Желтизна

В свидании Пауль мне отказала. Ну да, а на что я надеялся? Мы говорили друг с другом второй раз в жизни, а она наверняка была воспитана в атмосфере сдержанности и неторопливости — Пауль и на поцелуй-то решилась под влиянием момента. Вообще-то, я не сильно расстроился. Понимающе улыбнулся на сбивчивый ответ и подумал, что действительно поторопился: Пауль — не открытая и не темпераментная девушка, что бросалась бы в омут с головой. Должно быть, её одолевали сомнения: а стою ли я того? а не заметят ли нас? а не пожалеет ли она? В голову даже закралась мысль, что она могла быть помолвлена, но я малодушно от неё отмахнулся. Она бы мне сказала, будь оно так, правда? В тот вечер, почти сразу после поцелуя, мы вернулись в зал и разлучились, как ни в чём не бывало: с чмоком в ручку, любезным прощанием и всем-всем. Пауль смущённо отводила взгляд от моего, стоило им встретиться; мне казалось, будто я пробил её броню сдержанности, которую она держала, почти не снимая. Кто б знал, что для этого окажется достаточно невинного поцелуйчика под омелой? В целом, я отодвинул любовные дела на задний план и продолжил заниматься тем же, что и обычно; видеть Пауль в коридорах скорее стало приятным бонусом, нежели навязчивой нуждой и стенаниями о своей «несчастной любви» — никогда не понимал нытиков, страдающих на расстоянии и не могущих решиться что-то делать. Я тоже был на расстоянии, но я-то от этого не страдал. С удовольствием окунулся в дуэли с шести- и семикурсниками, ясно осознавая, что уже встал вровень с совершеннолетними ребятами — восхищение и зависть со стороны сокурсников грели душу. Я пытался не возгордиться, потому как у меня были очевидные преимущества перед детьми, живущими свою первую жизнь, но радоваться-то никто не запрещает? К тому же, магию я впервые изучал вместе с ними, так что не только в возрасте было дело. Иногда, проводя демонстративные дуэли, краем глаза цеплял из толпы наблюдателей Пауль; её глаза заинтересованно разглядывали меня, а когда я побеждал — она сдержанно хлопала. В такие моменты я сталкивался с ней смеющимися глазами и широко улыбался, безмолвно посвящая ей победу. Я жалел, что мы не были на одном курсе, ведь так бы я имел больше возможностей заговорить с ней, но уже то, что мы состояли в одном клубе и учились в одной школе, было безумно хорошо. А ещё раздражало то, что я не мог оказывать ей признаки симпатии прилюдно. Обе наши встречи проходили сугубо между нами, и я не знал, хотела ли она огласки: вдруг Пауль была необходима репутация «чистой и незапятнанной»? Конечно, далеко не все чистокровные застряли на этом этапе средневековья, но я опасался подставлять её громкими признаниями любви — это было бы слишком легкомысленно. Ещё я узнал, что она состояла в хоре и астрономическом кружке; если с первым всё понятно, то последний вызывал интерес. Они что, в полночь собираются и разглядывают звёзды? Если да, то это... Хорошая возможность для меня. Расспросив ребят со своего факультета, я таки нашёл того, кто в этом клубе состоял — семикурсника по имени Рой. На вопрос, где и как проходит собрание юных астрономов, он ответил, что встречи проводят в ясные ночи, на выходных, когда нет уроков. — Ну, обычно мы собираемся на Астрономической Башне где-то в полночь и делаем заметки для клуба зельеваров, — почесал щёку Рой, отвлекаясь от домашки. На мое недоумённое «в смысле?» он пояснил: — Ну, мы же не просто так приходим на звёзды любоваться? Астрономия бывает нужна в варке зелий, чтобы определить какой-то там цикл или положение звёзд... Если честно, я сам за два года так и не понял. — А чё ты тогда туда ходишь? — Да на звёзды любуюсь, — пожал он плечами, опровергая собственные слова. — А ещё это легальная возможность погулять ночью после отбоя. — А как Филч вас пропускает? В ответ он объяснил, что у клуба есть специальные значки, которые выдают для учеников во избежание сцен с Филчем. Я задумчиво постучал по подбородку... — Слушай, Рой, — кашлянул, обращая на себя внимание. — А ты на следующее собрание пойдёшь? Когда оно вообще? — Да в субботу, вроде. И не, я не пойду. — Почему? В ответ Рой обвёл рукой стол, заваленный пергаментами и книжками, и выразительно поднял брови: — Теперь понимаешь? Семикурсникам не до звёзд, — тоскливо выдохнул он. В результате Рой легко согласился на то, чтобы одолжить мне значок на один раз. Я наплёл ему чуши о том, как «неожиданно заинтересовался астрономией» и захотел сходить на пробное занятие, чтобы посмотреть, понравится мне или нет. По лицу Роя стало понятно, что он мне не поверил (наверняка подумал, что я просто хочу погулять ночью под прикрытием), но со значком расстался без проблем — разве что пришлось пообещать, что верну его в воскресенье. «Ну какой же я интриган», думал довольно, разглядывая синенький значок с детализированныи рисунком звезды. В ближайшую субботу, скормив соседям ту же полуложь, что и Рою, я вышел из гостиной и прогулочным шагом направился в сторону Астрономической башни. Январскими ночами было безумно холодно, поэтому я не пренебрёг мантией и мысленно плевался в сторону отсутствующего отопления в замке. Зато к встрече успел как раз вовремя. Людей было мало, всего с десяток со всех курсов, и Пауль я сразу нашёл: она сидела в дальнем углу в одиночестве (видимо, её подружкам звёзды нравились не так сильно, как ей) и сосредоточенно настраивала телескоп. Коротко объяснившись со своеобразным «главой» кружка и показав значок, я тут же пошёл к ней. — Привет, — горячо шепнул на ухо, спрятанное за светлыми волосами, и тут же уселся рядом. Пауль крупно вздрогнула — она была до жути пугливой, как я заметил — и взглянула на меня круглыми глазами. Очень быстро испуг сменился растерянностью: — Ремус? — так же тихо спросила она, моргая. — Ты что здесь делаешь? Не хочу казаться сталкером, но... Самодовольно поднимаю значок кружка, позволяя Пауль вдоволь им полюбоваться, и говорю самую бесстыдную ложь на белом свете: — Ну, знаешь, на звёзды захотелось поглядеть, — «и на тебя», осталось невысказанным. — Какое совпадение, что ты тоже здесь. В ответ она с улыбкой качает головой: — Знаешь, твои неожиданные появления входят в привычку, — ямочки на её мягоньких щеках показались мне очень милыми. — Ты хоть знаешь, как телескоп настраивать, горе-астроном? — Научишь? Пауль была чудесной. Её мягкие волосы щекотали мне шею и нос, когда она наклонялась в мою сторону, чтобы взглянуть в окуляр, и пахли они замечательно — чем-то свежим и прохладным. Она казалась такой искренне вовлечённой в процесс, когда раскладывала на столике карту, помогала настроить фокус, тихим мелодичным голосом говорила, почему ей нравятся звёзды... — Смотри, — выдохнула она, — это пояс Ориона. А слева видишь красную звезду? Это Бетельгейзе, она огромная — в тысячи раз больше нашего Солнца. — Вижу, — пробормотал я. Это действительно было красиво. Может, изначально я и пришёл только ради Пауль, но в конце концов оказался не на шутку заинтересован в небе: оно было ясным, безоблачным, отчего каждая видимая звезда сияла невероятно ярко. Это захватывало дух и отчего-то пугало: масштабы вселенной с трудом укладывались у меня в мозгу. Крошечные точки света, сгруппированные вместе, оказались Плеядами в созвездии Тельца. Рядом — звезда Альдебаран. Чем больше Пауль перечисляла звёзды, тем чётче в мозгу появлялась мысль. — Подожди, — отмер, — а это нормально, что половина из них — имена Блэков? Пауль со смехом пояснила мне блэковскую традицию называть детей в честь звёзд. Может, до меня бы допёрло и раньше, но с мысли сбивала Нарцисса, названная в традицих Розье — она была первой Блэк, которую я когда-либо встречал, и служила первой ассоциацией в голове. Сириус, Поллукс, Андромеда, Орион... — Ну и самооценка у них, — фыркнул я, на что она тихо посмеялась. — Осторожнее со словами, — игриво прищурилась Пауль, — Блэки, как-никак, мои дальние родственники. — А кому они вообще не дальние родственники? — задал риторический вопрос. Мы сидели так с час, пока остальные не начали расходиться; тихо шептались о звёздах и изредка замолкали, вдыхая прохладный ночной воздух. Вид с Астрономической башни был прелестный, такой, что хотелось остаться тут навечно (и пробуждал во мне сентиментальные порывы к романтике). Ночь нравилась мне больше дня. Дома у меня даже была привычка: долгими летними ночами, когда у меня не получалось заснуть, я забирался на крышу и сидел там, наслаждаясь отсутствием дневной жары и разглядывая колышущиеся деревья. Ветер щекотал кожу, пели цикады, освещаемые луной облака проплывали по тёмному небу... Зимой было даже лучше. Заклинание спасало от холода, а компания Пауль грела сердце. — Ты часто сюда приходишь? — спросил я её, когда Пауль делала заметки на карте. — Да, — она зачарованно глядит в окуляр и признаётся без особых затей: — У меня бессоница. Звёзды помогают успокоиться. В конце концов, мы остались вдвоём. Пауль была в своей стихии. Её и без того светлые волосы в сиянии луны выглядели жемчугом, струящимся по мантии, а черты лица — до невозможности нежными. Я смотрел на неё, не отрываясь, пока она не повернула взгляд и не улыбнулась смущённо: — Ремус? Этот момент я выбрал, чтобы её поцеловать — долго, тягуче, без волнения о свидетелях и омелы над головой. В прошлый раз я был растерян, но сегодня всё было отчётливее, чем тогда. Кожа на её лице была прохладной, но медленно нагревалась под давлением эмоций — до чего же легко она краснела. Пауль с готовностью обхватила мою шею руками, вовлекаясь в момент полностью, без остатка. Её пальцы провели по короткостриженным волосам на затылке, перебирая их, а ресницы щекотали мои щёки. Два поцелуя и ни одного свидания — до чего же мы хороши. Хотя... Это ведь можно считать свиданием?

***

Матч со Слизерином в этом году был вторым. До этого мы разгромили Рейвенкло с более чем двухстами очками разницы — тактика нашего нового капитана работала безотказно. Теперь предстоял самый трудный матч в этом году, для которого нас готовили особенно жестоко: я думал, что давно приспособился к выматывающему темпу Данбара, но Эдна оказалась ещё более жестокой! На поле мы выходили после слов о том, что если проиграем, то лучше нам последствий не знать. Я рассеянно пялился на Малфоя, что-то шепчущего ловцу своей команды, и думал о Пауль. Интересно, она наблюдает за матчем? Сама она говорила, что квиддич её не интересует, но я-то был довольно популярным загонщиком, а о матче Гриффиндор-Слизерин трындели все, кому не лень. Интересно, а я смогу увидеть её на трибунах? Подавил порыв начать вглядываться в одинаковые на расстоянии лица и сосредоточился на речи судьи: — ... надеемся на честную игру с обеих сторон! Удивительно, но всё прошло хорошо. Моими усилиями Яксли свалился с метлы ещё в первые полчаса, что нанесло жирный урон их возможностям. Квиддич очень... Особенная игра, в которой ловец был один, а замены и вовсе не предусматривалось. Всегда считал это тупостью, но мне было лишь на руку: я буквально лишил врагов их главного члена команды. Зато правилами не запрещалось охотнику или, допустим, загонщику словить снитч. Конечно, это сбивало с ритма команду, но если других вариантов не было... Вот и отправился охотник, Селвин, ловить золотой шарик, но не особенно в этом деле преуспел. Зато наш новый ловец, девчушка по имени Куинн, пользовалась лёгкостью и гибкостью на все сто процентов — она и поймала снитч после первого часа. Мы победили. Ненадолго застыв возле трибун после этого объявления, я выследил из толпы сдержанное лицо Пауль и залихватски ей подмигнул. Квиддич всегда будоражил меня и пробуждал азарт, а безусловная победа — несдержанную радость. Пауль в ответ застенчиво улыбнулась и, пока никто не видел, сложила блестящие губы бантиком — аналог воздушного поцелуя. Это повысило моё и без того отличное настроение.

***

Свидания на Астрономической башне стали привычным для нас делом. Каждые выходные, даже если погода и не располагала к любованию звёздами, я прокрадывался на башню и неизменно заставал там Пауль. Мы сидели вместе пару часов, болтая о всяком, а когда темы исчерпывались — наблюдали за небом в уютной тишине. На её день рождения, второго февраля, я подарил ей букет магических цветов, переливающихся в зависимости от температуры (в ночи они были снежно-голубыми) и милое колье на звёздную тематику, безумно гармонирующее с её волосами. День Святого Валентина мы провели вместе, жуя молочный шоколад, приготовленный нами друг для друга (тогда я впервые оказался благодарен тому, что постоянно готовил еду для себя и для Лайелла). На мой день рождения, десятого марта, Пауль принесла целую коллекцию волшебных сладостей, и мы полночи просидели, пробуя и критикуя. Мне искренне казалось, будто с её появлением жизнь стала интереснее и насыщеннее. Одновременно с этим нарисовалось и другое интересное дело: как-то раз, после занятия по дуэлингу, меня позвал профессор Розье. Он недолго ходил вокруг да около и сразу обрисовал ситуацию: — Ты же знаешь, что в Запретном лесу водятся разные существа? — спросил он риторически, на что я безучастно кивнул, внутренне напрягшись. — Акромантулы, кентавры, единороги, птицы... Они живут там не за просто так. Где-то раз в месяц я с помощником хожу в лес, чтобы собрать ингредиенты: яды, шерсть, всякое такое. А я-то думал, что этих существ просто не могут оттуда выгнать... Ну, всё было логично: они живут в лесу, а взамен предоставляют школе ингредиенты собственного производства. Откуда-то же волшебники черпают запасы для зелий? Если с частью про растения справлялась декан Хаффлпаффа, то вот за остальным приходилось устраивать походы. — И вы предлагаете мне сопровождать вас? — наклонил голову на бок. — Так и есть, — довольно кивнул Розье. — Я четверокурсник, от меня будет немного пользы, — возразил, искренне не понимая, почему бы ему не выбрать кого-нибудь постарше и поопытнее. Розье в ответ едва ли не закатил глаза: — Не придуривайся, ты уже год как дерёшься вровень с выпускниками. Да и тебя мне терпеть приятнее, чем других идиотов. О, а это было приятно — я не смог сдержать улыбку отчасти польщённую, а отчасти позабавленную: Розье, как и всегда, не скрывал свою непереносимость детей. Я уж подумывал сказать «да», но всё-таки решил уточнить: — А какая-то доля у меня с этого будет? — То есть сам опыт тебя не прельщает? — иронично спросил Розье, на что я неопределённо пожал плечами. У меня и так ни на что времени нет, а он предлагает ещё и за просто так таскать Слизнорту ингредиенты? Я что, бесплатная рабочая сила? — Ладно. Он чуть наклонился в мою сторону, будто бы доверял секрет: — Школа использует часть для зелий, а часть — продаёт на рынке. Я, в свою очередь, продаю часть собранного от лица Хогвартса и забираю выручку себе, — с самым невозмутимым видом пояснил профессор. — Если станешь ассистентом, то тридцать процентов твои. — Сорок, — тут же вставил я. — Тридцать пять. — Сорок. — Тридцать пять. — Соро... — Ладно, сорок так сорок, — сдался он. — В тебе, случайно, нет гоблинской крови? Нет, профессор, только волчья. Поход прошёл... Увлекательно. Для начала мы заглянули к кентаврам, которые сами отдали срезанную гриву волос, сцеженную кровь и даже кости, что-то уныло бормоча про недовольство звёзд и «дряные волшебники совсем обнаглели». Кентавры, на проверку, оказались высокомерными и гордыми — я молча удивлялся, как у магов вообще получилось их как-либо приструнить. Дальше по списку пошли акромантулы, с которыми, на этот раз, пришлось побиться: я преимущественно прикрывал профессора, который с явным знанием дела перебил парочку и собрал яд, паутину и ещё какие-то органы (фу, блять). С тоской подумал о тех тоннах яда, которые мог бы собрать с убитых волком пауков. — Вообще-то, появление акромантулов в Лесу было непреднамеренным, — рассказывал Розье, пробираясь сквозь кусты. — Где-то лет пятьдесят назад их здесь развёл какой-то придурок. Изначально руководство хотело их перебить, пока колония не разрослась, но со временем просекли фишку и начали их продавать. Прибыльное дело, кстати. Одновременно он, морщась, выдавливал у дохлого паука глаза. Я мысленно молился, как бы он не скинул всю грязную работу на безотказного ассистента. — А вы сами вызывались? Ну, для этого всего. — Да нет, мне предложили, — он буднично вытер щёку о поднятое плечо, выглядя, как типичный работяга. — Ходишь сюда раз в месяц, а выручка-то какая! Если б не акромантулы, то директору пришлось бы в два раза усерднее целовать зад спонсорам. Я подавился хохотом, который быстро сошёл на нет: — Смешно тебе? — Розье прищурился. Его короткие светлые волосы растрепались, на щеке расцветало какое-то пятно, а руки были испачканы по локоть (по этой причине он и закатил изначально рукава). — Следующим кровь сцеживать будешь ты. Яд тебе не доверяю, он опасный. Вообще, мне нравился Ференц Розье (имя которого я узнал только на третьем году обучения, да-да, спасибо англичанам за привычку звать учителей исключительно по фамилии). Он был простым, но не в том смысле, что был простачком — просто среди профессоров он выделялся приземлённой манерой речи, прямолинейным поведением и, как я узнал сегодня, грубоватым юмором. А ведь он происходил из чистокровного рода — Розье были в списке двадцати восьми. Несмотря на это, Ференц вообще не производил впечатление знатного господина. Задумавшись, пока отрывал у дохлого паука его гигантские лапки (дважды фу), я решил просто спросить: — Скажите, сэр, ваша семья ведь есть в списке чистокровных? — на что донеслось лаконичное «да». Я продолжил: — Ну, а почему вы такой... Даже не знаю. Нормальный. — Ну ты и слово подобрал, — испустил он смешок. — Но я понимаю, почему ты об этом спрашиваешь. Ференц замолчал, видимо, обдумывая, стоит ли мне что-то рассказывать. В конце концов, он заново открыл рот: — Да нет особых причин. Я просто вырос таким, каким вырос, учитывая обстоятельства, — я поднял брови, на что он коротко пояснил, вовсе не утаивая информацию: — Я родился в год поражения Гриндевальда. Ты же знал, что Розье поддерживали его? На это я отрицательно покачал головой. Я правда не знал: в Хогвартсе мало рассказывали об этой войне, что я считал огромным упущением. — Ну, теперь знаешь. Политическая обстановка была шаткой, имущество было в опасности... В общем, не до воспитания детей. Свою учёбу я провёл в Дурмстранге, а там не было урока этикета и возвышенных манер, как в Шармбатоне, — фыркнул он. Теперь всё понятно. Если честно, то чем чаще я слышал о Дурмстранге, тем больше он меня привлекал: то ли скандинавское, то ли германское учреждение... Ну интересно же! Я б там поучился: там правда так хорошо относятся к тёмным искусствам, или это просто преувеличение из-за Гриндевальда, которого оттуда, по слухам, выгнали? Слизерин ведь тоже в будущем будут звать рассадником тёмных магов из-за некоторых выпусников. — А какая школа лучше: Хогвартс или Дурмстранг? — Как по мне, так Дурмстранг. Учёба там длится дольше, но и знания полные, всесторонние, — пояснял Розье, одновременно складывая добытое добро в специальную пространственную сумку и вытирая руки. — Атмосфера на любителя, моментами сурово, но мне нравилось. Тебе, думаю, тоже, — сощурился, разглядывая меня. — Хотел бы я там побывать, — вздохнул. — Хогвартс с каждым годом утомляет всё больше. Розье промычал что-то согласное в ответ. Вот мы и нашли друг друга: гуляли по лесу, болтая на разные темы под завывания кентавров, а под конец Ференц повёл меня к единорогам. — К ним ты идёшь один, — сказал он сразу, а на мой недоумевающий взгляд объяснил терпеливо: — Вспомни природу единорогов. Я ещё с пару секунд пялился непонимающе, а затем осознал: единороги подпускали к себе только молодых девственниц, и то со скрипом. Даже не знаю, как они вычисляли пункт про девственность, но факт оставался фактом — единороги были очень капризными существами. — Э-э, а я разве так могу? — оглядел себя, подняв брови. — Ну, знаете... — Ты ещё достаточно молод, — пожал он плечами. — Если не получится — ничего страшного, от нас этого и не ожидают. — Ладно, — сдался и перевёл взгляд на небольшую стайку. Они действительно были очень красивыми: белые-белые, волшебные, а их грива неуместно напомнила мне о Пауль — у неё они были темнее, но такие же приятные глазу. Сделав пару шагов, я посмотрел на Розье и шало улыбнулся: — Сэр, а вам откуда знать, что я девственник? Тот в ответ закатил глаза и махнул рукой, подгоняя. Я осторожно, подняв пустые руки, приближался; внимательно следил за каждым движением взрослого единорога, замирая в те моменты, когда шаги становились слишком громкими и пугающими. К сожалению, чуда не случилось. Стоило мне остановиться на расстоянии в два метра, как единороги тут же дёрнули мордой в неприятии и отбежали. Я постоял с пару мгновений, а потом разочарованно покачал головой и вернулся обратно к профессору. — Не работает, — расстроено вздохнул. — Ничего страшного, я этого и не ожидал, — утешил он и подозвал меня за собой. — Итак, мы везде прошлись. Теперь осталось забрать себе часть и можем возвращаться в школу. Розье уже сказал, что, так уж и быть, поможет мне со сбытом товара — вернее, сделает всё за меня, потому как я был несовершеннолетним и абсолютно ничего не понимал в рыночных законах. По его словам, выйти должно где-то на триста галлеонов для меня, что было очень неплохой суммой, равной почти двухмесячной выручке того же Лайелла. Услышав это, я не смог сдержать восторженного удивления. — А теперь вспомни про все волшебные травы, растущие тут, и представь, сколько деньжат в результате получит директор, — фыркнул Розье, наблюдая за моим лицом. — Запретный лес — очень прибыльное место. Может, к чёрту боевую магию? Устроюсь лесничим на смену Хагрида, буду «гулять» по лесу и сбывать контрабандой всё, что найду... Звучало заманчиво. Полученные галлеоны я, пожав плечами, решил копить на дне сундука. Карманных денег у меня было достаточно, а вот на будущее эти сбережения могли пригодиться — заначка на чёрный день, так скажем. А вообще, что я считал главным плюсом с сложившейся ситуации — я здорово сблизился с Розье. Он и раньше чуть выделял меня из толпы учеников, но сейчас, проведя часы в Запретном лесу, я действительно смог оценить пользу такого знакомства с профессором. Ещё я приобретал опыт: в добыче ингредиентов, в устройстве школы, в правилах рынка, о которых вскользь рассказывал профессор... Даже не представляю, как мне это пригодится в будущем, но я впитывал информацию жадно, как губка — воду. В общем, я был совсем не против выходить так раз в месяц, совмещая выгоду, пользу и интерес.

***

— Привет, Цисси. Можно присесть? Нарцисса выглядела всё тем же ангелом, но более взрослым, чем ещё несколько лет назад. Она вытянулась, выросла, лицо её стало более феминным и вместе с тем строгим — я с удивлением впитывал все эти изменения. Белокурые волосы прямым каскадом покрывали тонкие плечи, а то ли серые, то ли голубые глаза смотрели с прохладой. Мне она, впрочем, тепло улыбнулась — не до конца ушедшие розовые щёчки выглядели мило. — Ремус, — голосок отдавал приятным удивлением, — конечно, садись. Признаться честно, с годами общение с Нарциссой во многом сошло на нет. В этом году мы и вовсе не разговаривали: лишь чуть-чуть улыбались при встрече, да и всё. Этому не было особой причины, просто так уж сложилось, что нам редко доводилось видеться друг с другом без чужих людей. — Давно не виделись, — вторит она моим мыслям. — Как ты? — Превосходно, Цисси, — её лицо показывает лишь совсем немного смущения от такой фамильярности. Я обеспокоенно спрашиваю: — Я ведь могу так тебя называть? — Ах, конечно-конечно! Просто мы так давно не разговаривали... Я отвыкла, — улыбается она. — Но всё в порядке, Рем. Я уже и не знаю, проходили ли наши встречи где-то ещё, кроме библиотеки. Просто так уж получилось, что это было безопасное и уединённое место для нас обоих: без людей и без чужого внимания. — Готовишься к экзаменам? — спросил с любопытством, помня, что Цисси в этом году пятикурсница. — Так и есть, — кивает она, показывая на всё, что она написала. — До них осталось всего несколько месяцев. Я сочувственно поморщился, проигнорировав тот факт, что сам в жизни к ним не готовился — уповал на природный ум. На дворе был конец марта. Весна задерживалась: снег ещё не оттаял до конца, да и листья на деревьях вырастать не спешили. Я был полностью доволен жизнью: учёба шла гладко, мы стабильно побеждали квиддичные матчи и уверенно, шаг за шагом, зарабатывали на Кубок, а ещё — Пауль, мысль о которой вызывала расслабленную улыбку. Болтовня с Цисси стала приятным бонусом: я правда был рад вновь услышать её голос и перекинуться парой слов, как в старые добрые. Уходя, она бегло огляделась по сторонам и заговорила чуть ли не шёпотом: — Говорят, мне нашли жениха. — Правда? Кого? — Не скажу, — замотала она головой. — Не хочу спешить с новостями: вдруг помолвка не состоится? — Понимаю, — я кивнул. — Тогда и поздравлять пока не буду. Но удачи, Цисси, ты достойна лучшего из лучших. — Спасибо, — солнечно улыбнулась она. Для Нарциссы была важна тема брака. Это было как-то грустно: по её словам выходило так, что она не представляла своей жизни без замужества и создания семьи. Чистокровные очень берегли свою исключительность и браки проводились строго между семьями из списка Священных двадцати восьми; сделки совершались ещё в детстве, а исключениями становились дальние родственники из других стран, в чистокровности которых не было сомнений. Потому-то и обозлились на Андромеду, которая сбежала с левым парнем, «бросив» жениха, которого не выбирала — наверняка Блэкам и компенсацию выплачивать пришлось за расторгнутое соглашение. Мне искренне было жаль этих девочек. Вспомнилась и Беллатрикс, которую я когда-то застал с её же деверем... Ну, не то, чтобы я ей сильно симпатизировал, но за будущую семейную ситуацию Лестрейнджей было страшно.

***

Пауль нравился факт того, что я дуэлянт. По её словам, впервые я ей приглянулся ещё в прошлом году, на дуэльном турнире. Её впечатлила скорость, с которой я побеждал, и, цитирую, «искусность» — я ей показался даже более изящным, чем знакомые ровесники. — Знаешь, на помосте ты всегда такой... Сосредоточенный, — делится она, застенчиво крутя на пальчике прядь волос. — И голос у тебя красивый, когда ты произносишь заклинания — звучит очень мужественно. И рука так уверенно держит палочку... Я слушал её и растерянно моргал. Голос? Рука? Неужели кто-то такое замечает? То есть, не скрою, было безумно приятно слушать от неё эти слова: я не скрывал своё восхищение её внешним видом и часто отвешивал комплименты, а она, пусть первое время и стеснялась, быстро стала делать то же в ответ. Особенно ей полюбились мои руки, как мне — её волосы. Вообще, эта тема у нас зашла не просто так: я вскользь упомянул, что начал готовиться к ежегодному турниру (апрель, как-никак), а дальше она подхватила тему про дуэли. В нашу первую встречу Пауль упоминала, что запомнила меня во многом благодаря дуэлям; оказывается, её впечатляли бойцы. К этому моменту мы уже вели себя друг с другом, как близкие люди: четыре месяца регулярных свиданий, разговоров на самые интимные темы и держаний за ручку сблизят любого. Пауль осмеливалась лежать у меня на плече, теребить пальцы рук и выражаться так, как сама того пожелает, а не так, как диктуют ей приличия. — В моих планах победить и в этом году, — поделился я буднично, глубоко вдыхая ночной воздух. Пауль невнятно промычала в ответ. Внезапно она оторвала голову от моего плеча. Оперевшись о руки, она с непонятным волнением смотрела мне в глаза — на лице медленно расползалось смущение. — Пауль? — позвал я заинтересованно. — Если ты победишь, Ремус... Она кашлянула и, сглотнув, приблизилась к моему уху. Я, поддавшись её поведению, затаил дыхание. — Если ты победишь, я... — жаркий шёпот потонул в тихом завывании ветра. Я заморгал, глядя на неё растерянно. — Ты... Хочешь этого? Точно? В ответ она взволнованно кивнула. На губах расцвела игривая улыбка: — Принеси мне эту победу, Ремус. Стоя на помосте под голос Розье, оглашающего результаты, я провожал взглядом спину уходящей Пауль. Лишь я был свидетелем крохотной искры в её светлых карих глазах. Лишь я видел, как она показала небольшой жест рукой, мол, следуй за мной. Лишь я проследил завиток её волос, когда она покинула зал. Гадать, где она, мне не приходилось. Я неторопливо поднимался по Астрономической башне, слыша лишь свои шаги и мерно бьющееся в груди сердце. На самой башне её не было. Тогда я перевёл взгляд на единственную присутствующую дверь, которая ввела в соседнее помещение — там, бывало, проходили уроки астрономии. Она была приоткрыта. — Пауль, — позвал, зайдя. Она не стала делать момент ещё более неловким, чем он уже был, и подошла ко мне без слов. Её губы отдавали сладостью, когда я их целовал, а пальцы пробегали по затылку, скользя ниже. Вопрос в моих глазах растворился под настойчивостью её действий — я сдался, ни разу не задумавшись над тем, что мы делаем. — Люблю тебя.

***

Аккуратные ноготки вырисовывают узор на светлой коже. Пауль напевает тихую мелодию, постукивая пальцем по моему предплечью. — Ремус, — говорит она ровно. Прежде, чем я могу отозваться, она продолжает: — Мы больше не сможем встречаться. В голове неуместно мелькает мысль, что это впервые, когда она признаёт, что мы встречаемся. До этого Пауль называла это всем, кроме отношений: знакомством, дружбой, приятным времяпровождением... — Почему? — должно быть, мне нужно время на осознание. Она отрывается от моего тела, поправляя надетую недавно рубашку, и смотрит куда-то вперёд. Её лицо спокойное, отстранённое — лишь язык влажно пробегается по губам. — Мне семнадцать, — прядь волос выскальзывает, пряча её лицо. Я заправляю её обратно за ухо, вглядываясь в нежно очерченный профиль. — Обычно в этом возрасте у девушек уже есть жених. У знатных девушек, забывает добавить она. — И у тебя? — И у меня, — кивает она. — Мне сказали об этом на весенних каникулах. Прости, что молчала. Весенние каникулы... Полтора месяца назад. Я моргаю. — Кто он? — Гринграсс. Богатая семья, — её голос сух и безрадостен. — И знатная. — И ты... — я облизываю губы. — Ты этого хочешь? Пауль с пару мгновений молчит, а потом переводит на меня взгляд. Её глаза с непонятной эмоцией разглядывают меня: пробегаются по волосам, по губам, по шее... — Наверное, нет, — признаётся она несчастно. — До тебя я думала, что приму любого. А теперь... Теперь мне стало грустно, что я не могу даже выбрать, с кем провести жизнь. Что мой долг — это следовать воле родителей. Из неё вырывается сухое шмыганье. — Но и отказаться я не могу. Мне дорога моя семья, мне дороги мои родители... Мне дорог мой статус. — Сегодня, — осознаю я, — сегодня ты решилась из-за... Этого? — Да, — кивает она рвано. Внезапно её пробивает на всхлип: — Мерлин, прости меня. Это время с тобой было таким приятным, таким счастливым... Я бы хотела продлить его. Я бы хотела писать тебе письма летом, хотела бы продолжить всё в следующем году. Я бы... Я бы... Хотела бы я быть с тобой столько, сколько мы захотим... Под влиянием момента она рыдает. Прячет покрасневшее лицо за ладонями, отчаянно пытаясь сдержать плач, но всё становится лишь хуже. — Ну, ну, не плачь, — обнимаю я её тесно, позволяя спрятаться в моей шее. Сам же смотрю на рассыпавшиеся по её спине волосы и ощущаю гнетущую тоску. — В этом нет твоей вины. Я рад... — запинаюсь, искренне пытаясь подобрать подходящие слова. Никогда этого не умел. — Я рад, что ты появилась в моей жизни. Мы провели замечательное время вместе, правда? Она судорожно кивает, не прекращая приглушённо рыдать. — Давай... Давай это станет для нас хорошим воспоминанием? — предлагаю несмело, чувствуя, что несу бред. — Я буду улыбаться, вспоминая о тебе. И... Ты всё ещё мой любимый человек, Пауль. Я буду любить тебя до конца жизни. Пауль отрывается от моей груди, смотря на меня с щенячьей искренностью. Глаза влажно блестят, как и омытое слезами лицо. — Я тоже буду любить тебя, Ремус, — она дрожаще улыбается, не прекращая всхлипывать. — Ты — самое лучшее, что со мной происходило в этой школе. И... Спасибо тебе. За всё. Вместо ответа я жмусь к её губам и показываю поцелуем всё, что творится у меня на душе. Это были безумно счастливые шесть месяцев.