Трагедия бездушия

Заполярный дворец как всегда тих, и только иногда слышится свист пролетающего ветра, заставляющего стражу невольно дернуться от резкой прохлады, позже молящих о прощении внутри себя. Долгими годами упорного порабощения в их головы впаивают правила дворца: нельзя шуметь во время отдыха августейшей матери Снежной, даже дыхание должно быть тихим настолько, насколько бы шумными были мертвецы, и нельзя более стоять на страже, когда Царица вызывает к себе одиннадцатого или восьмого предвестника. И увидев Восьмую на полпути к покоям, они сразу удаляются прочь, прежде поклонившись предвестнице. Она одета в белое невесомое платье, почти просвечивающее, плечи прикрывал молочный кафтан — да её бы легко приняли за ангела, и никогда бы не узнали, что она находится на высшей ступени, на правящей ступени иерархической лестницы фатуи, одной из настоящих безумцев, душевно-больных и самой настоящей нечисти, что зубами вгрызались в лодку, желая выйти из моря, горящего ненавистью и человеческой обиды, дабы получить спасение, вдохнуть во все легкие той запретной им чистотой, что заслуживают лишь Боги. А Синьора — она как дитя, что рождена этим морем, полностью и вся поглощена той самой болью и жаждой мести, монстр и настоящий демон, что появился сам без божьей и ничей другой помощи, собственное себе создание, и лишь дать толчка к цели и она как вольная одичавшая собака непременно вгрызётся в горло объекту ненависти. Но удел собак — быть чьими-то, даже самую свирепую спустя долгий и упорный труд приручат. Ладони аккуратно ложатся на двери, она ждёт, чтобы успокоиться. Минуты прошли и она толкает двери, осторожно проходит внутрь темного помещения, неохотно отпускает и сзади слышится глухой звук закрытия. Она не сдвинулась более, дыхание перехватывало от борьбы двух стихий, наружной ледяной и внутренней огненной. — Розалина, — Царица находилась достаточно далеко, ее обычный тон голоса для Синьоры доносился не в ту силу, но она все равно вздрогнула. — проходи. Она делает шаг и звук каблука в тихих покоях настолько звонкий, что и так взволнованной предвестнице становится совсем неловко, но она продолжает и идёт уже быстрее, лишь бы быстрее припасть к ногам госпожи и более не нервировать её. Царица лишь бросает короткий взгляд, быстро оценивая наряд и вновь заостряет свое внимание на бумагах. Синьора тихо садится рядом, на мягкий коврик, который Царица милостиво выделила, когда заметила её красные колени. Она смотрит на неё, ожидая дальнейших приказов, вопросов, и даже отчитываний, но всё ещё хуже, архонт молчит, будто не замечая как её предвестница жалостливо смотрит. Прошло более двадцати минут, Розалина все так же сидит, не сдвигается даже на сантиметр, хоть и маленько устала от одной позы. Взгляд её уже упал на пол, тогда она и заговорила: — Моя Царица, я сделала что-то не так? Я вас огорчила? Ответа нет, и она вновь поднимает голову, все та же картина: императрица предпочитает бумаги ей. Синьора передвигается из бока на середину и уже сидит перед Царицей, положив свои ладони ей на колени. Неприятная, даже горькая мысль приходит ей в голову — ей окончательно нашли замену. В этот момент она хочет уже даже убрать руки, посчитав, что проявляет неуважение, но архонт все же проявляет милостиву и отрывается от бумаг, откидывается на спинку кресла, передавая спутнице ночи бумаги. — Положи. Синьора немедленно встаёт, и снова с цокотом каблуков добирается до рабочего стола, Царица лишь устало смотрит и от мешающего звука её брови чуть приподнимаются, делая лицо более измученным. А у предвестницы тем временем от увиденного в погашенном сердце раздувается слабое пламя. Она смотрит на бумаги и это оказался отчёт о действиях одиннадцатого предвестника. И снова проскакивают такие мерзкие мысли о чувствах Царицы к этому рыжему. Снова провал Чайлда. Теперь она понимает, почему Царица не в настроение и почему она снова осталась незамеченной, и почему от Царицы веет таким непривычным холодом, пусть она и крио архонт. Пытаясь не выдавать свое настроение, предвестница кладет бумаги и с улыбкой оборачивается, но идти не спешит, ждёт, пока Царица сама пожелает. Обида и ревность наполняют её как наполняет сейчас Царица свой бокал вином, страх полностью покидает тело Синьоры, и потихоньку возвращается Розалина, горячая и необузданная, решает сыграть со своей госпожой в кошки-мышки. Царица смотрит ожидающе, но восьмая предвестница не делает никаких действий, её взгляд проходит с ног до головы, будто оценивая, та ли это Синьора, её до тошноты преданная и желающая ощутить хотя бы частичку её холода на своем теле. Обычно Синьора как и подобалось садилась рядом и обнимала ногу Царицы, обсыпая поцелуями и терлась щекой, будто хотела оставить на себя отпечаток её чистого и великого объекта обожания. Но эту женщину, что с огромным восторгом расцеловывала руку, так похотливо оставляя красную помаду на бледной руке... О, нет. Её совсем нельзя было ставить рядом с юной Розалиной, что эту же руку могла укусить приблизится она лишь хоть на немного. Царица мыслила как мать, когда видела озлобленного на мир ребенка, но и одновременно как тиран, что хотел подчинить себе столь особенное животное и показать место дурочке, что решила тягаться с архонтами, а потому смесь чувств и породило плотское желание овладеть юной девушкой и поработить, сделать своей и растоптать гордость и отвагу. И вспоминая былое Царица усмехается, встаёт и неспеша подходит к своей любовнице, а та лишь задирает голову выше, пусть и ушедший страх начал снова биться в сердце, но она только рада, ведь вновь между ними возникла та ушедшая страсть. Адреналин бьёт Розалин в голову и оставшая часть отходит во все частички тела, она делает шаги назад от Царицы, а та лишь быстро перемещается к ней, хватая ту за горло и придавливая к столу. Предвестница вскрикивает, когда ударяется затылком и поясницей, но она принимает это, даже старается удобнее лечь, избавляя себя от боли. — Что такое, Розалина? — вдавливает сильнее, наслаждаясь болью девушки и своей, что оставляет на её руках ногтями предвестница. — Это бунт? Твоя Царица сделала что-то не так? Я посмела разозлить тебя? — Посмели. — Издевательская улыбка быстро пропадает с лица Царицы и Синьора напрягается, но все равно пялит на себя улыбку, такую же, что и была у Её Величество пару секунд назад. — Посмели... Отдаться... — Руки богини замыкают, не пропуская ни единого воздуха. — Друго... Эхом шлепок пролетает в покоях, скорее даже уходит за их пределы. Синьора от неожиданности вздрагивает, двинувшись и ногами задев Царицу, а та лишь хватает и поворачивает откинутое пощечиной в сторону лицо к себе и даже удивляется её эмоциям: красная отметина в виде руки богини на одной части лица, на другой слипшиеся влагой от слёз светлые волосы, и ко всему этому её безумные глаза, один ярко-голубой, что кажется выражает боль и страх перед богиней, а другой красный, окружённый шрамами, совершенно иной, бешеный и пылающий. Но взгляд один — наполненный обидой и каждый пускает слёзы. Он вызывает жалость и Царица отпускает горло, ставя свою руку рядом с талией, замыкая предвестницу под собой, другая рука отпускает и лицо, тянется к затылку и осторожно поднимает голову, следом и сама и предвестница привстаёт, исподлобья глядя на неё. Царица встаёт ближе и обеими руками обхватывает лицо и приподнимает, заставляя смотреть на неё, а взгляд самой падает на приоткрытые губы, такие алые, даже без её привычной красной помады. Их вызывающий цвет и приоткрытость как знак для Царицы и она буквально впивается, грубо входя языком, ощущая резкое горячее дыхание на своей щеке. Будто забыв то, что было сейчас, Царица с нежностью гладит её, а Синьора прижимается сильнее. Вино, выпитое Царицой осталось на её губах лёгкой вкусовой плёночкой и Синьора целует интенсивнее, будто пытается опьянеть. А Царица тем временем чувствует едкость химии во рту, которую не уберешь и за несколько дней, и по её инициативе, они звонко отрываются друг от друга. — Мне наказать Дотторе, или ты занимаешься кражей в штабе? — Накажите Чайлда, он сподвиг меня на столь ужасный поступок, — оставляя короткий поцелуй на краешке губ Царицы, Синьора обвивает её талию ногами, смотря той прямо в глаза, — а, нет. Лучше накажите меня. Её тихий голос в конце и вовсе стал шепотом, будоража слабые волны возбуждения в разуме Царицы, заставляя расти желание и вершить в сердце богини любви зверскую похоть. Взгляд её падает на её скатившийся до запястий кафтан и припущенную лямку платья, пару которой составит другая, которую Синьора спустила, заметив взгляд женщины, она осталась с частично оголенным верхом, и только объем груди сдерживал ткань. И она позже сразу падает, стоит предвестнице дернуться и приземлиться ногами на пол, куда и полностью сплыло платье. — Или может, смилуетесь? — она берёт её за руку прижимая к сердцу и опускает ниже, и когда холодная рука сжимает, она резко вдыхает, наслаждаясь этим моментом, несмотря на то, как топчет своими же ногами свою гордость и ведёт себя как самая дешёвая проститутка. Губы соприкасаются вновь, но более невинно, чем было до этого, обычные и короткие поцелуи, и это начало большего. Она подталкивает Царицу к креслу и садится сверху. Действия Синьоры, как и подобает огню, резки, она хватает и не прекращая движется, а владычица сидит и позволяет дикой управлять ее руками, сидит и наслаждается сладостью её больного питомца. Прекрасная леди отрывается и ведёт чужие руки к верху, обеими руками заставляет охватить и получая ответные подчиненные действия архонта, с победным возгласом внутри себя тянется к бокалу с кувшином. Поднося бокал к губам, местом где пила сама женщина, она запрокидывает голову и вульгарно залпом запивает оставшееся содержимое, не забывая о руках правительницы на своей груди. — Куда же тебя в Ли Юэ заносило, какая грязь, Синьора — низкий бархатистый смех Царицы режет в Синьоре всю адекватность и драконит ещё больше. Она наполняет бокал снова и даёт Царице, та тянется за ним, но блондинка не отпускает, подносит к губам своей госпожи, и та после долгой паузы, к удивлению второй, начинает пить из её рук, не спуская взгляда. Синьора пьянеет от алкоголя совсем немного, все остальное сорвало ей голову от их действий, а Царица и вовсе почти что трезва, её спутница не смогла как бы ни старалась отравить её разум. — Я хотела вас напоить, — она опускается к левому уху и шепчет, губами касаясь мочки, — думала, что вы опьянеете, — леди спускается ниже, пока не доходит до плеча и останавливает свою речь, всасывая чужую кожу, пока в ее волосы проникают пальцы и массируют кожу головы, давая согласие на ее действия, а она отстраняется довольствуясь своей работой, своим посланием. — не будете против, не оттолкнёте, а я буду делать с вами такие отвратительные вещи, что Селестия бы подорвалась сама, лишь бы не видеть этой гадости. Меня уже наполняет этой чертовой грязью. — А мне казалось, ты уже дошла до своего предела. — Царица приподнимает её лицо за подбородок, взору открывается красное лицо с неизвестными слезами на глазах. — Дохожу. Всегда. Но ведь предел на то и предел, чтобы его достигать. Он растет, моя госпожа. — она, будто стекая с её колен садится уже перед ними, руками опираясь на пол, стоя на четвереньках, утыкается лицом в ноги и нежно трётся, будто не человек, а домашняя кошка. — С вашей подачей скорость увеличивается Одной рукой отодвигая плотный шёлковый халат припадает губами к обнаженному колену, замечая как меняется дыхание богини, она включает в работу язык, присасываясь и уже привставая, обхватывая ногу Её Величества, прижимаясь всем телом, обсыпает поцелуями, доходя до конца, к бёдрам. Царица лишь вздыхает и кладёт руку на светлую голову и та как на автомате пролезает под царскую рубашку, без прелюдии присасывается, жадно и быстро, обхватывает чужие бедра и тянет к себе. Архонт лишь поджимает подлокотники, прощая дерзость и полностью откидывается на спинку шире раздвинув ноги, Синьора хватается за них, впиваясь ногтями в кожу от собственного живого удовольствия, что не знает куда себя деть и выводится наружу. Предвестница не слышит ничего, кроме тихих хлюпких звуков, что исполняет она в дуэте с телом богини, но точно знает, что её госпожа уже начинает тяжело дышать и скоро она подарит своей хозяйке успокоение после долгого утомительного дея. Чувствует как опускаются руки на её голову, и она ускоряет темп, не обращая внимание на онемение в области нижней челюсти. Раздается стук, и богиня содрогается, напрягшись не в тот момент. С раздражением привстает и останавливает Синьору, что с недоумением вышла из под одежды, подтирая губы. — Одевайся. Царица встаёт, поправляет халат и садится за свой рабочий стол. — Так мы не закончили. Пусть кому надо придут завтра... — она вздрагивает, когда видит гневный взгляд и тяжело встает из-за слабости пересидевших ног. Царица поправляет бумаги, разбросанные Синьорой, оставляя на середине только отчёт Аякса. Она поднимает глаза, когда перед ней встают. Девушка вся помятая, длинные волосы в концах немного запутались, к лицу прилипли несколько, а красной крапинкой остался след пощёчины, опухшие губы и красные щеки и вовсе выделялись, объясняя лучше каких-либо слов что было между ними. Синьора лезет под стол и напяливает только кафтан, плотно застёгивается и платье оставляет на видном месте, но недоступном Царице. Она либо случайно не заметила, либо совсем не обращала на ту должного внимания и пропустила в памяти платье. Она вылетает из покоев и встречается взглядом с ненавистными стражниками, испуганные от неожиданности и её пылающей злости к ним, они отходят в сторону и пропускают предвестницу, сталкивая с коллегой. И как только мелькнул рыжий цвет в её глазах, внутри уже сами по себе начинали летать все ругательства, в стиле всех семерых регионов. Конечно она знала кто будет нарушителем покоя, но гнев все равно рос до краю.