Детройт. Тепло наших тел.

      Коннор «проснулся» первым и вышел на крыльцо, приметив храпящего Аллена на полу с бесполезным автоматом. Весеннее солнце красило все вокруг белой краской, и тишину нарушал лишь скрип ржавых соседских качелей.       В голове застрял жестокий вопрос. Он не хотел об этом думать, но все равно понимал: скоро все будет кончено. Хэнк уйдет. Ворота захлопнутся, и он, зомби, потащится домой, в самолёт. Сможет ли Коннор отпустить Хэнка? Самый сложный вопрос в его мертвой жизни. Месяц назад его ничто не интересовало, ничего не хотелось и ничему не радовалось. Он мог потерять все, и это ничуть его не заботило, и все было просто. Но простота приедается.       Когда Коннор возвращается, Хэнк уже сидит на постели. Сонный и заебанный. Седые волосы топорщатся во все стороны, как пальмы после урагана.       — Доброе утро, — говорит Коннор.       Хэнк сонно хмыкает в ответ.       Коннор предпринял героические попытки не пялиться на него, пока он сладко потягивался и поправлял резинку трусов. Зомби видно каждую мышцу, каждый позвонок, каждый шрам человека.       — Умираю с голода, — бормочет Хэнк, натягивая все ещё мокрые вещи, и Коннор снова старается не пялится.       Его тело извивается и пружинит — такая ловкость недоступна ни одному мёртвому.       Вдруг Хэнк хмурится.       — Нам пора уходить.       Снова. Коннор останется снова один. Но чего он ждал? Хэнк живой, его место на Иерихоне, а он мертвяк. Максимум, на что может надеяться зомби, это на пулю в лоб.       Они выходят из комнаты, снизу уже доносится голос Тины и Аллена. Вместе с ними из соседней комнаты вываливается Гэвин, за ним Ричард. Но что-то было не так. Хэнк сообразил быстрее Коннора.       — Где твоя майка? — Хэнк подозрительно сощурился, с ног до головы оглядывая Рида.       Теперь понял и Коннор. На мужчине с самого начала была обычная серая хлопчатая футболка, а сейчас на нем старая черная с дырками.       — Какая нахуй разница? — Гэвин дёрнулся и ответил чуть более резче, чем планировал. — Решил сменить имидж, эээ, на мою вчера ошметки попали, да.       Ричард сзади пытался скрыть улыбку в ладони.       — Ну-ну, — ухмыльнулся Хэнк, услышал мат в свою сторону и спустился вниз.       Сборы долго времени не заняли, а если быть точнее, собирать было нечего. Люди суетились, ходили туда-сюда, создавая видимость активности. Оставлять зомби никто не хотел. Не после всего случившегося.       — Нам пора, — Ричард понимающе положил руку на плечо Хэнка. — С ним все будет в порядке, брат толковый парень, к тому же, у него есть дом.       Хэнк хмыкнул, услышав свои же слова. Ричард обнял брата на пару секунд и отступил. Скрепя сердце Хэнк покинул дом, через силу не прощаясь с Коннором. Ричард вышел следом. Потому что если они задержатся ещё хотя бы на минуту, то не смогут уйти.       Коннор стоял на пороге, провожая красный Мерседес взглядом, полным печали. Вернулся в дом и взял со стола фотографии. На одной они все вместе, на второй — один Хэнк. Коннор кладет фото на стол и уходит. Без слов.       Коннор бредёт обратно в аэропорт. Что его там ждет? Он не знает, может, окончательная смерть? Он наделал столько шуму, что Кости вполне могут избавиться от него, как от заразы. Но он снова один. Его мир мал, и особого выбора нет. Коннор не знает, куда еще податься.       На машине путь занял бы сорок минут. Пешком придется идти весь день.       Он идет. Ветер меняет направление, и вчерашний грозовой фронт подползает все ближе. Тучи кружат по горизонту, медленно стягивая голубое небо в кольцо, как гигантская фото-диафрагма. Коннор идет быстро, чеканя шаг, почти марширует. Голубой кружочек над головой сначала сереет, потом синеет, наконец, тучи схлопываются.       Начинается дождь. Льет как из ведра, так что вчерашний ливень кажется не более, чем каплями из разбрызгивателя. Самое удивительное, что зомби холодно. Вода насквозь пропитывает его одежду, заливается в каждую пору — и он дрожит. Несмотря на то, что в последнее время Коннор до неприличия часто предавался сну, он опять манит в свои объятия. Уже третий раз подряд.       Зомби спускается на следующем съезде и забирается в огороженный треугольник, заросший зеленью, между шоссе и дорогой. Проламывается через кусты к рощице из десятка кедров, посаженных в строгом порядке для услаждения взора автомобильных призраков. Съеживается под одним из деревьев — хоть какое-то укрытие — и закрывает глаза. На горизонте, как старая лампочка, мелькает молния. Гром отдается в его костях, он погружается во тьму.       Коннор с Хэнком в «боинге». Зомби сразу понимает, что это сон. Настоящий, даже не повтор очередной серии из жизни других людей. Все, что он видит, — его собственное. По сравнению с воспоминаниями людей, мозги которых он ел, сон смахивает на неуклюжее домашнее видео.       Поджав ноги, они сидят друг напротив друга на белоснежном крыле самолета, парящего над облаками. Их волосы тормошит ветер, но не сильнее, чем если бы они ехали в родстере.       — Теперь тебе еще и сны снятся? — спрашивает Хэнк.       Коннор нервно улыбается.       — Похоже на то.       В ответ Хэнк не улыбается, а смотрит на него холодным взглядом.       — Значит, пока ты не связался с этим мужчиной, тебе незачем было видеть сны. Ты как школьник, которому больше не о чем в дневник писать.       Они уже не в небе — сидят на зеленом, залитом солнцем пригородном газоне. На заднем плане чудовищно толстая парочка жарит на гриле куски человеческого мяса.       Коннор старается отвлечь внимание Хэнка на себя так, чтобы он их не заметил.       — Я меняюсь.       — Наплевать, — отвечает он. — Я уже дома. Я вернулся в реальный мир, где тебя не существует. Каникулы закончились.       По небу пролетает крылатый «мерседес» и исчезает с глухим хлопком.       — Меня больше нет, — говорит он. — С тобой было прикольно, но всему приходит конец. Так всегда бывает.       Коннор качает головой, не поднимая глаз:       — Я не готов.       — А ты думал, как будет?       — Не знаю. Я надеялся. На чудо, наверное.       — Чудес не бывает. Есть причина и следствие, мечта и реальность, жизнь и смерть — а эта твоя надежда нелепа. Ну, а романтичность — вообще курам на смех.       Зомби смотрит на него тяжелым взглядом.       — Тебе пора повзрослеть. Хэнк вернулся домой. Все снова так, как должно быть. Как было и будет всегда.       Хэнк ухмыляется, и Коннор видит его зубы — неровные желтые клыки. Он тянется поцеловать Коннора — и утягивает в долгий влажный поцелуй. Тот захлебывается в ощущениях, резко открывает глаза и встает, отводя от лица мокрые ветви. Утро еще не наступило. Дождь так и льет. Коннор выходит из-под деревьев на пешеходный мост. Стоит, опершись на поручень, и смотрит на пустое шоссе, исчезающее во тьме горизонта.       В голове, как мигрень, бьется одна-единственная мысль: вернуться к Хэнку.       Краем глаза Коннор замечает на другом конце моста чью-то фигуру. Тяжелыми, размеренными шагами она движется к нему. Зомби сжимается, готовится к драке. Мертвые, которые слишком много времени провели в одиночестве, иногда теряют способность отличать живых от себе подобных. А некоторые так погружаются в себя, что им делается все равно. Они будут есть кого угодно, что угодно и где угодно, потому что не знают другого способа общения. Коннор представляет, что какой-нибудь из этих потеряшек напал на Хэнка, когда он остановился передохнуть, обхватил своими грязными лапами его голову и впился зубами в шею. Коннор маринует этот образ в голове и готовится разорвать того, кто к нему приближается, на кусочки. Стоит подумать, что кто-то может причинить его человеку вред, и Коннора охватывает такая первобытная ярость, что самому впору испугаться. Пожирание людей по сравнению с ней — детские игрушки.       Фигура все ближе. Вдруг все освещает вспышка молнии — и Коннор опускает руки.       — М?       Коннор его едва узнал. Лицо ему изрядно подпортили, судя по всему, клыками и когтями. По телу тут и там вырваны мелкие клочки плоти.       — Привет, — выдавливает он. Дождь струится по его лицу и заливает раны. — Пошли… уйдем… с дождя. — Он спускается мимо промокших деревьев на шоссе.       Они оказываются на грязном, но сухом пятачке под мостом, где и съёживаются в окружении старых пивных жестянок и давно использованных шприцев.       — Что… ты… тут… де… лаешь? — спрашивает Коннор, с трудом выдавливая каждый слог.       Меньше дня молчал — и опять как в первый раз.       — У… гадай, — хмыкает М и демонстрирует свои раны. — Кости. Выгнали.       — Плохо.       — Фиг… ня, — М пинает облезлую пивную банку. Вдруг его обезображенное лицо перекашивает улыбка. — Знаешь… что? Со мной… ушли… другие.       Коннор смотрит на него и не понимает.       — Ушли? Зачем?       Он пожимает плечами:       — Там… все… рехнулись. Быт… заел. — Тычет в Коннора пальцем. — Ты.       — Я?       — Ты и… он… что-то… сдвинули.       Под мост спускаются еще девять зомби и таращатся на них без всякого выражения.       — Привет, — говорит Коннор.       Они покачиваются и постанывают. Один кивает.       — Где… живой?       — Его зовут Хэнк, — слова льются с языка легко и свободно, как будто Коннор не говорит, а полощет рот теплой ромашкой.       Пять слогов. Коннор снова побил рекорд.       — Хэнк, — с усилием произносит М. — Ладно. Где… они?       — Ушли. Домой.       М внимательно разглядывает лицо напротив. Роняет тяжелую руку на плечо.       — Ты… как?       Коннор закрывает глаза и делает глубокий вдох.       — Плохо, — смотрит он на шоссе, ведущее в город, и в голове что-то расцветает. Чувство превращается в мысль, мысль — в решение. — Иду за ним.       — В… Иерихон?       Кивает.       — Зачем?       — Спасать.       — От… чего?       — От всего.       М долго не сводит с Коннора разноцветных глаз. Мертвым, ничего не стоит пристально смотреть по несколько минут кряду. Коннор нутром чует: знает, что надо делать. У него есть пусть не план, но зародыш плана. Мягкая розовая зигота.       М поднимает задумчивый взгляд в небо.       — Вчера… сон… видел. Насто… ящий. О прошлом.       Коннор в шоке молчит.       — Вспомнил… детство. Лето. Парк. Дедушка, — он снова смотрит на Коннора. — Как это?       — Что?       — Ты… чувствовал. Ты знаешь… что это?       — О чем ты… говоришь?       — Во сне… — объясняет он с восторженным лицом. Он похож на ребенка, которому подарили телескоп. — Это… любовь?       По спине Коннора бегут мурашки. Что происходит? В какие непостижимые космические дебри несется планета? М видит сны, вспоминает прошлое, задает невероятные вопросы. Коннор то и дело ставил новый рекорд по слогам. С ними под мостом, вдали от аэропорта и шипящих приказов Костей, еще девять мертвых… Стоят и ждут… чего-то.       Перед ними расстилается новый холст. Что они на нем нарисуют? Какая краска первой брызнет на это пустое серое поле?       — Я… с тобой, — заявляет М. — Помогу… Войти. Спасти. — Он поворачивается к остальным. — По… можете? — спрашивает он тихо, не повышая голоса — Помо… жете… спасти… — Тут он закрывает глаза и напрягает память. — Спасти… Хэнка?       При звуках его имени мертвые как будто ускоряются — у них вдруг дергаются пальцы, мечутся глаза. М, похоже, доволен.       — Найти… то, что… потеряли? — продолжает он таким уверенным голосом, каким ни разу на памяти Коннора не говорил. — Вытащить… на свет?       Зомби смотрят на М. Потом на Коннора. Потом друг на друга. Один пожимает плечами. Другой кивает.       — С-спа-а…. с-сти-и, — удается прошипеть высокому афроамериканцу. Остальные согласно сопят.       По лицу Коннора растекается улыбка. Пусть он не знает, что делать и как, и к чему это приведет, но осадная лестница растет перед ним все выше, и он знает, что снова увидит Хэнка. Ему не надо прощаться. И если эти едва стоящие на ногах беглецы хотят помочь, если они видят в Конноре нечто большее, чем мальчишку, погнавшегося за мечтой, пускай помогут. И все узнают, что будет, если сказать «да», когда трупное окоченение кричит «нет».       Они тащатся по шоссе на север, и гроза, будто испугавшись их, отступает в горы. Вот они и в пути.