научиться

Сашины волосы, растрёпанные чуть меньше, чем обычно, очень хорошо сливаются с пышным, но грубовато собранным букетом ромашек и других, всяческих разных полевых цветов, который тот держит почти на уровне лица. Держит крепко, до побеления кончиков пальцев, и молчит так неловко, что эта неловкость почти физическим облаком ощущается в коридоре квартиры Тяночкиных. Пусть на его лице играет расслабленная улыбка, внутренне он едва не умирает от стыда: как вообще так могло получиться? Перед ним в дверном проёме стоит Анна и принесённые им цветы разглядывает каким-то пустым взглядом, так и не поздоровавшись с нежданным гостем. Обычно Саша мог с лёгкостью выпутаться из любой, даже самой провальной для него ситуации, за считанные секунды придумать оправдание, ложь или что-нибудь ещё, что помогло бы ему избежать лишних вопросов, недопониманий или наказания, однако когда его полностью спланированный день вот так просто рухнул под взглядом одной женщины, весь словарный запас и нескончаемая фантазия утекли, словно вода сквозь пальцы. Прошло уже три месяца с того момента, как Саша решил, что нужно как-то действовать, и чуть больше недели после дня, когда он действительно поцеловал Антона самым нелепым, глупым и детским способом, который, тем не менее, каким-то чудом сработал, так ещё и лучше, чем Собакин представлял в самых откровенных своих сценариях. Он, конечно, Тошу знал хорошо, но то, что тот так легко и спокойно отреагирует на… всё это, оказалось сюрпризом даже для него. Он всегда с чистейшей искренностью считал, что некие чувства у веснушчатого мальчишки были к Алине, рядом с которой он будто старался себя держать и вёл себя так неуверенно, что подобные мысли были очевидны, тем более голове, затуманенной нежной и ранимой первой любовью. С того дня они об этом так и не разговаривали, даже не пытались, и границ никаких новых - без того отсутствующих - не обозначали, но атмосфера между ними явно изменилась. Прикосновения стали мягче, взгляды - дольше, а поддразнивания будто как-то нежнее, пусть и остались такими же несносными, какими всегда были для Антона. Спать зато на ночёвках стало куда комфортнее. Руки Саша не распускал, но и не отказывал себе больше в том, чтобы ткнуться лицом прямо в грудь Тоше, вынуждая обнимать себя каждую совместную ночь. Антон хоть и догадывался, что у него могли быть проблемы с недостатком физического контакта, но когда догадки подтвердились, его стало даже немного жаль. Тем не менее, их отношения стали настолько же запутаннее, насколько и крепче. Только вот когда Антон робко выглянул в коридор, ощутив что-то неясное в воздухе из своей комнаты сразу после звонка в дверь, ему начало казаться, что прямо сейчас всё и кончится. Шутка ли: его Саша напротив его матери с огромным, смешным букетом ромашек, молчит, ещё и смотрит так напряжённо-напуганно, что в совокупности с его улыбчивым лицом выглядит, словно где-то за кадром его держат на прицеле, как минимум, дробовика. Однако стоит ему увидеть Тошу в конце коридора, как тёмные глаза за мгновение светлеют. — Это вам, тёть Ань! - Собакин восклицает громко и слишком уверенно протягивает наконец цветы вздрогнувшей от неожиданности женщине, едва не угодив ей бутонами прямо по лицу. — Простите за то, что я дома у вас живу постоянно. Вы хозяйка такая хорошая, а Антоша ваш - ну просто чудесный друг. Когда каникулы вот кончатся, я пореже приходить буду. А ещё дяде Сергею привет передавайте… он, наверное, занят очень… Всё-таки, талант отвлекать людей речами настолько, что они забывали, что изначально хотели - действительно в жизни важнейший. Это понимают оба, и Саша, и Антон, когда Анна принимает букет с потеплевшим выражением на лице, таким, какого не показывала уже давно: хоть Тоша этого не видит, но прекрасно может понять по голосу, каким она даже с сыном родным не разговаривала никогда, только с Гречкой время от времени. Да и в целом это, наверное, не было удивительно. Он же даже не помнил, чтобы, предположим, отец когда-нибудь дарил ей цветы, а это явно играло в пользу мастерской актёрской игры Саши. И где только такому научился? — Хорошо, хорошо, Сашенька… я поняла всё, проходи скорее, чего ты на пороге как не родной? Я сейчас чайник поставлю. Антоша в комнате у себя, ждёт тебя наверное уже… На заметно расслабившегося Антошу Саша взглянул с победным выражением лица, как будто не женщину порадовал, а в лотерею выиграл, как минимум раза два подряд. — Не надо чайник, тёть Ань. Я за Антоном только, мы гулять пойдём сейчас. Не утруждайтесь, а то Вы сегодня нарядная такая, - он отказывает с едва ли не джентльменской вежливостью, пока разувается. В ответ на его слова Анна качает головой, но смеётся тихонько, как только мамы умеют, и с умилённой улыбкой относит цветы на кухню, чтобы поставить в красивую, использованную всего пару раз за жизнь вазу. Саша ждёт покорно, пока она отвлечётся, а спустя секунды уже подхватывает Антона под локоть и по-хозяйски тянет обратно в его же комнату, с шумом захлопывая за ними дверь, чтобы о его невольном подслушивании никто не узнал. Тоша поведению друга не удивляется уже давно. Ну и что, что пришёл без предупреждения и приглашения, почти навлёк на себя (и заодно на Антона) неприятности от старшей Тяночкиной, а за компанию - Антон уверен - неумолимо приблизил ссору между ней и главой семейства по поводу подарков, внимания и романтики, которую стены этого дома видели, разве что, в лице Сашиных стихов? Нечему удивляться, когда в этом, как ни странно, весь Собакин и есть. Состоит из неприятностей, стихов и волос-букета ромашек. — Вот и остался ты без цветочков, Тошка, - в шаг с мыслями полушёпотом смеётся Саша: вдруг Анна услышит и всё поймёт. Хотя, впрочем, им самим бы не мешало хоть что-нибудь понять. — Ну ничего, переставишь их потом к себе в комнату, и как будто тебе подарил. Он говорит самодовольно, не задумываясь ни над словами, ни над их смыслом, что, в свою очередь, напротив заставляет задуматься Антона. Не только о цветах, а в целом, о том, что только что произошло. Он слышал их разговор: и когда это он согласился куда-то пойти с Сашей? Сейчас уже середина дня, а они едва ли списывались сегодня, Собакин заявил несколько раз, что занят, и Антон решил его не беспокоить. Неужели его делами было… вот это? Пока Тоша обрабатывает ситуацию, его успевают крепко прижать к груди вместо приветствия. Раньше Саша почти никогда так не делал; Антону немного трудно привыкнуть к неожиданным всплескам тактильности от него, но он не против. — Какие ещё цветочки, Собакин? Ёбнулся ты, что ли? Ты на кой их притащил? - Разозлённым Тяночкин совсем не звучит, а в голосе, пониженным до шёпота на похожий на Сашин манер, заискрились нотки сдерживаемого смеха. Ну правда, так уморительно, как при разговоре с Анной, Саша на памяти Антона ещё не выглядел. Всегда расслабленный, иногда наигранно серьёзный, периодически умирающий от смеха, но растерянный - никогда. Неловкость в его серых глазах Тоша бережно записал в подкорку мозга, надеясь воспроизводить её каждый раз, когда будет появляться возможность чем-нибудь друга подколоть. — Какие-какие… ромашки. Не разглядел разве? Подарить захотелось, вот и притащил, - он пожимает плечами и отвечает до невозможного по-простому, настолько, что Антону на секунду вдруг кажется, что он и правда задаёт глупые и очевидные вопросы. Мастерство Саши, которому он восхищался всего несколько минут назад, сейчас превосходно действует на него самого, и осознав это, Тоша не может не ущипнуть его за бок. Сашка дёргается и глупо хихикает, вынужденно тихо, потому что они всё ещё слишком близко к двери. — Чего она у тебя не на работе вообще? Я же испугался. Я тебя ждал. Тяночкин в ответ сконфуженно моргает - а отчего ей и не быть? - и для достоверности даже кидает вдумчивый взгляд на бумажный календарь с какой-то смешной обложкой с котятами, который несколько месяцев назад ещё Саша заботливо прилепил на стенку шкафа; но и он, подтверждая данные в голове Антона, утверждает, что сегодня суббота. — Вижу, что испугался. По выходным у нормальных людей принято не работать, так-то. Она сейчас вообще к какой-то своей подружке собирается, а батя вот снова в гараже засел, - задумчиво делится Тоша, вспоминая предвкушение целого дня в спокойном одиночестве и игре в Майнкрафт сразу после того, как ему объявили, что старшие члены семьи во второй половине дня отправятся на какое-то там застолье, куда семнадцатилетним Антонам категорически нельзя (против чего семнадцатилетние Антоны никогда и не возражали). Правда, теперь эти планы вполне могут быть разрушены появлением одного белобрысого мальчишки в его доме, которому приспичило куда-то срочно пойти. — А… так сегодня выходной. Я думал среда. Спутать субботу со средой - обычное для Саши дело. В учебное время это происходило чаще, чем должно было бы, будто ощущение времени в его голове напрочь отсутствует: мало того, что сам по себе учебников толком не носил, так ещё и в особенные дни вовсе брал не те, которые были нужны, так что использовать приходилось одни на двоих. И всегда он читал быстрее, и плечом так прижимался крепко и неудобно, и книги вертел так, как ему хочется, мешая Антону всем, чем только можно; если первое время после их знакомства Антон ещё как-то пытался этому сопротивляться, то вскоре понял, насколько это бесполезно, и предпочёл принять рассеянность Саши как данность. Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы отчитать Собакина за это, но ко всей неожиданности ему не позволяют, поэтому с губ срывается только удивлённый выдох. — Пошли на свидание, Тошка. Крепко сжимая губы, Тошка тратит приличное количество времени только на то, чтобы понять, был ли сарказм в голосе Саши, и почему его не было. С того положения, в котором Антон находится, посмотреть на Сашино лицо совершенно невозможно, хотя хочется, и сильно: Тяночкин знает наверняка, что он сделал это специально, как и в прошлый раз, а значит, сейчас он либо до ужаса смущён, либо… как раз это "либо" покоя и не давало, но предпринимать попыток со всей серьёзностью посмотреть Собакину в глаза Антон не был готов. И всё же, собственные щёки тоже наливаются краской, но не столько от смущения, сколько от возмущения, а желание дать другу подзатыльник возрастает в геометрической прогрессии. Той самой, которую Антон на уроке алгебры так и не понял, но фразу, красноречия ради, всё равно иногда использовал. — Какое ещё… свидание? - Тоша сглатывает и невольно ловит себя на мысли, что совсем уже не в состоянии выдумать какого-то нового, чуть более осмысленного ответа на сбивающие с толку фразы и предложения Собакина. Если сначала это было смешно, то теперь, нос к носу встретившись с чувством, заставляющим всё внутри так странно трепетать, смеяться совсем не хотелось. Мальчики ходят на свидания с девочками. Девочки целуют мальчиков. Почему это происходит с ним и Сашей? Но у Саши свои мысли на этот счёт, а ещё впервые за семнадцать лет жизни есть детальный план, - который чуть не провалился на самом первом его пункте, - и следовать ему он будет беспрепятственно. Должен же Антон хоть на что-то из его романтического бреда повестись! Хотя, например, на стихи уже ведётся, и очень даже хорошо. — Ну, смотри. Вот мы сейчас пойдём в парк, гулять там и держаться за руки. Я тебя мороженым угощу, посидим где-нибудь, а вечером тебе станет холодно, потому что ты опять в рубашке своей пойдёшь, и я дам тебе куртку. А потом ещё до дома провожу, и мы будем целоваться прямо перед бабками у твоего подъезда, а они нас крестить. И ты ещё забудешь мне куртку отдать и домой в ней уйдёшь… - зачитав сцену из самого клишированного американского фильма про любовь, Саша вздыхает мечтательно и слишком демонстративно, чтобы Антон, резво выпутывающийся из его рук, этого не заметил. На довольное лицо друга Тяночкин предпочитает даже не смотреть. — Да не буду я целоваться с тобой. Ты чмо, - констатирует факт Тоша, но, несмотря ни на что, остальное перечисленное отрицать не берётся, а конечной точкой своего внепланового побега всё-таки обозначает шкаф с одеждой. Не то по привычке, не то потому что подсознательно чем-то Сашу хочет порадовать, он достаёт оттуда излюбленную тонкую рубашку с короткими рукавами, в которой действительно постоянно мёрзнет по вечерам, и даже не просит Сашу отвернуться, когда снимает глупую домашнюю футболку, чтобы переодеться. Мысленно Саша ставит галочку возле второго пункта своего плана. — Сочту за "да". В конце концов, продиктованный Сашей заранее распорядок их свидания был исполнен с удивительной для него точностью, почти без внесённых прямо в процессе поправок. Они идут в городской парк (только за руки всё же не держатся, решив не смущать проходящих мимо бабулек и мамочек с детьми), долго снуют по укромным местам среди деревьев, болтая и срывая друг для друга одуванчики. Один раз Саша даже пытается собрать из них венок, но бросает после пары безуспешных попыток, измазавшись в пыльце; Антон над ним смеётся, и он полностью забывает об испачканной любимой футболке. И мороженое он тоже покупает. На Антошины деньги, правда, но Саша лично считает, что главное - это внимание, и именно поэтому сам съедает половину, игнорируя возмущения о том, как это негигиенично, почти напомнив, что они, вообще-то, уже целовались. А потом покорно отдаёт Тоше свою куртку, потому что совсем не может смотреть на то, как он ёжится под влиянием холодного десерта и похолодевшего вечернего воздуха. Самому-то всё равно, что в куртке, что без; руки отогреваются только когда он касается ими Антона под каким-то чудным влиянием самовнушения. Это он и делает без каких-либо зазрений совести, когда они одновременно падают на одну из лавочек, уставшие за несколько долгих часов на ногах: Тяночкин изнурённо кладёт голову на его плечо, а Саша, не зная, куда деть руки, ладонью забирается под свою же зелёную куртку и смеётся от того, как вздрагивает Антон от ощущения аномально ледяных пальцев на своей спине. Некоторое время они ничего не говорят, дав место отдыху и редкому между ними спокойствию, что заходящий рыжий диск солнца дополняет неправдоподобно хорошо. Тёплые лучи гладят лицо и слепят глаза, так что Антон жмурится, чувствуя тягучее желание задремать прямо так, под закатным солнцем, укутавшись в чужую куртку и крепко прижавшись к Сашиному боку. Сам Саша, провожая взглядом прохожих, не может не удивляться тому, что на них совсем никто не смотрит. Словно они, вдвоём, для всего мира исчезли, оставшись только друг для друга; в этом мгновении он остался бы навсегда, не беспокоясь больше о догадках тёти Ани, об одноклассниках, и даже о надписях на школьной доске или дверце кабинки туалета. И ладно бы, но ведь Антона это тоже касается. Постепенно, минута за минутой, всё возбуждение уходит как из тела, так и из души, оставляя после себя только нежное волнение. Не так просто держать себя в руках, когда самый близкий, самый родной человек доверяет свой покой и жмётся так, что невольно наводит на мысли: он знает, о чём Саша хочет поговорить. Это, наверное, самое очевидное, что он может сейчас - в принципе - сделать. И самое сложное. — Антош, а мы… друг другу кто? Вопрос с языка срывается непроизвольно, сам, проецируя все роящиеся в белобрысой голове мысли ещё до того, как её хозяин успел бы подготовиться к этому. Саша замолкает сразу же, ощущая, как осторожно Антон повернулся к нему, и не понимает, насколько особенно звучит его тихий, предназначенный лишь для одних ушей вопрос в шуме улицы. Интимно. И что чувствами отзывается в груди Антона, похожими на их первый-последний поцелуй. Антон не отвечает. Не хочет отвечать. Знает же, что жить без Саши не сможет. Потому что он рядом, всегда рядом; не как какая-то декорация, будто в сериале второстепенный персонаж для увеселения, а полноценная часть души, сердца, жизни; как недостающий фрагмент, которого остро не хватало шестнадцать лет, наконец вернувшийся на своё место. Саша первый, о ком Антон думает утром, Саша последний, о ком Антон вспоминает перед сном, Саша тот, кому Антон позволяет видеть себя любым, Саша тот, кто знает об Антоне столько, сколько он сам о себе не знает. Зато Антон знает, что и под угрозой смерти Сашу от себя не отпустит. И как это можно объяснить? Кто Саша для него? Кто они друг другу? — Ну не умею я такие речи толкать как ты, Саш, - с тяжёлым вздохом отмахивается Тяночкин, но, пару секунд погодя, вытягивает руку, чтобы кончиками пальцев невесомо похлопать друга по бедру, а затем повернуть пальцами наверх. Саша, считывая немую просьбу, сразу же даёт ему ладонь, и Антон усмехается, берёт её в свою, изучает как в первый раз: трогает кольца, гладит узловатые суставы, касается выступающих вен. Даже так на них никто не смотрит. Зато они оба смотрят на переплетение пальцев, на контраст между ними, смотрят - и видят. Так, что, наверное, и слов никаких не понадобилось бы уже, но Антон всё равно крепко сжимает Сашину руку, ведь мысли читать не умеет. И Саша тоже. — Давай домой. А я там как-нибудь… придумаю, короче. Холодно уже. До дома они идут в тишине. Комфортной и удобной для них обоих, в которой даже Саша расслабляется немного, пусть по-прежнему почти болезненно сильно держит ладонь Антона, так и не отпустив её ни разу с того момента, как Тоша сам об этом попросил. Чем ближе к дому, тем легче становится. До пустующего подъезда они добираются уже в сумерках, по совсем похолодевшему воздуху, от которого Саша начинает чувствовать дискомфорт и мурашки по обнажённым рукам, пусть не уверен, правда ли это лишь от холода, но предпочитает думать именно так. Он почти готов пожаловаться хотя-бы на это. Почти готов подать голос впервые за всю дорогу, когда Антон, с лёгким равнодушием на лице, уже стоит на ступеньках, неловко переглядываясь с другом, будто не знающий, что ему сделать или что сказать. Саша всё равно не стал бы напоминать. Он почти готов, и всю его готовность как рукой снимает; вернее, двумя, схватившими его за ворот футболки. Тоша дрожит как осиновый лист на ветру, жмурится ещё тогда, когда едва касается тела друга руками, но к губам прижимается всё равно так уверенно, как только может. Это вместо слов, говорит он молча. Вместо признания. Саша понимает это, как никто другой, и принимает, с жадностью, боясь упустить самое малое мгновение и потерять хоть каплю тепла, которое добровольно ему отдают. Антон расслабляется только тогда, когда Саша наконец его обнимает. Крепко, обеими трясущимися руками, которые как прежде суёт под куртку. Всё, что Тоша хочет сказать, это "спасибо, что не под рубашку". — Я Алине расскажу тогда, что у тебя парень появился, - заявляет Собакин с присущим ему самодовольным выражением лица, стоит дать ему волю. Антон, не желая никак комментировать фразу, смотрит на него внимательно, близко изучая каждую черту по отдельности, чтобы заметить одно-единственное отличие, которое Саша так активно от него прятал всё это время. А может и не прятал вовсе. Просто только сейчас Антон решился его заметить. Сверкающее влагой в его глазах такое глубокое и сильное обожание в полной мере не поддастся никакому пониманию и, уж тем более, объяснению. Антону оно нравится. От этого взгляда внутри всё переворачивается, подталкивает к ещё одному порывистому поцелую, в который Тоша тихонько усмехается, понимая, что они действительно целуются у подъезда, как Саша и обещал. И что это всё, вообще-то, его заслуга: он слишком ясно видел, что Собакин собрался уходить. В отличие от Саши, Антон своё обещание не сдержал. Они целовались трижды, и три из трёх поцелуев были инициированы именно им. Несмотря на всю негигиеничность. — Только попробуй. Спустя время он уже стоит перед дверью своей квартиры, натягивая на плечи сползшую куртку. До этого момента Антон и не осознавал, что всё это время был в ней, привыкнув к теплу и приятному запаху, его окружающим. Возвращаться в ней домой совсем не страшно, страшнее отпускать Сашу по холоду в одной футболке; поэтому, не открывая двери, он достаёт телефон, чтобы написать беспечному уже не другу просьбу вернуться. Только одно его отвлекает - новое сообщение в диалоге с Чайкиной. "Вы с Сашей теперь ЧТО???" Антон многословно накрывает лицо рукой, выключая телефон и шарясь в кармане в поиске ключей. Теперь пусть хоть насмерть замёрзнет.