and when it gets dark i get a little brighter now i get a little wiser now before i give my heart away a little braver - new empire
Джихёк 11:04 Ты подъезжаешь? Я спущусь через пару минут, встречу Быстро напечатав ответ, Сонхва опустил телефон в карман и наклонился к стоявшей под ногами пухлой сумке. Поезд, тяжело дернувшись, замер под сенью навеса; зазвенело меж облицованных стен эхо дикторского голоса, возвещавшего о прибытии на станцию. С трудом взвалив на плечо свою ношу, юноша двинулся к выходу из метро. Украшавшие арки еловые ветви махали ему вслед своими пушистыми зелеными лапами. Канун Рождества наступил неожиданно, и Сонхва с удивлением озирался по сторонам, словно только теперь очнувшись от долгого муторного сна. В какой-то степени это и в самом деле было так — минувшая ночь была одной из самой тяжелых в его жизни, впервые поставив юношу перед вопросами, которых прежде он избегал как огня. Утро, тем не менее, выдалось на редкость ясным и приветливым, и с каждым шагом по украшенному к празднику проспекту Сонхва чувствовал, как отпускает его многолетнее напряжение, сменяясь твердой решительностью. Должно быть, именно так чувствуют себя люди, завязавшие с наркотической зависимостью — подумав об этом, Сонхва улыбнулся. Что ж, пожалуй, и в этом была доля правды; разумеется, он не тешил себя верой в полнейшее свое выздоровление — но отчего не сделать шаг ему навстречу? Первым же своим шагом Сонхва полагал окончательное выяснение отношений с Джихёком и потому, набравшись смелости, сам написал ему в начале рабочего дня, предложив встретиться и передать все оставленные в квартире вещи. И пусть даже мысль об этой встрече заставляла коленки дрожать и подгибаться, отступать Сонхва намерен не был. В этот раз он отважится пойти на риск. В этот раз он все сделает правильно. Больница Канган встретила его голубым однообразием плитки и ровным светом галогеновых ламп. Кивнув давно знакомой девушке за приемной стойкой, Сонхва опустился на скамью. Странно, но больничная атмосфера по-прежнему действовала на него умиротворяюще — даже после всех печальных событий, связанных с этими стенами, юноша не оставлял надежды вернуться в них однажды настоящим дипломированным врачом. А ведь он почти позабыл о старой мечте, сосредоточив свою жизнь вокруг нескончаемой гонки за потерянной любовью. Качая головой, Сонхва вгляделся в маячивший на лестнице знакомый силуэт. Он не испытывал обиды на Джихёка, в полной мере осознав его правоту прошлой ночью, — лишь смутное чувство вины за впустую потраченные годы. Ничего, теперь у него еще будет возможность все исправить. — Привет, — немного скованно поздоровался Джихёк, приблизившись к турникету. — Если честно, не думал, что ты правда придешь. — Да, я тоже, — кивнул Сонхва, протягивая парню сумку. — Там почти все твои вещи, кроме техники, я решил, что ее будет лучше отправить с доставкой. — Спасибо, — поблагодарил Джихёк, задержав на мгновение руку. Несколько секунд они молчали, глядя друг на друга через преграду турникета. — Слушай, ты извини за то, что я наговорил, ладно? — выпалил вдруг он, когда Сонхва уже был готов развернуться к дверям. — Я распсиховался, как обычно, ну и… — Да нет, ты был прав… в целом, — вздохнул Сонхва, потирая переносицу и отгоняя неприятное чувство, вызванное воспоминаниями о прошлой ночи. — Наверное, наши отношения с самого начала были обречены на провал. — Наверное. — Джихёк помолчал, засунув руки в карманы. — Насчет того парня… Дай объяснить, ладно? — остановил он открывшего было рот юношу. — Дело не в том, что ты чем-то хуже или вроде того, твоя ценность вообще никак не зависит от отношений со мной или кем-либо еще. Просто… Я с самого начала искал другое, понимаешь? Я никогда не рассматривал отношения с мужчинами как что-то серьезное для себя, даже съезжаться не планировал и вряд ли когда-нибудь собрался бы, если б не ты. И да, я знаю, что нам нужно было поговорить об этом сразу, я поступил как полный придурок, но… — Но? — настойчиво уточнил Сонхва, не обращая внимание на болезненное покалывание в груди. Нет, в этот раз он найдет в себе силы взглянуть правде в лицо. — Мы ведь почти разошлись тогда, после корпоратива клиники — и именно ты настоял на том, чтобы мы попробовали еще раз. — Раньше я бы сказал, что не хотел ранить тебя расставанием, зная, как наши отношения важны для тебя, — Джихёк криво усмехнулся, — но если говорить начистоту… Мне это льстило поначалу, понимаешь? Приятно было видеть, что кто-то так сильно нуждается во мне, что кто-то готов простить мне любой мой недостаток, даже если я и не готов был ответить взаимностью. Наверное, я, как и ты сам, слишком привык к присутствию другого человека рядом. — Ну да, как бездомная собачка у двери, — пробормотал Сонхва. — И взять нельзя, и бросить жалко… — Прости, — покачал головой Джихёк. Перегнувшись через турникет, он мягко сжал ладонь Сонхва, и юноша поднял глаза. — Ты замечательный, правда, и у нас было много хороших моментов, но в какой-то из них… мне стало слишком тяжело. Нам обоим стало тяжело рядом. Быть чьим-то смыслом жизни, чувствовать себя связанным по рукам и ногам, знать, что с тобой встречаются только ради избавления от одиночества… Это слишком большая ответственность, которую я не хотел и не мог принять. Да, я мудак, что не поговорил об этом, что пошел налево — но ты ведь и сам понимаешь, что это изначально не было здоровыми отношениями, Хва. — Да нет, я, в общем-то… — Сонхва сделал паузу, не будучи уверенным в том, что действительно хочет закончить фразу. — Тот парень, Хонджун, у которого я работал — если честно… — Думаю, хватит с нас исповедей на сегодня, — округлил глаза Джихёк, и Сонхва против воли улыбнулся. — Просто постарайся в следующий раз понять, что тебе не обязательно быть кому-то нужным, чтобы быть цельным, ладно? Любой человек заслуживает любви, и ты тоже, Хва — но это не означает отказ от своей самодостаточности. Таких придурков, как я, у тебя может быть еще много, а вот ты у себя один — и ты правда классный, иначе бы я с тобой и не познакомился тогда. — Спасибо, — в горле запершило, и Сонхва отвел взгляд, смаргивая нечаянные слезы. — Вот же плакса, — засмеялся Джихёк, толкая створку турникета. Шагнув вперед, он легко обнял Сонхва за плечи, и тот с готовностью подался вперед, надеясь, что сможет вложить в это объятие все свои признательность и сожаление, и чувствуя, как разжимаются давившие грудь тиски. Разомкнув руки, он заметил на указателе за спиной Джихёка стрелку, указывавшую на отделение диагностики, и в голове промелькнула трудно определимая мысль. — Слушай, а где у вас рентгенология? — К Хонджуну этому заглянуть хочешь? — Джихёк, как и прежде, видел его насквозь, и Сонхва слегка порозовел. — Опоздал, он с сегодняшнего утра тут не работает. — Как это? — растерялся юноша, вмиг переносясь в события прошлой ночи — и предшествовавшего ей вечера. Неужели он, сам того не желая, подставил Хонджуна? — Его что, уволили? — Не, сам ушел, — качнул головой парень. — Да еще и как ушел! Подозреваю, что на отработку он ходить вряд ли будет. — Почему? — Сонхва сомневался в том, что ему следовало говорить об этом со своим уже бывшим возлюбленным, но и сдержать любопытства не мог. — Ну, я сам не видел, да и к сплетням особо не прислушиваюсь, — вопреки сказанному, Джихёк явно испытывал удовольствие от возможности привычно обсудить рабочие дела с Сонхва, — но другие говорят, что они с отцом разругались в пух и прах, всех пациентов распугали. Ким-старший орал, что больше не собирается — как там было? — а, «спонсировать бездарность своего сына», и что теперь твой Хонджун может не ждать помощи для себя и дочери. Он, в свою очередь, сказал, что больше и не будет чьей-то содержанкой и в гробу видел все его наследство — в общем, было весело, три этажа сбежалось. — Ясно, — прошептал юноша, вспоминая все те жестокие слова, что сказал он Хонджуну в запале их последней ссоры. Так вот, значит, чем он в действительности рисковал ради возможности отношений с Сонхва… — Ну тогда… Я пойду? — Давай, — махнул рукой Джихёк, подхватывая сумку и направляясь обратно к лестнице. — Хва, — окликнул он Сонхва уже у выхода, — я не спросил — тебе что-нибудь нужно? Ну, в смысле, деньги там, чтобы заплатить за следующий месяц аренды, не знаю. Ты же эту квартиру на двоих снимал, а теперь будешь в одиночку тянуть, нехорошо получается. — Да нет, я уже договорился с Уёном, что в январе к ним переберусь, — отозвался Сонхва, обрывая вновь зазвучавший внутри голосок совести. Снова он обременяет собой других, хотя, справедливости ради, обрадованный звонком приятеля Уён особо обремененным себя не чувствовал. — Но все равно спасибо… и удачи тебе. Распрощавшись с Джихёком, юноша зашагал по проспекту к метро, с наслаждением вдыхая звенящий морозом воздух. Его переполняла ликующая легкость. Завтра наступит Рождество, знаменуя начало его новой жизни, они с Джихёком, несмотря ни на что, сумели расстаться по-доброму, Хонджун, как и сам Сонхва, больше не был связан зависимостью от отголосков прошлого, а значит, теперь все будет исключительно хорошо. Разговор с Джихёком дал Сонхва много большее, нежели простое утешение — только теперь он смог увидеть события былого незамутненным взглядом, в полной мере осознав причины своих прежних поступков и решений. Много лет он провел в одиночестве, изголодавшись по любви и восхищению, много лет лелеял нанесенную подростковыми отношениями рану, пытаясь не излечить, но замаскировать ее связью со случайным попутчиком, проявившим к Сонхва такую желанную им симпатию; встретив Хонджуна, беспрестанно оглядывался назад, не замечая расстилавшегося впереди пути — но теперь он научится жить с собой в мире, теперь он, наконец, узнает и примет себя настоящего. Такого, каким его узнала и приняла маленькая девочка. Такого, какого увидел и полюбил когда-то тринадцатилетний Хонджун. Проворно сбежав по ступенькам, Сонхва заскочил в почти захлопнувшиеся двери и со вздохом облегчения опустился на сиденье, позволяя стуку колес убаюкать его своей мерной чеканной музыкой. В это предрождественское утро его ждало еще одно важное дело.***
— Эй, Хва, — убаюканный приглушенным бормотанием телевизора мальчик не отвечал, и его пихнули в плечо. — Хва, просыпайся, скоро уже все придут. Сонно моргая, Сонхва открыл глаза и огляделся по сторонам. Вскоре исполненное крайнего недовольства лицо Уёна приобрело четкие очертания, а еще спустя минуту мальчик сумел рассмотреть за его спиной застеленный стол и высившуюся рядом наряженную елку, гирлянды которой разноцветно мигали в стеклышках расставленных бокалов. В коридоре мелькали неясные тени, и к их доносившемуся в гостиную сосредоточенному сопению примешивалось подозрительное позвякивание. — Вставай давай, — повторил Уён, еще раз толкнув приятеля для надежности. — Не время дрыхнуть, еще кучу всего надо переделать. — Ты уверен, что рождественскую ночь полагается проводить в вытрезвителе? — осведомился Сонхва, приподнимаясь с дивана и замечая у стола стройные ряды ящиков соджу. Уён скорчил гримасу. — Нас семь человек будет, еще не факт, что на всех хватит. Так что шуруй на кухню и тащи еще один стакан — этот кое-кто разбил своей выдающейся задницей. — Не твоя, вот и бесишься, — крикнул из коридора обладатель вышеозначенной пятой точки — по скромному мнению Сонхва, и в самом деле весьма выдающейся. — И хватит запрягать моего парня, он и так с утра не покладая рук носится. — Почему — семь? — спросил Сонхва, не удержав глуповато-счастливой улыбки от прозвучавшего из уст Хонджуна «моего парня». — Кто-то еще придет? — Нет, я своих воображаемых друзей хочу за стол посадить, — Уён посмотрел на него со снисходительной жалостью. — Хонджун позвал одного чувака из художки, а Юнхо с Минги собираются парня из своего класса притащить — тоже какой-то Хо, кажется, не помню точно. — Чонхо, если что, — в гостиную заглянул круглолицый парень, приветственно помахав сконфузившемуся Уёну. — И я притащился еще полчаса назад. — Тогда тем более нечего рассиживаться! Сонхва, хватит пялиться на Хонджуна, успеешь еще наглядеться. Минги, ты думаешь, самый умный тут? Кончай таскать оливки с пиццы и поставь ее откуда взял! Я что, единственный здесь, кому это все надо?! Спасаясь от уёновского негодования, Сонхва выскочил в коридор, где уже толкались, смеясь и бурно что-то обсуждая, собравшиеся на празднование друзья; по пути на кухню он не преминул зажать у стены Хонджуна, оставив на его губах короткий, но пылкий поцелуй. Идея отмечать Рождество в кругу друзей принадлежала именно возлюбленному Сонхва, и последний, воспринявший поначалу эту идею в штыки, начинал понемногу заражаться всеобщим оживлением. Он чувствовал себя по-настоящему свободно среди их суматошной, но отчего-то очень уютной болтовни; страх быть отвергнутым, что поселился внутри у маленького мальчика с мятой коробкой шоколада, постепенно таял, сменяясь радостным возбуждением и детским ожиданием чуда. Главным же чудом Сонхва был и оставался Хонджун, отношения с которым длились вот уже почти полгода, и он, невзирая на все возмущения взявшего командование праздником Уёна, все так же не мог оторваться от любимого дольше, чем на пять минут. Увы — разведенная усилиями шестерых старшеклассников суета не оставляла почти никакой возможности для выражения своих чувств, и побыть наедине с Хонджуном Сонхва сумел лишь во время сооружения башни из канапе. — Они и должны быть такими маленькими? — подцепив узорную шпажку, Хонджун недоуменно покрутил ее перед глазами. — Для кого это, людей из племен пигмеев? — Тебе в самый раз, — ухмыльнулся Сонхва, тут же получив укол шпажкой в щеку. — Не крутись под рукой, лучше займись сырной нарезкой. — Так я уже, — Хонджун отступил от стола, гордо демонстрируя кривобокие ломти сыра толщиной в три сантиметра. — Ох, слушай, какая разница? Они это все смолотят в одну секунду, вообще не понимаю, чего ради ты тут произведение гастрономического искусства ваяешь. — Похоже, все хозяйственные дела в нашей паре будут висеть на мне, — Сонхва улыбнулся, подхватывая Хонджуна и усаживая на стол перед собой. Тот незамедлительно придвинулся ближе, обвил руками шею, потираясь кончиком носа об нос Сонхва. — И угораздило же меня влюбиться в такого неумеху. — Я тоже тебя люблю, — рассмеялся Хонджун, утягивая Сонхва в нежный поцелуй. Спустя несколько полных блаженства мгновений от кухонной двери донеслось сердитое покашливание, и Хонджун со вздохом отстранился. — Не так сильно, как одного нашего общего друга, конечно. — Там, между прочим, этот твой Ёсан пришел, пока ты тут с Хва лобызаешься, — огрызнулся Уён, хватая блюдо с канапе. — Поэтому свали с кухонного стола и встреть человека нормально. — Привет, — невысокий парень с миловидным лицом в обрамлении черных локонов проследовал за Уёном, дружелюбно кивая новым знакомым. Сонхва слегка напрягся, бросая смущенный взгляд на Хонджуна — вдруг он не захочет делать свои отношения достоянием общественности? — но тот, вопреки бурчанию Уёна, не сдвинулся с места, продолжая крепко обнимать мальчика. — Я звал Сана, но он занят приготовлениями к просмотру, так что я пришел один. Помочь чем-нибудь? — И правильно, еще одного нахлебника на мою шею не хватало, — буркнул Уён, беззастенчиво нагружая Ёсана стопкой тарелок. — Давай, тащи на стол, раз пришел — все полезнее, чем эта ваша возня с красками и прочим. — Сан на скульптурном учится, — поправил его Ёсан, послушно двинувшись за Уёном со своей ношей. — И ты не прав, это очень интересно. Тебе нужно прийти как-нибудь, у нас как раз в марте будет… — Слава богу, они нашли друг друга, — хмыкнул Хонджун, нехотя сползая со стола. — Ладно, не будем испытывать отсутствующую выдержку Уёна. Пойдем, пока они все не смели? — Идем, — улыбнулся мальчик, сплетая их пальцы. Нетерпение Уёна передалось и ему, и теперь Сонхва действительно торопился — торопился встретить Рождество с тем, кого любил.***
Дойдя до широких ворот, скрывавших обступавшие дорожки высокие кусты, Сонхва сбавил шаг и попытался восстановить дыхание. Он уговаривал себя не торопиться, старался принять спокойный и уверенный вид, подходящий к предстоящему разговору, но получалось из рук вон плохо. С другой стороны, с чего ему было нервничать? Да, он струсил поначалу, он был виноват перед Хонджуном, поставившим на кон благополучие своей семьи — но вины друг перед другом им доставало и прежде, и ни к чему смотреть назад, вновь проживая старые обиды и цепляясь за события давно ушедших дней. Сонхва сделал окончательный выбор, Сонхва готов был принять Хонджуна — не того, каким он был в школьные годы, но того, кого видел перед собой сейчас, — ну а что же до решения самого Хонджуна… Сонхва остановился на миг, опустив ладонь на дверную ручку и собираясь с мыслями. Нет, он не позволит повториться тому, что произошло семь лет назад — и потому сможет смириться с любым его выбором. — Я в пятнадцатую, к господину Киму, — быстро проговорил он, остановившись перед консьержем за стойкой лобби. — Он не ждет меня, но… Вы могли бы?.. — Одну минуту, — попросил консьерж, склоняясь к экрану. Пока он деловито щелкал мышкой, Сонхва нетерпеливо переминался с ноги на ногу, унимая лихорадочное сердцебиение и мысленно повторяя все, что он планировал сказать Хонджуну. — Прошу прощения, — окликнул его мужчина. — Боюсь, господин Ким Хонджун отсутствует. — В смысле, он куда-то вышел? — уточнил растерявшийся Сонхва. Куда Хонджун мог пропасть в канун Рождества? — Нет, на данный момент квартира пустует вообще, — пояснил консьерж, и у Сонхва упало сердце. — Жильцы съехали этим утром, и ключ есть только у собственника, который здесь также не проживает. — У собственника, — повторил Сонхва, приваливаясь спиной к стене. — Вот как… Выходит, господин Ким лишил Хонджуна не только денег и наследства — но как мог он выгнать из квартиры родного сына с внучкой в самый разгар зимы? И куда мог отправиться безработный теперь Хонджун, бросив все вещи и не оставив никому и весточки? Сонхва вспомнил многочисленные рисунки, увешивавшие стены покинутой хозяевами квартиры, вспомнил, как украшали они с Хонджуном гостиную, беспрестанно хихикая и дурачась, вспомнил уютный полумрак спальни, где он впервые за долгие годы сумел заглянуть в сердце возлюбленного… Грудь свело судорогой, и юноша опустился на корточки, почти не слыша обеспокоенных расспросов консьержа. Он снова потерял Хонджуна — потерял, едва успев найти. Медленно перебирая дрожащими руками по глянцевому боку стойки, он поднялся на ноги; потер щеки, смахивая нечаянные слезы. Где-то на задворках сознания панически метались мысли о том, что, быть может, ему стоило бы разузнать у консьержа больше, стоило позвонить Уёну, знавшему обо всем на свете и всегда находившему выход из любой ситуации — но стоять в этом доме и дальше Сонхва был не способен. Выйдя наружу, он жадно глотнул студеного воздуха, запрокинул голову, позволяя ветру унести и развеять всю легшую на плечи юноши тяжесть. Загребая носками сугробы, он двинулся по дорожке к воротам. Острая боль отступала, проясняя разум и оставляя за собой спокойное отрешенное осознание. Сонхва не понимал, как и семь лет назад, мучился вопросами без ответов — и вместе с тем понимал слишком хорошо. Постарайся в следующий раз понять, что тебе не обязательно быть кому-то нужным, чтобы быть цельным, ладно? Так долго Сонхва считал себя жертвой в отношениях с Джихёком, так долго бился в закрытую дверь, вымаливая крупицы внимания и ломая себя для другого — но победителем из этой битвы не вышел никто. Ты способен существовать только в отношениях с другим — Джихёк понял это прежде, чем понял сам Сонхва, оставшийся жадным до чужой привязанности подростком, оставшийся ребенком с разбитым сердцем и желанием повернуть время вспять. Теперь он понимал — и чувствовал, как пустота одиночества внутри медленно затягивается, заставляя Сонхва впервые взглянуть в лицо себе же. Ты вообще хоть немного повзрослел, Сонхва? Хоть немного понимаешь, что стояло у меня на кону, или можешь жить только в своих романтических фантазиях? Понимал он теперь и Хонджуна — впервые по-настоящему. Одинокий ребенок, чья кажущаяся благополучной жизнь была лишь сценической декорацией, пытающийся заслужить одобрение отца подросток, разрывающийся между его волей и волей собственного сердца, похоронивший отроческие мечты мужчина, вновь вставший перед выбором… Сонхва сознавал, что выбор этот был вовсе не между прошлой любовью Хонджуна и нынешним его благосостоянием — признание правоты юноши означало для Хонджуна признание всех прожитых лет пустышкой. И все же он сделал этот выбор, он решился шагнуть в неизвестность — и теперь Сонхва действительно понимал, чего ему это стоило. Заперев замок, Сонхва прошел в прихожую и устало прислонился лбом к двери, вслушиваясь в безмолвие квартиры. Под распахнутым опустевшим шкафом слабо поблескивал закатившийся в угол елочный шар; на голых стенах сиротливо темнели державшие прежде гирлянду крючки. Рисунок Миён все так же лежал на кухонном столе рядом со стопками квитанций и договоров аренды, и приблизившийся Сонхва опустился на стул, разглядывая яркие черточки. Он вспомнил, как гуляли они в торговом центре, как охваченная радостным нетерпением Миён тянула их за руки, увлекая за собой, и улыбнулся. Чувство потери, поселившееся внутри семь лет назад, таяло, уступая место теплой благодарности за то, что Хонджун однажды появился в его жизни. Он так долго искал свою половинку, гонялся за призраками прошлого, верил, что лишь присутствие рядом другого способно доказать его важность и ценность — и только сейчас понимал, как много времени потратил на бесплодные воспоминания и попытки возродить ушедшее. Сонхва понимал — и наконец-то готов был отпустить Хонджуна.***
— Ну что, все готово? — деловито осмотревший стол Уён удовлетворенно кивнул и потянулся к стакану. — Давайте, ползите быстрее, уже почти двенадцать. — Это же не Новый год, какая разница, сколько времени? — поинтересовался Минги, чем-то активно хрустя над подозрительно уменьшившейся пиццей. — Разница в том, что метро закрывается в половину второго, — ответил сидевший рядом Чонхо. — И нет, не готово. Где еще одна бутылка? — А, нельзя было? — оторвавшийся от горлышка Ёсан простодушно захлопал ресницами. — Извините, я думал, мы начали еще час назад… — Я принесу еще, — усмехнулся Сонхва, опередив начавшего гневно открывать рот Уёна. — Заодно гляну, куда там Джун провалился. Увернувшись от Юнхо, демонстрирующего навыки вращения фруктовой тарелки на пальце, Сонхва выскользнул в коридор; вслед ему донесся грохот разбитого стекла и негодующий вопль. Подхватив ящик соджу, он обошел кухню, заглянул в уборную, где не нашел ни души. Обнаружился Хонджун на лестнице, ведущей на второй этаж. Поднявшись с нижней ступеньки, он забрал ящик у Сонхва и, отставив его в сторону, потянул мальчика к себе. — В чем дело? — Сонхва послушно опустился рядом, позволяя Хонджуну обнять его за талию. Теплые блики лестничных гирлянд вспыхивали в его волосах алыми искорками. — Там все уже начали праздновать, только тебя не хватает. — Подожди, — попросил Хонджун, почти заглушаемый гремевшими в гостиной музыкой и смехом. Где-то наверху в спальне родителей Уёна раздался короткий удар часов, отбивающих полночь. — Что-то случилось? — уточнил Сонхва, обеспокоенный молчаливостью такого энергичного обычно Хонджуна. Тот качнул головой и обнял Сонхва крепче. — Я хотел кое-что тебе сказать, — он снова сделал паузу, рассеянно обводя носом очертания скулы Сонхва. — Точнее, поблагодарить. — За что? — улыбнулся мальчик, чувствуя, как по спине разбегаются покалывающие мурашки. Оба стеснительные и сдержанные в делах сердечных, они редко говорили о своих чувствах друг к другу, предпочитая выражать их иными способами, но сейчас Хонджун выглядел до непривычного серьезным. — За все, — тихо ответил тот, поднимая взгляд на Сонхва. По карей радужке рассыпались отблески рождественских огоньков. — За тебя — и за то, что ты меня любишь. — Конечно, люблю, — Сонхва зарылся лицом в его волосы. — С того дня, когда ты подсел тогда ко мне во школьном дворе. — Знаю, — Хонджун тоже улыбнулся, опуская голову на грудь Сонхва. — Знаешь, я всегда пытался оправдать чьи-то ожидания, всегда гнался за чьим-то одобрением, пытался быть тем, кем не являлся на самом деле, отказываясь от своих настоящих желаний и мечты… А потом встретил тебя — человека, который принял меня таким, какой я есть. Которому мне не нужно было что-то доказывать. Отсчитав последнюю минуту до Рождества, часы затихли, отдаваясь в стенах гудящим отзвуком. Гостиная задрожала от всеобщих возгласов и звона стаканов, но Сонхва слышал их будто через завесу тумана, полностью захваченный невыразимой нежностью их объятия. Чуть дыша, он склонился к Хонджуну, легко коснулся губами его щеки, вдыхая тонкий сладко-горький аромат. — Ты — та мечта, которую я хочу исполнить в следующем году. — Хонджун сплел их пальцы и прижался лбом ко лбу Сонхва. — С Рождеством тебя, Хва. Сонхва прикрыл глаза и подался вперед, беззвучно шепча в губы возлюбленного. — С Рождеством, Хонджун.***
Дребезжащий бой часов, было умолкший, вновь зазвучал над Сонхва, и тот поднял голову от стола, пытаясь сообразить спросонок, когда и где именно он сейчас находился. Взглянув на собственное отражение в дверце духовки, он вспомнил, что уснул за кухонным столом, устав от раздумий и переживаний минувшего утра — лоб покрывали разноцветные пятна карандаша с рисунка. За окном сгущались сумерки, и расчерченное полосами заката небо озарилось огнями трасс и высотных зданий; проносились мимо дома, гудя и взвизгивая шинами, редкие автомобили, будя дремавший в умиротворенной тишине сочельника город. Протяжный звон повторился, и Сонхва наконец понял, что исходил он от входной двери. Наскоро вытерев лицо полотенцем, юноша, потягиваясь и зевая, побрел в коридор. — Я что-то забыл?.. — не договорив, он отступил от распахнувшейся двери в прихожую. Стоявший на пороге Хонджун смущенно кашлянул, комкая бумажную обертку большого прямоугольного свертка. — Извини, я думал, это… Зайдешь? — снова обрел дар речи Сонхва. — Нет, я ненадолго, там Ён в машине ждет, — мотнул головой Хонджун; спустя секунду он, впрочем, нерешительно ступил на коврик, позволяя юноше закрыть дверь. — Я хотел… попрощаться? — Куда-то уезжаете? — растерянно спросил Сонхва, стараясь не обращать внимание на новый всплеск боли под ребрами. Пусть даже он сумел принять то, что их с Хонджуном дороги разошлись, от печали это нисколько не избавляло; с другой стороны, имел ли он право настаивать? Хонджун не принадлежал ему, не был обязан привязывать себя к бывшему возлюбленному навечно, да и, говоря начистоту, Сонхва не желал этого и сам. Он готов был отпустить прошлое. — Ну, квартиры у меня, как ты, возможно, знаешь, больше нет, — Хонджун натянуто усмехнулся, — работы тоже, так что да… Думаю, в ближайшее время мы с Ён переедем к моей маме в Сувон, а дальше будет видно. Может, сниму там квартиру, как получу первую зарплату. — Ты уже нашел новое место? — Я разослал свое портфолио в несколько компаний, — кивнул Хонджун. — От портфолио там, конечно, одно слово, у меня же ни опыта, ни образования… Но я подобрал свои лучшие работы, так что, надеюсь, кто-нибудь возьмет меня иллюстратором, или оформителем, ну или что-нибудь в этом духе. — Обязательно возьмут, — убежденно ответил Сонхва, нисколько не сомневаясь в правдивости своих слов. — Здорово, что ты все-таки решил попробовать себя в этом, даже и спустя столько лет. — Изменить свою жизнь и пойти за мечтой никогда не бывает поздно, правда ведь? — улыбнулся Хонджун. — Кстати, об этом… — Он поднял уместившийся на столике прихожей сверток и протянул Сонхва. — Это тебе. Что-то вроде рождественского подарка. — Мне? — переспросил Сонхва, подхватывая оказавшийся неожиданно легким предмет и удивленно крутя его в руках. — Не нужно было, я же тебе ничего не… — Открой, — перебил его Хонджун. Порывшись в ящике, Сонхва извлек канцелярский нож и аккуратно надрезал упаковку, чувствуя, как дрожат от необъяснимого волнения руки; Хонджун пристально наблюдал за ним, прислонившись плечом к шкафу и нервно покачиваясь с каблука на носок. Отбросив в сторону смятую бумагу, Сонхва развернул обтянутый холстом подрамник. — Это же та самая… — он снова не смог закончить фразу. Рваные карандашные штрихи, складывавшиеся в тонкий силуэт вполоборота, глубокие тени, обрисовывавшие точеные линии, живой блеск чуть отведенного взгляда — Сонхва смотрел на собственное лицо. — Та самая, которую я начинал семь лет назад, именно, — подтвердил Хонджун, облокотившись на столик и задумчиво оглаживая пальцами уголок картины. — Знаешь, говорят, если нарисовать свою мечту, она обязательно сбудется… но несколько дней назад я понял, что все мои мечты так и оставались существовать только в моих рисунках. Что все эти годы я позволял делать выбор за меня, потому что был слишком труслив, чтобы взять ответственность за свою жизнь самому. И когда вчера ты спросил, смог ли бы я поставить перед таким выбором Миён… — Он помолчал, цепляя ногтем краешек холста. — Я вдруг представил, что и ее ждет такая же жизнь. Представил, каким она будет видеть и воспринимать меня. Я ведь когда-то ненавидел своего отца, Хва, я был уверен, что никогда не стану таким же, что не стану продолжать притворяться перед другими и самим собой — и все-таки отказался от всего ради шанса оправдать его ожидания. Ради того, чтобы стать в его глазах хорошим сыном. — Ты не виноват, — возразил Сонхва, накрывая покоившуюся на холсте ладонь Хонджуна своей. — Любому ребенку хочется, чтобы его родители гордились им. Твой отец заботился только о том, чтобы создать красивую картинку перед окружающими, пытался подстроить тебя под свои представления о том, каким ты должен вырасти, никогда не пытался понять тебя по-настоящему… Нет ничего удивительного в том, что даже во взрослом возрасте ты продолжал жить так, как тебя научили. И вины твоей в этом тоже нет. — Я виноват в том, что был трусом, Хва, — покачал головой Хонджун, уже не скрывая дорожек слез на щеках. — Когда решил, что смогу соответствовать этим представлениям, когда отказался от тебя и своих настоящих желаний, посчитав их подростковыми глупостями, когда бросил тебя тогда, ничего не объяснив… Я хотел, чтобы все было по-другому, правда, хотел поговорить, встретиться вживую в последний раз — но как бы я смог смотреть тебе в глаза? Как смог бы сказать, что поставил деньги и нелюбимую работу выше наших чувств? Мне и на себя-то взглянуть тогда было тошно. И я потратил семь лет на то, чтобы продолжать разыгрывать спектакль про благополучного отца семьи, я почти поверил в то, что поступил правильно — а потом подумал, что и Миён однажды пойдет по этому же пути. Кем она вырастет, зная, что ее отец — всего лишь жалкий и ничего не добившийся трус? — Хонджун смолк, всхлипывая и кусая губы. — Мне ведь и сейчас страшно, Хва, я понятия не имею, как буду жить самостоятельно, как смогу смириться с тем, что четверть моей жизни была ложью, что к двадцати пяти годам я так и не смог исполнить ни одной своей мечты… Мне очень, очень страшно. — Я понимаю, — тихо ответил Сонхва. Он и правда понимал — и не меньше Хонджуна боялся того, что ждало его впереди. — Но знаешь, я думаю… Смелость — это не про то, чтобы не чувствовать страха, но про то, чтобы продолжать идти вперед, несмотря на этот страх. Быть может, рядом друг с другом они смогут бояться чуть меньше? — Извини, я тут… — Хонджун шмыгнул носом, вытирая рукавом слезы. — Можно я быстренько разуюсь и схожу умыться? — Конечно, — вопреки своим словам Сонхва не сдвинулся с прохода. Отложив картину, он потянулся к Хонджуну и положил ладони на его шею, вынуждая поднять голову, осторожно провел большими пальцами по щекам, стирая влагу. Хонджун взглянул на него снизу вверх из-под слипшихся ресниц. — Хва… — Я люблю тебя, — просто сказал Сонхва. — Я тоже сделал свой выбор. И я хочу быть с тобой, Хонджун, но, — он помедлил, готовя себя к отказу, — я не хочу, чтобы ты был моей мечтой, закрытым гештальтом, попыткой переписать прошлое. Я люблю не того, в ком растворился ребенком семь лет назад, но того, кто стоит передо мной сейчас, кем я горжусь и с кем хочу быть рядом, даже если в итоге у нас ничего не выйдет. Даже если потом мы решим остаться друзьями, если мы снова расстанемся… я смогу принять это и тот выбор, который сделаешь ты. Но сейчас — сейчас я люблю тебя и хочу разделить свою жизнь с тобой. — Значит, — Хонджун прочистил горло, — мы попробуем… еще раз? — Нет, — поправил Сонхва. — Мы попробуем пойти вперед — вместе. Несколько мгновений Хонджун продолжал молча смотреть ему в глаза, а затем его губы дрогнули в робкой улыбке. Выдохнув, Сонхва подался вперед и поцеловал Хонджуна, чувствуя солоноватое тепло его — их — слез. Хонджун приподнялся на цыпочки, обвивая шею Сонхва руками, зажмурился, ласково смеясь в поцелуй. Оставленный на столике холст с приглушенным стуком упал на пол прихожей, но ни Хонджун, ни Сонхва этого не заметили. — Я весь зареванный и сопливый, прекрати уже, — вскоре Хонджун смущенно отстранился, усиленно растирая покрасневший нос. — Ты умеешь поддержать момент, — хмыкнул Сонхва, подбирая картину и разглаживая написанные рукой Хонджуна линии. — К слову, о сопливых — ты бы сходил за Ён, она там уже пять минут одна сидит. Тут, правда, только одна кровать, но мы что-нибудь придумаем. — Ладно, — согласился Хонджун, обувая сброшенные туфли. — Мы тогда еще что-нибудь купить сбегаем, я с утра ничего не ел. Готовить будешь ты, если что. Сонхва с улыбкой покачал головой, провожая взглядом скрывшегося на лестничной площадке Хонджуна. Внутри у него разливалась спокойная счастливая уверенность. Он знал, что впереди их ждут новые трудности, размолвки и ссоры, что им придется пройти немалый путь навстречу друг другу и самим себе — но верил, что сможет пересечь его рука об руку с Хонджуном.***
Проводив взглядом унесшегося по коридору Хонджуна, Сонхва медленно перевел глаза на письмо — письмо, где его лучший друг поверял выдуманному волшебнику все свои самые потаенные желания и мечты. Кажется, когда-то в детстве мама говорила, что подглядывать в чужие письма нехорошо — но разве это правило могло распространяться на Сонхва, не желавшего для Хонджуна ничего, кроме продолжения рождественского чуда? Задержав дыхание и вздрагивая от нетерпения, мальчик вытянул из конверта исписанный рукой Хонджуна лист. Ладони тряслись, и Сонхва пришлось поднести письмо к глазам в попытке разобрать чужой торопливый почерк. «…наверное, я уже слишком взрослый, чтобы писать тебе, поэтому я не стану просить новую машинку или набор красок, как раньше. Месяц назад мне исполнилось пятнадцать, и это мое последнее письмо к тебе, Санта. И сейчас я попрошу тебя только об одном. Ты знаешь, как я люблю своего лучшего друга Хва, и знаешь, как сильно я хочу, чтобы он всегда был рядом. Но даже если этого не случится, даже если мы перестанем общаться, когда вырастем — пожалуйста, Санта, сделай так, чтобы он всегда был счастлив.»