***
К тому же, как уже было сказано, не всё между Вороном и его любимым было так гладко, как хотелось бы. Несмотря на то, что Витольд охотно согласился приехать к Диву в гости, этот момент он почему-то упорно оттягивал. Причины находились всегда. То работы был непочатый край, то дипломники за время его болезни расслабились и следовало их подогнать, то Институт русского языка имени Пушкина пригласил его прочитать курс по компьютерной лингвистике и «ты же понимаешь, Див, мне сейчас удобнее жить здесь». Див понимал, что это отговорки, но истинные причины его демон раскрывать не собирался. Попытки поговорить искренне ни к чему не приводили: Северин изумлённо распахивал глаза и — «Див, я же тебе говорил. Через месяц закончу курс в Пушкинском, и непременно съездим к тебе». Ворон не обижался, но искренне недоумевал. Он же не заставлял Северина переезжать. Но на день-два съездить же можно. Когда он уговорил, точнее, уломал Витольда, было уже начало марта. Демон нервничал. В машине он сидел с беззаботным видом, даже болтал о пустяках, но то и дело бессознательно потирал руки, словно от холода, и это движение выдавало его с головой. К лифту он поднимался, словно на эшафот, нежно прижимая к себе портфель и не глядя по сторонам. — Мы здесь всего до завтрашнего вечера, — сказал Ворон, открывая дверь. — Если тебе не понравится, всегда можно уехать. Северин, не поднимая глаз от портфеля, пробормотал что-то вроде того, что всё в порядке и ему нравится. Див покачал головой и пропустил его в прихожую. Там демон и застыл, вцепившись в портфель и напряжённо поглядывая из-под чёлки, словно ожидал, что на него из глубины пустой квартиры набросится чудовище. Див разделся, с некоторым трудом забрал у Северина портфель, снял с него кепи, шарф и освободил от пальто. Из обуви его парень, сообразив, что деваться некуда, выбрался сам. Див устроил ему короткую экскурсию по квартире, лишний раз порадовавшись про себя, что никогда не любил роскошь и купил двушку, а затем вручил полотенца, пижаму и отправил его в ванную. Северина долго не было. Он любил принимать ванну и, похоже, сейчас отмокал. Див готовил ужин, прислушиваясь к тому, что происходит в ванной, и гадая, что же такого страшного заключается в том, чтобы посетить квартиру своего возлюбленного. Впрочем, возлюбленного — громко сказано, о любви между ними разговоров не шло, и, если уж быть до конца откровенным, Див в глубине души подозревал, что Северину с ним удобно — для него готовят, его развлекают и ублажают, и любви здесь нет. Подозревал, но никогда не раздумывал над этим всерьёз. Слишком тяжело Северин переносил разлуку для того, кто не испытывает серьёзных чувств. Когда запечённое мясо было порезано ароматными ломтями, поджаренный картофель золотился хрустящей корочкой, овощной салат был заправлен и тщательно перемешан, а блины испечены к чаю, Северин, взлохмаченный после мытья, в новой пижаме, в тёплых носках и в тёплых войлочных тапочках, появился на кухне. Он хмуро посмотрел на ломящийся от яств стол и сел. Див от души положил ему мяса и картофеля, подвинул стакан с водой и сел напротив. Северин угрюмо ковырялся в тарелке. Отсутствием аппетита он страдал, только когда сильно нервничал, и Див поглядывал на него, готовясь к тому, что сейчас нож с силой грохнут о стол и закатят очередную истерику. И тогда хотя бы можно будет понять, чем так неприятно Северину Дивово обиталище. — А ты готовился, — нарушил молчание Крукович. — И неплохо изучил мои вкусы. Эту фразу можно было бы счесть за комплимент, если бы не странный тон, каким она была сказана. — Нисколько, — флегматично ответил Див. — От недостатка чистых полотенец я страдать не намерен. К пижамам ты же меня и приучил. И ноги у меня тоже иногда мёрзнут. — Врёшь. — Вру. Согласись, было бы странно пригласить тебя в гости с ночёвкой и ничем не обеспечить. Зачем заставлять тебя мёрзнуть? Кстати, ещё теплый халат есть. Принести? Северин отрицательно помотал головой. — Почему тебе так нужно, чтобы я остался? Див ответил не сразу. Он не понимал, почему Северин так странно себя ведёт, но чувствовал, что, скажи он, что хочет, чтобы его белобрысое чудо осталось, истерики не избежать. — Странные вопросы ты задаёшь, — ответил он насмешливо и продолжил, сменив тон на серьёзный: — Ты мне нужен. Я хочу просыпаться рядом с тобой, чувствуя твоё дыхание на своём плече. Хочу видеть, как в твоих глазах появляются алые отсветы. Хочу готовить для тебя завтрак и слышать, как ты снова ругаешься в ванной. Хочу приходить в дом, где меня ждёшь ты. Если тебе здесь не понравится, значит, останемся у тебя. Только скажи мне об этом, пожалуйста. Северин слушал, низко опустив голову. Потом он поднял глаза на Дива — и его лицо озарила робкая нерешительная улыбка, словно он втайне желал услышать эти слова, но не надеялся на это и ему не верится, что Див их всё же сказал. — Я пока не понял, нравится мне здесь или нет. Я ведь почти ничего не видел, — сказал он мягко. — Квартиру ты видел, — заметил Див. — Конечно. Но важна не только сама квартира, но и район, в котором она находится. У тебя уютно, не ожидал… мне казалось, ты предпочитаешь спартанские условия. — Вынужденно, — пробормотал Див и пояснил в ответ на вздёрнутую светлую бровь: — Когда-то я считал пустяками такие вещи, это правда. Старая квартира была местом, куда я приходил только переночевать, и то не всегда. Далеко не всегда. А сейчас я понял наконец, что не имеет смысла изводить себя, если можно этого не делать. Ведь гораздо приятнее, когда у тебя уютный тёплый дом, куда хочется возвращаться. А если есть к кому возвращаться — это настоящее счастье. У Северина блестели глаза, и он наверняка покраснел, хотя в свете свечей этого нельзя было разобрать. — Почему ты выбрал именно это место? — спросил он, прокашлявшись. — Извини, но такое пристрастие к старым районам и сталинским домам свойственно людям… так сказать, осознанного возраста. Твои ровесники предпочитают модерн и высотки. Див немного подумал. — Ты когда-нибудь был здесь? — спросил он. — В Нескучном саду, на Воробьёвых горах? Северин покачал головой: — Я плохо знаю Москву, хотя живу здесь уже три года. Бывал в Третьяковке, в нескольких музеях… но не более того. Я не любитель прогулок. — А квартиру купил рядом с лесом. — Да, потому что мне не нравится, когда в мою квартиру смотрят из окон дома напротив. Див улыбнулся: — Мне тоже. Здесь такого нет, но я не только поэтому выбрал эту квартиру. Я не люблю города вообще и большие города в частности. Мне душно в изобилии асфальта, бетона и металла, меня бесит огромное количество людей и бесконечная спешка. Но здесь время словно замедляется. Не знаю, как сказать… словно у этих мест своё время, которое не пересекается с человеческим, и постоянная суета стирается, отступает на второй план. И, в конце концов, здесь есть парк, куда всегда можно уйти, чтобы проветрить голову и лёгкие. Северин смотрел на него, ласково улыбаясь. — А ты романтик, — мягко сказал он. — Мне казалось, ты более прагматичен. И вдруг… старый район со своей историей, старая машина, старая квартира, свечи вместо электричества… Див пожал плечами: — Я несовременный, согласен. И меня раздражает искусственный свет. — Я разве сказал, что это плохо, дорогой? Просто необычно. Любовь к старине — не то, чего можно ожидать от юноши девятнадцати лет от роду. — Ты говоришь так, словно сам — убелённый сединами старец. — Я немолод… — Брось, Северин, тебе даже тридцати нет. Северин смотрел на отражающиеся в оконном стекле огоньки свечей. — Иногда мне кажется, что я действительно старик, — пробормотал он. Див встал и поцеловал его в щёку. — Напрасно, — сказал он и принялся собирать грязную посуду. Северин, как обычно, ему помог и занялся мытьём тарелок. Див взял полотенце и покорно встал рядом. Протестовать было бессмысленно, потому что в ответ он бы получил «Ты же готовил!». Потом Северин, щурясь от удовольствия, прихлёбывал свой любимый чай — с земляникой и липовым цветом, — щедро намазывал блины мёдом, сворачивал их конвертиком и перед тем, как съесть, окунал в топлёное масло. Ворон наблюдал за ним, как заворожённый. Северин взглянул на него раз, другой, смущённо потупился, не сдержав, тем не менее, довольную улыбку, и спросил: — Ты будешь блины, дорогой? Иначе я опять всё съем один и всерьёз начну подозревать, что ты меня откармливаешь. Див ухмыльнулся и пододвинул к себе сметану. — Я тебе говорил, что это бессмысленная затея, — заметил он. — Любишь пухленьких? — Я люблю тебя. Таким, какой ты есть. И, поверь, если вдруг ты прибавишь в весе — что очень вряд ли, — я тебя меньше любить не стану. Северин бросил на него быстрый взгляд, смутился окончательно и улыбнулся только тогда, когда Див подлил ему чаю и добавил мёду в вазочку. На страстную ночь Ворон не рассчитывал и изрядно был удивлён, когда к нему начали липнуть, едва он стал убирать со стола. Северин никогда не был сдержанным в сексе, но сейчас разошёлся окончательно — стонал и кричал от наслаждения, не жалея связок, и оставалось только радоваться тому, что стены здесь были куда толще, чем в квартире на опушке леса. Как всегда после жарких ночей, Див просыпался медленно и нехотя. Ещё в полусне он протянул руку, чтобы обнять своё белобрысое, разморённое чудо и притянуть к себе, но того рядом не оказалось. Див недовольно вздохнул и дремал, пока вдруг не сообразил, что времени прошло уже достаточно, а Северина всё нет. Он вскочил, отчаянно прислушиваясь и принюхиваясь. В квартире было тихо, и отвратительным сигаретным дымом не пахло… хотя сигареты Крукович держал только дома и с собой не носил. В большой комнате никого не было. Див влетел на кухню и обмер, когда за дверью балкона увидел стройную фигуру. Северин в халате на голое тело повернул голову на звук скрипнувшей двери и, кажется, несколько удивился. — Я тебя разбудил? Прости, мне казалось, ты крепко спишь… Дорогой, что-то случилось? Тебе приснился кошмар?.. Див, что?! Да не молчи же, на тебе лица нет! У Дива случился Северин, только и всего. Кое-как приведя в порядок дыхание и постаравшись принять более спокойное выражение лица, Див обнял его и прижал к себе. — Почему ты стоишь на балконе в одном халате? — На мне ещё тапочки, — пролепетал Северин, с тревогой вглядываясь в его лицо. — Я хотел приготовить завтрак, пока ты спишь, а тут… такой вид… — Хочешь сказать, что вышел раздетый на балкон в минус два, чтобы полюбоваться видом? Тебя колотит! — Естественно, меня колотит! — взорвался Северин. — Ты себя видел? Волосы дыбом, глаза безумные, руки трясутся! — Ничего по… — А то я не чувствую! Они замолчали. Див всё ещё не верил, что ему всего лишь почудилось, Северин не отрывал от него взгляда. — Что произошло, дорогой? — спросил он, ласково погладив его по щеке. Див замер на секунду, прикрыл глаза и прижался к тёплой ладони. Северин гладил его лицо, покрывал лёгкими поцелуями, и он млел от ласки, чувствуя, как унимается всполошенное сердце и расслабляются плечи. Спохватившись, Ворон ещё сильнее прижал к себе любимого. — Ты замёрзнешь… — С тобой мне никогда не бывает холодно, — тихо ответил Северин, провёл пальцами по его щеке и добавил: — А вот ты замёрзнешь. Выскочил на балкон в чём мать родила… Он отстранился, снял халат и, не обращая внимания на слабые протесты, накинул его на плечи Диву. Проще было уступить. Див покорно просунул руки в рукава и снова крепко прижал к себе Северина, укрывая его полами халата. — Мне показалось, — вздохнув, заговорил он, — что всё снова, как тогда… — Когда я тебя выгнал? Див кивнул, смотря на скованную льдом реку. — Господи, прости, дорогой! Мне и в голову не пришло… прости, пожалуйста, я совсем не подумал… всё хорошо, сердце моё, всё хорошо, прости… Див вслушивался в сбивчивую речь, подставлял лицо под ласковые руки и вдруг ощутил, что пришла весна. Они долго стояли на балконе, прижавшись друг к другу, смотрели на полыньи, вокруг которых расхаживали вороны, на чёрный, ещё дремлющий лес и раскинувшееся над ним небо. В прорехах серых жемчужных, по-весеннему растрёпанных облаков виднелись ослепительно голубые, как шапочка лазоревки, проблески. Северин прошептал, откинув голову на крепкое плечо: — Знаешь, дорогой… а мне здесь нравится.***
Завтрак готовили вместе. Северин неожиданно попросил манную кашу, и Див занялся манкой, пока его возлюбленный жарил яичницу. — Кофе у тебя, конечно, нет? — Конечно, нет, — ответил Див, раскладывая кашу по тарелкам. — Есть зелёный чай. Будешь? — Вот какой от него толк, дорогой? Безвкусная горячая водичка подозрительного желтоватого цвета. Как это можно пить? — Растворимый кофе в банках, содержащий минимальное количество натурального кофе, разумеется, лучше. — Разумеется, лучше, у него хотя бы есть вкус! Я не йог, чтобы пить по утрам пустой кипяток. — В твоём кофе обычно полкружки молока и три ложки сахара. Тебе, может, просто молоко с сахаром пить? — Мне не пять лет! — А, то есть надо немного подождать. — В смысле?! — Когда я впервые попытался накормить тебя манной кашей, ты сказал то же самое. — Ах, ты так? Северин задрал нос, выключил яичницу, придвинулся к Диву вплотную и прошептал ему на ухо, развязывая пояс его домашних штанов: — Сказать тебе, какой напиток утром лучше всего? Или… сам догадаешься? — Северин, что ты… Ч-чёрт… остынет же всё… — Не я это начал, — невозмутимо ответил Северин, вставая перед ним на колени. …После изрядно запоздавшего завтрака, когда Див убирал посуду в шкаф, Северин неожиданно обнял его сзади, положил голову на его плечо и попросил: — Давай погуляем? Крукович не переставал удивлять. За всё время, которое они встречались, Северин ни разу не предложил выйти погулять, более того, сам вчера сказал, что подобное времяпрепровождение не для него. Правда, и Див не предлагал: сначала Северин болел, и на прогулку его тащить было бессердечно, а потом в те редкие дни, когда они оказывались вместе, они почти не вылезали из постели. — Хочу в Нескучный сад, — заявил Северин, проводя носом по его шее. Див не возражал. Термометр показывал около нуля, и можно было надеяться, что при всей своей мерзлявости Северин не окоченеет. У Витольда был очень тёплый костюм, но Ворон с удовольствием снабдил бы его тёплым свитером, если бы он у него был, а кроме старого чёрного свитера, тёплой одежды у него не было. Тем не менее, Северин попросил именно этот свитер и надел его поверх рубашки. Они вышли из дома (на этот раз Северин куда более охотно смотрел по сторонам и выложенный золотистым мрамором холл оценил) и побрели к старому Андреевскому мосту. Погода была весенняя: небо расчистилось, солнце, отдохнувшее за зиму, заливало землю ярким светом и ощутимо грело. Северин крутил головой, осматриваясь; на солнце его глаза приобрели багряный цвет, в них загорелись золотистые и оранжевые искры, и Див вдруг поймал себя на том, что не может перестать им любоваться. Особенно в моменты, когда его возлюбленный поворачивался к нему с неожиданно милой улыбкой. Не в силах противиться искушению, Див взял его за руку. Отводить глаза случайным прохожим он давно взял за правило и надеялся, что и вдвоём их не увидят. Так и вышло: люди не обращали внимания на держащихся за руки юношей. Однако Северин всё же руку убрал. Див с тревогой взглянул на него, ожидая выговора за столь явное проявление симпатии в не самом толерантном городе, но Северин снял перчатку, сунул её в карман и с улыбкой вложил свою ладонь в ладонь Ворона. Див, улыбнувшись в ответ, слегка сжал тонкие пальцы, и они пошли дальше. — Ты мне так и не сказал, где ты откопал правительственную «волгу», дорогой. — Не поверишь. У твоего дома, — ляпнул расслабившийся Див и прикусил язык, но было уже поздно. Его демон, похоже, ничего не заметил. Он забавно нахмурился: — То есть ты хочешь сказать, что это та самая развалюха, которая стояла недалеко от подъезда? Ржавая и прогнившая насквозь? — Ну, прогнить она не успела и сохранилась лучше, чем можно было ожидать. За ней хорошо следили в своё время. — Тем не менее, смею полагать, что за реставрацию ты отдал немалые деньги. — В общем, да, но вышло всё равно дешевле, чем если бы я решил покупать «порше» или «майбах», — ответил Див, облегчённо вздыхая про себя. — О да, Владислав показал себя во всей красе! — звонко рассмеялся Северин, запрокинув голову. Глаза его сверкнули особенно ярко, и Див ощутил почти непреодолимое желание его поцеловать. — У него ведь как раз «порше», так ведь? — Да, и с этой несчастной машиной постоянно что-то происходит. Сначала украли фары, а потом Влад умудрился не заметить торчащую из асфальта трубу, когда парковался. Переднее левое колесо в хлам. Вчера должен был из сервиса машину забрать. Вдоволь нахохотавшись над злоключениями незадачливого Истомина, Северин поинтересовался: — А квартира у него, должно быть, где-нибудь в Подольске? — Нет, в Чертаново, но я у него ни разу не был. — Ну ещё бы, дорогой. Что-то мне подсказывает, что его квартире далеко до сталинки на берегу Москвы-реки. Владислав никогда не производил впечатление человека, умеющего распоряжаться деньгами. Взглянув на ещё спящую реку, Витольд вкрадчиво спросил: — А что ты делал возле моего дома, дорогой? Див чертыхнулся про себя. Врать Северину про то, что он приметил «волгу» в свой самый первый визит, было глупо, не до того было тогда, да и вообще врать ему не хотелось. А скажи он правду, не будет ли это выглядеть бахвальством? Лучше всё-таки сказать правду, как бы она ни выглядела. Див тяжело вздохнул. Он всегда говорил ясно и чётко, но почему-то с Северином сложно было подобрать слова. — Я ездил к твоему дому… иногда… когда мы ещё не были вместе. — Ты ждал меня у подъезда? — дрогнувшим голосом спросил Северин. — Нет… я ни разу тебя не видел. И, даже если бы увидел, не подошёл бы. Я не хотел тебя пугать. Северин опустил голову, глаза его потемнели. — Скажи, а после той ночи… ты сразу ушёл? — Нет, — помрачнев, ответил Ворон. Северин сжал его ладонь. — Прости меня… — Давно простил, — мягко ответил Див, поглаживая его руку. — Я и не злился на тебя. Северин виновато взглянул на него и на ходу прижался плечом к его плечу. До Нескучного сада они дошли в молчании. Здесь было тихо, светло и не по-московски безлюдно. Чёрные тонкие ветви переплетались в ясной синеве, под деревьями лежали тёмно-голубые тени. Белый, как сахар, снег вспыхивал золотистыми искрами. Безжизненным парк вовсе не был. Среди деревьев скакали белки в серебристо-серых зимних шубках, сновали юркие синицы. Ворон прихватил с собой семечки подсолнуха и орехи в скорлупе. Орехи он вручил Северину. Тот посмотрел на них и перевёл взгляд на Дива, вопросительно изогнув бровь. — Протяни орехи белкам на раскрытой ладони. — Они подойдут? — скептически поинтересовался Северин, помня о том, что живность даже бывших демонов опасалась. — Ещё бы. Их здесь подкармливают, и они в какой-то степени обнаглели. Правда, до голубей им далеко. Северин пожал плечами, опустился на одно колено и протянул к ближайшей белке ладонь. Та приблизилась, уселась на хвост, недоверчиво присматриваясь и шевеля усами, в несколько прыжков преодолела оставшееся расстояние, выхватила орех и, устроившись неподалёку, мигом его разгрызла. Северин ахнул и поднял изумлённые глаза на Дива. — Она подошла! Ты видел? Правда подошла! — Ну, конечно. Какая белка откажется зимой от орехов? Остальные белки, вдохновленные примером товарки, тоже не собирались оставаться без угощения. Скоро Северину уже не было нужды стоять на одном колене в снегу: белки ловко выхватывали орехи, крепко уцепившись задними лапками за ствол дерева, а некоторые особенно смелые (или особенно наглые) забирались на его руку по штанине брюк и лакомились прямо с ладони. Северин улыбался, как ребёнок, то и дело лучащимися от радости глазами смотрел на Дива, и тот невольно улыбался ему в ответ. На долю синиц достались семечки. Птички были осторожнее белок, хотя Ворона совсем не боялись. Северин, затаив дыхание, смотрел, как крохотная кругленькая лазоревка, похожая на пушистый яркий шарик с глазками-бусинками, несколько минут приглядывалась к нему с ближайшего куста, наконец подлетела, уцепилась тоненькими пальчиками за его пальцы и принялась деловито шелушить семечки. Они ещё долго бродили по утоптанным дорожкам, среди залитых солнцем деревьев. Див заметил, что птицы вызывали у его не самого сентиментального демона какое-то трепетное умиление и иногда беззвучно подзывал какую-нибудь кроху, чтобы угостить её остатками семечек и показать Северину. Тот даже дышать боялся, когда птичка перепрыгивала с ладони Дива на его ладонь. Особенно ему нравились лазоревки, такие маленькие, что оставалось только удивляться, как этот комочек пуха переживает морозные зимы. Хотя и пухленький снегирь с яркой малиновой грудкой, бесстрашно опустившийся на его руку, равнодушным не оставил. Им так и не встретилось ни одного человека, и Северин окончательно расслабился. Он подхватил Дива под руку и то и дело прижимался к нему. Забота смотреть под ноги была полностью возложена на Ворона, и тот пристально следил, чтобы его белобрысое сокровище не грохнулось, поскользнувшись на плотно утоптанных, кое-где до льда, дорожках. Впрочем, Северин не был бы Северином, если бы даже под тщательным надзором не умудрялся чудить. Див отвернулся на секунду, чтобы привязать возле кормушки кусок несолёного сала для синиц. В воздухе что-то просвистело, он на одних инстинктах увернулся и посмотрел назад. Солнце светило, синички сновали неподалёку, предвкушая угощение, Северин любовался стайкой снегирей высоко в кронах и подтягивал перчатки. На Ворона он не смотрел. Див пару секунд сверлил его недоверчивым взглядом и вернулся к своему занятию. Когда он затягивал последний узелок, вновь раздался лёгкий шуршащий свист, и на этот раз, уклоняясь, Див одновременно развернулся. Северин едва успел опустить руку. — Что это было? — поинтересовался Див. — Что? — переспросил Северин, поправляя наушники кепи с самым невинным видом. Див посмотрел на несколько снежинок, оставшихся на замшевых перчатках, и наконец сообразил. Снежок! В него впервые в жизни кинули снежком! — Северин, бросай придуриваться. Ты прекрасно меня понял. — Я совсем тебя не понял, дорогой. О чём ты говоришь? — Ты только что кинул в меня снежком. — Я?! — изумился Северин. — А кто? Он, что ли? — Див кивнул на самца вороны, который сидел неподалёку и тоже примеривался к салу. Тот мигом улетел от греха подальше. Северин внимательно посмотрел ему вслед. — Ну, я даже не знаю, дорогой. Вороны, безусловно, умные птицы, но разве им под силу слепить снежок? Я думаю, им банально… нечем это сделать? — Северин обезоруживающе улыбнулся и развёл руками. — Болтун, — покачал головой Див и отвернулся, чтобы проверить, надёжно ли привязано сало. На этот раз он повернулся, когда Северин замахивался. Демон преспокойно отряхнул руки. — А у тебя очень неплохая реакция, — поделился он своими наблюдениями. — Я бы даже сказал, превосходная. — Может, твою тоже стоит проверить? — поинтересовался Див, набирая в ладони снег. — О, не затрудняйся, я тебя разочар… ах, ты так?! Дальнейшее в систему мира Дива не укладывалось совершенно никак. Все его игры сводились к попыткам поймать сухие листья и пролетающих мимо насекомых и выследить живущую неподалёку от логова отважную мышь, когда ему было несколько месяцев от роду. В то время, как его сверстники дурачились в перерывах между занятиями, он, будучи молодым, но уже опытным хищником, не собирался растрачивать силы зря и либо учился, либо тренировался. Леда воспитывали в убеждении, что благонравным мальчикам, будущим воинам, не следует проводить досуг в забавах, и с братом он никогда ни во что не играл. Бересклет бы играл охотно, но его друзей подбить на это было невозможно, поэтому он приучился вместо игр читать сказки и истории о подвигах великих воинов прошлого. И вдруг демон — демон! — от которого подобного ребячества никак нельзя было ожидать, который нередко высказывается так, словно ему лет двести, который сам недавно признался, что чувствует себя стариком… затеял игру в снежки! И сейчас бегает между деревьями, раскрасневшийся, растрёпанный, хохочет во всё горло, словно мальчишка, и бросается снегом! Див даже не понял, как так получилось, что его втянули в абсолютно детскую забаву, да, честно говоря, он и не думал об этом и на короткий срок превратился в беззаботного, смеющегося от радости ребёнка, которым никогда не был. Снег был уже рыхлый, ноздреватый, лепить из него было плохо, поэтому они просто набирали его горстями и кидались друг в друга, пытаясь без особенного успеха укрыться за деревьями. Реакция у Северина оказалась на удивление достойная, и Диву пришлось очень постараться, чтобы поймать его, заливающегося хохотом, и свалить в сугроб. Щёки Северина горели, волосы растрепались — кепи давно лежала в снегу, — глаза, тёмно-алые, с оранжевыми всполохами, сияли. Див нежно убрал с мокрого лба прилипшую светлую прядку и поцеловал порозовевшие, приоткрытые в улыбке губы. Северин обнял его, прижимая к себе, подался вперёд, целуя в ответ. Когда они оторвались друг от друга, Северин негромко сказал прерывающимся голосом: — Кажется… кажется, здесь не самое удобное м… место, чтобы… чтобы предаваться любовным утехам. Див улыбнулся, чмокнул напоследок его в припухшие губы и помог подняться. Отыскав засыпанную снегом кепи и более или менее приведя себя в порядок, они спустились к реке и побрели по набережной к новому Андреевскому мосту. — Вот зачем ты это затеял? — мягко укорял Северина Див, поправляя ему шарф. — Перчатки насквозь мокрые, руки замёрзнут… Ну-ка, давай сюда… ну конечно, как ледышки… Он бережно растёр холодные ладони. — Что с тобой делать? Опять ведь простудишься. — Зато было весело, — заявил Северин, беря Дива под руку. — Я наконец-то увидел не сорокалетнего мужчину, а девятнадцатилетнего мальчика. Поверь, оно того стоило. И, даже если простужусь — что с того? Ты меня быстро вылечишь своими чудесными чаями, и видеть я тебя смогу чаще, чем сейчас, когда мы оба работаем. — Скучаешь? — негромко спросил Див. — Конечно, скучаю, дорогой, как же иначе? И ты не представляешь, как я рад, что у нас с тобой целых три дня, чтобы побыть вместе. — У нас потом гастрольный тур на две недели. — Вот как… — У Северина опустились уголки губ. — Что ж, такова жизнь артиста, дорогой. Всегда в пути. — Ты не хотел бы… не хотел бы к нам вернуться? Ты смог бы ездить с нами… Северин задумался. — Уволиться с работы и окончательно заняться вашим вокалом? Даже не знаю, дорогой… Леонид вряд ли возьмёт меня назад. — Орлов возьмёт. — Хм… — Северин взглянул на него из-под ресниц. — Сказать по правде, у меня достаточно денег для того, чтобы не работать и ездить с вами, но… не обижайся только, дорогой, я бы не хотел терять квалификацию. — Я понимаю. Див не ждал, что Северин согласится. Его демон, при всей своей привязанности к нему, обладал независимым характером и не допустил бы даже видимости того, что живёт на чужие деньги. — Не будем расстраиваться, — ласково сказал Северин. — У нас целых полтора дня и две ночи. Настоящий подарок судьбы. Уверяю тебя, ночью я тебе скучать не дам. — После сегодняшнего променада ты заснёшь мёртвым сном, едва твоя голова коснётся подушки. — Это мы ещё посмотрим! — Даже смотреть нечего. Проспишь всю ночь напролёт, как миленький. Северин несильно толкнул его в плечо. Когда они подошли к мосту, его настроение изменилось. Северин задрал голову и окинул взглядом длиннющую крутую лестницу. — Так, я не понял, — заявил он, останавливаясь. — Ты выгнал меня на улицу, по немыслимому количеству ступенек притащил в этот парк, гонял меня здесь два с половиной часа по сугробам, всего извалял в снегу, а теперь хочешь, чтобы я свернул себе шею на этой неудачной реплике Потёмкинской лестницы? Не пойти ли тебе в задницу, дорогой мой? — С удовольствием, — ухмыльнулся Див, — но я собирался сделать это позже и не здесь. — Нахал! — объявил Северин, зардевшись от удовольствия. — И что же ты сейчас сделаешь? Я не буду изображать горного козла! Ай! Ой! Ты что, с ума сошёл?! Пусти меня немедленно! Див преспокойно поднимался по лестнице, бережно прижимая его к себе, и, хотя ругался Северин во всё горло, тем не менее, без уговоров обнял его за шею. — Самовлюблённый наглец! Вот что ты делаешь, а? Люди же везде! Бесстыдник… давай, трахни меня ещё на перилах… — А это идея, кстати. Давай только до лета подождём, не хочу, чтобы ты отморозил себе что-нибудь особенно ценное. — Я весь особенно ценный! У меня нет более и менее ценных частей! Меня надо беречь, холить и лелеять! — Безусловно, — прошептал Див ему на ухо, и Северин задрожал, прижимаясь к нему изо всех сил. — Я даже в задницу тебя целую. — На-хххал, — выдохнул Северин, заливаясь краской и утыкаясь лицом в его шею. На мосту он заворочался. — Див, да пусти меня наконец! Мы же уже поднялись! Дииив! Пожалуйста. Я хочу на реку посмотреть. Див бережно отпустил его. Они стояли плечом к плечу, облокотившись об узорчатые чугунные перила, и смотрели. Необъятное серовато-белое, с тёмными пятнами полыней полотно реки уходило вдаль. Слева застыли в величественной дремоте монументальные дома, справа чернели голые кроны деревьев. Над ними пронзительно голубело небо, и на горизонте горел золотом купол храма Христа Спасителя. Северин чуть щурил тёмно-алые глаза, вглядываясь вдаль. Кепи он снял, и ветер беспрепятственно трепал густые льняные волосы. — Знаешь, — тихо сказал он, крепче прижимаясь к Диву, — я вдруг понял, что очень хочу увидеть ледоход на Москве-реке. Ты не будешь против, если я приму твоё предложение и поживу немного у тебя?