Тень стервятника

Где-то высоко над головой шумит крона деревьев. И тело утопает в мягкой траве. Амайе легко и невесомо, как бывает лишь в детстве. Она лежит, закрыв глаза, но чётко понимая где она и что вокруг неё. Это двор её дома в деревне Облака. До неё доносится женский голос, очень знакомый, почти родной. Кажется он принадлежит её няне, что служит в их доме. "Амайя-доно, прошу Вас, поднимайтесь! Амайя-доно, вы меня слышите? Вы снова нашлете на себя гнев вашего отца". Голос подхватывает ветер и скрывает в листве над головой. А тело не подчиняется воле и остаётся недвижимым, словно вросшим какими-то внутренними корнями в эту землю. Затем как прозрение, перед ней возникает лицо её отца. Суровая сталь глаз, сжатые губы, словно это не лицо, а гипсовый слепок. Она опускает взгляд на его протянутые руки. И его голос такой же острый, что и обломок катаны, который он держит, говорит ей: "Ты никогда не встанешь наравне с великими людьми клана. Ты моя греховная ошибка. Но за грехи отцов, нередко расплачиваются дети». Амайя рывком вынырнула из сна, тело мгновенно отозвалось болью, как будто и впрямь ее вырвали с корнями из её родного места. Она замерла в полной темноте и осознание приливами накатывало на неё, как прибрежная волна на камни. Было ли то, что всплывало сейчас в её разуме её прошлым? Или это лишь искусное гендзюцу? Всё переплелось в неосязаемой плотной тьме. Мучительные минуты, пока приходило понимание, казались ей вечностью. Реальная боль, та, что не даёт пошевелиться и та, другая — фантомная, что не даёт вдохнуть в грудь воздуха, вернули её туда, где ей не хотелось бы быть. В больничную палату, где к запаху лекарств примешался слегка уловимый запах табака. Ей сложно было осознать, сколько прошло времени, сколько уже её друзья мертвы и сколько времени она жива. Да и жива ли? Она ощущала своё тело коконом, из которого расправило руки -крылья некогда сильное существо, но так и не смогло взлететь. Не вознеслось туда, куда должно было. Часть её осталась среди скал, где пала её команда, где она их не спасла. А в ней теперь ничего не осталось, кроме пустоты, что поглотила практически все чувства, оставив лишь боль утраты. Прошлое было не изменить, а настоящее и будущее казались ей нечестными. Амайя прислушалась к шелесту песка за окном. Ветер завывал, словно и он оплакивал погибших, рвался в закрытые створки. Ей казалось, что если этот злой вихрь доберётся до неё, то растерзает её бледный кокон, именуемый телом, и развеет по чужой земле. Она ощутила на себе чей-то взгляд, как тогда, среди скал, ощущала сенсора, что считывал её, оставаясь скрытым. Но почему-то этот взгляд не вызывал смутной тревоги. В палате незримо ощущалось чьё-то присутствие, присутствие человека, который был источником запаха табака. Сквозь шелест песчинок послышался шорох одежды, скрипнул деревянный стул. — Кто здесь? — спросила Амайя. — Амайя, я Канкуро. Помнишь меня? Мы, — человек запнулся подбирая слова, — уже разговаривали с тобой. — Аккуратно дополнил фразу мужчина. — Помню. — Ответила девушка. — Я ждал твоего пробуждения. Прости, но по закону, тебя должны допросить наши дознаватели. Пока ты спала, мы узнали совсем немного. Только то, что некоторые из нападавших имели кеккей-генкай. Например отравленный тобой мужчина обладал тайтоном. — Стихия тайфуна? — уточнила Амайя. — Именно, — подтвердил Канкуро. — Теперь мне понятно. Просто стихия футона не раздробила бы вдребезги мою катану. Амайя вспомнила тот первый удар, когда в битве схлестнулись её сталь и его воздушные клинки, вспомнила снова сон, где отец держал в грубых мозолистых руках обломок, как подтверждение её поражения. Канкуро шумно и тяжело вздохнул, а затем продолжил. — Могу я позвать дознавателей? Ты готова говорить? Я понимаю, ты нам всё рассказала, но таковы правила. — Зови, — обречённо сказала она. Амайя услышала, как Канкуро поднялся и отворил дверь, послышался приказ дежурившему у палаты. Дверь снова захлопнулась, шаги приблизились почти вплотную к её кровати. — Тебе оставили еду… — начал было мужчина — Только пить, пожалуйста, — попросила она. Амайя уловила движения справа от себя, стеклянный стакан, наполнялся водой. Она протянула руку куда-то в границы своей темноты, пытаясь предугадать движения Канкуро. Его рука поймала её и аккуратно вложила в неё стакан. Даже сквозь бинты, ощутилась прохлада. Амайя выпила и отдала пустой стакан. Звякнуло стекло о прикроватную тумбу и шаги неуверенно и аккуратно отдалились куда-то в угол палаты. Тишина, повисшая в палате, разительно отличалась от того, что творилось внутри самой девушки. Где-то в голове до сих пор отдавал звон металла. И как она не пыталась его унять, он лишь становился громче. Стук в дверь заставил её вздрогнуть. — Дознаватели, — пояснил Канкуро и открыл им дверь. По звуку приближающихся шагов, Амайя различила троих людей. — Амайя- химэ, мое имя Камото. Я буду осуществлять допрос. Так как Вы из АНБУ Кумогакуре но Сато мы не можем применять сенсорный метод, дабы не навредить Вам. Просим Вас быть честной и как можно подробнее описать увиденное. — Отчеканили заученную фразу. И Амайя была честной, проживая вновь произошедшее. Рассказывая обо всём она пыталась не дать волю слезам, не дать дрожи помешать ей назвать имена, и не дать кому в горле озвучить их мёртвыми. Выдержав допрос, игнорируя недоверие в голосе дознавателя, она выдохнула лишь когда дверь закрылась за тремя шиноби. Канкуро обратился к ней. — Не знаю, имеет ли это значение, но я очистил от остатков яда твой кинжал. — Он у тебя с собой? — оживилась девушка. — Да. Амайя протянула перебинтованную ладонь в сторону откуда доносился голос. Но Канкуро не спешил вложить его в ее просящую руку. — Я не сделаю глупостей, — заверила его девушка. В её ладонь лёг клинок. Потяжелевший, как и любое оружие, отнявшее жизнь. Потяжелевший как и её душа. Амайя знала, что когда-нибудь и ей не избежать участи отнять жизнь. И это будет не жизнь белых зецу или воскрешенных, как было на войне, а жизнь человека, такого же как она. Сколько раз она убивала в гендзюцу? Тысячи или сотни тысяч? И впервые вживую. Конечно, шпионы, которых был приказ захватить живыми, бывало погибали, успевая убить себя сами, лишь бы не позволить пленить. Но погибали не от её руки. А теперь она переступила эту черту. Амайя развязала бинт с правой руки и погладила остриё холодного клинка. Вот черта, за которую она ступила. Острая и смертоносная. В какой-то момент её руку накрыла чужая, грубая. — Я же обещала, я не сделаю глупостей, — сказала девушка, понимая, что в этих движениях мужчины сквозило беспокойство. — Мой брат тоже часто так говорит, а делает из ряда вон выходящее, — произнёс Канкуро прямо над её ухом. — В твоих марионетках ведь есть отравленное оружие? — поинтересовалась Амайя и нехотя отдала клинок. — Говорят, ты прославленный знаток ядов. — Прославленный знаток не разгадал яд, что был в твоём. И не проси меня заполнить его ядом снова, — строго, словно учитель ответил он, догадавшись о её просьбе и опережая её ответом. Потом взял ее руку и ловко забинтовал. — Шиджима, если увидит, надает мне по шапке, так что ей ни слова, что снимала повязки. И ни слова, что я приносил колющие предметы в палату. — Ни слова, — потдвердила девушка — Верну его, когда ты поправишься. Обещаю. — Яд который ты не разгадал, принадлежит призывному пауку Якиро, в котором ты меня и нашёл, — призналась девушка. Ведь теперь не было смысла что-то скрывать. Больше нет тайн. Есть ее ослабевшее тело на белых простынях, есть ее отчет из черных иероглифов на белых листах, есть тела, которые уже давно остыли. Есть сожаление и поглощающее все больше чувство обреченности. Пальцы еще ощущали обжигающий холод стали. — Нужно ли тебе что-то? Чем я могу помочь? — Ничем, — тихо ответила девушка. — Мое дежурство скоро начнётся. Я зайду позже, но перед палатой дежурят, так что по любой твоей просьбе, сразу откликнутся. Казалось, что Канкуро ждет ее ответа, какого-то подтверждения услышанному, но Амайя молчала. Словно все слова за сегодня уже сказаны, и не осталось сил ещё хоть на что-то. — Я рад, что ты жива, — негромко сказал мужчина. Что-то внутри Амайи дрогнуло от этих слов. Как будто тронули ещё живую струну, поломанного инструмента. Но что на это ответить? Когда она сама этому не рада. Дверь снова закрылась, не дождавшись ответа человек ушёл, оставив её в палате среди солнечного утра, но в кромешной личной тьме. Амайя вдруг поняла, что эта темнота вокруг это и есть она сама. Именно поэтому ее бросило в дрожь от взгляда, который она обратила внутрь себя. Она посмотрела внутрь своего кокона из бинтов. Ей было жутко, признать свою вину, признать, что близких людей больше нет, а она сама всего лишь оторванный засыхающий росток в безжизненной пустыне. И даже слезы, которые снова полились сейчас из её глаз не утолят сухие пески этой страны и не возродят умерших. И почему-то именно в тот момент ей вспомнилась одна случайная, и как правило в таких случаях судьбоносная, встреча. ******************************** Амайе тогда было пятнадцать лет. Минул месяц с похорон дедушки, а она всё не могла найти себе места. Грусть окутала её таким плотным туманом, что для неё не существовало вокруг ни зарождающейся весны, ни запаха распускающихся цветов, лишь дымка ускользающих воспоминаний. Тогда отец, раньше не проявлявший участия в её душевных переживаниях, обнял её за плечи и дал совет подняться в самый высокий храм страны, чтобы побыть хоть немного ближе к родному человеку. Она слышала про храм Такамерю-дзи и раньше, но никогда там не бывала. Храм считался самым высоким обиталищем людей. «Выше него лишь Боги» говорил ей дед, когда она была совсем маленькой. Дорогу в него называли испытанием воли и духа. Она занимала несколько дней и многие сдавались раньше, чем доходили даже до середины. Пологие скальные тропы терялись в вышине, закрытые облаками, и подстерегали путников обвалами. Амайя обдумывала совет отца целую ночь и на утро, чуть солнце озарило горные пики, она отправилась в путь. Отойдя от деревни достаточно далеко, она оказалась в сливовой роще, что уводила вверх по каменистому склону. Ей отчетливо запомнился тот пейзаж. Лёгкий ветер колыхал розовые бутоны, срывая с них лепестки и в танце устилая под ноги девушки. Такое же дерево умэ когда то посадил ещё её прадед, в их собственном саду у дома. «Сейчас лепестки также устилают и наш сад» подумала тогда она, ступая на эту дорогу. Дорога плутала, поднималась, разветвляясь, превращалась в труднопроходимые тропы и лишь к вечеру привела её к тории, за которыми виднелась скальная лестница. Покосившиеся ворота из растрескавшегося дерева ознаменовали собой начало главного пути по Священной земле. С тяжёлым сердцем Амайя вступила на него. Но чем дальше вели скальные ступени, чем тяжелее давался каждый шаг, тем легче казалась тяжесть на сердце. Девушка шла всю ночь и вошла на территорию храма вымотанной и измученной, но когда огляделась вокруг, поняла, что этот путь стоил того. На неожиданно ровном участке, окружённом горными хребтами расположилась внушительная территория с множеством строений, вся утопающая в первых цветах весны. Вдалеке возвышалась пагода в пять этажей, с изогнутыми крышами. Её шпиль сорин терялся в белесой дымке облаков, и золотые кольца на нём отражали первые лучи зари. Девушка долго гуляла по территории, зашла в храм, с воротами украшенными росписями с изображением Бога грома и молний. Запах сандаловых воскурений смешивался с ароматом цветов и хвои. Пусть она не почувствовала той самой близости о которой говорил отец, но отчего-то прошедшая этот путь, она пришла и к осознанию, что поменялась не жизнь, как казалось ей раньше. А просто поменялась она. Наступила весна, тогда когда и должна была, зацвели цветы, как им и положено. Так же будет и без неё. Другая весна и другие цветы, и кто-то другой пройдёт путь, чтобы принять всё как есть. Амайя еще долго вспоминала прошлое, прежде чем собираться в обратный путь. Но завидев вдалеке монаха в традиционной серой кашае, который орудовал граблями в саду камней, она остановилась. Ей приходилось множество раз видеть сады камней, этот мало чем отличался от сада Лебедя, что был у них в деревне. Зеленоватые от мха камни окружало импровизированное море из мелкого гравия. Её внимание приковал не столько сам сад, сколько монах, что двигался спиной к ней, с педантичной аккуратностью равняющий гравий под узор волны. Амайя подошла ближе, на столько чтобы не мешать мужчине, но иметь возможность разглядеть его поближе. Движения его были настолько выверены, что казалось он идёт по памяти, каждый шаг отмерен и точен, каждая линия идентична предыдущей. Со спины он был как и сотни других монахов, лысая голова, примерно одинаковое худощавое телосложение. Лишь когда он повернулся к ней лицом, огибая волной очередной камень, она увидела на его лице шрам, рассекающий горизонтально его сомкнутые веки. Не осталось никаких сомнений, что этот монах был слеп. Девушка почувствовала себя неуютно, словно подглядывала за тем, чего видеть не должна. Но его движения завораживали, они были безошибочны, оставалось лишь гадать, сколько времени потребовалось на то, чтобы отточить это мастерство. Монах выровнял сад и замер с граблями в руках. Амайя отступила назад, не желая выдать себя. — Уже уходишь? — не поднимая головы спросил он. Девушка застыла, совершенно уверенная в том, что обычный человек её с такого расстояния услышать не мог. И всё же вопрос совершенно точно был адресован ей. — Простите, — извинилась она, подойдя ближе, чтобы он наверняка её услышал, — кажется я вам помешала. Я не хотела. Мужчина положил на землю грабли и присел на рядом стоящую скамейку, обратив лицо в сторону своего творения — идеального сада камней, который сделает не всякий зрячий. — Сад требует полной концентрации и отдачи, поэтому я не мог отвлечься на разговоры. Но теперь я свободен. Не каждый день сюда заходят пришлые. Может ты расскажешь мне, что происходит там в мире? — С лёгкой улыбкой сказал монах. Амайя добрую минуту стояла как вкопанная, не решаясь двинуться в его сторону. Но всё же интерес переборол в ней страх недоверия к незнакомцу и она присела рядом. Мужчина повернул к ней лицо и улыбнулся. Улыбка с печатью светлой грусти сделала лицо живым и добрым. Мелкие морщины выдали, что он старше, чем ей показалось издалека. — Как твое имя? — спросил он и опять отвернулся в сторону сада — Меня зовут Амайя, — ответила девушка. — А ну-ка напиши, — потребовал он и вынул откуда то из-за спины деревянную палочку, которую используют для еды. А потом протянул ей старческую раскрытую ладонь, на которой виднелись мозоли от работы с граблями. Амайя начертила иероглифы своего имени на его руке, и старик снова улыбнулся. — Ночной дождь значит? — задумчиво произнёс он. — Приносишь с собой дожди? — Не замечала за собой такое, — с улыбкой ответила Амайя — Человек чаще замечает за другими, чем за собой, — рассмеялся монах. — А ваше имя? — поинтересовалась девушка. — Здесь меня просто называют чужаком. — Почему? — удивилась она. Монах глубоко вздохнул и скрестил ладони перед собой. — Я пришёл сюда намного позже чем остальные. В отличии от истинных монахов, которые не знали другой жизни, как та, что внутри храма, я познал женщин, саке и много чего ещё. — Старик ненадолго замолчал, а потом продолжил: — А сколько тебе лет, что я рассказываю тебе подобное? Амайя улыбнулась. — Достаточно, чтобы понять о чем вы. Монах одобрительно закивал головой. — Так что же происходит сейчас в мире? — Всё то же самое, — ответила Амайя, — назревают новые конфликты. Люди так и не научились жить в мире. Монах снова закивал головой. — Ты сама-то из каких? Из мирных? Или из шиноби? Амайя напряглась, не зная как стоит ответить. Было в этом мужчине что-то схожее с всеми теми, кого она знала. Схожее с ней самой. Мелкие шрамы на руках, жилистое тело, в котором чувствовалась ещё не ушедшая до конца сила. И эта улыбка, выдававшая в нём то, что под словами «познал много чего ещё» была не иначе как сама смерть. Быть может смерть от этих рук, что покоились сейчас на его коленях. — Вы же и сами из шиноби, правда? Иначе как вы могли меня заметить? Вы сенсор, а значит уже и так знаете ответ на свой вопрос. Его молчание ответило за него. Еле заметно его губы дрогнули не то в попытке улыбнуться, не то в мимолетном желании что-то ответить, но он лишь глубоко вздохнул. А позже продолжил, рассказывать совершенно о другом. Например о том, как солнце греет листы зеленого чая на небольшой плантации близ храма, и как приятно касаться их собирая. Или как опадают лепестки сакуры, и если коснутся лица, то напоминают ему первый робкий поцелуй. Старик говорил долго, и Амайя слушала, внимая простым истинам. Он не был похож на ее дедушку, по которому она так скучала. Но словно был с ним как-то связан, послан ей для простого разговора о чувствах. — В следующий раз, если захочешь прийти, принеси саке. Уважь старика, — сказал он на прощание в их первую встречу. И она приходила к нему еще, прихватив с собой бутылку лучшего саке, заставая старика всякий раз за работой в саду камней. В последнюю их встречу, он заметив грусть в её голосе, с надеждой спросил. — Придёшь ли ты, когда пройдут сливовые дожди? — Боюсь не получится. Впереди миссия, — соврала она с тяжёлым сердцем. — Долгая? — поинтересовался старик, на лице которого морщины стали глубже, а руки мелко трясло. Только линии в море из мелких камушков оставались неизменно чёткими и ровными, словно их делали более молодые руки. — Слишком долгая, — выдохнула девушка. — Значит быть может я и не доживу до её окончания? — грустно произнёс монах. Амайя молчала, не находя нужных слов. — Знаешь, в моём тёмном мире стало светлее, когда появился человек, за которого я могу молиться. Выжженные глубоко внутри слова остались шрамами в сознании. Остался контур его сгорбленной фигуры и бесконечные линии на мелком гравии. ***************** — Может твоими молитвами я до сих пор и жива? — спросила она того, кто её не услышит. Амайя повернула голову в ту сторону, откуда с улицы доносились голоса. Вот она, как и монах устремила невидящий взор туда, где раскинулся бескрайний песчаный сад. Только творец не она, а ветер, имя которого носит эта страна. Творец не знающий усталости, неподвластный старости. Здесь он рисует на барханах узоры волны, здесь он складывает песчинки в замысловатое плетение, украшая этим полотном просторы, упирающиеся в жёлтый горизонт. Она так и не узнала что представлял старик-монах, глядя в темноту, а всё что представляла она — лица друзей. Больше всего ей хотелось забыться сном. Уснуть не ради отдыха, а ради избавления от мыслей, что терзали её. Когда зашел кто-то из медработников, девушка попросила лишь снотворного. И сон пришёл. Беспокойный, прерывистый. Она просыпалась в темноте и снова проваливалась в ещё большую тьму. Чьи-то руки меняли повязки, чьи-то голоса доносились до сонного разума. Но слова оставались лишь звуками, так и не сложившимися в фразы. Снова женский голос. Неужели он вернул ее снова в сад в ее родном доме? Жесткие простыни и мягкая трава под ее телом, смазанные лица. Все перемешалось в затуманенном разуме. Сквозь бред сновидений Амайя услышала, как раздался стук, а потом послышались шаги. Кто-то подходил к её кровати, сквозь мутную пелену перед глазами возникли размытые черты лица. Чем больше она вглядывалась, тем больше узнавала родное лицо. Вот шрам на подбородке, светлые волосы забранные в высокий хвост. Якиро улыбался, и привычные морщинки обозначились в уголках губ. Амайя привстала на кровати. Зачем же ей солгали, зачем же сказали что он мёртв? Вот же он перед ней. Её Якиро, смотрит на неё, сидя на краю больничной постели. На душе вмиг посветлело. Этот образ прогнал ту тьму, что почти поглотила её в свою утробу. Захотелось кричать. "Вытащи меня отсюда. Унеси меня домой. Прошу, Якиро! Спаси меня из этой темноты, как делал всякий раз.» Как утопающий, что видит сквозь толщи воды, девушка протянула к своему спасителю руку. Но мутное изображение вдруг погасло в темноте, и она схватила пальцами лишь пустоту. — Якиро, — вскрикнула она и окончательно проснулась. Какие отвратительные шутки разыгрывал перед ней опьяненный разум и сердце, что не желало мириться с лишениями. Амайя коснулась повязки на глазах. Собственное бессилие вызывало лишь гнев и ненависть к себе. В окно звонко ударился камушек, и раздался чей-то смех. Амайя вздрогнула от резкого звука. Прошелестели чьи-то шаги к окну и она услышала, как на улице бросились с криками в рассыпную дети, словно испугавшись того, кого увидели. — Я надеюсь, они вам не мешали. Вы уж на детей не злитесь, им просто интересно увидеть принцессу из страны Облака, — тихо сказал голос. Даже сквозь отголоски липких кошмаров, она безошибочно узнала, кому он принадлежал. Это был Гаара. Мужчина ни словом не обмолвился о том, что увидел. Хотя несомненно он стал свидетелем её растерянности, несомненно слышал ее крик. Ведь его шаги она приняла за шаги Якиро. — Печать тишины, — послышался голос. — Канкуро не придёт сегодня Вас навестить. Я отправил его в пещеры, там обнаружили скрытые ходы, которые не открылись при первом обследовании. Похоже там развернули подпольную лабораторию. Но пока никаких следов сенсора, о котором Вы сказали. Его голос походил на мягкий песок, что просачивается сквозь пальцы. Убаюкивающе вкрадчивый, он заполнил пространство. Из-за печати, поначалу казалось что он распространялся отовсюду сразу, окружая её как покрывалом, пока она не привыкла к нему. — Лаборатория, - прошептала Амайя, пытаясь осознать услышанное. Образ Якиро еще давил на грудь невыносимой тяжестью, отбрасывая все мысли назад. Словно она пыталась плыть против течения, а её всё сносило в прошлое бурными потоками. И берега настоящего были близки, но недосягаемы. — Отряд из Облака уже в пути, мы приняли решение, что Вы в праве уйти с ними. Даруи-сама, хотел выделить часть своих людей для расследования нападения, — начал Гаара — Я не могу уйти! - твёрдо перебила девушка. — Даруи предполагал, что этого и стоило ожидать. Амайя медленно встала с кровати и пошатываясь пошла туда, откуда, как ей казалось, исходил голос. Она выставила перед собой руки. Перебинтованная ладонь легла в чужую, которая аккуратно притянула её ближе, пока девушка не нащупала нагретый солнцем подоконник. Сквозь повязки черноту пытался рассеять яркий свет. Должно быть за окном разливался закат. — А люди в этой лаборатории? — спросила девушка. — Нет. Людей ни живых ни мёртвых нет. Только аппараты для опытов. Сейчас там собирают биоматериал, который возможно остался. Канкуро вернётся как закончит. — А селения рядом? Как туда поставляли всё это? Откуда? — размышляла вслух Амайя. — Там целая сеть тунелей, гораздо больше, чем мы Могли подумать. Быть может они тянутся до самой Суны. — Утечки препаратов со складов из Суны? — интересовалась девушка. — Проверяем. До сего дня такого не было, — ответил усталый голос. Амайя прислушивалась к его движениям, но казалось он не шевелился совсем, ни шороха, ни скрипа половиц под ногами. Может это не он, а его песчаный клон навестил её в палате. — Что насчет людей с улучшенными геномами. Исчезновения и пропажи по стране? Канкуро сказал, что один из них обладал Тайтоном. Туман в голове от снотворных и видений потихоньку рассеивался. И в пустоте внутри зарождалось новое чувство, неведомое ей ранее. Сейчас оно было заглушено болью, и его было сложно отделить от горечи обиды. Но оно нестерпимо жгло внутри. Это чувство проясняло разум. Кажется именно это чувство называют местью. — Кажется несколько детей в окрестных глухих деревнях, но без кеккей-генкая. Год или полтора назад, — ответил голос, — для лаборатории нужны подопытные? Так считаете? — с заинтересованностью уточнил Казекаге. Амайя пожала плечами и устало опустила голову. Разрозненные события нужно было соединить в единую картину, найти недостающие элементы. Но где и как их искать? Как ступить на след человека, которого никто не видел? И как найти этот вчерашний след, если ветер уже засыпал всё песком. — Я считаю что кто-то давно точил на вас зубы. Лаборатории и подземные тоннели не возводят за один день. — Угроза разрасталась, как опухоль, незаметно и быстро. Как не замечаешь тень, что вырастает прямо у тебя из-под ног, когда солнце поднимается ввысь, — тихо размышлял Гаара. Голос звучал так отстранённо, словно опасность грозила не ему. — Моя вина, что я этого не увидел. — Низкая нота сожаления и грусти прозвучала в голосе. — Тень под ногами…- Смутная тревога снова уколола в сердце. — Когда мы подходили к скалам, над нами пролетела странная птица. У неё была сморщенная лысая голова и чёрные перья. Совершенно незаметно, мы оказались под её могущественной большой тенью, укрытые распростёртыми крыльями. Какие-то мгновения, запечатлевшиеся в памяти так же чётко, как и её контур на фоне безоблачного неба, — вспоминала девушка. Гаара наконец шевельнулся. И как ей показалось повернулся к ней. — Стервятник. — наконец изрёк он. — Оказаться среди пустоши под его тенью плохая примета. Всё равно что над тобой... — он осёкся и фраза повисла на этом маленьком расстоянии, что разделяло их. — Занесла руку сама смерть… — Догадалась она. — Да. — Нехотя согласился он. — Что ж… Похоже сейчас мы все ходим под её тенью. — Добавила Амайя.