Семья - больше, чем кровь

Очнулась Андромеда резко, рвано, подскочила так резко, словно кто-то особо умный пнул ее по ягодицам, да так крепко, от всех широт щедрой души, что фантомная, выдуманная боль расползлась от копчика выше по позвоночнику. Женщина села, моргая, пытаясь справится с пеленой, что затмила взор и не позволяла рассмотреть место, в котором она оказалась. Единственное, что пока могла сказать бывшая Блэк — она не дома, а на улице, ибо промозглый ветер, забравшийся под одежду, смешанный с ледяными каплями редкого дождя, явно указывает на отсутствие крыши над головой и стен вокруг. Хотя, нет. Одна стена все-таки была, и именно на нее оперлась женщина, едва способная самостоятельно удерживать себя в положении сидя. Когда зрение немного прояснилось, миссис Тонкс смогла рассмотреть темный, грязный проулок, куда недобросовестные граждане скидывали черные пакеты, забитые мусором, что портил воздух непередаваемыми ароматами гниения. Асфальт под замерзшими пальцами был противно-липким, и Андромеда искренне не хотела знать, почему именно темно-серый, искусственно созданный камень отвечает на ее прикосновения этой омерзительной, вгоняющей в отвращение и легкую панику клейкостью, вязкостью. Опустив взгляд, Тонкс поняла, что холодно ей было не от того, что на улице резко похолодало, а от того, что одежда на ней была изорвана, изодрана едва ли не в клочья, и именно факт своего почти полного обнажения средь бела дня вернул женщине воспоминания о прошедшей ночи. Гогот пьяных голосов зазвенел в ушах так отчетливо, словно она вернулась в прошлое, в тот самый миг, когда горячие, влажные ладони схватили ее и прижали лицом к стене... *** ...Попытка вырваться привела лишь к тому, что еще одна пара рук вцепилась в ее волосы, заставляя запрокинуть голову, да так, что в позвоночнике что-то отвратительно хрустнуло. Неразборчивый пьяный лепет, сопровождающийся хаотичным танцем чужих потных ладоней по ее телу, заставил Андромеду замереть на несколько секунд, осознавая позорную, ужасающую в своей несправедливости правду. Ее собирались изнасиловать. И не какой-нибудь волшебник, знатно перебравший в пабе, и даже не бродяжка из Лютного переулка, а магглы! Совершенно лишенные магии, не способные сопротивляться колдовству, всегда презираемые и самой Андромедой, и всей ее семьей («Бывшей семьей!», — визгливо заорал внутренний голос). И теперь она — жертва обстоятельств, которой не отбиться от целой компании пьяных мужчин. — Не смейте! — заорала Андромеда, когда руки одного из насильников забрались под длинную, по щиколотки, юбку. Влажные, огрубевшие ладони неприятно, грязно скользили вверх по коже, цепляясь старыми мозолями за колени, бедра и ягодицы. В тот миг, когда похотливые горячие пальцы нырнули в сухое, совсем не возбужденное естество, бывшая Блэк дернулась, стараясь уйти от противных ей прикосновений, но лишь раззадорила собравшуюся вокруг нее пьянь. Слезы скопились на ресницах крупными, гранеными бусинами, и женщина зажмурилась, сгоняя прочь капли, что весело и задорно, словно издеваясь, скатились по щекам и подбородку, падая в разорванное, разворошенное декольте. Один из насильников, пьяно хихикая, присосался к бледной коже груди, оставляя на светлой, не тронутой загаром коже, уродливые красно-бордовые следы. В глазах наблюдающих за непотребством бездействующих мужчин разгоралось темное, опасное пламя животной похоти. Андромеда вновь дернулась, завизжала на одной ноте, когда под громкий гогот друзей-собутыльников один из насильников сорвал с груди женщины блузу вместе с бельем, открывая всем вид на не потерявшую аккуратную форму грудь с розовыми сосками, из-за холода затвердевшими. — Да ты, оказывается, та еще потаскушка! — громко пробасил тот, чьи пальцы все еще хозяйничали в ее панталонах, — Сама орешь, чтобы не трогали, а сиськи-то вон чего! Андромеда разрыдалась в голос, когда к измывательствам присоединился третий насильник, высокий и крупный, похожий на борова. Его густая борода, в которой отвратительно застряли крошки хлеба и маленькие кусочки еды, неприятно колола нежную кожу груди, пока похотливый рот присосался к соску, больно кусая его, выкручивая языком. Дергалась она по-прежнему сильно, отчаянно, и оставшимся без «развлечений» мужикам пришлось ее держать, болезненно сжимая огромными ладонями хрупкие запястья. Очень скоро компании наскучило просто лапать не потерявшее с возрастом форму тело — ведь маги стареют куда медленнее обычных людей — и принялись остервенело, дико срывать одежду, пытаясь в кратчайшие сроки освободить себе как можно больше мест с голой кожей. Андромеда сорвала голос, рыдая, и теперь могла только сипеть едва слышно, смотря на мир напуганными, черными от чувства безысходности глазами. Когда один из насильников содрал ее юбку и увидел старинные по его меркам панталоны, он загоготал, хватаясь за толстый пивной живот ладонью. — Старомодная клуша! — подхватили веселье друга собутыльники, окончательно порвав блузу и выбросив огрызки дорогой некогда вещи в сторону, прямо в зловонную лужу. Бывшая Блэк зажмурилась, чтобы не видеть, но все еще продолжала слышать, не имея возможности закрыть уши — руки ее все еще крепко держали, как и ноги. Один мужик крепко сжимали мозолистыми пальцами ее лодыжки, держа бедра широко разведенными. Панталоны с нее стянули, и холод обдал сокровенное естество ледяными иглами. Андромеда ненавидела себя в тот момент, но ритмичные, немного грубые движения чужих пальцев заставили ее наслаждаться пыткой. Организм отзывался на насилие неправильным, грязным желанием, от которого женщине хотелось исчезнуть, растворится в земле гниющим трупом, только бы не чувствовать этого. Тело против ее воли, более не сдерживаемое разумом, который потерялся во тьме мыслей, подалось вперед, отвечая на ласки насильников. Очень скоро пальцам мужчины, что продолжал безостановочно водить ими по половым губам, стало мокро и горячо. — Потекла, сука такая! — едва не заорал он, показывая собутыльникам поблескивающие от естественной смазки пальцы, — А орала-то как! Он склонился ниже и вновь коснулся изнывающего теперь, пульсирующего естества, вырвав из горла Андромеды низкий, гортанный стон. Кажется, в ту секунду опешили все — и насильники, которые никак не рассчитывали на ответ от женщины; и сама Тонкс, которая от собственного стона пришла в себя, вынырнула из пучины сознания. — Парни, я первый! — сказал тот, что терзал грудь поцелуями-укусами, и неласково оттолкнул своего собутыльника, встав перед Андромедой и властно подхватив ту под ягодицами. Женщина на голых рефлексах, заложенных, кажется, самой Матерью Природой, обхватила насильника за плечи, чтобы позорно не скатится по стене вниз и не сесть голой попой в грязь, на что другие пьяницы разразились мерзким гоготом. Резки рывок, сопровождающийся влажным хлюпаньем и криком боли Тонкс, заставил других насильников спешно расстегивать собственные штаны, чтобы, наблюдая за тем, как их товарищ вдалбливается в тело жертвы, ублажать себя руками. Отвратительные чавкающие звуки разнеслись по переулку темным, мрачным шепотом, но никто их тех редких прохожих, что появились на улицах, не обращали внимания, или не хотели обращать, на то, что творится в зловонной темноте проулка. — Брок, ну-ка повернись! — сказал тот, кто до этого лез к Андромеде в панталоны и, когда его друг повернулся, без предупреждения пристроился сзади, безошибочно находя узкое, напряженное колечко мышц и, что называется, на сухую начал откровенно драть бывшую Блэк. Андромеда, кажется, видела под закрытыми веками вспыхивающие и гаснущие звезды, видела, как рождаются и гибнут целые вселенные, так ей было больно. Кричать у нее не получалось, даже хрипеть не могла, лишь тихо, на одной ноте подвывала, хрипло и едва слышно, глотая большинство вздохов вместе с мелкими, прерывистыми вдохами. Когда первая пара насильников закончила, к ней тут же подступила вторая. Андромеда уже не надеялась на то, что ее так просто отпустят. Кажется, вместе с грубыми, болезненными движениями внутри нее, она с каждым толчком теряла свой рассудок. Ведь чем, как не потерей разума, можно обозвать все сильнее пробивающееся из-под слоя боли наслаждение? Бывшая Блэк закрыла глаза, не в силах смотреть на качающийся, подпрыгивающий мир, в котором все свое внимание отобрали компания насильников-пьяниц и удовольствие, грязное, порочное, то самое, о котором когда-то давно она смотрела фильм, который ее муж Тед очень хвалил. Когда и вторая двойка закончила акт насилия, к ней подошел последний, пятый участник компании, и, поставив Андромеду на колени, ткнулся ей в губы липким, воняющим немытым телом членом. Женщина, пребывая в болезненной прострации, послушно открыла рот. Насильник схватил ее за волосы, намотал на кулак длинные пряди, и принялся ритмично, отвратительно шлепая ее по щекам и подбородку обвисшими яйцами, вколачиваться в сведенное спазмом горло. Бывшая Блэк пришла в себя и осознала, в каком именно положении она находится лишь тогда, когда вниз по пищеводу, ухая в желудок, прокатилась волна чего-то мерзкого и горячего. Последний из насильников отстранился, брезгливо отталкивая Андромеду, отчего та тряпичной куклой рухнула на грязный асфальт. — Уходим отсюда, парни, — протрезвевшим голосом командует пьяница с остатками еды в бороде. Компания переглядывается, словно общаясь мысленно, и в итоге каждый кивает, а затем вся компания дружно уходит, оставляя позади себя истерзанную, всю в грязи и чужих выделениях, совершенно разбитую женщину. Андромеда пару минут смотрит им вслед, даже не моргая, постепенно осознавая весь масштаб катастрофы, что с ней приключилась, и усиленно старается думать, как жить дальше, но получается из рук вон плохо. Мысли отказываются складываться в стройную, логичную картину бытия, смазанные и нечеткие, ломкие, хрупкие и мутные. Женщина жмурится, вытирает рот ладонью, пытается прикрыть голое тело полами грязного плаща. Отползает кое-как, попеременно морщась, к стене и, привалившись к серому бетону, позорно отключается, даже не желая знать, что могут подумать люди, случайно забредшие в этот, наверное, богами проклятый проулок. *** И вот теперь она сидит тут, проснувшаяся и продрогшая насквозь, опозоренная, с жалким желанием вскрыть себе вены, лишь бы забыть этот ужас. Андромеда тихо, беззвучно заплакала, медленно вставая. Ноги свело судорогой, колени дрогнули, и она упала, в кровь расцарапав ладони, которыми уперлась в асфальт, о битое стекло бутылок. Решив опираться о стену, чтобы удержать себя от новых падений, женщина цепляется пальцами за выступы широких трещин, сколы и небольшие неровные выпуклости взбухшей от старости и сырости серой краски. «Потихоньку, потихоньку», — командует мысленно самой себе Андромеда, смертельно медленно шагая по короткому темному проулку, что стал ее личным началом конца. Глубоко дыша, не обращая внимания на смрад гниющего мусора, она пробиралась к тусклому свету фонарей, что освещали противоположную улицу. До дома она добирается к полуночи, чудом не сталкиваясь с людьми — видимо в этот раз мисс Фортуна все же была на ее стороне. Уже безбоязненно, в тайне надеясь напороться на одну из оставленных ловушек, женщина проходит по небольшому дворику перед крыльцом, поднимается по ступеням, держась за деревянные перила, и входит в дом, лишь мимолетно удивляясь открытой двери. В гостиной ее ждут — на диване, читая книгу, сидит Поттер, периодически кидая недовольный взгляд на наручные часы. Андромеда замирает на пороге, поражаясь контрасту, который прослеживается во всем — в том, как вольготно леди Блэк чувствует себя в чужом для себя доме, когда как Андромеда в родном для себя особняке на площади Гриммо, двенадцать, боялась лишний раз вдохнуть; в том, что даже в такой простой одежде, как серая толстовка и черные джинсы, Галатея выглядит истинной леди, а Андромеда даже в самых дорогих шелках смотрелась бы сейчас дешевкой; даже в том, как Поттер одним слитным движением встала с дивана, увидев ее, она больше напоминала хищника, а не человека. Миссис Тонкс никогда не могла похвастаться такой кошачьей, звериной грацией, смешанной с птичьей элегантностью и обманчивым образом невинной лани. — О как, — глубокомысленно заявила Галатея, заметив и внешний вид, и потухший взгляд Андромеды, — тебя и без меня потрепало знатно… Сочувствую. Андромеда истерически рассмеялась.