Большое приключение маленького вороненка

      И Тэдди рассказывает.       Он сидит на её постели и безо всякой бравады рассказывает, что он из 2040-го года и ему целых семь лет — ещё не большой, хвастается Тэдди, но уже и не паучонок, как говорит его дедушка Гомес! Он рассказывает, что она, Уэнсдей Аддамс, — дата рождения: 13 октября 2006 года, Весы по гороскопу, родинка на правом локте и аллергия на розовые розы, в общем, абсолютно точно она, — его мама. В 2033 году она родила его, будучи успешной двадцатисемилетней писательницей, автором нескольких бестселлеров, по которым, на момент отбытия Тэдди из его временной шкалы, успели отснять две экранизации, и сделала почётным членом огромной семьи Аддамс, которых он также перечислил на зубок: от самой старой прапрабабки до троюродных племянников, которых в 2023 году нет ещё даже в проекте. Рассказывает, подтверждая безумную догадку, что да, он в самом что ни на есть прямом смысле из будущего, и живёт в красивом уединённом поместье — будущем жилище Уэнсдей — в штате Вашингтон, неподалёку от Сиэтла. Что он понятия не имеет как его сюда занесло, и что, хоть он и не боится («правда-правда, ни капельки!»), он очень хочет домой. В своё время. В свой существующий дом, к своим уже родившимся в то время друзьям. К своей маме. И к папе.       — Но ты здесь, пусть и немного другая, — успокаивает то ли её, то ли себя Тэдди, улыбаясь Уэнсдей, что слушала его всё это время в полной прострации. — Потому я не так сильно скучаю! Но всё равно скучаю. А папа тоже здесь?       Уэнсдей вздрагивает, как подстреленная дробью.       — Папа?       Тэдди кивает с беззаботной ухмылкой.       — Да, он же тоже учился в Неверморе. У тебя в кабинете стоит ваша фотография отсюда!       Уэнсдей таращится на него, практически не дыша. Рассматривает его всклокоченные волосы цвета вечной черноты, его острое личико, веснушки. Это её сын. Она, конечно, может сделать экстренный генетический анализ для стопроцентного подтверждения, но банальная логика уверяет, что в этом нет смысла. Это её сын. Менее чем через одиннадцать лет она родит его и даст ему имя в честь одного из предков Аддамсов, Таддеуса Аддамса — Уэнсдей помнит, как отец рассказывал, что тот придумал формулу частичного воскрешения, благодаря которой, в теории, в их семье появился Вещь. Такие имена не дают кому-то, кого не хочешь. Или не любишь.       Но сейчас она ничего не чувствует к этому ребёнку! Это ведь нормально? Конечно нормально. Ей вообще неприятны дети. Орущие, вечно требующие внимания создания. Она столько раз говорила себе и всем вокруг что не хочет заводить семью, и этот вывод продолжал жить в её голове и по сию минуту. Но в таком случае Тэдди нарушает все законы физики, потому что, если она совершенно ясно не планирует детей, то — какого чёрта он не исчезает? Сидит вон рядом, болтает ножками, хихикает над её раскрытыми в изумлении глазами, как ни в чём ни бывало. Что изменилось за десять лет? Что должно было произойти с той, будущей Уэнсдей Аддамс, чтобы она так кардинально поменяла мнение относительно материнства?       Потом до неё доходит и поражает, словно молнией. Первые минуты с его рассказа она надеялась, что, может быть, взрослая Уэнсдей решилась разродиться исключительно по рациональным, непреодолимым причинам: оставить наследство, переложить древнее родовое проклятье, воспитать клона, да что угодно; прибегнула к процедуре ЭКО, а то и вовсе к ритуальной магии, чтобы получить этот мелкий кошмар на свою голову. Что она мать-одиночка, гордая и как всегда независимая. Но мальчик упомянул папу, чьё фото стоит у взрослой Уэнсдей в кабинете. Два и два сложить не трудно; у него есть отец, этот отец живёт с ними, и этот отец находится в Неверморе. Возможно, сегодня она видела его в толпе учеников и даже понятия не имела…       Уэнсдей сжимает челюсти, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.       — Кто… Кто твой отец, Таддеус? — насколько умеет сохраняет самообладание Уэнсдей, хотя, ей стоит признать, это первый раз в её жизни, когда она полностью обезоружена происходящими с ней событиями. Крэкстоун сейчас кажется ей весёлой детской вечеринкой в сравнении с, а это кое о чём говорит. Вряд ли сейчас случится нечто поразительнее этого…       — Ксавье Торп, — просто говорит малец и наклоняет голову. — Вы уже познакомились, мама? Папа говорил, вы вместе ходили на выпускной!..       То, что он воодушевлённо щебечет дальше, Уэнсдей не слышит. Тело будто погрузили в бочку с водой и закрыли ту крышкой. Снаружи глухо, внутри нечем дышать, и нет никаких шансов на то, что получится выбраться целой и невредимой. Она не успевает уточнить уверен ли Тэдди в своих словах, шутит ли он или она окончательно тронулась рассудком, как дверь в комнату открывается. Слишком растерянная от хлынувших, как за все шестнадцать лет разом, эмоций, Уэнсдей не замечает вбежавшего внутрь Вещь.       А вот Тэдди замечает:       — Вещь! — он спрыгивает с кровати и несётся к придатку, который, не успев пройти до середины комнаты, тут же замер как вкопанный. — Ты тоже здесь, как круто! Привет.       Мелкий присаживается на корточки и совершает какую-то странную манипуляцию рукой, напоминающую не то специальное рукопожатие, не то язык жестов. Вещь пятится и поворачивается к Уэнсдей с молчаливым вопросом в каждом суставе.       — Вещь, закрой дверь. На замок. И проверь, чтобы все щели были заткнуты, — сглотнув, цедит Уэнсдей. Голос звучит ломко, но хотя бы звучит — после имени Ксавье, озвученного ребёнком, она вообще сомневалась, что её связки не парализовало напрочь. — Разговор будет крайне… занимательным. Нам не нужны свидетели.       Рука недоверчиво водит кистью от Уэнсдей до огорчённого нулевой реакцией Вещи Тэдди, затем несмело выполняет просьбу. Убедившись, что ни одна муха не залетит подслушивать их, Вещь подбегает к Уэнсдей и стучит пальцами по полу, требуя ответов. Она вздыхает и кивает на ребёнка:       — Познакомься с Таддеусом. Аддамсом.       — Торпом! — гордо добавляет подоспевший следом мальчик и протягивает ладошку Вещи. Обрубок несколько секунд не двигается, потом осторожно стучит пальцами, обращаясь к Уэнсдей.       — Хотела бы, я чтобы это было шуткой, но… Таддеус звучал весьма убедительно, — она кое-как пересказывает Вещи информацию, выведанную у мальчика, и сжимает плед под собой одубевшими пальцами. Боже, в пересказе этот бред звучит ещё невыносимее. Она более чем понимает, почему в конце её рассказа Вещь выглядит, мягко говоря, недоверчивым.       — Ты меня ещё не знаешь, правильно? Да. Но я тебя знаю! — встревает Тэдди, садясь к обрубку на пол. Вещь отшатывается от него и настороженно следит за движениями его тела: опыт многочисленных вылазок с Фестером научил его не верить никому с первого взгляда, даже тому, кто кажется беззащитным, хотя факт принадлежности Тэдди к Аддамсам несколько путает Вещь. Он прислушивается к ощущениям, которые испытывает от Тэдди; ищет в нём черты людей, с которыми провёл всю свою бессмертную жизнь, единственным, кому доверяет и кому верен всецело; но поверить в то, что рассказала Уэнсдей слишком сложно, даже при всей их чудной бытовухе, потому Вещь держит фаланги востро. — Когда я был маленьким, ты качал мою кровать, таскал меня по дому и по саду, кормил, играл в кубик Рубика, а если я не мог уснуть, ты показывал мне театр теней!       Исшрамированные пальцы несмело дрогнули вперёд. Уэнсдей с любопытством замечает, как обрубок аккуратно начинает ковылять навстречу. Он стучит пальцами по полу, и Тэдди кивает:       — Да, бывало, что по семь постановок подряд! Мы смотрели «Гамлета», «Франкенштейна», «Преступление и наказание», но лучше всего я засыпал под… ой, забыл… — мальчик смешно хмурится, поджав губы; в этом выражении Уэнсдей улавливает знакомые черты, но заставляет себя не вглядываться слишком пристально, поскольку не уверена, что сможет это выдержать. Она ещё не отошла от прошлой информации о Ксавье, и получить лишнее… подкрепление ей, не кажется Уэнсдей разумным с точки зрения сохранности здравомыслия (которое в будущем ей очень пригодится) поступком. — Про девочку… её мама думала, что она обычная девочка, а она оказалась серийным убийцей…       — «Дурное семя», — говорит Уэнсдей одновременно с ошарашенно отстучавшим то же самое Вещью. Эту постановку обрубок показывал ей театром теней, когда сама Уэнсдей была ещё крошкой.       Вещь медленно подкрадывается ближе к ребёнку. Всё происходит как в дурацком мелодраматическом кино. Он приподнимает, затем опускает указательный палец, после приподнимает вновь и с лёгкой дрожью от грязного ногтя до костяшки тянется к Тэдди, как светлячок ко свету. Ну прямо картина «Падший ангел». Мальчик с готовностью и яркой улыбкой протягивает руку навстречу и смыкает маленькие пальчики вокруг чужого пальца, чуть сжимая. Уэнсдей внимательно наблюдает за ними, не решаясь вмешаться.       Через несколько секунд Вещь размыкает «рукопожатие», стоит без движения почти минуту, изучая Тэдди, поворачивается к Уэнсдей… а потом вдруг начинает дрожать и сгибается в фалангах, опускаясь на пол.       — Ну и какого дьявола ты разревелся?! — психует Уэнсдей, у которой нервы держатся на чистом упорстве; Тэдди взволнованно приникает к расчувствовавшемуся обрубку и берёт его на руки, приговаривая что-то утешающее.       Вещь и впрямь плачет, — ну, как может «плакать» отрубленная рука. Его трясёт, он прижимается кистью к ребёнку, пытается взять себя, каламбур какой, в руки, и плаксиво жестикулирует в сторону Уэнсдей, путаясь в движениях. Та хмуро следит за ним, а потом краснеет.       — Я ещё ничего не решила! Чему ты радуешься? Это безумная ошибка метафизики, и я не собираюсь потакать ей!       Она краснеет ещё пуще, когда Вещь искренне, растроганно отбивает по ладошкам Тэдди обрывочные фразы вроде «как быстро они растут», «только вчера показывал «Гамлета» тебе, а теперь — твоему ребёнку», «он так похож на тебя, Уэнсдей, такой же смертельно очаровательный», «это так здорово и так мило»…       На «мило» она вскакивает с постели и металлическим тоном рычит:       — Немедленно прекрати этот балаган, пока я не поотрывала тебе все заусенцы. Я должна узнать, как он попал сюда и вернуть его назад, откуда бы он ни взялся…       Но Вещь не очень-то реагирует на её слова — его внимание теперь полностью и навсегда украдено ребёнком. Тэдди успокаивает его, хихикая над его манерностью, и с готовностью отвечает на вопросы: рассказывает, как весело они проводят время дома, когда родители заняты, а Вещь приезжает в гости, поведывает о его успешной карьере тикток-знаменитости, рассказывает о том, как в его времени поживают Мортиша и Гомес, и в конце концов Вещь задаёт этот вопрос.       — Да, папа у меня клёвый, — кивает Тэдди; его улыбка наливается гордостью и любовью. — Он хорошо ладит со всеми в семье, и он очень любит мамочку, не переживай. Она у нас в надёжных руках.       — Ты отправишься домой в закрытой коробке из-под обуви, — шипит красная как ягода Уэнсдей и выхватывает Вещь, грубо пригвождая к постели. — Успокойся, сейчас же!       Вещь испуганно шевелит пальцами и выкручивается из её железной хватки как уж. Уэнсдей чуть погодя отпускает, и, остановив поток эмоций, придаток кое-как выпрямляется. Впрочем, его внимание, полное нежности напополам с удивлением, нет-нет да устремляется к ребёнку. Тэдди энергично прыгает рядом, забираясь на постель с ногами.       — Что ты можешь об этом знать? Такое когда-нибудь случалось с кем-нибудь из моих родственников? — допытывается Уэнсдей. Вещь задумывается, почёсывая ногтём большого пальца указательный, и дёргает им в отрицании. — Ты уверен? В прошлом году мне приходили видения из прошлого и будущего. Это может быть как-то связано с ним? Генетически, раз уж я… — она морщится, не заканчивая фразу.       Вещь жестикулирует, предполагая, что возможно, но для этого им придётся поговорить с Мортишей и Гомесом. Уэнсдей сразу возражает:       — Нет! Ни в коем случае! Если ты развёл такую истерику от одного его, — она кивает на улыбающегося мальчика, — вида, то отца отправят на кладбище с инсультом раньше, чем я успею задать вопрос. И мать… ей тоже не стоит об этом знать.       Определённо. Потому что Тэдди — фактическое подтверждение очередного превосходства Мортиши над дочерью. Она ведь говорила Уэнсдей, что не стоит спешить с выводами относительно семьи; что будущее переменчиво, и кому, как не ей об этом знать; что люди и их взгляды меняются слишком быстро, и то, что сегодня Уэнсдей упрямо отрицает, через несколько лет станет для неё чем-то новым и интересным. Предстать перед матерью типичным самоуверенным тинейджером, который искренне верит в то, что в будущем сам же посчитает глупостью? Уэнсдей не может позволить этому произойти. Это уничтожит её эго в пух и прах, а эмоциональный накал и так за время со встречи с Таддеусом превысил все допустимые лимиты. Ей физически противопоказано испытывать столько эмоций за раз.       Вещь резонно интересуется, что тогда она планирует делать.       — Чтобы понять, как ему вернуться, сперва надо выяснить как он сюда пробрался. Директор Бланшар упоминал, что на территории академии установили видеонаблюдение. Ты обошёл территорию? — Вещь кивает. — Помнишь, где находится комната охраны? — ещё кивок. — Идеально. Мы проникнем туда и просмотрим запись последних часов, и исходя из увиденного на них, будем строить свои теории.       — Классный план, мама! — восхищается Таддеус. Уэнсдей вздрагивает и недовольно смотрит на него.       — Прекрати.       — Что?       Уэнсдей встаёт напротив него. Её губы напряжены, взгляд холоден, безучастен, она смотрит на него свысока. Этот мальчишка, кем бы он ни был, не сделает из неё такую же сопливую кашу как из Вещи. Пусть мечтает об этом. Она не поддастся ни ему, ни чему-либо ещё что подкосит её уверенность. Эта ошибка пройдена в прошлом семестре и не будет допущена вновь.       — Я не твоя мать. Только технически. Ты можешь с этим не соглашаться, но законы реальности из которой ты прибыл, здесь не работают, так что называть меня матерью по меньшей мере бессмысленно, по большей — глупо и нелепо. На этой временной шкале ты и я — абсолютно чужие друг другу люди. Надеюсь, тебя учили тому, что к незнакомым людям следует обращаться по имени и фамилии?       Вещь было возражает, но Уэнсдей жестом просит его замолчать. Тэдди же удивлённо глядит на неё, надув губы, и она наполовину ожидает, что сейчас он обидится, расплачется или как обычно реагируют на её жестокую прямолинейность дети. Но ничего из этого не происходит — Таддеус снова удивляет её, тепло улыбнувшись в ответ на её сухость:       — Хорошо, я понял, ма… Уэнсдей. Так надо. Зато у нас теперь есть общая тайна! — радуется он и прикладывает указательный палец к губам. Кажется, его вообще ничто не способно расстроить, он считает это не то игрой, не то хорошим общением с родственницей. Уэнсдей закатывает глаза и направляется к своему шкафу. Вещь спрыгивает с кровати и семенит следом, на ходу заваливая её расспросами. Уэнсдей отвечает.       — У меня есть несколько научных теорий относительно этого… случая, но прежде я должна посмотреть по камерам. Нет, я не собираюсь говорить Инид, по крайней мере сейчас — она всё равно слишком пьяна, чтобы адекватно реагировать на подобное, — Уэнсдей возвращается к кровати и кидает Тэдди вещи. — Переодевайся. На улице холодно и ты слишком заметен в своей одежде. Это мои старые вещи, они будут тебе как раз.       Мальчик с энтузиазмом кивает — его не смущает ни то, что это женская одежда, ни то, что это одежда… матери. Уэнсдей отворачивается, пока он переодевается, и присаживается на корточки рядом с Вещью. Обрубок взволнованно стучит пальцами по полу.       — Я знаю как это выглядит, Вещь. Поверь, у меня намного больше сомнений, чем ты думаешь, — она прикрывает глаза, чувствуя, как сильно пульсирует в висках. — Но если он не соврал и действительно попал сюда из будущего, это нужно как можно скорее исправить. Эффект бабочки — крайне опасная вещь, и хотя рукотворный апокалипсис звучит заманчиво, будет жаль, если он произойдёт из-за ребёнка, — последнее Уэнсдей произносит, презрительно кривя рот. Вещь неправильно истолковывает её выражение лица и насмешливо постукивает пальцами, отчего Уэнсдей возмущённо цыкает: — Никто ни к кому не привык! Я знаю это существо меньше двух часов, а оно уже действует мне на нервы! Чем быстрее мы найдём способ отправить его домой, тем лучше для меня.       Вещь продолжает дразнить вопросами, в частности о том, сказал ли Тэдди, кто является его отцом. Уэнсдей упорно отмалчивается, время от времени бросая на руку угрожающий взгляд, за которым скрывается тревога.       Она обдумает слова мальчика об отце потом. Всё потом, как только она поймёт, как он попал в Невермор. И выпнет его отсюда поскорее.       — Готово! — объявляет Тэдди. Уэнсдей оборачивается и смотрит на него, одетого в её чёрный свитер, чёрные штаны, которые пришлось сильно подвернуть снизу, и тёплые носки. Одежда висит на его субтильной фигурке мешком, отчего он выглядит забавно; Вещь умиляется, нежно пристукивая пальцами по полу сюсюкающий комплимент, а Уэнсдей ощущает странный спазм в животе. Ей не нравится это чувство. — Мы пойдём сейчас?       — Я и Вещь пойдём. Ты останешься здесь, — обрубает Уэнсдей. Вещь вмешивается, привлекая её внимание, и жестом напоминает об Инид и комендантше. — Управимся быстро и никто ничего не заметит. Главное, чтобы ты, — она вновь смотрит на Тэдди холодным строгим взглядом, — держал рот на замке. Даже не дыши, пока мы не вернёмся, понял? Ни звука.       — О, не дышать я умею! Не волнуйся, ма… Уэнсдей, я справлюсь! Буду прятаться как ниндзя! — уверяет тот. Его зелёные глаза полны веселья и искреннего желания угодить ей.       Она делает глубокий вдох и начинает собираться на задание. Всё потом, она займётся анализом своих эмоций относительно мелкого проныры и его… папы… чуть позже. А пока что лучше сконцентрироваться на деле — в конце концов, взлом и проникновение на охраняемую территорию всегда её успокаивали.