***
— Ладно, ладно, согласен, — увернувшись от запущенной в него горошинки, Уён, смеясь, пихнул в бок Минги, что вот уже как пять минут уговаривал его закатить воскресную вечеринку. — Весь хавчик на тебе, уборка после — тоже. Если мои родители что-то заметят… — Все будет шито-крыто, — заверил его Минги, улыбаясь от уха до уха. — И не делай такое лицо, мы уже сто лет не собирались. Учеба-учебой, но надо ж и отдыхать иногда? — Твое «иногда» немного подзатянулось, не думаешь? — поинтересовался Юнхо, снисходительно взирая на младшего приятеля сверху вниз. Минги надул губы. — Если продолжишь получать такие оценки, о старшей школе можешь забыть. — Тебе бы с Хва пример брать, вот кому отдых точно не помешает, — поддержал его Уён. Перегнувшись через стол, он легко ткнул пальцем в обложку учебника, за которым и сидел, окунувшись в чтение, Сонхва. — Эй, ты с нами? Несколько секунд Сонхва продолжал скользить взглядом по строчкам, а затем, встрепенувшись, поднял голову. Залитый полуденным солнцем школьный двор нежился в тепле последних летних дней, переливался смехом и разноголосой болтовней учеников, коротавших обеденный перерыв на свежем воздухе. От приткнувшегося под раскидистым вязом каменного столика шла приятная прохлада, и Сонхва закатал рукава рубашки, обнажая разгоряченную кожу. — Что, прости? — В это воскресенье, — повторил Уён, многозначительно округляя глаза. — У меня. Вечеринка. Ты с нами? — А, — отозвался Сонхва, бросая несколько смущенный взгляд на уёновскую компанию, занятую бурным обсуждением меню на вечер. Несмотря на то, что миновал уже месяц учебы, он с трудом вспоминал их имена. — Я не знаю, это как-то… Я ведь, кроме тебя, там никого знать не буду. — Так как раз и узнаешь, — возразил Уён, нетерпеливо болтая ногами. — Ну же, Хва, когда еще развлекаться, как не сейчас? В старшей школе тебе времени на поспать хватать не будет, так что не упускай возможности! — Думаю, я все-таки упущу, извини, — неловко усмехнулся Сонхва, чей опыт развлекательных мероприятий за все четырнадцать лет его жизни ограничивался одними только детсадовскими утренниками. Коротко улыбнувшись заметно разочарованному Уёну, он вернулся к чтению — программа его новой школы значительно отличалась от той, что была у него прежде, а значит, никаких развлечений и послаблений ему в ближайшее время не предвиделось. Вскоре столик под вязом опустел, и Сонхва остался в одиночестве. Позволив себе небольшую передышку, мальчик откинулся на спинку скамьи, щуря усталые глаза на солнце; потянулся, зажмурившись и подставив влажный лоб дуновению ветра. Где-то внутри шевельнулось сожаление — быть может, ему стоило все же согласиться на предложение его первого и единственного приятеля здесь? — но Сонхва быстро его отогнал. Привыкнув жить в своей уютной замкнутой ракушке, он испытывал страх от одной лишь мысли о том, чтобы рискнуть сделать шаг навстречу миру, и вполне научился извлекать выгоду из собственной отчужденности, променяв дружеские гулянки и вечеринки на учебные занятия. Серьезный не по годам, он давно избрал карьерный путь, что ждал его после окончания школы, и теперь уверенно шел по этому пути, штудируя учебники по биологии и химии и примеряясь к местным медицинским училищам. Да, четырнадцатилетний Сонхва твердо верил в то, что станет врачом, — и ради этого он готов был поступиться всем, включая общение со сверстниками. Что с того, что порой он отчаянно завидовал шумным компаниям, частью которых ему не суждено было стать?.. У него была цель, и цель эта перевешивала все остальное. — Можно я тебя нарисую? Вздрогнув, Сонхва открыл глаза. Сквозь пятно слепящего света проступили очертания миниатюрной фигурки, выжидательно замершей на скамье напротив; поморгав, Сонхва смог рассмотреть остроносое личико и шапку темных волос, всклокоченных озорным ветром. В руках незнакомый мальчишка сжимал потрепанный блокнот с огрызком карандаша. — Ты… мне? — осторожно уточнил Сонхва, пытаясь сообразить, о чем именно его только что спросили. Мальчик кивнул и расцвел яркой улыбкой. — Ты только не двигайся, сиди, как сидел, — не дожидаясь ответа, он перелистнул несколько страниц блокнота и сосредоточенно занес карандаш. — Вот так, очень живописно… Ослабь еще галстук немного, пожалуйста. — Эй-эй, погоди! — возмутился Сонхва и отпрянул назад от потянувшихся было к нему рук. — Не надо меня рисовать, и вообще ничего не надо! — Почему? — искренне удивился мальчик. Эмоции на его лице сменялись с поразительной скоростью, и Сонхва немного завис, наблюдая за живым блеском чужих глаз. Пользуясь его ступором, мальчик деловито развернул Сонхва к свету, толкая обратно на спинку скамейки, отвел со лба прядки длинной челки, слегка щекоча и пуская по шее мурашки. Удовлетворенно кивнув, он вернулся на свое место и снова уткнулся в блокнот. — Ты очень здорово выглядишь вот так, еще тень удачно падает… Да не двигайся же, я быстренько. — Я не соглашался вообще-то, — напомнил ему Сонхва, и мальчик лишь фыркнул, полностью занятый своим делом. Его лицо казалось Сонхва неуловимо знакомым, и он, покопавшись в памяти, сообразил, наконец, где видел его раньше. — Ты же Хонджун, да? — Ага, — подтвердил мальчик, задумчиво покусывая кончик карандаша. — А ты Сонхва, Уён сказал. Мне для задания в художке портрет нужен, и ты отлично подходишь. — Перерыв через десять минут кончается, — заметил Сонхва, удивленный тем, что его скромная персона могла вызвать у кого-то интерес — в особенности у кого-то вроде Ким Хонджуна, обретавшегося в совершенно иных кругах и пользовавшегося определенной популярностью в школе. — Мне хватит, — успокоил его Хонджун. Под его пристальным изучающим взглядом Сонхва вновь почувствовал неловкость. Он не понимал, почему продолжает безропотно сидеть все в той же позе, в которую его усадил докучливый мальчишка; он мог бы успеть прочесть еще главу, подготовиться к предстоящим занятиям, перекусить, в конце концов, — но сил к сопротивлению в себе отчего-то не находил. — Если хочешь, можешь взять книгу, главное, голову не опускай, — сжалился Хонджун немного погодя, тщательно подтирая клячкой рваные штрихи. Аккуратно вытянув шею, Сонхва обнаружил на листе небрежный набросок, в котором без труда узнавалось его собственное лицо. Обескураженно моргнув, он подтянул к себе учебник. — Что там у тебя, биология? — Она самая, — кивнул Сонхва и тут же вскинул ладони в извиняющемся жесте, предупреждая негодующий возглас Хонджуна. — Я врачом стать хочу, так что беру учебники уже за десятый класс, — добавил он, невольно желая произвести впечатление на популярного однокашника. — Вот так совпадение, — хмыкнул Хонджун. — Я вообще художником стать хотел, но мой отец считает это никчемным делом, так что я, скорее всего, пойду по его стопам — еле уломал в художественную академию меня отдать хотя бы. — Погоди-ка, — оживился Сонхва. — Твой отец — Ким Тэён? Главный врач клиники Канган? — Именно, — кисло согласился Хонджун. По его лицу пробежала тень, и Сонхва понял, что развивать тему не стоило — но любопытство взяло верх. — Можешь нас познакомить как-нибудь? Резко и жалобно скрипнув, карандашный грифель замер, продавливая бумагу. Улыбка Хонджуна растаяла, сменившись явственным огорчением, и Сонхва испугался. — Это не обязательно, — быстро сказал он, склоняясь к Хонджуну через стол и вынуждая его поднять голову. — Я просто подумал, что… Мы могли бы пообщаться вне школы? Не из-за твоего отца, правда! Это просто… Ты такой… Ты очень даже интересен сам по себе, и рисуешь правда классно, и я давно обратил на тебя внимание, вот я и… — Сонхва, что ты несешь, — Хонджун задохнулся смехом, и мальчик с облегчением улыбнулся в ответ. — Мы знакомы пять минут, придержи коней. — Но ты не против? — настойчиво спросил Сонхва, поражаясь своей смелости — он и правда только что взял и предложил дружбу сыну одного из самых известных людей в городе? Коленки слегка подрагивали, и он спешно сдвинулся на край скамьи. — Пообщаться вне школы? — лукаво усмехнулся Хонджун, и Сонхва зарделся. Перелистнув еще несколько страниц, Хонджун оторвал полосу бумаги и протянул мальчику карандаш. — Черкни номер, спишемся… как-нибудь. Взяв в непослушные пальцы согретый теплом чужих рук карандаш, Сонхва опустил пылающее лицо к бумажному обрывку. Старательно выцарапывая номер мобильного, он думал о том, что видимость порой совершенно не соответствует действительности — и о том, что иногда риск бывает оправданным.***
— Ну и почерк, боже, — пробормотал Сонхва, вглядываясь в исписанный Уёном обрывок бумаги с адресом. Мимо с пронзительным гудком промчался автомобиль, и юноша едва успел отскочить к тротуару под горевший красным светофор. — Вот не мог же смской скинуть… Цепляясь за обледенелый парапет, Сонхва кое-как добрался до перехода и прислонился виском к столбу, переводя дыхание. Снег валил влажными крупными хлопьями, припорашивавшими капюшон и пятнавшими брюки, и дорога, что должна была занять не более двадцати минут, растянулась на добрый час. Сонхва был втайне рад этой задержке: с каждым шагом к жилому комплексу, где обретался с дочерью Хонджун, сердце проваливалось все ниже и гулко стучало теперь где-то в области трясущихся коленок. Уставший и вымокший до нитки, он давно оставил намерение впечатлить бывшего парня своим сногсшибательным видом и надеялся лишь, что вышеозначенному парню не придется, по крайней мере, выковыривать его жалкую тушку из сугроба. Несколько раз Сонхва малодушно помышлял наплевать на все и повернуть обратно — но страх выставить себя полнейшим идиотом в глазах Хонджуна останавливал его, и он, сцепив зубы, продолжал плестись по заснеженным улочкам. Наконец сквозь белую марь проступили облицованные камнем стены, и сверившийся с картой в телефоне Сонхва торопливо устремился вперед. Нечищеный тротуар сменился аккуратными выхолощенными дорожками, позволяя сбавить шаг и несколько отдышаться. Шагая вдоль низкой ограды, Сонхва с любопытством озирался по сторонам: да, его квартира, на съем которой он потратил большую часть своих сбережений, не шла ни в какое сравнение с тем, что видел он сейчас перед собой. Стриженые кустики на клумбах, просторный въезд на подземную парковку, благоустроенная и свежевыкрашенная детская площадка у дома — люди, что жили здесь, определенно могли похвастаться кругленькой суммой на счету, и Ким Хонджун входил в число этих людей. Впрочем, припомнил Сонхва, разве когда-то было иначе? Даже в школе Хонджун значительно выделялся среди одноклассников, неизменно приезжая на уроки в автомобиле с личным водителем и посещая одну из самых престижных художественных академий; прилагавшиеся же к отцовскому состоянию ум и способности парня не могли не вознести его на десяток голов выше бывших сотоварищей. Сонхва бросил взгляд на свои брюки, безнадежно испорченные снегопадом, и тяжело вздохнул. Кого он только пытается обмануть? Одно то, что он в двадцатипятилетнем возрасте идет собеседоваться на должность няни, делает его положение предельно ясным. Оставалось лишь надеяться, что Хонджуну хватит такта не насмехаться над неуспешностью бывшего возлюбленного — если он вообще не отправит его восвояси с порога. По настоятельным просьбам приятеля Уён так и не стал посвящать Хонджуна в личность того, кто именно планирует воспитывать его дочь, и решение это, поначалу казавшееся Сонхва блестящим, тяготило его теперь все больше. Как отреагирует Хонджун на столь неожиданный привет из прошлого? Захочет ли иметь дела с Сонхва после всего, что между ними было? Миновав ярко освещенное лобби, превосходившее по размерам всю его квартиру, Сонхва на ватных ногах проследовал к лифтам. Подъем на десятый этаж занял куда меньше времени, чем юноша рассчитывал в начале, и к высоким дверям с латунной табличкой он подходил в совершенно обморочном состоянии. Рассудив, что перед смертью не надышишься, Сонхва с отчаянной решимостью вдавил пуговку звонка. Из квартиры донесся приглушенный топот, а затем на плиточный пол коридора упала полоса света. — Добрый день?.. — выглянувший наружу молодой мужчина осекся на полуслове и растерянно уставился на Сонхва. На его бледном остроносом лице медленно проступило узнавание. — Сонхва? Пак Сонхва? — Привет, — «привет», по мнению юноши, было самым неуместным высказыванием в сложившейся ситуации, но ничего другого в его несчастную голову не приходило. — Я насчет работы, Уён должен был предупредить… — А, — и без того большие глаза Хонджуна давно поставили рекорд по доступному человеку размеру, — он говорил, да, но я не предполагал, что… Погоди, ты реально хочешь работать няней? У меня? — Почему нет? — Сонхва старался держаться так, словно все происходящее и впрямь было делом совершенно естественным и обычным, однако получалось из рук вон плохо. Все тот же, ничуть не изменился, подумал он, разглядывая такие знакомые черты напротив — и все же что-то поменялось бесповоротно. Оправился, похорошел, притом чертовски сильно… да прекратит он уже пялиться, в конце концов? — Не пустишь? — Да, извини, — моргнув, Хонджун посторонился, пропуская гостя в прихожую. — Ты в снегу весь, погоди, я сейчас… Выудив с полки щетку, Хонджун принялся стряхивать стремительно таявшие снежинки с шапки и шарфа Сонхва, который чувствовал себя в эту минуту круглым дураком. Все это время они подчеркнуто не смотрели друг на друга, и повисшая между ними неловкость казалась плотной, почти осязаемой — казалась физической преградой, что выросла семь лет назад и не уменьшилась с тех пор ни на йоту. Впрочем, спустя несколько секунд Сонхва все же одернул себя: что такого в том, чтобы встретиться со своей школьной и давно забытой любовью? Иные люди к его годам имеют с полсотни бывших возлюбленных — и ничего, живут себе спокойно безо всяких неудобств… Заставив себя успокоиться, Сонхва поднял голову — и едва не врезался затылком в дверной косяк, наткнувшись на взгляд Хонджуна. — Ты изменился, — озвучил Хонджун мысль, что билась в висках Сонхва. Слегка отступив назад, он встал в озеро льющегося с потолка света, и сияющие блики рассыпались по его темным, растрепанным по обыкновению волосам. — Совсем другой стал. — В лучшую сторону, я надеюсь? — нервно усмехнулся Сонхва, одергивая латаные рукава куртки. Хонджун рассмеялся, и атмосфера в прихожей несколько разрядилась. — Разумеется. Нет, правда, ты отлично выглядишь! — подхватив юношу под локоть, он увлек его под широкую арку, венчавшую проход в гостиную. — Замерз? Я чай сделаю, садись пока. Не обращая внимания на вялые протесты Сонхва, Хонджун унесся в направлении кухни, откуда тут же послышался звон посуды и грохот выдвигаемых ящиков. Лишь то, что они знали друг друга с восьмого класса, не позволило Сонхва обмануться мнимой беспечностью и приветливостью хозяина квартиры — он знал, что Хонджун ошеломлен встречей ничуть не меньше него самого, и понимал, что столь скорое бегство объяснялось вовсе не радушием, но желанием Хонджуна остаться в спасительном одиночестве. Винить его было не за что; взглянув в висевшее над камином зеркало, Сонхва обнаружил, что лицо его покрылось неровными пятнами румянца, а зрачки расширились и лихорадочно блестят, отражая мерцание потолочных светильников. Сконфуженный и раздосадованный, он мысленно отвесил себе оплеуху: станет он переживать из-за этой встречи, вот еще! Они с Хонджуном давно чужие и посторонние друг другу люди, им нечего делить и выяснять между собой — повторяя эти слова как мантру, Сонхва опустился на пуфик и попытался нацепить выражение благожелательной невозмутимости. Хонджун вернулся в гостиную спустя пять минут, вооруженный увесистым подносом со всевозможной снедью, и тут же захлопотал у журнального столика, расставляя чашки и с чрезмерным, пожалуй, усердием раскладывая кипенно-белые салфетки. Пользуясь оправданной паузой, Сонхва молча поглядывал на него снизу вверх, раздумывая над дальнейшим разговором. Мысли в голову не шли: присутствие Хонджуна оказывало на него ровно тот же эффект, что и в школьные годы, выбивая воздух из легких и делая конечности плавкими, как свежевыпавший снег. Хонджун поменял стрижку, открыв лоб и скрытые прежде челкой темные глаза, и это ему очень шло; сменилась и осанка, став тверже и уверенней, расправившись покатостью плеч и зрелой широтой груди. И все же не во внешности было дело — что-то новое в самом Хонджуне не давало Сонхва покоя, что-то резкое и невыразимое во взгляде, в линии напряженно сжатых губ, в морщинке меж бровями, появлявшейся всякий раз, когда Хонджун брался за карандаш и этюдник. В ушах вдруг зашумело, зазвенело стрекотом летних цикад в листьях вяза на школьном дворе. Сонхва осторожно тряхнул влажными волосами, и наваждение пропало. — Ну вот, — когда оттягивание неизбежного стало невозможным, Хонджун придвинул чашку к Сонхва и уселся в кресло напротив. — Значит, ты и есть тот загадочный кандидат в няни, которого мне так нахваливал Уён? — Он прямо-таки человек-сюрприз, правда? — кивнул Сонхва, отпивая чай, и Хонджун испустил смешок. — Тебя это сильно напрягает, да? — Да нет, с чего бы, — дернул плечом Хонджун. — Неожиданно, конечно… Ты же на врача вроде документы подавал, разве нет? — Подавал, — согласился Сонхва, помрачнев. — Но не сложилось — надеюсь, временно. Хонджун тоже кивнул и опустил голову, изучая плясавшие в чашке чаинки. Повисла пауза, и в окружившей их неловкой тишине слышно было, как в глубине квартиры что-то тихо скрипит и позвякивает. Одним глотком осушив свою чашку — в горле отчего-то першило, — Сонхва искоса глянул на стоявшие на каминной полке фотографии. С заключенных в узорные рамки карточек на него смотрела одна и та же женщина с каштановыми волосами и тонкими бровями вразлет; очевидно, то и была счастливица, заполучившая сердце и руку Ким Хонджуна. Ближайшее к Сонхва фото принадлежало девчушке лет двух, и юноша вытянул шею, стараясь разглядеть внимательней. — Это Миён, — сказал Хонджун, заметив любопытство Сонхва. На его лице промелькнуло выражение гордого довольства — выражение, с каким когда-то тринадцатилетний Хонджун презентовал Сонхва свои лучшие творения. — Сколько ей уже? — Почти пять, в феврале исполнится, — потянувшись к полке, Хонджун снял фото в электронной рамке и протянул Сонхва. Юноша с интересом вгляделся в беззубую чумазую мордашку с кнопочкой острого носа — сходство было несомненным. — Не лучший возраст для поиска няни, но… В интернатуре со свободным временем туговато, сам понимаешь. — Твоя жена работает с тобой? — полюбопытствовал Сонхва, перелистывая фотографии и попадая на изображение счастливого семейства Ким в полном составе. — Работала, — поправил его Хонджун. — Она погибла три года назад, несчастный случай на дороге. — Прости, — тихо сказал Сонхва изменившимся голосом, но Хонджун лишь махнул рукой. — Все в порядке. Только… — он понизил голос, склоняясь к Сонхва. — Не говори об этом с Миён, ладно? Она пока не знает, а я… пока не готов об этом рассказать. Не сейчас. — Конечно, — снова закивал Сонхва, не сразу поняв, что именно только что услышал. — Подожди, так ты не против взять меня на работу? — Ну, ты же собеседоваться пришел? — позволил себе несколько скованную улыбку Хонджун. Отставив непочатую чашку, он поднялся на ноги. — Идем, познакомлю вас. Поманив рукой вконец растерявшегося Сонхва, он скрылся в коридоре; юноша, помедлив, последовал за ним. Уткнувшись взглядом в начищенный ламинат, он шел вдоль стен, обшитых панелями, и испытываемое им волнение понемногу сменялось восхищением: сравниться с этим местом мог лишь дом семьи Ким, где он бывал подростком — что ж, похоже, некоторые вещи не меняются никогда. Задержавшись у одной из прозрачных дверей, Сонхва оглядел гостиный гарнитур темного дерева с пушистым ковром на полу. Зачем, интересно, в одной квартире столько гостиных? И неужели он и вправду будет здесь работать? — Заходи, — отворив новую дверь, Хонджун сделал приглашающий жест. Оформленная в скандинавском стиле детская встретила его ослепительной белизной крошечной мебели — и взрывом красок на увешанных рисунками стенах. Приоткрыв рот, Сонхва ошеломленно смотрел по сторонам, и обступившие его воспоминания становились все отчетливей, пока не оформились окончательно, возвращая юношу в далекие дни отрочества. Это была его, Хонджуна, комната, полная света и тепла, и это он сидел, сморщив запачканный нос, с занесенной над листом кистью. Через мгновение, впрочем, растаяла и эта греза, и Сонхва сумел рассмотреть увлеченную мазней девочку за низеньким столом. Высунув кончик языка, она сидела, склонившись, над расцветающим на бумаге пейзажем, и хвостики на ее голове вздрагивали в такт движениям маленькой руки. — Принцесса, у нас гости. Не хочешь поздороваться? — Хонджун опустился в кресло рядом с не обратившей ни малейшего внимания на вошедших дочерью. Сонхва присел рядом, чувствуя некоторое смущение. — Она всегда так, у нее, скажем так, проблемы с общением, — сообщил Хонджун извиняющимся тоном. — Она говорит хорошо, в общем-то, но не всегда и не со всеми. — Так она выражает свои чувства? — поинтересовался Сонхва, разглядывая висевшие на прищепках рисунки над столом. Хонджун кивнул. — Преимущественно. Год назад я отдал ее в художественный кружок в центре раннего развития, — в его голосе снова зазвучала гордость. — Там все ею жутко восхищаются, говорят, что она уже очень талантлива. — И талантом она явно пошла в папочку, — пробормотал Сонхва, продолжая рассматривать неуклюжие, но довольно впечатляющие работы, и не замечая, как порозовел польщенный Хонджун. — Эй, — позвал он девочку, легко касаясь верхнего в стопке альбома, — можно взглянуть? Смерив его оценивающим взглядом, Миён покровительственно склонила голову и протянула Сонхва альбом. Раскрыв обложку, он не сумел сдержать улыбки: с разворота на него таращил треугольные глаза весьма узнаваемый человечек морковного цвета. — Это твой папа, да? Очень похоже. — И это тоже, — подтвердила девочка, переворачивая страницу. — И вот. Папа всегда разрешает его рисовать, когда он работает. Он моя главная модель. — Очень здорово, правда, — искренне сказал Сонхва, вспоминая собственные детсадовские каракули, что бережно хранила мать вопреки всем возмущениям выросшего сына. — Ты настоящая художница. — А у тебя волосы как снег, — привстав на цыпочки, Миён пошлепала ладошкой по его макушке. — Можно я тебя тоже нарисую? У меня есть альбом с черными страницами и белый карандаш, папа говорит, такие только в спе-ци-аль-ных магазинах продают. — Тогда мне придется прийти еще, — улыбнулся Сонхва. — Ты не против? — Приходи, — великодушно разрешила девочка, возвращаясь к своему занятию. — Я тебе наряд подберу, у меня на утреннике была шляпа со снежинками… И плащ серебряный еще… — Кажется, меня сместили с должности главного натурщика, — шепнул Хонджун уже у двери. На цыпочках они вернулись в гостиную, и заключенный договор был скреплен рукопожатием. — Я рад, что это будешь ты, Сонхва, — мягко сказал Хонджун, провожая юношу в прихожей. — Хорошо, что с Миён будет тот, кому я могу доверять. Распрощавшись с Хонджуном, Сонхва покинул роскошные стены его дома и, все еще оглушенный, медленно побрел к метро. Он старался представить себе радость Джихёка, когда тот поймет пустячность всех своих переживаний, планировал их первое свидание на деньги, что должен был получить уже через неделю — и все же не мог перестать думать о том, кто жил в его памяти долгих семь лет.