Feels like fire

Южноафриканский ветер гнал облака на север. Блики огромной жёлтой луны освещали пустые трибуны стадиона в Порт-Элизабете. На первом ряду сидел мужчина и, не моргая, смотрел на поле. Кругом не было ни души. Только огромный стадион, свежий газон и одинокий мужчина в серой куртке. Никто не считал, сколько он просидел так. Никто не видел, когда он пришёл. Никто не знал, зачем. Он сидел неподвижно, задумчиво глядя в одну точку. Что видел он там, на зелёной глади футбольного поля? OST: Агата Кристи «Сердцебиение»

Не хочу другой судьбы Где есть не я, где есть не ты Благодарю сейчас и здесь За всё, что нет и всё, что есть Вадим Самойлов

Я не знаю, не помню, когда это началось. Но каждый раз, гладя в его тёмные глаза, я понимал, что готов работать с ним всю жизнь и с радостью умру за него, если это потребуется. Я осознал это не сразу, а когда осознал, долгое время боялся признаться в собственных чувствах. Я гнал от себя запретные мысли о Йоги, пытался доказать, что испытываю к нему не больше, чем дружескую симпатию. Я говорил себе: «Брось, Ханс, ты так же привязан и к Олли, и к Анди… Они все твои друзья, ты всех их любишь». Но это была ложь. Я любил только Йоги. Любил страстно и самозабвенно. Больше, чем себя. Больше, чем жену. Больше, чем всех на этой Земле. Несмотря на то, что я был помощником Йоги, он никогда не подчёркивал этого и никак меня не выделял. Иногда, когда мы вместе смотрели записи матчей и разбирали моменты, мне казалось, что Йоги уделяет мне больше времени, чем остальным нашим товарищам по тренерскому штабу. Мы могли часами обсуждать игру, а потом долго разговаривать на посторонние темы. Когда Йоги заинтересованно слушал меня, кивал и улыбался, я чувствовал нашу близость и замирал от бесконтрольного, всеохватывающего счастья, накрывавшего меня с головой. Но иллюзия того, что таким Йоги бывает только со мной, быстро рассеивалась, когда он оставался смотреть, как Анди тренирует вратарей. Или пил кофе с Оливером. Я видел, что с ними Йоги также раскован, улыбчив и доброжелателен, как и со мной. Это гасило вспышку надежды. Это причиняло боль. Впрочем, даже недолгие проблески надежды были для меня огромным счастьем. Ведь когда я только пришёл в сборную, когда только начал понимать, что Йоги мне небезразличен, наши отношения, точнее, практически полное их отсутствие, причиняли гораздо больше боли. Почти всегда, когда мы разговаривали – лично или по телефону – мы разговаривали о футболе. Остальных тем Йоги тщательно избегал. Он часто сидел молча, глядя куда-то вдаль: грустный, отрешённый, потерянный. Я долго пытался понять, с чем связаны такие приступы меланхолии, пока однажды Анди не сказал, будто ответив на мой немой вопрос: «Скучает по Клинси». В тренерском штабе так называли Юргена Клинсманна, бывшего тренера сборной. О Клинсманне я знал немного: знал, что Йоги был его помощником, много раз видел их вместе на пресс-конференциях и матчах, в разговорах его часто упоминали Олли и Анди. Йоги же, напротив, почти не говорил о нём. Я никогда не придавал особого значения тому, что Юрген Клинсманн работал вместе с Йоги в штабе сборной до тех пор, пока Анди не произнёс фразу, которая стала началом моих длительных размышлений и исканий. Я до сих пор не понимаю, зачем Анди сказал это. Может быть, уже тогда, догадавшись о моих чувствах, он, со свойственной ему прозорливостью, пытался предупредить меня. Но вместо того, чтобы насторожить и отрезвить, он заставил мои желания сжигать меня с новой силой. Я долго гадал над смыслом фразы «скучает по Клинси». Я допускал тоску по лучшему другу, но всё-таки тоска Йоги больше походила на тоску по любовнику. Я изводил себя разного рода домыслами, строил версии, листал газеты, внимательно изучал совместные фотографии Йоги и Юргена… Иногда мне начинало казаться, что я могу на сто процентов утверждать, что они были гораздо большим, чем просто друзьями. Но на другой день я ударял себя кулаком по лбу, вспоминал, что и Лёв, и Клинсманн счастливо женаты и убеждал себя, что насочинял небылицу, которая не имеет под собой реальных оснований. Вскоре я понял, что так продолжаться не может: мне нужно было знать наверняка. Спросить у самого Йоги я не мог, впутывать сюда Олли и Анди мне не хотелось. Наконец, я вспомнил человека, который мог знать. Знал наверняка. Однажды вечером я набрал номер Лотара Маттеуса. — Ну, Ханси, как дела в сборной? — первым делом поинтересовался Лотар. — Дела идут, — уклончиво ответил я, думая о том, как правильно задать волновавший меня вопрос. Меня как будто парализовало от волнения. — Как поживает герр Лёв? — в голосе Маттеуса слышалась плохо скрываемая ирония. — Прекрасно. — А ты сам? — В порядке. — Вы сработались? Я решил, что момент подходящий. — Кажется, сработались. Хотя, иногда я не понимаю перепадов в его настроении… — И тебя это тревожит? — Меня это напрягает. Особенно приступы тоски. Невольно начинаешь чувствовать себя без вины виноватым, — я попытался улыбнуться. Получилось невесело. — Нет, Ханси, ты тут не при чём. Герр Лёв переживает потерю старого… друга. — Ты о Клинсманне? — голос предательски дрогнул. — Разумеется. Они ведь были так близки, что даже спали в одной постели. А теперь Клинсманн уехал в Штаты, и двуспальное ложе герра Лёва часто пустует, — я не мог видеть лица Лотара, но по его тону можно было догадаться, что он зло усмехается. — Я не очень понимаю тебя, Лотар, — собрав в кулак остатки воли, я пытался говорить спокойно. — Если ты вдруг не знал или не догадался, то Лёв и Клинсманн были любовниками. Почти 3 года или около того. Думаю, что теперь Йоги находится в поисках равноценной замены. Смотри, не попадись: бундестренер падок на блондинов. Сердце предательски забилось чаще, я выдохнул и поблагодарил Бога за то, что говорил с Лотаром по телефону, и он не мог видеть меня сейчас. Я быстро распрощался с ним. Напоследок он сказал, что неудачно пошутил — у него и в мыслях не было меня обижать. Я успокоился: казалось, Лотар ничего не заподозрил. Весь день я чувствовал, как у меня за спиной растут крылья. «Если Клинси был его любовником, — размышлял я, — то у меня есть шанс!» Шанс. Это было самое прекрасное слово из всех. Как многого я не знал! Юрген Клинсманн был для Йоги не просто любовником. Он был частью его сердца. А расставание с ним стало незаживающей раной, которая постоянно кровоточила, причиняя невероятную боль. Никогда — ни до поездки в Москву осенью 2009-го, ни после — Йоги не обсуждал со мной их отношения с Юргеном. Это было для нас запретной темой, табу, которое я должен был соблюдать. Юрген был для меня чем-то мифическим, каким-то странным явлением из прошлой жизни Йоги. И это явление меня не касалось. Впервые мы столкнулись, когда Клинсманн вернулся в Германию, чтобы тренировать «Баварию». Новость о его возвращении стала неожиданной для всех в штабе, и главным образом, для Йоги. Мы узнали о решении Юргена в январе. До его приезда оставалось ещё полгода. Я до сих пор не знаю, чего в эти полгода Йоги ждал больше: Чемпионата Европы или возвращения Юргена. Бесполезно убеждать себя в том, что мне было всё равно. Назначение Клинсманна меня тревожило, злило, приводило в ярость. О своих чувствах я почти не думал, но я не мог не думать о чувствах Йоги. Я видел, каким он был после отъезда Юргена. Я видел, каким он стал спустя два года. И я не знал, что будет с ним, когда Юрген вернётся. Наверное, я всю жизнь буду помнить наше очное знакомство. Юрген протянул руку и небрежно бросил: — Клинсманн. — Ханс-Дитер Флик, — официально произнёс я, и это вызвало улыбку Йоги. Наверное, я назвал своё имя слишком важно. Клинсманн находился на посту тренера «Баварии» десять месяцев. Десять противоречивых, страшных, нервных месяцев, полных тоски, неизвестности и горечи. Когда я узнал, что его уволили, и он уезжает обратно в Штаты, я был почти счастлив. Тогда я понял, что если хочу быть с Йоги, если хочу спасти его от прошлого, от Юргена, от него самого, то я должен бороться. И я боролся. Я выиграл в Москве, чтобы снова проиграть в Порт-Элизабете. Но от Москвы до Порт-Элизабета было целых 8 месяцев. И эти 8 месяцев Йоги был моим.