такой злой, потому что у него велосипеда нет. Под велосипедом, конечно, подразумевалась я. И то, что психом он был ещё до моего появления, всеми почему-то благополучно забылось.       Если что, всю это историю я узнала со слов Нины этим же вечером, а пока мы всей нашей честной компанией ехали в лифте и обсуждали, насколько синим должно быть моё платье на их свадьбе. А Никита тем временем умолял меня не приводить этого самого парня на свадьбу, и я кивала и соглашалась, а в голове уже строила план, в котором мне очень нужна была одна мужская особь с безвредным характером и с отсутствием планов на мой счёт. Неудивительно что первыми в списке значились ребята из «ЧИЖ»-а, которых я отказываюсь называть музыкантами группы «ЧЕЙЗ».       Люблю я, конечно, долгоиграющие истории, в которых от начала до развязки проходит большой промежуток времени. Наверное, поэтому я и посеяла семена, предвкушая, какими будут красными и шокирующими мои цветочки со временем. Оставалось только с Серёжей всё обсудить, чтобы он мне своим незнанием всю малину не попортил.       Эх, есть что-то во мне от садовника. Похоже, бабушкины гены не канули в Лету. Правда, огороды у нас всё-таки разные.       И только когда мы с Ташей остались в кабинете одни, я поведала ей все хитросплетения моего семейного утра. Она, ржа в голос с моей тупости, называла мою семью шедевральной. А я попутно травила байки про папу и стройку.       — Знаешь, что он мне сказал, когда я однажды брякнула, что мне, наверное, надо похудеть?       — Ну-ка? — всё ещё продолжая веселиться, подалась вперёд Таша.       — Он сказал: «Доча, зачем тебе фитнес-зал и диеты? Давай я тебя в свою бригаду каменщиком возьму, обещаю — за месяц не только скинешь лишние килограммы, так ещё и поднакачаешься». И мне жуть как интересно стало, что же у них там за программа увеселительная такая, вот я и поехала посмотреть. И прихватила с собой бабушку.       — Ты клала блоки? — выпучив глаза, спросила Таша. — Или кирпичи? Кирпич же полегче будет.       — Не то и не другое. Папа как меня увидел, перепугался и сказал, что он вообще-то пошутил. Нацепил нам на головы каски, оттащил подальше и сказал, что если я очень сильно хочу помочь, то единственное, что он может мне позволить делать — это вязать арматуру для армирующего пояса, и вручил мне крючок. Так что теперь я могу сказать, что однажды связала крючком с бабушкой армирующий пояс.       — С бабушкой?       — Да, — рассмеялась я. — У меня ничего не получалось: этот крючок крутится вокруг своей оси, и его никак нельзя зафиксировать. Зато баб Вася быстро поняла принцип и сидела крутила быстрее, чем рабочие. Так что у нас в семье есть Васька-арматурщица.       — О боже, — прыснула со смеха Таша, вытирая слёзы с глаз.       — Но самое шедевральное было, когда к ней какой-то мальчишка подошёл и говорит: «Васюша, когда у нас свадьба? Я за такой женщиной хоть на край света!», а она ему в ответ: «Ты сначала стены ровно класть научись, потом только подумаю»       — Вот так вот, — фыркнула Таша. — Упустила твоя бабушка своё счастье. А то, глядишь, с молодым дедом и сама бы себя молодой почувствовала.       Я тут же представила бабулю в компании с Егором — мальчишкой, который в своё время бегал подсобником на стройке, а с недавних пор сидел у папы на ресепшене — и меня что-то передёрнуло. Егор с его ирокезом и весь в пирсинге и моя баб Вася, божий одуван… Такое и в страшном сне не приснится!       — Не-е-е, — протянула я. — Я свою бабушку никому не отдам. Куда я без своего психологического буфера?       — Ой, Саш, я тебя слушаю и думаю, как же тебе повезло. У тебя такая дружная семья. Так всё просто. С бабушкой, с братом. А мы с Леной, как две змеи в одном террариуме. Она вчера маме позвонила и сказала, что на мою свадьбу придёт только в качестве пушечного мяса. И при этом была пьяная в хлам. Мама испугалась и позвонила мне из аэропорта, у неё как раз пересадка в Москве была. Так что мы с Ником сорвались с примерки платья и поехали искать мою пьяную сестру.       У меня в этот момент, кажется, глаз задёргался. А на лице, похоже, появился тот самый немой вопрос, от которого Таша вздрогнула и принялась оправдываться.       — Нет, ты не подумай, она не подросток-алкоголик. Это произошло впервые, и мы сами в шоке. Я, конечно, знаю её подруг, девочек, которых… Я не могу сказать, что они плохие, они проблемные. У одной драки постоянные, вторая пару раз из дома убегала, — Таша откинулась на спинку стула, тяжело вздохнув. — В итоге мы её откопали в каком-то дворе на Болотинской. Благо, она папе сказала, куда собиралась. Пьяная вусмерть, вокруг эти её подружки, какие-то мальчишки. Тоже не шибко вменяемые, видите ли, лето провожали. И она, увидев меня, принялась кричать, что, мол, поглядите — явилась её брюхатая сестрица-предательница со своим хахалем.       Вы когда-нибудь испытывали желание ударить человека, которого даже в глаза никогда не видели? В тот момент, увидев, как Ташины губы дрожат, а в глазах застыла паника, навеянная очередным витком безысходности, я, пребывая в молчаливом ступоре, думала, что никогда бы в жизни не сказала Дару ничего подобного. Язык во рту отсох бы.       Таша же тем временем продолжала:       — Я просто обомлела. Я знала, что Лене не нравится моя свадьба и что Никиту она недолюбливает… Но чтобы настолько? — Таша беспомощно развела руками. — Я была так поражена, что ничего не смогла сказать.       — И как вы её оттуда увели? — задала я вытекающий из всего сказанного вопрос.       — С нами Никитина подруга была. Я понимаю, как это может прозвучать, но, пока я пыталась переварить услышанное, она влепила Лене пощёчину и потребовала, чтобы мелкая дрянь заткнулась и держала свою словесную помойку где-то в районе мусорной свалки.       Я не стала говорить, что в этот момент была полностью солидарна с той подругой, а просто подошла и, наклонившись, обняла Ташу, а она обняла меня в ответ, обхватив руками за талию. И, как ни странно, в этих объятиях больше всего нуждалась я. Просто потому, что у меня не находилось никаких слов, чтобы хоть как-то ещё выразить ей свою поддержку.       — А теперь у мамы с Леной сегодня будет скандал. Мы отвели её тогда домой, потому что из-за слов Иды она почему-то резко успокоилась, — проговорила мне Таша в плечо. Что меня немало удивило: она не плакала, просто была очень грустной и уставшей. — И когда я позвонила маме сказать, что Лена дома, та как раз готовилась к посадке и попросила передать сестре, чтобы та ждала её завтра дома и готовилась радостно принять армагеддон. Я почти всю ночь не спала, не зная, что делать. Саша, это какая-то…       — Скорбь, — сухо закончила за неё я. — Таш, если тебе нужно, я скажу, что думаю по этому поводу. Если не надо — промолчу.       — Говори, — буркнула она и отстранилась.       Я отошла в сторону и сказала:       — Пусть перебесится. Это твой ребёнок, твоя свадьба и твой мужчина. Не её!       — Но она моя сестра.       — И она занимается какой-то фигнёй. Не знаю, может, у неё бунт подросткового возраста, может, банальная ревность, а, может, всё вместе. Но ты не обязана идти на поводу у её манипуляций. А что до свадьбы — отдай ей приглашение и скажи, что выбор за ней. Не ты должна идти ей на уступки, а она должна понять тебя и смириться с твоим выбором.       И, прежде чем Таша успела мне что-то ответить, дверь распахнулась, и в кабинет влетела Нина, с порога огорошив нас новостью:       — Папа дал добро. И потребовал номер Никиты Игоревича, чтобы договориться о цене. Потому что он у меня «мужчина старой закалки, и с бабами о деньгах не разговаривает», — и рассмеялась. — Это, если что, его слова, а не мои. Ну, про мужчину и баб.       А потом Нина заметила, что мы какие-то не шибко весёлые и не проявляем должно радостной реакции и спросила:       — Я что-то не поняла, а что тут происходит? Почему все грустные, а я нет? Я требую разъяснений, я же главная плакальщица на районе!       Таша прыснула со смеху, а я серьёзно так произнесла:       — Нина, когда я буду кого-нибудь хоронить, я тебя позову. Ты сколько берёшь в час за свои услуги?       — Эй, нет, Александра Петровна, такую плакальщицу, как я, вы не потянете. Букеты, рестораны, подарочки. Желательно по пять штук в день, — с милой девичьей улыбкой ответила Нина и тряхнула своими идеально уложенными кудряшками.       — Ну я же рыжая! — всплеснула руками я. — Мне положены скидки!       — У вас глаза карие, в скидке отказано!       — Я буду жаловаться! — театрально воскликнула я.       — Все жалобы к производителю, — подмигнула мне Нина. — Могу дать папин номер, но он с бабами о деньгах не разговаривает.       И тут меня окончательно разорвало на смех. Собственно, как и Ташу, которой сейчас смех был ой как полезен.

***

      Как вы понимаете, на этом новости, как и мои чудачества, не закончились. После обеда Псих неожиданно для всех устроил общий сбор нашей маленькой Психушки. И во всеуслышание заявил, что программа партии, так сказать, меняется. Половина пациентов уходила на дистанционку до зимы, другая же половина расходилась по другим отделам, тоже до зимы. Потому что, мол, начальник в ближайшее время существует в формате вечной командировки, и поэтому новых проектов пока не будет. А так как он начальник хороший, то решил дать своей команде оплачиваемый почти отпуск, согласовав все эти изменения с Белозёровым.       Так и получилось, что мы с Ташей со следующей недели радостно топали на удалёнку, а Нина, счастливая донельзя, слушала информацию о том, что всех стажёров забирает себе Хохмин. Таких счастливых глаз на лицах Психушки я видела нечасто. Собственно, и сейчас счастье длилось не долго. Вплоть до того момента, пока Серёжа не начал долго и нудно объяснять, что у дистанционщиков жизнь будет не то чтобы простая. Мол, базовые обязанности и курирование уже запущенных проектов остаются, как и подбивка аналитики с выдачей её начальству. В общем, старая добрая бумажная волокита с выездом на дом.       Я же пребывала в лёгком шоке, уже предвкушая свои обязанности избранного народом заместителя. К Психу ведь так не любили ходить ни за одобрением, ни, тем более, со сдачей отчёта. И периодически такое бывало, что я жалела какого-нибудь идиота и шла сама. Серёжа, кстати, меня даже как-то вычитывал за сердобольность и говорил, что надо научиться говорить «нет». Ох, припомню я ему отель на озере, когда он в следующий раз скажет мне что-нибудь в этом духе.       В общем, когда экстренная планёрка закончилась, я уже поняла, что все отчёты будут приходить мне, так как у Психа на Эльтоне с интернетом будет полная лажа и подбивать всё и реагировать на что-то срочное придётся тоже мне, а потом отдавать Психу его любименькие бумажечки в родненьких папочках.       Из конференц-зала все разошлись достаточно быстро, продолжая мусолить тему. А я поплелась за Психом, чтобы узнать, когда он конкретно уедет и где мне забрать кота. У Серёжи от загруженности мозги, наверное, набекрень встали, потому что вместо своего стерильного кабинета он потопал в клоаку безответственности к Белозёрскому сынку.       Я настолько удивилась, что вместо того, чтобы окликнуть Психа в коридоре, последовала за ним в пенаты Алексея Михайловича.       Если Псих на пару с Хохминым имели собственные кабинеты, в которых вполне удачно работали, то Алёша со всей своей командой разместился в бывшем самом большом конференц-зале агентства, на скорую руку переоборудованном в опенспейс со столами, примыкающими друг другу.       В общем, в этом кабинете условия для работы были выстроены так, что каждый сотрудник мог следить за нерадивым начальником.       И Псих мало того, что вошёл туда по доброй воле, так ещё и направился прямиком к столу Алёши. К столу, с которым в степени захламленности могла соперничать только наша бухгалтерша.       А я, можно сказать, притаилась за углом — вообще-то в проходе — и стала наблюдать за всем происходящим. Уж больно интересно мне было, что тут вообще творится. Собственно, интересно было не только мне, но и Алёшиным, осмелюсь их так обозвать, подчинённым. Они побросали свои дела и уставились на Психа, явившегося в их клоаку.       И как будто этого было всё ещё мало, Серёжа затеял разговор:       — Алексей, — торжественно начал Псих, — нам нужно серьёзно поговорить.       Алёша поднял лицо от монитора и почти страдальчески ответил:       — Сергей Павлович, может, не надо? У меня от ваших серьёзных разговоров тахикардия начинается.       — Алёша, надо, — Псих кивнул. — Надо.       — Ну, давайте попробуем… — с сомнением и улыбкой испуганного дурачка произнёс Алексей.       — Возрадуйся! — ещё более торжественно произнёс Псих. — Мы с твоим папой всё решили. Теперь ты будешь лицом рекламного проекта отеля.       Будь у меня вставная челюсть, она в этот момент упала бы. Да и, судя по кислому лицу Алёши, он почему-то не возрадовался.