Крошево

      После сказанного Курильщиком воцаряется форменный бедлам. Крысы в количестве двух штук на пару-тройку с Табаки устраивают целую серенаду в честь выбора парня, хлопая его по плечам, спине и вообще везде, куда дотягиваются. Сфинкс только морщится, а Слепой, пусть и по-прежнему безэмоционален, но заметно, что доволен. Мне заметно, остальные, думаю, не видят. Иронично, учитывая рассказанное.       Русалка меня не отпускает, занавесив и спрятав, отчего кажется, что мир ненастоящий, кукольный — за пределами волос и бисерин сложно осознавать и разглядывать.       Македонский, непривычный к такому гаму, жмётся в угол на первом ярусе кроватей, Чёрный вздыхает тяжело, Лэри для разнообразия всё же ушёл пару дней назад с Крысой в Наружность, хотя не по его делам это… Да и не по моим, если уж так. А Крыса приносит ромашку, иван-чай и сушёные васильки с лавандой.       Не замеченная почти половиной, той половиной, которой бы было дело, выпутываюсь из русалочьего плена. Главное — обойти сцепившихся подвывающим клубком Мертвеца, Рыжего и Шакала, а дальше проще будет. Мак дёргается, но натыкается на чернеющую линзу очков и остаётся на месте.       Проверяю ванную на пустоту, и вот уже очки исчезают среди растрёпанных прядей. Зеркала… Не особо любимый предмет интерьера, если честно. Я ведь и с Крысой-то расплачиваюсь осколками, она говорит, через мои видно больше. Ну, в чём-то права. Действительно — больше. Она же не знает, откуда их таскаю я.       Из местами поцарапанной и забрызганной пастой поверхности смотрит девица со вздёрнутым кончиком носа, впалыми щеками, покусанными губами, оцарапанной скулой и синяками под глазами. Брови и ресницы темнее волос, по-моему, как раз со дня смены клички. Глаза… Вопрос хороший. Не понимаю. Не понимаю абсолютно. Гадалка — ослепла. Седой что-то натворил ещё до попадания в Дом. Его учитель щеголял разрывом радужки. До него — два зрачка, один не видел. А я? Почему… Так?       Прав был Сфинкс, как мне успел в полшепота рассказать Курильщик. В зеркалах мы не совсем те или совсем не те, кто есть на самом деле. В обычных зеркалах. Мои показывают настоящее, но каждый раз после шального взгляда в пределах комнаты плакать кровью… Нет уж. Я запомнила. Не хочу.       И ещё раз, два, двадцать, потому что скребёт на подкорке и в груди понимание важности понимания, как бы оно ни звучало. Оттягиваю одно веко вниз. Другое. Разные, но одинаковые. Разные. Но одинаковые. Разные…

***

      Выхожу ещё более растрёпанная, чем была до того, и сразу же привлекаю внимание.       Кажется, я прерываю их на пятнадцатом куплете. Курильщик за это время до кондиции дошёл минимум трижды, отчего сочувствующий — нонсенс! — Лорд впихнул состайнику кружку явно куда менее градусного содержания, чем настойки Табаки.       — Та-а-ак… — Шакал, как-то понявший моё состояние, отъезжает для безопасности, едва не отдавив руку Мертвецу. Не уверена, случайно ли он её туда положил. — На этот раз по какой причине?       — Я в некультурном эзотерическом шоке. — падаю на кровать пуховой подушкой: тяжело и тихо.       — В ахуе, то есть. — цинично поправляет Мертвец.       — Вроде того. Блядь… — потираю веки ладонями под очками. — Мне должно было достаться бо–…       Подождите.       Мысли из корявого сухого леса превращаются в ночной луг на грани рассвета.       — Оно должно было достаться мне. По какой причине не так?.. — очевидно, дело в бывших Сиамцах. Вопрос больше в конкретике…       Первое: Пират явно не здоровее брата. Не полностью… Значит, тогда всё пошло не по плану уже сначала. Но даже в этом случае слепота явно являлась бы меньшим злом, однако обошлось куда слабее.       Поднимаю взгляд на Стервятника. Не помню, когда в последний раз смотрела так прямо на кого-то.       — Тебе было меня жалко.       Это не вопрос — констатация факта. Иного исхода не предполагаю. Вероятности другого просто не существует, как не существует Мертвеца без сигарет и попытки оправдать кличку.       Вожак Третьей на долю секунды косится на Пирата, но этого мне хватает.       — Обоим? — а вот это уже в новинку. Остальные практически не дышат, даже Табаки притих.       — А не должно было? — о, Пират сама прямота. Удивительно, как многогранен человек в разных ситуациях и с разными людьми. Они пообтесались, но эта сторона осталась неизменной.       — Ну вообще-то нет. Это можно считать моей работой, в конце концов.       — Ты была не обязана, но сделала. — опровергает Стервятник, оперевшись на трость перед собой.       — А потом подгадила главному Пауку, отчего он уволился по состоянию здоровья. — пожимаю плечами. Не отрицаю собственную мелочность, но больно много этот мужчина меня раздражал.       Не проняло.       Вздрагивает позади Македонский.       — Теперь оба мучаетесь, а толку?       — Но ты в норме. — переглянувшись, одновременно, вдвоём.       Между фразами, казалось, у них наконец соединились все кусочки пазла — настолько много эмоций внезапно выползло в общий воздух.       — Я вас не понимаю. — откидываюсь назад, раскинув руки в стороны. — Ну какого хрена вам вообще до меня тогда дело появилось?       — Точно не понимаешь? — судя по голосу Вожака, в котором также проклюнулось больше интонаций, чем пустота, я их то ли обидела, то ли разозлила. Вероятно, всё вместе.       — Люди — мрак. — отсутствие. — Вы — Птицы, а я — калечная яичница. Не в то вылупилась. Некоторые вылупляются правильно, ну а у меня когти. Удивительно, чего мы со Слепым не грызёмся на каждом повороте. Хотя… Территории разные, оба бродячие…       — Ниц, не уводи от темы. — неожиданно подаёт голос Рыжий. — Что не так?       Табаки мурлыкает под нос прилипчивую песню с недавних пластинок от Летунов. Всё, лимит вышел.       — Я нихрена не понимаю, вот что. — стаскиваю брошенное одеяло, сворачиваю в валик под голову.       Пират смотрит пронзительно-болезненно, и от этого ещё гаже. Он сидит на полу у ног Стервятника, с левой для них стороны, весь такой грустный, покоцанный, надорванный… Они как Сфинкс со Слепым. «Среагируй, будь добр, вместо меня»… Стервятник ведь куда более приспособленный, чем брат, этого нельзя не заметить. Пират же… Более чувствительный, что ли… Открытый тоже куда больше.       — Ниц? — ну конечно, Рыжий замечает залипание в одну точку и смену эмоций.       Не давая себе времени на самокопание и рытьё личной могилы, за правую дужку снимаю очки, не отводя взгляд от бывших Сиамцев.       —Ох епта… — Мертвецу на роду написано собирать сегодня всё, что может упасть, собой, однако он даже не замечает скинутой случайно Чёрным со второго яруса футболки, повисшей на волосах.       Сиамцы поднимаются одновременно, одновременно подходят, всматриваются. И стоят они сейчас правильно.       Рассвет.       — Один, — левый глаз, Стервятник. — и второй. — Пират.       Грустный-грустный Пират, догадавшийся, что тогда произошло. Их пазл собрался раньше, чем мой, но, оказывается, детали из одного набора. Разные, но одинаковые — я ужасно расплывчато и болезненно вижу половину: бледная синева ключевой воды правой радужки осталась тонким ободком вокруг светочувствительной черноты. И даже от приглушённого света текут слёзы, словно стою в зеркальном лабиринте.       — Должно было быть оба. — среди общей картины Четвёртой эти слова звучат неровным мазком мастихина. Не убрать и не поправить. Неприглядная правда. — А ты забрал. Это не я навесила — сам захотел. Не осознал, но захотел.       Стервятник молча кивает, медленно и с принятием.             Пират вытирает слишком заметную яркую дорожку с моей щеки.       — Чёртовы висельники. — уже под нос.       Табаки, услышав, безудержно хохочет, не затыкаясь даже после шипения Курильщика. Понимаю причину его веселья, улыбаюсь очаянно-облегчённо, практически против воли, хотя кто меня заставит что делать без желания, найдите такого смельчака.       — Курильщик, не отвертишься. — заявляю, выглянув из-за плеч Сиамцев — высокие, им на голову меньше до потолка минимум.       — От чего не отверчусь? — Рыжая уже препирается с Шакалом, а бывший Фазан заинтересованно косится то на меня, то на скандал. Окосеет, поди…       Шиплю на него куда более профессионально, но срываюсь на прежнюю слегка сумасшедшую гримасу вместо серьёзности. Чёрный с галёрки поджимает губы — то ли не одобряет, то ли пытается не уплыть в лихорадочное помешательство. Дергается светлая щека, ничего не проясняя. Русалка притуливается около Македонского, с другой стороны — Сфинкс, Слепой успел куда-то забиться. Горбач только вселенским терпением ещё не выгнал Чёрного со своей кровати.       — Папа Птица… — пробивается хихиканье с разных сторон, Табаки слишком заразителен, упакуйте его кто-нибудь…       Стервятник сначала недоумевает, и я уже поражаюсь его терпению — перед ним тут девушка с ума сходит, а он просто принимает, как должное, — но смотрит на мои ногти, на Курильщика…       Пират подсаживается к парню, свойски закинув руку тому на плечо, несмотря на хрустнувший сустав и дернувшегося Вожака.       — Бредятина. — меня отпустило, перешло на Мертвеца. Выдыхаю, пока могу. — У тебя ведь от всего, от чего надо, есть ключи?       — Конечно.       Копаюсь в одном из поясных мешочков, выуживаю на свет совсем маленький витой почерневший ключик, не больше фаланги пальца. Искусственные листики, витая лоза… Аккуратно кладу Вожаку в ладонь.       — Теперь — от всего. — Курильщик, кажется, смирился в очередной раз, потому что не протестует наличию нашей троицы. — Только с Пиратом поделись, у меня один. Я не ожидала, что понадобится два, вы уж разберитесь там полюбовно.       Я почти физически чувствую их взгляды, но не поворачиваюсь — спор разросся до пяти человек, и желания упускать подобное у меня не присутствует. Улыбка меняется на спокойную: вроде взрослый, а такой ребёнок… Надеваю обратно очки, а то жалко Македонского, я наплачу, а ему оттирать…       — Птицы, значит.       Курильщик подкатывается, Пират подхрамывает. Не знаю, сколько Стервятник братался с безразличием, но сегодня оно уходит.       — Значит, Птицы. — к великолепной пятёрке добавился выпнутый-таки Чёрный, тут же сцепившийся с Рыжей.       — Ой, не-е-е, я отсюда пойду. — мелочно устраиваю своим троим гнездо на голове, машу подрёмывающей Русалке, замечаю выползающего из-под кровати Слепого, идущего к хаосу. — На одну меня вас слишком много.       Выбравшийся из сорокоручьеножьей кучи Мертвец свистит вслед, отчего возникает желание дёрнуть ухом. Курильщик хлопает глазами, Сиамцы же, не делая попыток вернуть утраченный лоск, опираются каждый на одну из ручек коляски, приставив к ней трости, и смотрят… Слишком уж приязненно.       Туман над лугом рассеивается, наконец теплеет. Приятно, безусловно… Но гулять лучше всё же самой по себе.