Горизонт событий

Второй день тренировок Джисон решает посвятить развитию своих сильных сторон. Пробовать новое он накрепко зарекается — вчерашнего дня, полного обучения методикам метания сюрикенов, ему хватило. Джисону хочется взяться за то, в чём он чувствует себя более уверенно, ощутить под ногами твёрдость упругих матов тренировочного зала, а не обжигающий холод малознакомого и неприветливого оружия. Когда он проходит мимо секции Момо, девушка касается его беглым взглядом и едва заметно кивает в знак приветствия. В ответ Джисон слегка улыбается и кивает, ни на секунду не останавливаясь. Вина сжимает было в тиски его чувствительное сердце, но почти сразу Джисон замечает подходящих к Момо трибутов (кажется, из третьего или четвёртого дистрикта), и давление в груди утихает. Двигаясь вперёд в потоке разбредающихся между секциями трибутов, он с любопытством оглядывается вокруг. Вчера из-за беспокойства и сосредоточенности на занятиях Джисон едва успел осмотреться в тренировочном зале, но сегодня он не собирается упускать этот шанс. Кто бы ни спроектировал этот зал, он бесспорно сделал это с большой заботой о трибутах. Его построение простое и логичное, поэтому, несмотря на размеры, потеряться в нём попросту невозможно. По правую сторону располагаются тренажёры для тренировки навыков владения всевозможным оружием. Краем глаза Джисон замечает трибутов, занимающихся на стрельбище, и его сердце заходится в беспокойном ритме. Исходящая от них аура напряжённости и концентрации тяжёлая, давящая. Несомненно, эти парни и девушки без колебаний выстрелят в Джисона, если они пересекутся на Арене — так же, как стреляют сейчас по мишеням и манекенам. По левую сторону располагаются секции, где трибутов обучают навыкам выживания. Пара ребят из седьмого дистрикта сосредоточенно вяжет узлы под чутким наблюдением тренера, а девушка из первого, Черён, с удивительным упорством окрашивает свои руки в мрачноватые цвета, напоминающие ветви крепких деревьев. Наконец Джисон находит то, что так долго искал, — огромный экран, на котором в небольших серых квадратах отражаются десятки растений. Услышав об этом тренажёре во время вчерашней лекции главного тренера, Аталы, Джисон едва удержался от того, чтобы не побежать к нему, сломя голову. Напротив растянувшегося во всю стену экрана располагаются две стойки с планшетами, изображение на которых совпадает с тем, что отражается на большом мониторе. Упражнение заключается в том, чтобы из множества растений отобрать только ядовитые — для этого, безусловно, нужно хорошо разбираться в особенностях флоры Панема. Кому как не Джисону, знающему родной лес их двенадцатого дистрикта вдоль и поперёк, оттачивать здесь свои навыки? Рядом с одной из стоек стоит смутно знакомая Джисону девушка. Когда он подходит ближе, та оборачивается, и в его памяти вспыхивает недавнее воспоминание. Смутный запах жареного мяса и лапши, холодный свет и эта неестественно прямая спина. — Джисон, да? — девушка улыбается ему неожиданно приветливо, и её лицо словно разглаживается. — Я Сон Чжи А, из седьмого дистрикта. Ты меня наверняка не знаешь. «Точно, седьмой дистрикт. Это же та девушка, которая вчера сидела за одним столом с Сынмином». — Приятно познакомиться, Чжи А, — вежливо кивает Джисон в знак приветствия, — я тут рядом позанимаюсь. Не буду тебе мешать. Чжи А кидает на него последний взгляд — чуть более продолжительный, чем Джисон посчитал бы комфортным, — а затем вновь отворачивается к своему планшету. Парню ничего не остаётся, кроме как последовать её примеру. Его пальцы легко скользят по непривычно гладкому и безупречно прозрачному экрану. Прикосновение к чему-то столь дорогому — Джисону сложно даже вообразить, на сколько хлебных буханок в его родном дистрикте можно было бы выменять такую вещицу, — заставляет его ощутить привилегированность своего положения. Дома парень нередко проводил вечера за чтением увесистых, душно пахнущих пылью старых атласов, изучая свойства многочисленных растений, и хотя сейчас он занимается чем-то подобным, это ощущается иначе. В тренировочном центре всё ощущается иначе. Упражнение оказывается более сложным, чем он думал — точнее сказать, более хитрым, чем он ожидал. То, что ему попадаются растения, которые он видит впервые в своей жизни, неудивительно — о пустынной эфедре, убийственно прекрасном ландыше и обманчиво неприметном вороньем глазе Джисону рассказывал отец. Но то, как умело аппарат подстраивается под него, раз за разом подсовывая безобидные обманки смертельно опасных растений, почти бесчеловечно. Спустя пару часов непрерывной тренировки Джисон наконец поднимает глаза от планшета. Бросая быстрый взгляд в сторону большого экрана, он видит, что Чжи А тоже умело справляется с, казалось бы, далёким от её обычных занятий заданием. Ей удаётся распределить почти все растения, но с теми, которые до сих пор остаются в общей куче, она явно испытывает сложности. Вся её поза кричит о напряжении — тонкие брови сведены к переносице, а губы крепко сжаты. Девушка явно сердится на себя за то, что оставшееся не даётся ей так легко. Вдруг она резко оборачивается, словно чувствуя на себе чужой взгляд, — быстрее, чем Джисон успевает среагировать. Со стороны это выглядит подозрительно, и парень прекрасно это понимает. Но девушку, кажется, совсем не заботит причина его пристального взгляда — её брови жалостливо изгибаются, а глаза грустнеют. — Оппа…? — начинает она, но тут же осекается. И правда, просить помощи у другого трибута немного наивно — в чьих интересах раздавать советы человеку, от которого может зависеть твоя жизнь? Но Джисон лишь легко улыбается. — Давай посмотрим. Чжи А неверящим взглядом наблюдает за тем, как он в пару шагов преодолевает расстояние между ними и свободными, уверенными движениями увеличивает изображения оставшихся растений. — Это дурман — очень страшная штука, — Джисон указывает на небольшие трубчатые цветы, — ядовитый от и до — и листья, и стебель, и плоды. Цветы красивые, но не обманывайся — галлюцинации вызывает сильнейшие. А это — обыкновенная юкка, совершенно безопасная. Даже если съешь её, ничего не будет. Хотя с чего бы тебе её есть, на ней ведь даже плодов нет… кто вообще составлял этот список? Джисон улыбается — привычно, широко и приветливо — и бросает на девушку мимолётный взгляд. Та улыбается ему в ответ — сдержанно и быстро, почти незаметно, — но в душе парня от её короткой улыбки расползается теплота. Если даже в таком страшном месте люди могут улыбаться друг другу, возможно, всё не так уж и плохо? Вдруг он замечает, как за его плечом вырастает чужая широкоплечая фигура — тень падает на матовый пол тренировочного зала. Лицо Чжи А вновь становится непроницаемым. Она бросает короткий взгляд на человека, стоящего за спиной Джисона, и без единого звука уходит в сторону секции с ловушками. Джисон мысленно вздыхает. Ему не нужно даже поворачиваться, чтобы понять, причиной чьего холодного взгляда стал уход Чжи А. — Тебе не стоит с ней общаться, — звучит скорее не угрозой, а предостережением от человека, который знает больше, чем говорит. Джисон поворачивается к Минхо лицом, и его тут же пронзает чужой льдистый взгляд. На дне глаз безмолвно плещется: «пойми меня без слов, просто сделай так, как я говорю, не спрашивая ни о чём». Но Джисон не может бесконечно отталкивать от себя людей. Даже если этого хочет его союзник. — Почему? — у Джисона перед глазами — искренняя улыбка Чжи А и холодный взгляд Минхо. Он хочет верить Ли, но сомнения медленно закрадываются в его сердце. — Не могу сказать наверняка, — Минхо хмурится, и Джисон порывисто вздыхает, — но у меня странное предчувствие. — И всё? — Джисон изгибает бровь. — Минхо, я понимаю твой скептицизм, но не могу отталкивать от себя всех и каждого из-за твоего «предчувствия». Она буквально ребёнок. — Здесь все дети, Джисон. Однако из года в год в живых остаётся только один человек. — Я пытаюсь сказать, — Джисон прерывает его коротким взмахом руки. В его голосе слышится усталость: — что я уважаю твоё личное пространство. И прошу в ответ уважать моё. Ты с подозрением относишься ко всем и каждому… —… а ты веришь всем подряд, — Минхо складывает руки на груди. — У неё нет заточенных клыков или кинжалов, спрятанных за поясом. Она показалась мне талантливой девочкой, и я подумал, что мы можем стать… ну, не знаю, союзниками? Минхо хмурится. — Ты же знаешь, что я не завожу союзников. Джисон пожимает плечами, и его взгляд становится виноватым. В глазах Минхо проскальзывает нечто похожее на разочарование, и Джисон ощущает, как стена, которую он кирпичик за кирпичиком разбирал последнюю неделю, вновь вырастает между ними непреодолимой преградой. — Возможно, это хотел бы сделать я. Он хочет сказать Минхо, что это ничего не меняет между ними. Что он хочет продолжить эти странные, отказывающиеся помещаться в привычные категории отношения между ними. Что он просто пытается быть дружелюбным и заиметь людей на своей стороне — первое Минхо вряд ли бы понял, но, возможно, второе принять всё же смог. Но Ли делает то, что, в конце концов, делает лучше всего — наглухо захлопывает двери в свою душу и растворяется в толпе остальных трибутов быстрее, чем Джисон успевает что-либо сказать. / Ужин проходит в гнетущей тишине, тяжёлой настолько, что еда предательски отказывается скатываться вниз по пищеводу, застревая липким комком в горле. Джисон не чувствует вкуса индейки и густого картофельного пюре, лежащего перед ним на тарелке, он просто не может опознать их, потому что все его мысли заняты человеком, сидящим напротив. Минхо не выглядит по-особенному хмурым — на нём лежит привычная тень холодной тяжести, не более того. Однако тот факт, что он за весь ужин не поднимает взгляда от тарелки, намекает на то, как сильно он хочет скорейшим образом избавиться от необходимости находиться рядом с Джисоном. Вскоре эту мрачную тишину прерывает голос Чана — чуть более бодрый, чтобы считаться исключительно спокойным: — Джисон, у меня для тебя отличные новости, — Хан поднимает удивлённые глаза на ментора, — тобой очень заинтересовался один из спонсоров. Уж не знаю, что ты сделал на сегодняшней тренировке, но тебе удалось её привлечь. Она не из тех, кто обычно приглашает трибутов на личный разговор. Я договорился о том, чтобы вы встретились около семи в одной из гостевых комнат — тебе нужно будет прийти чуть заранее, чтобы метрдотель смог тебя соориентировать. Справишься сам? Джисон сглатывает. Волнение предательски сжимает сердце в крепкие тиски. — Разве спонсоры могут вызывать нас один-на-один? — это первый раз за весь вечер, когда они слышат голос Минхо. Тот звучит слегка хрипло, и Джисону вдруг становится интересно, говорил ли он ещё с кем-то после того момента в тренировочном зале. Есть ли здесь ещё кто-то, с кем Минхо может говорить так же свободно, как с ним? — Это не способствует уравниванию шансов между трибутами. — Это не вопрос этики, Минхо. Спонсоры в Голодных играх имеют для вас огромное значение, и если появляется шанс заполучить постоянного, им нужно пользоваться. — Всё в порядке, — Джисон мягко улыбается. Минхо переводит на него свой взгляд — он наконец-то на него смотрит, — но в нём отражаются не те эмоции, которые Хан ожидает увидеть. За привычным холодом и твёрдостью скрывается что-то горькое, то, что заставляет его кожу полыхать. Джисон повторяет вновь, но уже тише: — всё в порядке, я пойду. Губы Минхо дёргаются, словно он хочет что-то сказать, но удерживает слова внутри себя. Его глаза снова стекленеют и опускаются в полупустую тарелку. Чан переводит взгляд с Минхо на Джисона, надеясь получить от последнего хотя бы какие-нибудь ответы, но тот безмолвно переводит глаза на настенные часы. Полседьмого, у него осталось не так много времени. Пока он спускается вниз на лифте, явно слишком большом для одного человека, то мысленно вспоминает слова, которые Чан сказал ему перед выходом. Госпожа Хван — лучше называть её именно так. Думаю, это единственное, что я могу сказать о ней наверняка — во всём Капитолии не найдётся человека, который смог бы с уверенностью сказать, что хорошо её знает. Очень скрытная личность, мне сложно даже предположить, в чём состоят её мотивы. С другой стороны, отсутствие слухов само по себе неплохо — если бы она сделала что-то достойное осуждения, эта новость мимолётно разлетелась бы по Панему. Кто знает, может быть, ты просто напомнил ей сына, по которому она сильно соскучилась? Это был бы неплохой расклад для тебя, Джисон. Или, во всяком случае, он старается думать об этом. На деле же, Джисон изо всех сил пытается игнорировать то, что Чан сказал ему прямо перед тем, как он дёрнул на себя входную дверь. Шёпотом, словно самый страшный секрет. И ещё кое-что. Мне нужно будет поговорить с Минхо об одном серьёзном деле, поэтому я бы хотел попросить тебя сегодня оставить его в покое. Что бы там не произошло между вами, этому лучше подождать. — Хан-Джи-сон, — старательно проговаривает парень стоящему у стойки метрдотелю — медленно, но верно начинающему седеть мужчине лет пятидесяти в выглаженном костюме и небольших очках, чудом держащихся на переносице. Тот внимательно изучает толстую книжечку, сверху донизу исчерченную ровным подчерком, пока не находит имя Джисона в одной из них. Метрдотель бросает на парня спокойный, почти безучастный взгляд и протягивает ему свою ладонь, обтянутую гладкой кожей перчатки. — Идёмте за мной, я вас провожу. Джисон неуверенно протягивает ему свою, и пальцы мужчины тут же обхватывают его запястье — крепко, но не давяще. Привычно, словно он делает это постоянно. «Но зачем? Я же никуда не убегу». Они двигаются по коридору — большому, с высокими полотками, претенциозно роскошному и сильно отличающемуся от того, что Джисон привык видеть на других этажах. На дверях, за которыми явно кроются гостевые комнаты и мимо которых они уверенно шагают, нет ни единого обозначения — все они одинаковы, как на подбор. Поначалу Джисон пытается считать, но вскоре сбивается со счёта. Теперь он понимает, зачем здесь нужен метрдотель. Внезапно, когда они проходят мимо очередной железной двери, та с шумным скрипом распахивается. Мужчина останавливается, оборачиваясь на открывающуюся дверь, и Джисон, как послушная собачка на верёвочке, замирает вместе с ним. Из дверного прохода показывается знакомое лицо — острые черты лица, мелкие веснушки у носа и короткий острый клык, выглядывающий из-под верхней губы. Однако когда Джисон оглядывает парня с ног до головы, кровь в его жилах застывает. Это Феликс, несомненно он, но такой, каким Хан никогда его не видел. Каким он хотел бы никогда его не видеть. — Я хочу уйти, — его кожа неестественно бледная, губы дрожат, а расширенные глаза переводят полный ужаса взгляд с мужчины на Джисона. Когда под строгим взглядом метрдотеля Феликс делает шаг за дверь, Хан замечает, что тот придерживает ладонью спадающие с бёдер тренировочные штаны. Он боится даже подумать о том, что происходило за этой дверью всё это время, но даже от вида такого Феликса ему становится дурно. — Прошу, проводите меня обратно. Метрдотель, не отпуская Джисона, делает несколько шагов навстречу Феликсу. Рядом с мужчиной тот кажется ребёнком, слабым и беззащитным — его образ на телевизионном экране разительно отличается от того, что Ли представляет собой сейчас. В голове вдруг всплывает фраза, сказанная Феликсом перед Церемонией: «моё тело итак уже стало всеобщим достоянием». Джисона передёргивает от этой ужасной иронии. — Ваше время ещё не закончилось, я приду за вами через час, — в голосе мужчины звенит сталь. Ни одна мышца в его лице не дёргается, когда он уверенно толкает железную дверь. Лицо Феликса искажается в леденящей душу гримасе, и он бросает последний взгляд на Джисона, прежде чем дверь закрывается окончательно. Мужчина, как ни в чём не бывало, продолжает свой путь дальше по коридору, утягивая за собой Джисона. Тот от ужаса почти перестаёт дышать. Перед его глазами по-прежнему стоят изогнутые в немой мольбе тонкие брови, разлившиеся в чужих глазах алым капилляры и тонкие пальцы, которыми Ли придерживал дверь. На мгновение Джисон хочет упереться пятками в каменный пол, резко дёрнуть рукой, чтобы мужчина наконец отпустил его, и вернуться за Феликсом. Забрать его из этого жуткого места, несмотря ни на что. Но Джисон слишком хорошо знает, что у него нет права делать это и метрдотель ни за что не откроет дверь, чтобы выпустить трибута. У них обоих связаны руки — хоть и по разным причинам, но они оба ничего не могут сделать. В одно мгновение до него доходит, зачем их удерживают на пути к нужной комнате. Пока Джисон на свободе, он может убежать, но стоит ему зайти в комнату, как его жизнь оказывается во власти спонсора. «Надеюсь, Чан был прав, и та женщина пригласила меня лишь потому, что я напомнил ей её сына». Джисон продолжает свой путь, следуя за мужчиной шаг в шаг и не имея возможности противиться своей судьбе. Думает ли он о чём-то? Пытается предугадать? Кажется, он надеется на чудо, но кроме этой мысли Джисон толком не может осознать ни одной. Они бьются о черепную коробку изнутри, словно бильярдные шары, сталкиваясь друг с другом раз за разом, до бесконечности, продолжая эту тошнотворную карусель. Образ Феликса — худощавого, слабого, бледного, как сама смерть, — отпечатывается на обратной стороне век и, как Джисону думается, не собирается пропадать в ближайшее время. — Мы пришли, — голос метродотеля разрывает вереницу беспорядочных мыслей в его голове. Они останавливаются перед очередной непримечательной дверью, и сердце Джисона пропускает удар. — У вас есть один час. Спонсор уже ждёт вас, проходите. Железная дверь распахивается перед его лицом, открывая вид на полутёмный коридор — разглядеть отсюда, что творится внутри, не представляется возможным. Джисон чувствует, как хватка чужой руки ослабевает, и чуть встряхивает ладонь, пытаясь избавиться от липкого ощущения касания протёртой кожи перчаток. — Спасибо, — он легко кивает, слабо понимая, метрдотелю или самому себе, и делает шаг внутрь. Что бы не ждало его внутри, нужно быть начеку и готовым ко всему. Даже самому худшему. Ты попал на Голодные Игры, что может быть ещё хуже? Он делает несколько шагов вперёд, навстречу источнику света, и слышит, как железная дверь за его спиной закрывается с глухим хлопком. Его час начался, пути назад нет. Вскоре полутёмный коридор резко сворачивает направо, открывая неожиданно маленькую, странно контрастирующую с уже почти привычными размахами Капитолия, полупустую комнату. В её середине, на бархатистом ковре, стоит лакированный деревянный стол, чем-то напоминающий Джисону старенький кухонный столик, который ждёт его возвращения далеко отсюда, в родном двенадцатом дистрикте. Вокруг него стоят несколько плетённых кресел, одно из которых уже занято незнакомой женщиной. Когда Джисон делает ещё несколько осторожных шагов ей навстречу, она наконец поднимает на него острый взгляд своих тёмных глаз: — Присаживайся, — она указывает на кресло напротив себя, и Джисон послушно опускается на него. Сложно сказать, сколько на самом деле этой женщине лет — ни для кого не секрет, что жители Капитолия нередко прибегают к косметическим процедурам, чтобы сохранить свою молодость. Несмотря на то, что ей явно больше сорока, её лицо хранит завораживающую свежесть. Лишь несколько морщин на лбу и в уголках рта напоминают отпечатки, которые время оставило на женщине. — Благодарю, — вырывается рефлекторно. Джисон видит, как изгибаются в умилении чужие губы, и быстро отводит глаза. Плетёное кресло оказывается жёстче, чем он ожидал, поэтому, как он ни старается, сесть удобно в нём не получается. — Не люблю прелюдии, — голос женщины звучит твёрдо, но не пугающе строго, а уверенно. Чётко, будто поставлено специально для того, чтобы вселять в окружающих силу. — Не буду отнимать ни твоё, ни моё время и скажу сразу — у меня есть к тебе просьба. Если сможешь мне помочь, в долгу не останусь, а нет — разойдёмся по своим делам. Идёт? — Хорошо, — не успевает Джисон расслабиться, как вновь приходится напрячься. Серьёзность в чужом голосе не даёт ни капли надежды на простой разговор. — Ты разбираешься в растениях, так ведь? — женщина достаёт из небольшой поясной сумочки незнакомый Джисону гаджет. Замечая пристальный взгляд парня, она легко прикрывает его бледной ладонью. — Видела, как ловко ты работал в тренировочном зале. Пойманный с поличным, Джисон отводит взгляд в сторону. — Да, госпожа. Мой отец владеет медицинской лавкой, нам нередко приходится работать с разными травами. Женщина кивает, гордая подтверждением своей теории. — Чудесно! Тогда, возможно, ты и правда сможешь нам помочь, — она кладёт прямоугольный гаджет, напоминающий планшет в тренировочном зале, только гораздо меньшего размера, на стол и делает несколько быстрых движений пальцами. Из небольшого экрана вверх устремляются сотни цветовых лучей разной толщины и размеров. Вместе они образуют в воздухе крохотное, не больше ладони, объёмное изображение смутно знакомого Джисону растения. — Что это? — Моя дочь принесла мне его около недели назад. Она постоянно тащит домой цветы, так что я даже глазом не повела — уже привыкла, поставила их в воду и забыла. А на следующий день она заболела — тошнота, кашель, по всему телу красные пятна. Я и сама проболела пару дней, но гораздо легче и уже выздоровела, а дочка всё лежит. Уж сколько я врачей приводила, все разводят руками. Говорят, продолжать лечение, но я ведь вижу, что она не выздоравливает. А когда я показываю цветок, только руками машут — говорят, что это просто сорняк, ничего такого. Но я в этом очень сильно сомневаюсь — всё началось именно тогда, когда она притащила его в наш дом, — женщина вдыхает и только тогда поднимает на Джисона взгляд своих тёмных глаз. — Посмотри-ка на него внимательно — может быть, узнаешь что это за дрянь. Хан выдыхает и двигается ближе к парящему в воздухе изображению. В голове шелестят густо пахнущими страницами старинные атласы с растениями, которые он читал в детстве вместо сказок. Около минуты он молчаливо рассматривает тонкий стебель, узкие и длинные, словно бархатные листья и обманчиво невинные мелкие белые цветочки, пытаясь найти в своей памяти нечто похожее. Всё это время женщина неотрывно следит за каждым изменением в выражении его лица, поэтому когда Джисон вдруг подпрыгивает и поднимает на неё расширившиеся от удивления глаза, на её лице отпечатывается почти глянцевое удивление. — Вы, случайно, не замечали у неё порезов на ладонях? Любых, даже самых мелких ранок от бумаги или ножниц? — Джисон устремляет полный надежды взгляд на женщину, и та начинает вспоминать так старательно, что её рот чуть приоткрывается, обнажая ровный ряд поблёскивающих белых зубов. — Ранки-ранки… ох, она постоянно грызёт ногти и заусенцы, так что наверняка есть, — её голос звучит почти обвиняюще. — Ты понял, что это такое? Я была права? Джисон устремляет задумчивый взгляд в противоположный взгляд комнаты, размышляя над решением. — Да, скорее всего, вы были правы. И если это так, то вашей дочери угрожает смертельная опасность. Это растение очень ядовито для человека, и, скорее всего, она заразилась ещё в тот момент, когда сорвала его. — Но ей ведь ещё можно помочь? — тревога отражается в её нахмуренных бровях, и женщина склоняется к Джисону, словно тот — её последнее спасение. — Я видел, как отец делает это, лишь однажды, но могу попробовать вспомнить. Мне нужна ручка и бумага, чтобы я мог всё записать. Вы умеете делать примочки? — женщина завороженно мотает головой. — Тогда расскажу. Без этого никак. Джисону кажется, что они находятся в этой комнате всего ничего, поэтому, когда за ним приходит метрдотель, то он сперва решает, что мужчина ошибся со временем. Почти целый час пролетел как миг — Джисон во всех подробностях рассказывал женщине о том, как правильно делать примочки, какие лекарства нужно купить, в каких пропорциях их смешивать и в каком порядке принимать. Та задавала много вопросов, и порой они повторялись, но Джисон вновь и вновь отвечал на них, спокойно и терпеливо. Цена ошибки была слишком высокой, и они оба это понимали. За это время Джисон почти успел привязаться к этой безымянной девочке, лежащей где-то далеко в белоснежной кровати, словно куколка, и страдающей от непроходящего озноба. Однако их время подходит к концу, и наручники крепких пальцев, скрытых под жёсткой кожей перчаток, вновь смыкаются на его запястье. При метрдотеле они не говорят о девочке — Джисон не знает причины, но очень чётко понимает, что этого делать не стоит. — Спасибо за помощь, — напоследок касаясь его рукава, говорит женщина. Её твердый взгляд тёмных глаз больше не пугает Джисона — в них теплится надежда на лучшее. — Надеюсь, мои советы и правда вам помогут, — слегка улыбаясь, отвечает парень. Он и правда от всей души желает добра той маленькой незнакомке. И её маме тоже. В ответ он получает не улыбку, но что-то лёгкое — черты её лица разглаживаются, и взгляд слегка теплеет, хотя губы не изгибаются ни на секунду. Этим она напоминает Джисону Минхо. Минхо. Весь путь к выходу и наверх, на уже ставший родным этаж, он борется с собой. Чан просил не трогать Ли сегодня, но желание узнать, в порядке ли он, и возможно даже поговорить, слишком велико. За несколько секунд он преодолевает расстояние от лифта до чужой двери. Даже без подписи он без труда узнаёт её среди десятка других. Вот она — железная дверь, за которой находится комната Минхо. Вряд ли он сейчас спит, скорее, как обычно, сидит на подоконнике, думает о чём-то своём и рассматривает, как автоматические устройства поливают газон перед корпусом. Такой близкий, но такой далёкий. Джисон, который поднимает было кулак над дверью, чтобы постучать, внезапно не находит в себе силы сделать этого. Сегодня у Минхо был не лучший день и, скорее всего, вечер, и он явно не тот человек, который захочет устроить из-за этого разговор по душам. Возможно он даже развернёт Джисона прямо с порога — это будет больно, но справедливо. «Подойду к нему завтра». Да, так будет лучше для них обоих. Джисон опускает кулак и напоследок легко касается двери ребром ладони, словно в попытке приободрить самого Минхо. «Всё будет хорошо, хён. Что бы там ни было, мы со всем разберёмся». Джисон уходит от чужой двери всё дальше и дальше, не оборачиваясь назад.