***
Облака медленно плыли по небу, открывая миру обратно солнце. Смотря на то, как яркий не согревающий свет показывается из своего укрытия, Маша пыталась вернуть себе душевное спокойствие. До этого ей казалось, что учёба не такая уж сложная, и было бы замечательно находить в ней приятные стороны. Теперь же становилось очевидным, насколько много предметов ей придётся изучить. Маше часто казалось: что-то упущено, не доделано, осталось что-то незаконченное. И она была права. Так опозориться на трансфигурации мог тот, кто никогда в жизни не слышал об этом предмете. Но Тавиш то слышал! Как человеку с чувством того, что она испортила успеваемость совершенно другого человека, а не себе, ей было плохо. А как человеку впервые поколдовавшим палочкой, её это взбудоражило. После позора с тем, что она тупо «уснула» с открытыми глазами на паре, точнее задумалась о чем-то немыслимом и непонятном, и прослушала объяснение и вопрос заданный ей. Проснулась она только тогда, когда Томас толкнул её в плечо локтём. А затем, побоявшись попросить повторить вопрос, она взяла палочку и, утопая в неловкости, вертела палочку пальцами в попытках скатать её в сосиску. Смешки с других парт она будет слышать по ночам. А пока лучше забыть об этом как о страшном сне, произошедшем в реальности. Так что сидела Маша на скамейке напротив окна около какой-то глупой картины пола усыпанного головками сыра и имеющая по какому-то недоразумению название: «Молочная комната без соли». Закрыв глаза, подумать о своей жизни, а точнее о том, что с ней произошло. Прошлая жизнь ей представлялась непонятным лабиринтом цветных и разноцветных стеклянных кубиков, по которым передвигаются фигурки, одетые в белые халаты и маски, переговаривающиеся по мобильным телефонам, поглядывая на мутный туман за окном. А настоящее казалось чем-то вроде туннеля, выведшего её из лабиринта к заросшему травой полю, на котором стоит приземистый каменный домик, увитый плющом, такой же точно, как в сказах о плохих непослушных детях. Вокруг дома растут гигантские старые деревья, шелестящие широкими листьями на ветру. На яблоне висит огромная груша. Она сладкая и крепкая на вкус, и прямо под деревом бежит ручеёк с прозрачной водой. От ручья к домику проложена узкая тропинка, которая заканчивается у ворот. У ворот стоит большая деревянная собака, чёрная с белой звездой на груди. Звание у собаки строгое, но доброе: она охраняет дом и дорогу от сумасшедших, чертей и ведьм. Не жизнь, а сказка! — Блэр? — неуверенный вопрос заставил открыть глаза. Перед ней стоял подросток. Голубоглазый блондин с резкими грубыми чертами лица. Ничего примечательного кроме подведённых глаз, что и выделяло их на немного загорелой коже. Закончив разглядывать глаза, Маша в вопросе наклонила голову и уже обратила внимание на цвет галстука и значка. Высунутый язык рептилии и зеленеющая зелень на полосах галстука уже давали намёк, как относиться к незнакомцу. За эти две недели она видела впервые это лицо. — Тавиш, просто, Тавиш, — она решила быть дружелюбной. Не случиться же что-то непоправимое, если она заговорить с каким-то слизеринцем? — А-ам… — нервно сжался подросток, опустив голову к полу, и тихо смущённо произнёс: — Сабир. — В чем дело, Сабир? — спросила Маша, пытаясь раскусить чужое имя. Оно будто было не к месту. Слишком восточное что ль. Сабир ответил не сразу. Он явно не знал как себя вести. Помассировал виски, словно раздумывая, а потом поднял взгляд и заговорил негромким голосом: — Я хотел бы хотел поговорить. Всего на одну минуту, только на один вопрос. Маша оглянулась в поисках посторонних людей, никого не было кроме них двоих. Она похлопала по скамейке рядом с собой и жестом пригласила мальчика сесть. Тот уже собирался присесть, даже ноги дёрнулись по направлению приглашения, но остался стоять. Продолжая молчать, он некоторое время хмуро смотрел на Машу. А Маша уже готовая залиться нервным потом, ожидала дальнейшие действия. Сабир громко вздохнул, и тихо еле слышимо для уха произнёс: — Я знаю, что мы совершенно незнакомые люди и спрашивать это совершенно неуместно и невежливо… Маша ещё сильней вопросительно поглядела на него, а так же косилась на окно. Там либо начал идти настоящий ливень на грани всемирного потопа или же на неё навалилось что-то непонятное. Солнечные лучи в игре стекла причудливо извивались и переливались красками. Что-то стучало, тёмное, как живые кусочки нефти, стучали по окну, то громко, то отдаляясь, становятся отдалённым эхом, медленно затихающими в никуда. Сердцебиение становится глуше, словно тихий шёпот, затихающий в бескрайних пустотах. Маша посмотрела на дрожь собственных рук при осмотре непонятных созданий за стеклом. Они тряслись, как у её трудовика, однако она не была учителем и не собиралась им быть из своего МБОУ СОШ. Вскинула голову и поглядела на Сабира в попытках уловить чёткие линии чужого лица, но его было непонятно, как разглядеть на растекающим в лужи бесконечный коридор замка. От такой картины затошнило, и обед уже готов был выйти из желудка и пойти по своим делам. Маша схватилась за голову, больно оттягивая волосы, заставляя себя чуть-чуть прийти в норму. — Можно по делу? — попросила она в надежде быстрее закончить начавшуюся пытку. Увы, головная боль усилилась так, словно её не только ударили кузнецким молотком, а ещё колотили медным утюгом по мозгам. — Можно ли попросить встретиться в начале рождественских каникул и пройтись по Приливной Улице? — протараторил Сабир так, что заставил всех недоуменно уставиться перед собой. К Маше закралась мысль, что вот её, а точнее их, заранее пригласили на свидание и пара уже выбирать подходящий галстук. Однако эти слова наконец-то разбудили Тавиша, и тот внимательно оглядел своего собеседника, ища подсказку к подставе. Эти, двоя ещё минуту, комкали мантию так, что домовикам придётся постараться в её глажке, и глядели на слизеринца с подозрением и смущением. А слизеринец, явно пожалев своим решением, уже нервно оглядывался ища слова для ухода от неудачного разговора. — А зачем? — прямо уточнил Тавиш и тихо со смешком добавил: — Если не секрет. — Знаешь, мне нужно пройтись кое-куда, а одному идти… И я слабо ориентируюсь в Сент-Айви, а твоя семья оттуда, — стушевался Сабир, опустив голову обратно на пол, и хватаясь за лямку своего школьного портфеля. Складывалось впечатление, что если Тавиш просто издаст вздох, то сумка полетит ему в лицо. — А мои братья разве не оттуда? Сабир было открыл рот, чтобы ответить, но поспешно закрыл его и отвернулся к окну в надежде, что яркий свет солнца ослепит его и Тавишу придётся задвинуть разговор в дальний ящик, чтобы отвести человека в больничное крыло. Повезло же слизеринцу, что вместо недалекой Маши, здесь теперь сидел Тавиш, который был более сообразительнее девочки. Тот-то смог понять, что иерархия в Слизерине отличается от их факультета, хоть Когтевран далеко-то не ушёл. На самом деле зелёные галстуки были своеобразным клеймом для чистокровных. Если твой серый галстук окрасился в цвета змеиного факультета, то прощай нормальная школьная жизнь. Змейки ходят по головам и даже других змей. Одна промашка и тобою накрывают стол для пира. Это могло бы вызвать жалость, если бы забыть, что сами змейки налили себе такую воду и самостоятельно разожгли огонь, чтобы кипятиться в этот субстанции лжи, лицемерия и предательства. А хотя на его факультете дела обстояли не лучше. Тоже сор из избы нельзя вытащить, а если решиться вытащить, то можно смело переезжать в туалет Плаксы Миртл и начинать жить с подругой по несчастью социальной жизни. Все же Когтевран, как и Слизерин, рассадник чистокровных, только тех, кто не попал, тьфу этому Нотту, в «священные» рода. Ничего священного в них не было, кроме того, что Салазар Слизерин упоминал их представителей в своих записях говоря о том, как было бы хорошо, если бы эти семьи продолжили род и свои дела. А какие именно на тот момент были дела у этих семей стоят под большим вопросом. Да и были ли это настоящие подлинные записи? Гонты может и кровные наследники Слизерина, но это ещё не значит, что они не могли подделать их. Да и как это получилось, что единственные Гонты унаследовали кровь Слизерина, учитывая, насколько была обширной семейка Основателя? Тавиш тряхнул головой прогоняя мысли о работе генов в магическом мире. С чего это он вообще заинтересовался магловской наукой? — Ладно, — улыбнулся Тавиш, протягивая руку. Сабир вздрогнул, похоже, тоже задумался о бытие, и сначала непонимающе посмотрел на чужую раскрытую ладонь, а потом до него дошло. Как-то в его голову не пришла возможность того, что на его просьбу ответят согласием и тот не приготовил отдельного листочка, отчего пришлось отдавать в руки свой записной блокнот. А иметь такое в школе было верхом безрассудства. Сабир чувствовал, как запотели руки, когда Тавиш закончив записывать на свободной странице, захлопнул блокнот и немного с любопытством разглядел кожаный переплёт, а точнее свисающий с конца шнурка дурацкий подаренный кулон в виде листа клёна. Получив обратно свою вещь, Сабир открыл его обратно, чтобы прочесть и запомнить чужой почтовый адрес, который мигом заскользил по листу и буквы сами начали составлять уже неверное направление для незадачливой совы с забывчивым хозяином. — Спасибо, Тавиш, — поблагодарил Сабир, разворачиваясь и быстро уходя от собеседника. Может у того и синий галстук, но Блэр это Блэр, а их лучше не трогать лишний раз, а то ещё откусят не только палец, но всё тело с тенью. Тавиш уставился в спину уходящего подростка, нахмурившись. Доброжелательная улыбка сама по себе сползла. С каких это пор он начал общаться как приятель с таким, как он, отщепенцем Яксли? И что он вообще делал сегодня утром? Утра словно не было! Будто он не засыпал и не просыпался.***
Небо было пасмурным, ветер завывал в ушах каждый раз, когда метла пикировала к коффлу, а после стремительного полёта высь в ушах стоял тянущий пустой отзвук. Пролетающий над головой бладжер немного отрезвил улетевшего в свои мысли Тавиша. Отлетев чуть назад пропуская стремящегося вперёд ловца, он немного хмуро смотрел на поле и игроков. Пока он занимался тем, что осуждал игру второкурсников и редких первокурсников, Маша восторженно вдыхала тяжёлый холодный воздух и наблюдала за вратарём. Ох, она и не подозревала, что у неё был скрытый фетиш на людей с гетерохромией. А то, что это был их сосед по комнате, было божьим благодатью и проклятием. Как она собирается жить и не неприлично пялится на человека? Засмотревшись за чужими тонкими руками охватывающие рукоять метлы, Тавиш чуть было не был выбит от запущеного бладжера первокурсника. Случилось негласное объявление войны. Если кто-то навернётся с метлы, то он не виноват. Это случайность, сансара, божье предзнаменование, проклятие слизеринцев, что угодно и кто угодно, но не Тавиш. В раздевалке было шумно, но не как минуту назад, когда возможные новые запасные переодевались и уходили в гостиную факультета, но ухо немного ныло. — Первый курс орлы, жду не дождусь, когда они перейдут на второй курс, — продолжал восторженно разглагольствовал Боунс, капитан сборной факультета, о прошедшей тренировке, расхаживая перед скамейками. — Мускулистые, высокие, быстрые, ловкие, сильные, — протягивал Гойхман, не только староста и пай-мальчик, но и охотник в сборной Когтеврана. — Прекрати уже себя описывать, — поморщился Боунс, кидая в него махровое полотенце. — Нет, это он обо мне, — запротестовал Томас, ударив себя в грудь, отчего Тавиш сидящий рядом поморщился. — Ой, неудивительно, — улыбнулся капитан. — Вы же втроём вместе ходите в туалет. Немного слушая возмущение с вперемешку смехом других игроков, Тавиш упёрся взглядом на руки Томаса. Кроме того, что на них всё время были мелкие царапины от своенравной совы, они никак не могли бы привлечь внимание, а особенно пристального. Странно как-то то всё. Четыре года ему было всё равно на соседа, но на пятый приспичило вспомнить об его мелкой особенности. То, что с ним происходило, вызвало интерес и беспокойство. Скорее сначала интерес, а потом немножечко беспокойства. Что-то, начиная с середины лета в нем проснулось. Какой-то ребёнок впервые видевший мир, а никак это ещё не объяснить его состояние, которое продолжилось с ужина и во время тренировки. Тавиш остановился, чуть было, не спотыкаясь об ступеньку лестницы, благо его поймали за шиворот. Неприятная мысль закралась неожиданно и нисколечко она не улучшала его ментальное состояние. — Я в больничное крыло, — сказал Тавиш соседу, прекращаясь играть с ним в гляделки на лестнице к факультетской башне. — Всё же не стоило ловить биту грудью, да? — улыбнулся Томас, подхватывая за лямку чужой протянутый портфель. Пробираясь к больничному крылу, Тавиш всё сильнее и сильнее сбавлял шаг. Настолько сильно, что скрип подошвы ботинок стал настолько лёгким, что казалось, никто и вовсе не шёл по коридору. Причина была одна, но казалось, их было много. Придумывая себе, что ему не хотелось никуда идти только из-за возможности встретиться с некоторыми студентами, Тавиш быстро развернулся и поплёлся обратно в гостиницу. — Мистер Блэр, — вежливый кашель донёсся со спины. — Профессор Флитвик, — обернувшись, улыбнулся Тавиш своему декану. — Я могу вам чем-то помочь? — Конечно, — довольно энергично кивнул профессор. — Утолите моё любопытство: вы собирались в больничное крыло? — Да, но потом я решил, что профессор Слизнорт и мадам Помфри ещё не одобрили список зелий, — Тавиш помассировал шею стараясь скрыть неловкость за свою трусость. — Не беспокойтесь. Я как раз от мадам Помфри, и она просила привести вас к ней. Тавиш натянуто улыбнулся. Целый год давится зельями — любимое. Из-за того, что больничное крыло всё время пах раствором рябины к горлу неосознанно поступала тошнота. Морщась от начинающейся головной боли, Тавиш огляделся. Мадам Помфри должна быть где-то у коек, завешанных ширмой. Проявив бестактность, он быстро нашёл женщину в шестой проверенной ширме. Она заканчивал поправлять нос гриффиндорцу. Заметив новое прибытие, мадам Помфри попросила подождать, когда она закончить, и ушла за зельями, задернув ширму скрывая студента. Однако дождавшись, когда женщина уйдет, Тавиш отдернул её обратно. — Смотрю на тебя и не могу понять, как с таким умным лицом ты попадаешь в неприятности, — это единственное мягкие слова, пришедшие ему на ум. — А ты? Всё же решился подправить подбородок или его уже? — улыбнулся студент, недовольно морщась, убирая вату из носа. Засмотревшись в серые глаза, которые то с насмешкой поглядывали на него, то недовольно поглядывали в сторону коек, Тавиш невольно подсел к гриффиндорцу и с какой-то грустью стал ожидать мадам Помфри. Тот по обыденному жаловался на слизеринца, которой тоже не особо нравился Тавишу, но он выражал это не сильно открыто, хоть и немного улыбался, слушая про очередную перепалку. Маша разбросалась несколькими непонятными словами, даже для себя, такими как: буллинг, бодишейминг, фейсшейминг, харасмент, эйблизм и газлайтинг. Ожидание длилось вечность и всего лишь несколько минут, но за это время успело скрутить от накатывающей тошноты и нависающие в висках боли. Сделав глубокий вдох, пытаясь убрать в темноту в глазах, Тавиш машинально провел дрожащей рукой по своим волосам, уставился в одно точку на полу выложенной плитке с еле заметным узором какого-то цветка, и попытался собраться с мыслями. В голове было так много вопросов с ответами на них, но и звенящая пустота мешала притронутся к ним, от чего мысли казались далекими и недоступными. Он чувствовал, как сердце бьется сильнее, как будто готовое выскочить из груди. Теплая рука неловко гладила его спину. Он вздрогнул, не ожидая прикосновения, и медленно обернулся. Гриффиндорец весело одобряюще улыбался, но в серых глазах не скрывалось переживание, что вызывало тошноту у Тавиша из-за чужого отношения к его поведению. Он почувствовал, как его дыхание стало еще более тяжелым, а голова закружилась от страха. В этот момент ему показалось, что он потерял контроль над своим телом и разумом. — Что будешь делать после окончания? — прошептал он, стараясь сохранить спокойствие. Парень молчал, продолжая смотреть на него исподлобья. Тавиш прикоснулся к своей груди, вдавливая ладонь в области сердца, чтобы тот прекратил уже биться так сильно, что казалось, оно выскочит из груди в любую секунду. Он попытался снова вздохнуть глубоко и замедлить свое дыхание, но это было трудно. — Пожалуйста, скажи мне, — прошептал он, глядя прямо в чужие глаза. Наконец, приятель заговорил после того, как устало подтянулся, разминая спину: — Ну, я не настолько терпеливый для аврора, да и пожить хочу. Знаешь, этот магл Харли Дэвидсон вызывает у меня неподдельный интерес и непонимание. Хочу с ним познакомиться. Я догадываюсь, что ты как Сохатый будешь маяться хернёй, но знай, твою херню я всегда поддержу. Тавиш посмотрел, как рука гриффиндорца легла на его плечо, и это дало ему немного уверенности. Он взглянул на нее и принял для себя, что познал какую-то тайную мудрость. — Спасибо, — прошептал он, Они могли бы и дальше сидеть в тишине Больничного крыла, но вдруг Маше захотелось прервать наступившую неловкость. — Знаешь, мне нравиться твои глаза цвета Лондона. Только она это произнесла, как к ее неловкости прибавился стыд. — А я обожаю разглядывать твои глаза, цвета чернил в шариковой ручке. Маша и гриффиндорце засмеялись от нелепости и ненужности своих комплиментов, а где-то в дальнем конце общей палаты послышался чей-то раздражённый вздох.***
Дул ветерок из окна тормоша полог кровати, заставляя покрываться гусиной кожей в попытках спастись от холода. Маша привычно листала учебник, лежа на животе, рядом валялась тетрадь и какой-то пергамент с эссе. Играясь с ногами, попеременно поднимая и отпуская то одну то другую, она поняла одно — у нее не появилось любимого предмета. Однако такая печальная новость не сильно било по ее душевному покою. Скорее туда бил Томас. Томас-Томас-Томас… Томас. Слишком этого парня было много. Он его сосед по комнате, как и Буст. И это бы не означало, что его должно быть много, однако Томас похоже являясь, возможно, близким другом Тавиша, не унимался ни с разговорами, ни с заботой, ни даже присутствием. Вот сейчас Томас сидел на самом краю кровати и читал книгу и машинально гладил её по ноге, иногда так совсем чуть-чуть и совсем несильно, лишь из приличия, сжимал ляжку так, словно хотел оторвать её от ноги и кинуть на сковороду для гарнира к жареной деревенской картошке. Но всё же это не напрягало и о парне можно было бы совершенно забыть. Если бы не одно «но», которое немножко пугало Машу и одновременно вызывало во всем теле непонятное ликование, похожее на доносящийся из высокого темного окна еле различимый вой. — Томас, перестань, — она повернулась на спину и потянулась. Всё вышло так резко и неожиданно, так что эссе скатилось на пол, а чужая книга упала из рук. — Мне же щекотно. — Прости, — отдернув руку от спины, Томас улыбнулся, потянувшись к своей уроненной вещи, затем, резко подняв её с пола, не меняя выражения лица, повернулся к Маше. На его лице как обычно можно было увидеть всё: от лёгкой озабоченности до неуместной прострации, но в данный момент он почему-то казался совершенно невинным. Слегка растянув губы в улыбке, словно при этом было непонятно, чем именно его улыбка отличается от простительной и приветливой. — Я могу тебя кое о чем спросить? — Только, если я смогу тоже кое о чем спросить, — ответил Томас, сощурив по лисьи свои глаза. Маша выдохнула. Не то, чтобы ей прямо сейчас жизненно необходимо это узнавать, но томить себя ожиданием не хотелось. — Ко мне подходил мальчик с просьбой прогуляться по Приливной Улице в кое-куда, ты не можешь подсказать, что это за «кое-куда»? Томас немного ошеломлённо уставился ей в глаза, а затем, отложив книгу в сторону, подсел ещё ближе. — Что за мальчик? Как зовут? Зачем ему это? — навалился с подозрением друг. — Сабир… Мы вроде как договорились обменяться письмами потом. Томас нахмурился, приложив ладонь к своему лбу. Похоже, пытаясь вспомнить, знает ли он о людей с именем «Сабир» в Хогвартсе. Вроде как нет, раз он неуверенно кивнул. — А что за «кое-куда» ты, конечно же, не спросил, — догадался Томас. — Конечно же, не спросил. От такого ожидаемого ответа Томас громко выдохнул и почесал лоб. Перспектива того, что его друг пойдёт в рождественские каникулы с каким-то незнакомцем, не радовала. Благо Маша догадалась промолчать о факультете этого незнакомца, а то бы её однокурсника схватил бы удар. На самом деле она не ожидает, что слизеринец поведёт её какое-то непонятное место для грабежа или убийства. Скорее это свидание. Она будет на это надеяться. Жаль, что у неё нет доступа к мыслям Тавиша. А то бы узнала к чему готовиться. А может, стало бы ещё хуже. Вдруг в их шотландском аналоге Косой Аллеи есть места, где на органы продают или в рабство отдают. — Знаешь, может он просто пригласил тебя в «Гнездо русалки», — посмеялся Томас. Маша улыбнулась. Она не знала, что именно представляет собой «Гнездо русалки» и почему это развеселило Томаса.