Невинность взгляда

Платиновые волосы засыпаны снегом, как в прочем и куртка, и сумка. Татуированные пальцы долгое время не решаются зажать дверной звонок, побеспокоить. Кира топчется на месте, обдумывая ещё некоторое время правильность своего решения. Стоит ли? Её единственное спасение и без того жило в тесноте, так тут ещё и Медведева со своими проблемами. Однако подушечки пальцев не успевают коснуться истрёпанного временем звонка, ведь дверь квартиры открывается раньше. Небольшого роста девушка, что стоит в забавной пижаме с тигрятами и причёской в виде домашнего пучка, смотрит на блондинку со взглядом осуждающим. Сёмина не выглядит злой или раздражённой, лишь за подругу искренне волнуется, ведь Кира просто так никогда не появлялась на пороге её квартиры. — И долго ты собиралась стоять тут? — спрашивает да от яблока кусочек откусывает, ожидая объяснений подруги. Отходит в сторону, пропуская девушку в квартиру да дверь за ней сразу же закрывает, чтобы не пропускать холод в теплое помещение. Смотрит на то, как Медведева неловко в пол глядит и губы поджимает, играясь с пирсингом. — Ты же знаешь, я… Ну, не хочу беспокоить твою родню, но, — начинает было кареглазая, неловко потирая затылок. — Кир, что случилось? — уже сильнее беспокоится Анастасия, пока из кухни слышится голос её матери. — Я весь день искала, но… мне некуда пойти, — говорит как на одном дыхании да взгляд отводит, потому что неловко. Неловко беспокоить их. Неловко просить о помощи, потому что Кире вообще-то не шестнадцать. Со своими проблемами она ведь должна справляться сама, а не искать спасения в семье подруги. Чувствует, как карие глаза Сёминой её прожигают пару секунд, прежде чем из рук Медведевой вырывают сумку. Совершенно ничего не говоря, Настя закусывает яблоко в зубах и обеими руками тащит чужую сумку в комнату в конце коридора. Понимая, что пути назад уже нет, Кира начинает снимать с себя верхнюю одежду. Уже слышит женские голоса с кухни и будто бы вся в размерах уменьшается. Самое страшное ещё впереди. — Ты хоть ела сегодня нормально? Пойдём, мама как раз свежий борщ сварила, — произносит шатенка, возвращаясь из комнаты уже без сумки. — Настенька, кто там? — звучит обеспокоенный голос женщины, пока Сёмина ведет блондинку на кухню чуть ли не за ручку. — Это Кира, мам, — произносит невозмутимо да подругу усаживает за стол, пока та чувствует определённую неловкость. — Угостишь её своим фирменным борщом? Я клянусь тебе, Кир, вкуснее ты никогда не ела. — Верю, — кивает неловко Медведева, чувствуя на себе две пары глаз недовольных. — А что так поздно-то, Кирочка? Случилось что? — спрашивает обеспокоенно старушка, краем глаза наблюдая, как внучка наливает в миску суп и на стол ставит. — Руки мыть и ужинать, — начинает командовать Сёма, что кажется для блондинки уже совершенной нормой. — Насть, поговорим? — спрашивает с определённым давлением Сёмина старшая, Настя кивает. — Кира, чтобы всё съела! — строго произносит шатенка, прежде чем уйти с двумя старшими женщинами с кухни. Дверь зала хлопает и они втроём остаются один на один. Настя понимает, что сейчас свои решения будет отстаивать чуть ли не на кулаках, но выгонять Киру никуда не собирается. Друзей в беде не бросают. Она почти сразу в стойку встаёт, готовая отбиваться от чужих слов. — Что она здесь забыла? На дворе десятый час, а ты её приводишь на кухню и кормишь моим борщом! — начинает первой возмущаться мать девушки, на что Сёма лишь спокойно кивает. — У Киры временные трудности с квартирой, и поэтому она поживет здесь. Вас она стеснять не будет, спать мы будем в моей комнате, на продукты и коммуналку она будет скидываться, — произносит уверенно Анастасия, на что усмехается уже старушка рядом. — Как ты все решила. А нас ты не подумала спросить? — возмущённо произносит бабушка, на что шатенка лишь глаза закатывает. — Не нравится мне это твоё общение с ней! Ты знаешь это, — звучит со стороны родительницы. — Как же хорошо, что мне уже двадцать четыре года и мне не нужно ваше разрешение на то, чтобы поиграть с девочкой в песочнице, — иронизирует девушка, прежде чем поднять руки, останавливая любые возражения. — Это папина квартира. Я имею право здесь жить так же, как и вы. И имею право приводить сюда кого хочу, как и вы. Считайте, что Кира просто у меня в гостях, ясно? Взглядом пройдясь по женщинам старше, что смотрят на Настю с жутким осуждением, она кивает самой себе. Понимает, что ясно, а потому лишь молча выходит из зала, направляясь к подруге. — Это всё твоё воспитание! — причитает старушка на дочь. — Ты её распустила! Настя останавливается в дверном проходе из коридора на кухню и опирается о косяк. Нежная улыбка касается её губ, когда она видит с каким неподдельным аппетитом Медведева поедает борщ. Чуть ли не давится, будто бы боясь, что кто-нибудь сейчас у неё отберёт тарелку. — Не торопись, иначе скоро ложку проглотишь, — тихо проговаривает Сёмина и усаживается рядом с Кирой. — Они против, чтобы я здесь находилась, — констатирует факт блондинка, прежде чем тарелку в руки взять, уже допивая остатки супа с дна. — Эта квартира досталась мне и маме в равных правах. Поэтому я имею право на то, чтобы позволить тебе здесь пожить. Тем более в своей комнате, — проговаривает шатенка, пожимая плечами. Молча забирает у Киры тарелку, даже не слушая возражений, мол она помоет её сама. Насте не трудно, тем более, что так будет быстрее. Она с посудой расправляется и убирает ту, прежде чем обернуться с улыбкой. Рукой ведёт в сторону коридора, предлагая как можно скорее покинуть вражескую территорию и спастись в укрытии. Квартира Сёминых выглядела как что-то, столь ярко напоминающее прошлое. Не молодая хрущёвка с запахом старых книг и винтажной мебели. Потёртая жизнью ванная, что своими размерами едва могла позволить себе хотя бы двух человек. Освещение, что, как казалось, женщины в этом доме поддерживали специально, в более тёплых оттенках. Ну и комнаты. Комната Насти была не особо большой, но весьма уютной. Она так же, как и остальная квартира, подпитывала русские реали старой жизни. Даже ковёр на стене имелся, что, в случае чего, с огромным удовольствием накрыл бы девочек своим теплом при падении. Старая, но ни в коем случае не аварийная мебель, что выглядит потёртой, но от этого лишь завораживает. Множество книг по медицине заваливают всю поверхность столов, шкафов и даже кровати. Стены, что украшены самой девушкой гирляндами, подсвечиваются разноцветными красками. Рядом же висят фотографии. В основном это они втроем. Влад, Кира и Сёма, что на большинстве снимков ещё молодые студенты. Сколько же воспоминаний их троих связывает. Из раздумий и рассматривания комнаты Киру выводит протяжное недовольное мяуканье. Она прекрасно знает этот звук и лишь с улыбкой оборачивается на его источник. Из-под завалов книг на кровати, кое-как, возмущённо вылезает кот, что сводил с ума каждого, кто его видел. Пушистый, покрытый белоснежной шёрсткой и коричневыми узорами. Он очаровывал всех своими прекрасными щёчками и огромными голубыми глазами, заставлял улыбаться каждого. — Кружок! Давно не виделись, бандит! — воодушевлённо произносит блондинка и руки вытягивает, позволяя животному её обнюхать и узнать. — Всё у вас настолько плохо, что теперь книги вместо одеяла, да? Протяжное мяуканье и Анастасия, что фыркает на слова подруги. А на самом деле с искренней улыбкой наблюдает за тем, как Медведева возится с её котенком. Кружка они же и нашли вместе, возвращаясь после посиделок у Влада. Подобрали совсем маленького на улице, где малыш тогда весь продрог и был на пороге своей кончины. Они же его выпоили, выходили и сейчас могут лицезреть перед собой наглого и поистине шикарного кота, что совершенно без стеснения знает, что он таков. — Как ты понимаешь, дивана здесь нет, а на полу тебе я спать не позволю, батареи плохо работают. Будем ютиться на моей, — произносит Настя, начиная разбирать кровать от бесконечных книг, что таскала из кабинета отца. — В тесноте, да не в обиде, но если почувствуешь, что кто-то ночью пинается, то знай, это эта пушистая задница! В ответ на абсолютно наглые обвинения, Кружок лишь возмущённо протягивает что-то своё на кошачьем, прежде чем вильнуть гордо хвостом и удалиться в сторону стола, дабы продолжить свои похождения уже там. — Всё нормально. Спасибо, Насть, ты действительно очень меня выручаешь, — произносит Медведева, чувствуя определённую неловкость. — Я постараюсь в ближайшее время найти квартиру и… — Оставайся столько, сколько нужно. Вместе веселее, — усмехается шатенка и из шкафа вытягивает ещё одну подушку. — Давай в душ и будем ложиться. Завтра на работу рано. Был ли у Киры кто-то ближе, чем Сёма и Влад? Сейчас она определённо могла сказать, что нет. Девушка подходит к подруге со спины и руками осторожно тонкое тело обхватывает, прижимая к себе. Никакой пошлости, никакого подтекста, лишь искрення благодарность и любовь, как человека к человеку.

***

Ткань нижнего белья стремительно скользит по тонким ногам девушки, спеша вернуться на своё законное место на бёдрах. В мыслях, как и в белоснежных волосах на голове, полный бардак. Стараясь вести себя как можно тише, Гаджиева с кровати скрипучей поднимается. Глаза жмурит и оборачивается, глядя на спящую блондинку на кровати. Первые шаги в сторону выхода и громкий удар ноги о пустую бутылку водки на полу. Мишель шипит недовольно, приподнимая ногу и потирая ушибленное место. Слышит, как за спиной с чужих губ слетает вздох и понимает, что уйти тихо уже не выйдет. Молча лишь к креслу подходит, подхватывая свою одежду. — Снова сбегаешь?.. — хриплый голос звучит излишне громко в тишине комнаты. — Ты каждый раз знаешь, что утром я уйду, — пожимает плечами блондинка, натягивая на тело платье, что претерпело заметную встряску вчера. — Знаю, но надеюсь каждый раз, что этого не произойдёт, — слетает с губ Крис, что взглядом в очередной раз обводит любимое тело. — Не нужно строить надежд, — холодно пожимает плечами кареглазая, в зеркало заглядывая. — Мы всё решили ещё в тот момент, когда я ушла впервые. — Но ты каждый раз приходя ко мне с бутылкой водки ты даёшь мне надежду, — грустная усмешка со стороны Захаровой и полное отсутствие принятия всего этого. Оборачиваясь, Мишель на Крис смотрит вновь. В глазах холод, что для девушки напротив столь болезненный. Будто бы не было ничего. Будто не было отношений долгих и сейчас… после всего этого, после расставания, Гаджиева не приходила к ней каждую неделю, просто чтобы заткнуть свои же раны. Ей было совершенно плевать на чувства Крис. Плевать на то, что ей каждый раз больно, не смотря на то, что каждый раз она радуется ей как ребенок. От той Мишель, что помнила блондинка, уже ничего будто бы не осталось. — Тебе ночью звонила Вика, — произносит равнодушно, подхватывая сумку с кресла. — Видимо хотела узнать, когда ты будешь у неё дома. Не прощаясь да и не произнося ничего после, блондинка покидает комнату Захаровой, оставляя после себя лишь лёгкий шлейф духов и пустую бутылку водки на полу… Прости меня за этот холод.

***

Холодный гель неприятно и липко скользит по коже плоского живота. Взгляд направлен прямо в потолок, будто в нём можно найти ответы. Боялась ли Лиза смотреть в экран монитора или ей просто было безразлично? Она не могла дать себе на это ответ. Совершенно не понимала, что чувствовала к этому плоду. Плоду… ребёнку? Набору клеток? Атмосфера напряжения уже не так сильно давила на обеих девушек, несмотря на то, что обе молчали. Мишель уже не пыталась заговорить о ситуации с картой, не желая волновать Лизу вновь. Вчера они достаточно разругались, чтобы заведующую пришлось приводить в сознание. Обе виноваты, но почему-то Гаджиева уже о вине брюнетки думать не могла. Волнение за подругу стало гораздо более ощутимым. Сильным. Возможно, именно поэтому она сейчас проводила время не дома, а находилась в больнице в один из своих немногих выходных. — Всё нормально, никаких отклонений или нарушений не вижу, — произносит спокойно блондинка и подаёт Андрющенко салфетки. — Но это не значит, что можно продолжать изводить свой организм. В лучшем случае могла довести до выкидыша, в худшем разбить себе голову о кафель, если бы Кира тебя не поймала. — Конечно, надо её поблагодарить. Как думаешь, сразу в ноги ей упасть или лучше сначала премию выдать? — иронизирует девушка, спуская рабочую рубашку обратно на живот. — Она испугалась не меньше, Лиз, — произносит тихо Мишель. — Я её не оправдываю, но может попробовать с ней нормально поговорить? Не думаю, что она настолько отбитая. — Я сама разберусь, — продолжает упрямиться брюнетка, уже направляясь к выходу. — Спасибо за УЗИ. — Лиза, мне правда жаль, — успевает произнести гинеколог, прежде чем заведующая полностью уйдет. — Я скучаю. Дверь кабинета закрывается с другой стороны, оставляя блондинку без ответа. Трель телефонного звонка раздражает слух, заставляя Мишель поморщиться. На экране гаджета высвечивается сухое «Кристина» и пальцы уже автоматически сбрасывают очередной звонок. Никакого общения вне этих вечеров.

***

Последняя пятисотенная купюра, что заполняет кошелёк, никак не радует глаз. Мороз совершенно не щадит обнажённые руки, выдавая всё новые болячки на них да мучая уже и без того покрасневший нос и щеки блондинки. Она смотрит некоторое время на свои последние денежные запасы, а после взгляд переводит на супермаркет, что находится недалеко от места работы. Долго обдумывает своё решение, прежде чем всё же в помещение тёплое зайти, спасаясь от столь грубой Московской зимы. Будь это обычный её поход в магазин, Кира бы обязательно направилась в сторону отдела с едой быстрого приготовления. Экономное потребление пищи было всегда её уделом. Однако сейчас Медведева не просто решила зайти в магазин за лапшой. Она несмелые шаги делает в сторону отдела с фруктами и рассматривает всё с потерянностью некой. Продуктов много, но что именно нужно купить ей? Однако за бедой незнания присоединяется и беда отсутствия нормального количества денег. Решив, что в любом случае она так или иначе в чем-то опростоволосится, блондинка берёт пакеты и набирает несколько видов фруктов, высчитывая в голове стоимость. Яблоки, апельсины и виноград. То, что было бы неплохим набором витаминов для беременной женщины, так? Следом, за фруктовым отделом, Кира уверенно направляется в отдел сладкого. Сама не особо приверженка любителей сахара, но знала почти от всех в отделении, что заведующая их сладкоежка ещё та. Зачем же она это всё делала? Если бы девушка сама понимала. В тот день, поймав на руках тонкое тело, кое стремительно покидало сознание, Кира отчетливо ощутила вину. Не знала про ссору двух близких подруг, не представляла даже, что одна из лучших гинекологов больницы сама же нарушает рекомендации врачей. Ощутила именно свою вину в том, что та была в таком состоянии. Настолько ли блондинке совестно, чтобы уйти из больницы? Нет. Но всё же, ей хотелось хотя бы немного сгладить углы. Хотя бы чуть-чуть привести это всё, если не в нейтралитет, то в меньшую ненависть. Просто выкупить себе место в этом отделении, пусть даже и не под солнцем. На кассе, отдавая последнюю купюру с деньгами, чем полностью опустошает свой кошелёк, Кира забирает фрукты и плитку шоколада. Всё в рюкзак свой прячет, прежде чем вновь вернуться в объятия вездесущего мороза, что начал покорять город. Снег везде. На улице, на деревьях, что одинокие и холодные стоят возле троп парка. Снег и на шапке Киры, в её капюшоне, в кроссовках осенних. Как можно скорее пытаясь добраться до больницы, молодая ординатор чуть ли не подскальзывается у проходящих мимо медсестер. Кидает на них взгляд раздражённый и лишь радуется, что не упала на спину. Тогда бы её утренние траты канули в лету. Оказавшись в тепле и суматохе больницы, Медведева наконец вдыхает полной грудью. Идёт в сторону раздевалок уже на автомате, пытаясь хотя бы немного отряхнуться от назойливого снега в волосах. Сама же надеется в глубине души, что успеет поймать заведующую до начала дежурства. Хотелось действительно извиниться, ведь, возможно, она немного переборщила. Переборщила, когда сжала излишне хрупкую руку, оставляя гематомы, но никак не переборщила в манипуляции. Об этом блондинка не жалела. Переодевшись, Кира свой рюкзак подхватывает, направляясь в ординаторскую. На время смотрит, зная, что заведующая уже точно в больнице, но вот где. Хотя, видимо удача сегодня на стороне Киры Андреевны, потому что брюнетку она застает сразу же в первом предполагаемом месте. С освещением лишь от ночника, девушка заполняет какую-то документацию. Выглядит весьма сонной и уставшей до ужаса. Кира бы сказала — заёбанной. В помещении больше никого не нет, а оттого ординатор решается сначала прокашляться, оповестив о своём нахождении здесь. Не хотелось пугать. Лиза вздрагивает и голову поднимает, глядя на девушку перед ней. Смотрит устало, не выражая эмоций. Возвращает своё внимание на документы, не произнося ни слова. — Доброго утра, Елизавета Андреевна, — начинает было Кира да рюкзак судорожно открывает свой, медленно подходя ближе. — Мне кажется, мы с вами изначально не с того начали. Ну, типо, я наверное не должна была так резко… Короче, мне нужна эта ординатура. И я очень не хочу её потерять, поэтому поступила не подумав. Отложив ручку с громким стуком, Андрющенко складывает руки на груди. Взгляд поднимает всё же на блондинку вновь и смотрит на неё с ожиданием того, что она скажет ещё. — Вы вчера себя плохо чувствовали и… я это видела и даже ощутила, — продолжает блондинка, хотя подобные речи для неё очень несвойственны. Татуированные руки из рюкзака выуживают пакет с фруктами и плитку шоколада, выкладывая на стол перед брюнеткой. — Я знаю, вернее, услышала, что Мишель Алиевна категорически запретила вам кофе, а этим заменить его не удастся, но… это же типо полезно для вас… в вашем положении. А шоколадка просто как бонус. На лице уставшем бровь выгибается. Лиза взглядом прожигает буквально эти дары на столе, пытаясь понять, как она к этому относится. Хватит ли шоколадки и парочки апельсинов, чтобы забыть, что сделала эта девчонка? Нет, конечно. Однако тонкая рука тянется к фиолетовой обёртке шоколадки, притягивая к себе. Открывает её со знанием дела, прежде чем отломить кусочек, закидывая в рот. — Это не значит, что мы теперь подружки, если ты один раз извинилась за своё отвратительное поведение витаминками и шоколадкой, — произносит без каких-либо эмоций заведующая, возвращая внимание глаз к бумажкам. — Я хочу от тебя видеть те же результаты, что вижу от Владислава и Анастасии. Хоть тысячу раз ты мою карту прошерсти, но я не буду тебя держать в отделении, зная, что для тебя это всё забава. На отделении нашем лежат не манекены, а две и более реальные жизни в одном случае. — Я вас услышала, — смиренно произносит Медведева, выдыхая тяжело. — Мой вопрос в первый ваш день, — произносит Андрющенко и вновь смотрит на ординатора. — Ты единственная не ответила. Карие глаза Киры теперь прожигают чужое тело. Она напряжение сдерживает, ведь ей давят на больное. Чувствует как скулы сводит, а мысли то и дело возвращаются к одной и той же картине. К одному и тому же чёртовому воспоминанию. — А если я не готова ответить на этот вопрос? — спрашивает в ответ, чувствуя, что ещё немного и заведующая просмотрит в ней абсолютно реальную дыру. — Тогда не смею задерживать и желаю удачного дежурства сегодня, — пожимает плечами Елизавета, поднимаясь с места. Принимает все принесенные ей дары, совершенно не стесняясь, и ординаторскую покидает медленно, позволяя блондинке придержать ей дверь. Для неё это так просто. Просто оставить блондинку с ворохом воспоминаний, что будут её сводить с ума ещё долгое время. Имел ли этот разговор хотя бы какую-то пользу?

***

— Я не могу! — почти в захлёб рыдает девушка, пока Сёмина пытается подобрать хотя бы что-то из бесконечных потоков мыслей в своей голове. — Зря я всё это затеяла! Нужно было слушать врачей, а я теперь как дура… Как успокоить именно эту беременную девушка шатенка не знала. Ей уже было назначено кесарево сечение на этой неделе, всё же было так хорошо. Однако, видимо, чем ближе был день икс, тем чужое волнение повышалось. «Хрустальная» пациентка, что являлась одним из непростых случаев в карьере Андрющенко, сейчас плакала навзрыд, буквально потухая на глазах. Настя заходила к ней каждый обход и каждый раз поражалась тому, насколько это яркая и тянущаяся к жизни девушка, а сейчас… — Наталья, а что это у нас тут за волнения? — произносит почти сразу же Лиза, чуть ли не врываясь в палату к пациентке. — Что случилось? Чего вы боитесь? — А вдруг… вдруг малыш тоже хрустальный? Вы же… он же переломается весь ещё у вас на руках! Это я всё виновата, — пуще прежнего плачет девушка, чем заставляет брюнетку в очередной раз вздохнуть сопереживающе. — Послушайте, — произносит тихо Лиза, вкладывая руку пациентки в собственную, — мы с вами это уже обсуждали и не раз. Сейчас мы с этим ничего не сделаем уже. Беременность протекала без осложнений. Когда я брала вас к себе, то никаких патологий со стороны ребенка найдено не было. Мы не можем знать сейчас, унаследовал ли ваш малыш несовершенный остеогенез или нет. Шансы пятьдесят на пятьдесят. Но в любом случае обратного пути нет. Вы столько всего прошли, чтобы сейчас опускать руки? — Я не могу уже… каждую ночь, с каждым днём всё страшнее и страшнее, — всхлипывает беременная, но постепенно успокаивается от слов Елизаветы Андреевны. — Давайте так. Я сейчас отойду, посоветуюсь с ещё некоторыми врачами и после вернусь к вам, и мы решим, что сделать, чтобы стало спокойнее, да? — вкрадчиво говорит заведующая, на что рыжеволосая пациентка лишь кивает. За всей этой картиной Сёма и Влад смотрят чуть ли не с открытыми ртами. Понимают, что на данном этапе их опыта, они бы в жизни не смогли подобрать так грамотно слова для успокоения пациентки. Настя же, глядя на наставницу, кажется, восхищаться начинает всё больше. Тому, за какие случаи она будто бы не боится браться. Как разговаривает и подход находит к каждой пациентке. Восхищается Елизаветой Андреевной Андрющенко, видит в ней своего кумира. — Оба в ординаторскую, я буду там через минут двадцать, — произносит строго брюнетка, мимо молодняка проходя. «Хрустальная» девочка была для Лизы своего рода вызовом в это время. Взяться за тот случай, где все отправляли девочку на аборт. Не то что бы Андрющенко не сделала бы так же, будь у неё возможность, да только вот девочка эта приехала к ней уже на седьмом месяце. Всех проигнорировала, но поверила, что именно Елизавета станет её спасителем. Случай этот она не имела права не согласовать с главным врачом. Тогда её отговаривали все, говорили что нужно сразу отправлять девушку на родоразрешение, но… если есть возможность доносить и родить здорового малыша, то почему не попробывать? Предупредить о всех рисках и дать девочке шанс? — Лаура Альбертовна, можно? — стучится в кабинет к главному врачу брюнетка и заглядывает. — Да, Елизавета, заходите, — с привычным спокойствием отвечает начальница, рукой направляя куда-то в сторону кресла. — Хотела бы с вами посоветоваться по поводу… — в горле встает комок, ведь она уже знает что услышит в первую очередь. Продолжает, прокашлившись, — по поводу «хрустальной» девочки. — По поводу той девочки, за случай которой я просила вас не браться и отправить её на родоразрешение ещё два месяца назад? — спрашивает с иронией шатенка и взгляд поднимает на заведующую гинекологией. — Да, про неё. Все это время я удачно вела её беременность и кесарево сечение назначено уже на эту пятницу, но… — пытается будто бы оправдаться Андрющенко, закусывая губу. — Я хочу провести сегодня операцию. Эти два дня уже ничего не сделают, но мы будем уверены в отсутствии осложнений на фоне её психоэмоционального состояния и физического. Она уже практически не встаёт, дабы избежать любые травмы, но всё же… — Вы хотите перестраховаться, — подытоживает Лукина и видит кивок со стороны врача. — Делайте, если считаете так нужным, Елизавета. — Спасибо, — кивает девушка и почти сразу же кабинет чужой покидает. Получив одобрения главного врача, Андрющенко уносится в ординаторскую. Понимает, что ей нужно максимально собраться. Собрать себя в первую очередь, учитывая, что последние дни её полностью вымотали. Она знала, что согласие от пациентки точно получит, поэтому сейчас сразу приступала к подготовке. — Мы сегодня её кесарим, — произносит Лиза, заходя в помещение. Сначала видит ожидающих её Сёмину и Левского, а уже после замечает и не ушедшую ещё Мишель и Медведеву рядом с ней. Компания прекрасная, ничего не сказать. Взглядом скользит по списку дежурств, пытаясь понять, кого можно было бы утащить на данный случай. Важный опыт для их больницы. Об этом потом будут говорить, как об очередном случае, который они вытянули. Либо всё выйдет и это будет ещё одна победа в копилке Лизы, либо же… по другому не выйдет. — Я могу тебе ассистировать, — произносит Мишель, глядя на подругу. — Нет, не можешь, — мотает головой брюнетка и медленно разворачивается, задумчиво рассматривая ординаторов. — Я думала, что утром мы всё выяснили, — не понимает Гаджиева, на что заведующая кивает, даже на блондинку не глядя. Резко лишь её запястье хватает, чувствуя тремор. — Ты вчера вечером пила. Я не подпущу тебя к пациентке. Едь домой отсыпаться, — серьёзно произносит гинеколог и останавливает свой взор на шатенке. — Мне проассистирует Анастасия. Надо же переходить к практике. Карие глаза Сёминой округляются стремительно, и она с шоком смотрит на заведующую. Хочется буквально кричать от своего счастья, от того, как ей повезло, но внешне девушка лишь кивает, держа себя в руках. — Спасибо, Елизавета Андреевна! — произносит Настя и пытается яркую улыбку сдержать, что до ушей всё равно светиться начинает. Со стороны Гаджиевой слышится лишь тяжёлый вздох, но она кивает. Понимает, что Лиза сейчас права, и принимает эту ситуацию. Действительно поднимается и молча покидает ординаторскую. На удивление, даже не хлопает дверью. — Как вы не побоялись взять эту пациентку, когда… — пытается задать вопрос Медведева, проявляя свой интерес. — Когда поняла, что эта пациентка динамит, а внутри неё зажигалка? — усмешка грустная, ведь она повторяет те слова, что сказала ей Лукина два месяца назад. — Потому что все показатели были в норме. Потому что анамнез говорил о том, что болезнь не проявляла себя уже долгие годы. Потому что мне хотелось дать этой девочке надежду, когда я видела, что это возможно. Я ответила на твой вопрос? Слушая внимательно, казалось, впервые за всё это время, Кира кивает. Слышит от Влада вопрос о том, может ли он наблюдать со стороны за проведением операции, на что Андрющенко лишь кивает, взгляд поднимая на Медведеву. Без слов ей разрешает.

***

Тёплая вода ударяет по нежной коже рук, совершенно не жалея. Одни и те же действия перед каждой операцией, но каждый раз разные. Каждый случай разный. Взор каре-зелёных на собственные руки направлен. Дрожат. Лиза пытается сама себя успокоить, привести в чувства. Пытается действительно, но сознание наотрез отказывается с ней сотрудничать. Тишина почти мёртвая в предоперационной давит. Андрющенко приняла уже огромное количество детей, имеет за спиной колоссальный опыт, но сейчас… последнее время будто что-то идёт не так. Её жизнь идёт не так. Всё в один момент изменилось, но нужно жить как раньше. — Это обычное кесарево, Лиза. Ты таких сделала уже сотни, если не тысячи, — произносит тихо брюнетка, себя успокаивая. Ещё один взгляд на собственные руки и уверенная стойкость. Дрожь пропала, а значит они могут начинать. Девушка заходит в операционную, ожидает, когда её оденут. Взгляд бросает в сторону пациентки, глазами улыбается ей в знак поддержки. Эпидуральная анестезия позволяла Наталье оставаться в сознании во время операции, а потому Лиза понимала что должна быть максимально мягка. Этой девочке и без того пришлось наволноваться, чтобы сейчас ещё и Андрющенко выглядела каменной и безразличной. Главным условием пациентки было то, чтобы ребёнка принимала исключительно Елизавета Андреевна. Никаких других врачей и быть не могло рядом для неё. Брюнетка её выбор уважала. Уважала с тех пор, как эта «хрустальная» девочка приехала к ней через всю Россию, дабы услышать надежду на то, что может родить этого ребенка. — Можем начинать, — произносится в тишине операционной, что до этого момента была прерываема лишь тяжёлым дыханием пациентки. Молодняк, всё в том же составе в виде Киры и Влада, стоят отдалённо. Они лишь смотрят внимательно и случай этот запоминают. Да, вроде бы обычное кесарево, но зная путь этой беременности и опасность извлечения ребенка… Это вызывало восхищение в сторону матери малыша и в сторону заведующей, что взялась за этот случай. Особенным этот день был и для Сёминой. В отличии от друзей, она была рядом с наставницей. Имела возможность ассистировать подвести не имела права. Не сейчас уж точно. Карими глазами внимательно следит за отточенными движениями тонких рук Андрющенко. Первый разрез скальпеля по фарфоровой коже и яркая кровь на ней контрастом. Кира, стоя отдалённо, подмечает, что операции с Елизаветой Андреевной действительно значительно отличаются от остальных. Здесь разговаривают только по делу, а о музыке или чём-то подобном даже и подумать нельзя, но… нет всё равно никакого напряжения. Будто каждый знает, что Лиза не может ошибиться. Действительно ли это так, Елизавета Андреевна? Самый ответственный момент, что заставляет Сёмину напрячься. Она руками, абсолютно стойкими в данной ситуации, инструмент держит, пока Лиза медленно начинает извлекать ребенка из утробы. Осторожно, действительно осознавая, что малыш может быть «хрустальным», как и его мать. Однако, уже через мгновения по операционной разносится громкий детский плач, что вызывает улыбки на лицах медперсонала. — Плачет? Почему он плачет? Ему больно? — начинает взволнованно произносить пациентка, на что неосознанно рядом с ней оказывается Левский. — Всё хорошо, наоборот. Раз плачет, значит всё прекрасно, — объясняет, на что благодарность видит в глазах чужих. — У вас замечательный мальчик, — произносит Сёмина и взгляд поднимает, встречаясь на мгновенье с глазами Влада. Несмотря на более расслабленную атмосферу, Лиза же продолжает своё дело с лицом максимально серьёзным. Взгляд поднимает на Анастасию и в самый последний момент передает ей ножницы. Смотрит выжидающе, позволяя перерезать самой пуповину малышу. Несколько мгновений шатенка не понимает, можно ли действительно, но после инструмент из рук чужих забирает. Действует неуверенно будто бы, с замиранием сердца, но справляется с тем, что от неё требуют. Мальчишку забирают почти сразу же да с улыбками, что видны даже через маски медицинские, укладывают осторожно, на пару мгновений на грудь матери. Возвращаясь к оставшейся работе, Лиза занимается последом, пока Влад лишь на счастье мамочки молодой смотрит и чувствует, что он действительно на своём месте. Глаза рыжеволосой наполнены слезами счастья, а на губах улыбка столь яркая, что кажется, словно нет в мире ничего, что освещало бы больше. Левский понимает именно в этот момент, что выбор был сделан правильно. Стоя отдалённо от всего этого, Медведева лезть не смеет. Молча лишь наблюдает за движениями рук Елизаветы Андреевны, всматриваясь в сам ход операции. Сама не понимает, как смотрит не за тем, как та до неприличного аккуратно зашивает роженицу, а как двигаются изящные тонкие пальцы. Как взглядом поднимается выше и замечает испарины пота на чужом лбу, что время от времени промакивает медсестра и то, как чужие ресницы подрагивают при внимательном взгляде на работу. Зачем подмечать эти детали? Кира не могла себе дать ответ на этот вопрос.

***

Тишина давит. Тихо, темно и до безобразия одиноко. Холодный пол нисколько не улучшает ситуацию, но будто бы у Лизы нет сил сейчас встать и дойти до дивана в её кабинете. Всё, что ей остается, это прижиматься спиной к двери и стараться не закрывать глаза. Последние дни не закрывать глаза, лишь бы вновь не видеть и не слышать. Моя девочка! Почему?! Ей же… она же ребёнок совсем! Почему вы её не спасли?! По щекам катятся первые слёзы. Брюнетка голову откидывает назад, ударяясь о дверь, но этой боли уже не чувствует. Чувствует лишь, как дрожат руки вновь, а в груди словно дыра проедается. Как давно ты не убивалась настолько сильно по пациентам, Лиз? От вопроса собственного с губ срываются всхлипы, что через время перетекают в полноценную истерику. Она просто устала.

Спина прижимается к холодной стене ординаторской, пока с губ срывается тяжёлый вздох. Оставшись в помещении полностью одна, будучи на ночном дежурстве, Кира наконец остаётся со своими мыслями. Весь день бегала от них как маленькая девочка, чтобы сейчас начать утопать. Каждый раз, когда карие глаза закрываются, она её вспоминает. Вспоминает и винит себя в случившемся. Я беременна, Кир! И это не исправить! Я не хочу делать аборт, я не буду…

Короткие ногти впиваются в ладони рук, вызывая хотя бы какие-то ощущения физические. Блондинка пытается сама себя вернуть в реальность, но по щекам лишь начинают катиться слёзы, пока внутренности буквально разъедает.