главное — не отвлекаться

Стива ничему не учит жизнь. Вообще. Слишком поверив в свою богоизбранность однажды, он из раза в раз суётся в сделки, выиграть которые не в состоянии. По крайней мере так повелось с тех пор, как семейство Харгроув-Мейфилд пересекло границу Хоукинса и превратило жизнь Стива в ситком, подчас с не самыми весёлыми эпизодами. Он знает, что Билли, на самом деле, не такой уж и мудак. Просто ему нравится дразнить окружающих и доказывать им и себе в частности, что он — бессменный триумфатор этой баламути, именуемой «жизнь». И Стив ведётся. Каждый раз, блять, как ребёнок, — позорно ведётся. Они соревнуются вроде бы теперь на равных, но в конце счёт не в его пользу доказывает Стиву, что им опять виртуозно поиграли, как марионеткой. Так случилось и два дня назад: ночёвка в доме Харрингтонов, пиво, придурковатые подъёбы заместо прелюдии, всё как обычно, пока Стив своим пьяным тупым ртом не ляпнул, что, если Билли сумеет продержаться под водой две минуты, Стив будет ему должен желание, а если не сумеет — Билли, цитата, «поднимет зад с шезлонга и пойдёт на кухню, за пивом, потому что я уже ходил три раза до этого, я тебе не личный дворецкий, Харгроув». Стив тогда не слишком много думал (как и, впрочем, в частые периоды своей жизни). Иначе бы он понял, насколько это нелепая сделка, когда твой оппонент — коренной калифорниец, который с ползунков рассекал на доске для сёрфинга. Итак, они здесь. — Ауч, ай, больно, больно, черт, — Стив шипит, стискивая подлокотники старого продавленного кресла. На фоне из радиоприёмника приглушённо играют Ramones. В трейлере пыльно, пахнет духотой июльского дня, а маленький вентилятор совсем не спасает от градом катящего по спине и вискам пота. Стив надеется, что то от духоты. Не от боли, и уж точно не от страха. От духоты! Ему хочется пить, а ещё подвигаться, потому что конечности затекли, уже невмоготу… — Не дергайся, здоровяк, и тогда не сделаю больно, — бесцветно бубнит Эдди, слишком сосредоточенный на игле в своей руке, выбивая ею на чужой коже чернила. Полоска солнца пробирается из-под опущенных жалюзи на железки, олово и золото: тату-машинка, перстни на его пальцах, и кулон «86», качающийся под горлом гордой медалью. Стив стискивает челюсти, мужественно терпя. В конце концов, он переживал куда худшие вещи. Ему неоднократно били морду, его чуть не сожрали монстры из потустороннего мира, его кровь едва не заразилась парами другого измерения. Маленькая иголка в сравнении — пустяк, как два пальца об асфальт! Это просто… неприятно. Как щекотка, но постоянная и раскаленным остриём. Серьезно неприятно. — А я предупреждал, ковбой, — тянет с плетеного стула Билли. Он сидит рядом всё это время, попеременно сжимая предплечье Стива, словно заботливый супруг руку жены во время родов. — Не пытайся дразнить быка на его территории, тем более когда сам далеко не тореадор. — Это ужасная аналогия. — Хорошо, понял, принцесса не в духе, — фыркает Билли и склоняет голову набок; пшеничные кудри скользят по плечу Стива, до носа доносится резкий запах одеколона и сигарет. — Да ладно, на что это похоже? Стив кривится: — Это как… как будто оса жалит тебя без остановки, ме-едленно, противно… — А мне больше напоминает дикобраза, — хихикает Эдди, но, уловив озадаченные взгляды парней, тушуется. — Что, никогда не встречали дикобраза? Не пытались, знаете, подкрасться и аккуратненько выдрать его… Забейте. — Билли, проверь, что там, — просит Стив и вновь морщится под настырным жалом по голени. — У меня такое ощущение, что он делает мне татуировку на кости. — Кто знал, что король на самом деле королева драмы, — закатывает глаза Эдди. — Спокойно, парень. Я уже это проходил. Эдди давно работает с этим дерьмом и знает, что делает, — успокаивает Билли, но всё равно наклоняется, чтобы проверить татуировку. И то, что он видит, ему явно очень, очень нравится. Стив взволнованно наблюдает за цветущей ухмылкой Билли, так и светящейся самодовольством. Ещё — чувством собственничества и тонкой, одному ему очевидной нежностью. — Ну, как дела? — Отменная работа. Ты хороший мальчик, Мансон, — хвалит Билли и чешет Эдди затылок, точно послушному псу. Тот мотает головой, сбрасывая пренебрежительный жест, но губы его предательски дёргает улыбка. — Проще чем выбросить шестёрку в первой партии. К тому же у тебя кожа как шкурка персика, супермен. Холст, с которым очень легко работать. Нежнее задницы младенца. — Это правда, — грязно улыбается Билли. Стив воздевает глаза к потолку, считая драгоценные минуты до конца этой пытки: как и над его телом, так и над его достоинством. — Сколько ещё это займёт? — Минут пять. Осталась пара штрихов, — заверяет Эдди и Стив кивает. Пять минут, отлично. Он справится. Может быть, он и проигравший, но он — не слабак. — Если будешь хорошо себя вести, амиго, в конце экзекуции тебя будет ждать награда, — Билли похож на кота, стащившего мышь. Стиву этот взгляд и нравится, и не очень — это же он видел накануне того момента, когда понял, что его ждут часы под тату-машинкой Мансона. — Что, мятный леденец и стикер с котёнком на ветке? — слабо шутит он. — О, намного, намного лучше, — медленно облизывается Билли, не прерывая зрительный контакт. Стив отводит взгляд, чувствуя, что жарко телу становится не только от перегретых стен трейлера. Стыдобище. — Вы, двое, прекращайте свои брачные игры. Мои глаза и уши слишком невинны и чисты для подобных вещей, — ворчит Эдди где-то подле ног Стива, занятый и внимательный, но по-прежнему болтливый. — Кто бы говорил, Мансон. — Да. Вы с Каннингем так-то в два раза хуже нас, — напоминает Стив. — Больше никогда не буду проходить мимо твоего фургона, если он припаркован за супермаркетом. — И мимо столика для пикника, — подхватывает Билли. — И мимо примерочной в JC Penney. — И… — Всё, всё, Иисусе Христе, я понял! — раздражённо восклицает Эдди и до конца работы молчит, пряча красные щёки в тени волос. Наконец, уколы прекращаются, и Стив облегчённо выдыхает, когда кожи касаются прохладной марлей. Ноге становится легче, и он расслабленно откидывает голову на спинку кресла, жмуря веки, пока Эдди колдует над ним, облегчая болезненный зуд. Билли тем временем ободряюще похлопывает по руке: — Ты справился, боец. — Не паясничай, чёрт подери, это всё твоя вина! — Исключительно вина твоей хорошенькой пьяной головы, Стив, — насмешливо поправляет Билли. — Но я прощаю тебе это и, как и обещал, за хорошее поведение и в качестве моральной компенсации дам подсластительную пилюлю, — он игриво выгибает бровь, — думаю, это немного облегчит твои страдания. — Боюсь даже спрашивать, — стонет Стив с закрытыми глазами. — Оп! — Эдди издаёт забавный «лопающийся» звук губами и подскакивает на ноги, с гордым видом указывая на голень. — Твоё супергеройское клеймо готово, Харрингтон! На груди бы, конечно, смотрелось куда круче… — Он не согласился. Струсил, — дразнит Билли. — Нихрена я не струсил, — бубнит Стив. Он действительно не струсил, просто сбривать волосы с груди — волосы, которые он тщательно и трепетно отращивал с тех пор, как вошёл в пубертат, — было непомерной жертвой даже ради пари. Но об этом ни Билли, ни Эдди знать необязательно, не то эти два урода не отстанут со своими подколами. Он осторожно подаётся вперед и наклоняется, силясь взглянуть на ногу: на опухшей коже чёрные толстые буквы без засечек, с острыми концами и прямыми линиями составляют одно-единственное слово: Billy. Руками Эдди из просто имени оно преобразовалось в настоящий чёртов логотип рок-группы, и выглядело это, без утаек и без издёвок, весьма круто. Брутально, а что ещё важнее, перманентно. Практически как клятва у алтаря. Вот почему Билли так довольно скалился. Деспотичный придурок. Стив бросил всё упрямство на то, чтобы не заулыбаться в ответ. — Билли прав. Выглядит и правда очень здорово, — признаётся Стив и поднимает взгляд на своего спонтанного тату-мастера. — Спасибо, Эдди. Без шуток, ты талантливый парень. Эдди отмахивается, но за бравадой видно, что похвала его очень радует. Он убирает инструменты и стягивает с рук перчатки для окрашивания волос, любезно одолженные (читай, свистнутые) у Крисси, после чего инструктирует: — Смотри, ближайшие дни оно будет чесаться как ад, но чесать место нельзя, только обрабатывать, оставлять в чистоте и хранить подальше от солнца. Я дам тебе свой лосьон для ухода, а мыло и крем от солнца раздобудешь сам. — Крем я одолжу, — говорит Билли. Стив запоминает наставления, благодарит обоих, и вновь смотрит на свежую татуировку на ноге. Имя Билли. Говорят, что это опрометчиво — вживлять себе под кожу имя человека, с которым вы крутите роман по молодости. Если только вы не уверены в том, что продержитесь вместе до конца. Стив ни в чём не уверен в этой жизни, вот честно, — не после ряда проигранных пари, не после сражений с монстрами из другого мира… Кроме одной вещи. Потому он не испытывает ни страха, ни тревоги, рассматривая чужое имя на своей голени, которое останется там на долгие годы, вживлённое в его поры, вбитое в его атомы. Билли теперь часть его — в самом прямом смысле. Человек на 80% состоит из воды, а Стив Харрингтон на 99% состоит из Стива Харрингтона и на один процент — из Билли Харгроува. И это, несмотря на пот и кровь, твою мать, ощущается волшебно. — Моя очередь, Мансон, — вздыхает вдруг Билли и со скрипом поднимается со стула под удивлённые взгляды обоих. — Стоп, в смысле? Что ты задумал, Билли? — хмурится Стив и ошарашенно пялится на то, как Харгроув берется лениво расстёгивать ремень джинс. — То, о чём говорил — моральная компенсация с моей стороны за твою отважную тупость, — мягко сообщает Билли и приспускает штаны с бельём чуть вниз, не оголяясь, но демонстрируя уязвимую паховую область, так кстати лишённую волос. …Два дня спустя, втирая лосьон в «Билли» на его голени и в «Стива» на загорелом паху, Харрингтон приходит к выводу, что, нет, серьёзно, — сделки, споры и пари это определённо его конёк.