научиться

— Анто-ош. А целоваться ты умеешь? Тишину комнаты, которую прерывали только гармоничные клацанья клавиатуры и компьютерной мыши в унисон, вдруг нарушает совсем неуместный, невообразимый и в целом крайне ребяческий вопрос. Целый вечер покоряющий рейтинг "Доты" Антон из-за него чуть воздухом не давится и инстинктивно оборачивается на спросившего такую глупость человека, пока его игровой персонаж безжизненно валится на землю, лишённый последних остатков здоровья воспользовавшимися моментом противниками. Внизу экрана алым загорается многословная надпись о выведенном из игры персонаже, в углу - возникают цифры, отсчитывающие время до возрождения; Саша, лежащий на кровати Тяночкина с его же телефоном в руках, как-то даже злорадно смеётся, слыша поток тихих нецензурных ругательств со стороны. Антон, в свою очередь, тяжело вздыхает и хлопает ладонью по поверхности стола от безысходности: надо же было попасть на такой матч с таким человеком под боком. — Ты это специально, что ли? Ну молчи давай, я так из-за тебя катку солью, - он хмурится и непривычно сильно сжимает губы, снова концентрируя внимание на экране. Только вот покоя от белобрысого друга дождаться совсем не просто, и за прошедший год Тоша более чем понял, принял и кое-как свыкся с этим фактом. Положив руку на сердце, терпеть он готов почти круглосуточно, но уж точно не тогда, когда исход матча лежит на его одних-единственных хрупких плечах, ведь тиммейты попались… не очень хорошие, о чём Тяночкин по доброте душевной и оповестил Сашу на первых же минутах от начала игры. У того даже возникло необъятное чувство гордости за то, насколько сильно он смог пополнить Антошин словарный запас за время их дружбы: в красноречивых выражениях тот не повторился ни разу. Этот спокойный летний день беды не предвещал вовсе, если пять часов утра, когда Собакин влез через открытое на ночь окно прямо в комнату Антона, вообще можно было назвать "спокойным летним днём". Напугав ни в чём не повинную Гречку, задремавшую на столе, и, непосредственно, самого Тяночкина, который всего часа три назад распрощался с Собакиным в Дискорде, Саша по-хозяйски приказал ему собираться, ведь как можно спать, когда существует столько незаконченных дел? Каких именно только не уточнил, а затем, не позаботившись о том, чтобы обратно зашторить окна, скользнул на кухню, делать им обоим La boisson d'élite, как он лично назвал то пойло, которое смешивал из растворимого кофе "три в одном" и половины банки энергетика, на который хватило денег. Спрашивать, как именно он забрался на второй этаж, Антон не стал - побоялся. Давно уж ясно, что для этого несносного во всех отношениях человека нет ничего невозможного: хоть приручить самого нелюдимого мальчика его нового класса, который со всей искренностью и теплотой назвал его своим другом всего спустя несколько месяцев общения, хоть по подъездному козырьку и шатким трубам добраться до знакомого распахнутого окна, лишь бы не разбудить чужих родителей, которые бы уж точно не пустили сына в такой час невесть куда и невесть с кем. В тепле и спокойствии собственного дома этим утром Тоша провёл времени совсем немного. Сперва любимую постель пришлось покинуть в угоду неугомонному другу, а чуть позже, впрочем, и уютное гнёздышко-сталинку тоже. Стоило сделать только шаг за порог, как всё стало будто в тумане... Украденная из ближайшего супермаркета тележка, петарда, попавшая в спящего бомжа, чья-то ненароком поцарапанная машина, сигнализацией завизжавшая так, что риск оставаться рядом подростки на себя брать не стали и тут же дали дёру вплоть до другого конца города, несколько раз при этом потерявшись; в целом, вполне обычный по насыщенности событиями день летних каникул, даже если всё это - только малая часть того, что без слёз смог вспомнить Тяночкин, как следует покопавшись в памяти за то время, что уменьшался игровой таймер. Беды, конечно, день не предвещал; просто Сашу назвать бедой как-то язык не поворачивается. — Ну так умеешь или нет? …или поворачивается, но исключительно в мыслях Антона, успевшего расслабиться за этот десяток секунд, в которые друг благочинно молчал, не напрягая своими сомнительными идеями. Впрочем, подобного рода вопросы не могут не пробудить хотя-бы малейшего подозрения к не вызывающей доверия персоне Собакина у любого здравомыслящего человека: он же делает, что ему вздумается, и о последствиях не заботится никак. Что может прийти ему в голову после, на первый взгляд, обычного для семнадцатилетнего парня вопроса? Тоша уверен: в лучшем случае засмеять его на тему неопытности. Скажет наподобие "конечно, не умеешь. Куда тебе. А вот я с твоей мамой…" и будет вспоминать вплоть до конца лета или другого похожего разговора, как будто до этого ответа сам не знал. Не чужие друг другу люди, в конце концов, такие вещи надо понимать и без лишнего подтверждения, даже если с причинно-следственной связью есть некоторые проблемы. — Да не умею. Говорил же сто раз, что у меня никогда… не было никого. Чего пристал? - Тяночкин смущённо трёт нос и отвечает так серьёзно, как только может, одновременно надеясь, что Саша его покрасневших щёк не заметит в силу незаинтересованности. Однако стоит ему кинуть неловкий взгляд в сторону друга, он понимает, что смотрит тот даже чересчур внимательно, и краской заливаются уже уши. Саша, уложивший подбородок на ладони, выглядит так поразительно умиротворённо с играющей на губах неизменной спокойной улыбкой, что любой бы человек сразу же решил, что эти вопросы - всего лишь лёгкий дружеский интерес, не несущий в себе смысла. Но Антон его знает не первый день, к счастью или к сожалению: с таким же лицом несколько часов назад он пил разбавленный дешёвым энергетиком кофе на кухне Тяночкина, после чего совершенно невозмутимо предложил обыскать родительскую комнату на наличие презервативов, чтобы после спустить парочку, наполненную водой, из окна. Успокоился он только после того, как Тоша пообещал его самого спустить собственными руками, если он решит сунуться к родителям. — А научиться хочешь? Антон, уже решивший вернуться к возобновившейся игре, так и замер на месте, с недоверием прислушиваясь к тому, что происходит в той части комнаты, которую он не может видеть. Видеть, возможно, и не может, а вот внимательный взгляд друга чувствует на себе слишком хорошо; его будто насквозь прожигают со спины, или, как минимум, хотят, чтобы он снова обернулся, однако эту немую просьбу Тяночкин решительно игнорирует, старательно контролируя происходящее на экране. — У кого? У тебя, что ли? - Антон шутит не задумываясь и смеётся самодовольно, поражаясь тому, как хорошо и неожиданно он смог подколоть друга. Сколько бы раз они не заводили эту тему, он никогда не говорил, что у него когда-нибудь была девушка. Сейчас Тяночкин тем более сам прекрасно понимает, что Саша одинок, словно ветер, ведь времени у него на кого-то ещё помимо Тоши попросту не хватило бы. Едва ли не всё свободное время они проводят вдвоём, даже не зарекаясь о посторонних и чужих, да и никогда он не видел, чтобы рядом с Сашей, не считая Алину, была кто-то достаточно интересная для избирательного, утончённого вкуса Собакина, которому, судя по всему, нравились женщины постарше. Наверняка сейчас Саша просто-напросто хочет Антона отвлечь, чтобы он проигрывал и сильнее злился. То, что ему нравится выводить друга на эмоции, и так кристально понятно: одно невообразимое количество шуток про Тошину мать и нескончаемые, ненавистные ему анекдоты про Штирлица с самого первого дня знакомства уже говорили о многом. Сомнений не осталось; а может, Собакин всего лишь заскучал без внимания, пусть сам не просто предложил, но и заставил друга лично сесть за компьютер и продемонстрировать наработанные навыки в "Доте", разговоров о которой так активно сторонился Тяночкин, лишь один раз проболтавшись, что иногда заходит поиграть, чтобы выпустить пар. Разгоревшийся бой один на один требует некоторых усилий, и спустя некоторое время Антон даже почти расслабляется после неожиданной вербальной атаки, пока не понимает, что Саша так и не проронил ни слова с последнего заданного вопроса. Он, впрочем, и на шутку совсем никак не реагирует, и парень всерьёз начинает подумывать, что умудрился его чем-то обидеть, хоть и знает прекрасно, что такой мелочью Сашу не просто не задеть - над собой он смеётся обычно даже громче, чем над другими. Эта черта Антону всегда в нём очень нравилась, ощущалась такой по-домашнему приятной. Он-то так совсем не умеет, а противоположности, как известно, притягиваются. — Может и у меня. Тяночкин вздрагивает всем телом, когда голос раздаётся совсем рядом с ухом, а чужое тёплое дыхание омывает висок будто абсолютно намеренно, посылая мурашки вдоль позвоночника. Казалось бы, Антону давно стоило привыкнуть к таким выходкам, происходящим на каждом, если не чаще, уроке, но именно сейчас что-то ощущается совсем по-другому. Что-то, заставляющее распахнуть глаза и рефлекторно повернуться к причине, из-за которой внутри вдруг шевельнулось что-то незнакомое и непривычное. Повернуться, чтобы в итоге нос к носу встретиться с Сашей, нависнувшем над стулом, где сидел Антон. Он и не заметил, что ушёл в свои мысли настолько, что не просто не услышал подошедшего друга, но и даже о игре забыл, так что его персонажа в который раз отправили в нокаут, принеся значительное преимущество команде противников, и без того имеющих перевес в очках. Правда, ни очередная смерть, ни крайне высокая возможность из-за этого проиграть рейтинговый матч, Тошу не волнуют и вполовину настолько же сильно, насколько серьёзные, серые глаза в паре сантиметров от него. В нос сразу набивается сладковатый запах чего-то, чем постоянно так приятно пахнет Саша, его волосы и вся его одежда; от него всегда немного ведёт голову, а сейчас - вдвойне, и Тяночкин чувствует, как позорно сильно потеют ладони и как жарко становится под лёгкой домашней футболкой. От этого жара не спасает даже настежь распахнутое окно. Только один период был в жизни Антона, когда он ощущал нечто подобное. Неловкие моменты, проведённые наедине с Алиной, когда они только-только начинали общаться и пересекались без Саши, по воспоминаниям напоминали именно эти колышущиеся чувства внутри, разве что, далеко не такие сильные. Только как связать эти две ситуации? В них же совсем ничего похожего. В отличие от Чайкиной тогда, Сашу он знает уже давно, совсем его не боится и не стесняется, и не должен смущаться так, как смущается рядом с привлекательной девочкой. …Ему всегда ведь нравились только девочки, разве нет? — Что, совсем попробовать не хочешь? А мне всегда говорили, что со мной очень интересно целоваться, - Саша вздыхает как-то разочарованно, и Антон улавливает в его голосе дразнящие нотки, такие, какие звучат каждый раз, когда ему хочется взять друга на слабо. Работает такой способ абсолютно безотказно. Это поддразнивание заставляет Тяночкина нахмуриться и опустить изучающий взгляд к губам друга из порыва чистого интереса: он имел в виду свой пирсинг? Два тонких колечка чуть сжимают нежную, покусанную кожу, из-за чего губы выглядят немного полнее, чем есть на самом деле, и вызывают неподдельное желание проверить, какие они на ощупь и какие - на вкус. Саша ведь всегда с этим пирсингом ходит, иногда только на ночёвках снимает, да и металл выглядит таким гладким, что и правда хочется коснуться хотя-бы разочек, как минимум чтобы понять, действительно ли он такой удобный, как выглядит. На этих мыслях Антон ловит себя с лёгким страхом и неприятием. Это же неправильно. Парни не должны так делать, друзья не должны так делать; если они будут целоваться на спор, какими тогда друзьями они будут? А если Антон и вовсе опозорится, что-то сделает не так, или, того хуже, причинит боль или дискомфорт? Саша же от него не отвернётся, если он ошибётся, да? Он же это всё первый начал. Или вдруг это такая проверка, для которой нет правильного ответа? И что после этого Тяночкина нарекут либо трусом, либо… тем, кто без зазрения совести соглашается целоваться с друзьями мужского пола. В кругу общения Саши есть много разных людей, хороших и плохих, он сам рассказывал. Только вот ни разу он не упоминал кого-то, кто таким же способом смог предать чью-то дружбу. Собакин ждёт терпеливо, подрагивающей рукой оперевшись на спинку стула. Очевидно, в такой позе ему не слишком удобно, да и у Тоши, задравшего подбородок, чтобы лучше видеть лицо друга, понемногу начинает затекать шея, но он всё равно не торопит и не принимает никаких решений раньше Тяночкина, отчаянно пытающегося собраться с мыслями. Мир вокруг них словно замер, великодушно позволяя Антону взвесить все "за" и "против", которые разделились ровно пополам и притягивали к Саше столько же сильно, как и отталкивали от него. Он же у Антона один. Но раз уж его целенаправленно пытаются взять на слабо, то не будет ничего ужасного, если он совсем немного коснётся Саши, просто чтобы доказать, что никакой он не трус? А если что-то пойдёт не так, он отшутится, и всё снова станет так, как было. Не так пошло всё, что только можно. Однако вопреки ожиданиям Тоши, совсем в иной перспективе. Времени прошло не больше минуты, пусть в сознании парня - целая вечность. Антон крепко жмурится, надеясь, что так кипящий в его венах стыд уменьшит своё давление, и подаётся вперёд, набравшись смелости. Он этого не хотел, он собирался вернуться в исходное положение в то же мгновение, но стоило его сомкнутым губам едва ощутимо мазнуть по чужим, как широкие, холодные ладони тут же ложатся поверх его щёк, прижимая крепче, ближе и жарче, как будто Саша только этого момента и ждал, согнувшись болезненно и неудобно. Антон от неожиданности тихо мычит в такой несуразный, подростковый поцелуй, хватается за запястья друга как за единственную доступную опору и теряется в потоке мыслей, заполонивших его голову. И правда интересно. Прохладный металл живо контрастирует на фоне горячего дыхания и тёплых губ, жмущихся к Тоше так, словно он был последним Сашиным кислородом, последней причиной и возможностью жить. И совсем не страшно. По крайней мере, теперь Тяночкин чувствует, что Саша тоже весь дрожит: его руки, губы и даже опущенные ресницы. Антон замечает это, когда приоткрывает глаза, немного свыкнувшись с бушующими ощущениями внутри и снаружи его тела. Эта дрожь вдруг кажется ему такой родной, что напряжённый комок нервов, накопившийся за время спонтанной игры в гляделки где-то в животе, растворяется сам собой. А ещё неожиданно хорошо. Может Саша и не выглядит совсем как осторожный или бережный человек, но сейчас он прикладывает все усилия, чтобы держать лицо друга как самое бесценное сокровище во всём мире, и гладить аккуратно, одними подушечками больших пальцев, не смея даже немного задеть кожу короткими ногтями в облупившемся чёрном лаке, словно даже это могло ранить. Отстраняясь, в глаза Саша больше не смотрит. Более того, не позволяет увидеть и своего лица - сразу опускается на колени с глухим стуком, чтобы прятать каждую отражающуюся эмоцию в чужом плече было удобнее, но Антон всё равно чувствует обнажённой кожей, что щёки друга горят не меньше его собственных. Руки затем медленно соскальзывают, сперва до шеи, потом, чуть дёргано, ложатся на спину в смущённом подобии объятий, находящихся слишком далеко за понятием дружеских. Тоша даже улавливает в этих движениях вину, как будто Саша жалеет о сделанном, но он знает, что это не так. Каким бы человеком Саша ни был и какие бы мысли ни таились в его голове, он бы так не поступил. В людских чувствах Антон плох до крайности, но то, чем с ним только что поделились через прикосновение губ, то, что дали понять, определённо было актом настолько отчаянной честности, насколько Саша мог себе позволить. Они же больше не друзья, так? — Ну и… кто тебе говорил, что с тобой интересно целоваться? - Тяночкин со всем усердием пытается придать голосу обыденную интонацию, как если бы его вовсе не волновал ни сам вопрос, ни случившееся в целом, но он всё равно дрожит, из-за сбитого дыхания и бешено колотящегося в груди сердца. Не зная, куда деть руки, в конце концов он кладёт их Саше на плечи, добираясь пальцами до прядей его жёстких волос, пребывающих в вечном беспорядке, и монотонно их перебирает, понемногу успокаивая самого себя и помогая с этим другу. Свой первый поцелуй он представлял себе по-разному, но уж точно не так; тем не менее, не похоже, что лично его или Собакина что-то не устроило. Почему только сам Саша так разволновался? — А? А… да никто. Я это просто так сказал. Я тоже целоваться не умею. Конец не ставшей менее возмутительной фразы размывается хриплым смехом, когда Саша видит появившуюся на экране компьютера надпись о сокрушительном поражении команды Тоши, и тот, взглянувший следом, только тяжело вздыхает. Может, Антон всё же не против перестать быть друзьями. И почаще целоваться на слабо.