***
Он вернулся в Москву на неделю раньше и прямо на пороге чужой квартиры узнал, что намечалась встреча за городом, где планировал появиться Нур. Серёжа, оплативший дорогостоящий ремонт Мерседеса, взамен которого дешевле было купить новую машину, вдруг предложил снова поехать вместе, не объяснив причину такого решения. Тот не вёл себя как-то необычно, однако продолжал косо посматривать, чем вызывал немое бешенство в Максе и непонимание в нём. Старый новый друг видел что-то, чем не спешил делиться, в остальном выказывая привычную открытость, приглашая с собой в разные рестораны или бары, предлагая выпить на своей территории и равнодушно расспрашивая, как прошла поездка в Петербург. В его поле доверия и хорошего отношения аккуратно, ненавязчиво пробирались, но всё равно оставались на границе — с помощью или без, с деньгами ли, на бывшего напарника Арсения ему было плевать. Этот человек казался самым обычным, нужным исключительно для сторонних целей, пока вдруг, на пути к месту сбора, не обронил следующее: — Красотка, а чего ты полгода уже по гостиницам шатаешься? — Не хочу снимать больше. Или о чём вопрос? — Я бы на твоём месте не уточнял, — откликнулся в ушах Заяц, не спешивший появиться в салоне автомобиля. — Мы не хотим слышать ответ. Додумать Антон не успел. Временный начальник сбавил скорость движения, как бы давая им больше времени на разговор: — У меня комната, где Эд обитал раньше, свободная простаивает. Подумал, вдруг ты захочешь занять. — Это мило, спасибо за предложение, — улыбнулся он. — Не стану обременять тебя своим присутствием. Мало ли, знаешь, девчонку приведёшь… — Да я на самом деле… — второй занёс свободную правую руку, оказавшись совсем близко к его колену. Не сразу заметивший это молодой человек отвлёкся на поджигание сигареты, а, когда опустил глаза, увидел, как чужая ладонь сжалась в кулак и исчезла. Однокурсник в подсознании начал рычать и смеяться одновременно. Звук вышел довольно пугающий. — Короче, имей в виду такой вариант. Ты не помешал бы, если бы согласился. Это ведь не могло быть посягательство на его личное пространство или попытка флиртовать? Уж точно не от Серёжи, который периодически хвалился любовными похождениями по женщинам с низкой социальной ответственностью. Но какого-то более адекватного объяснения он придумать не смог, потому просто сделал вид, что ничего необычного не случилось. В конце концов трогали за ногу его и при других обстоятельствах — хохоча, выражая поддержку или привлекая внимание. Они не были знакомы достаточно близко, чтобы претендовать на то, что знали друг друга. Да ему, честно говоря, не хотелось бы знакомиться ближе и жить с этим мужчиной на одной территории. Оставив машину рядом с другими, тоже тонированными, коллеги прошли на склад, где без них уже происходило бурное обсуждение. Антон отключился за ненадобностью воспринимать лишнюю информацию, сфокусировавшись на высоком азиате, которого так долго искал и который немного побледнел, завидев его. Голоса вокруг становились громче, на фоне, сзади, раздался выстрел, на который он не среагировал, потому что не заметил. Нур, стоявший в тридцати шагах, начал доставать пистолет, в мозг ворвалось оглушительное «Ложись!», принадлежавшее Максиму. Тело среагировало раньше остальной головы, пуля просвистела там, где секунду назад находился его лоб. Склад пришёл в движение. Молодой человек понятия не имел, что бандиты не поделили и почему вдруг напали друг на друга, но психика вовремя отказала и отдала управление второй, более готовой к бою, части сознания. Кулак отбивался от незнакомцев, глаза искали Серёжу, который оказался слишком далеко и старался, видимо, отстреливать сразу и своих противников, и его. А всё же азиат умудрился подобраться достаточно близко, чтобы прицелиться снова. Он рванул вперёд, отработанным много лет назад движением выбил оружие, за что тут же получил по лицу и, потеряв равновесие, повалился на грязный бетонный пол. В ушах звенело, челюсть, если не была сломана, то точно сильно пострадала. Всё происходило чересчур быстро, чтобы понимать, куда бежать и как защищаться. Вопрос был в том, хватит ли ему рефлексов, чтобы выбраться живым из самой настоящей мясорубки. «Вставай, — закричал Заяц. — Я запрещаю тебе сдохнуть тут, вставай, блять!» Человек напротив вытащил из кармана складной нож, оскалившись. Антон поднялся на ноги, сплюнул кровь, смешавшуюся с осколками нескольких зубов, и отзеркалил выражение. Готовые к бою руки обняли горячие пальцы, придавшие сил, Нур кинулся на него, не подозревая, что дрался сразу с двумя. Тот раз в пять-шесть ударов попадал по рёбрам, органам, носу, но получал в ответ значительно больше, пока им с Максом не удалось наконец выхватить нож, полоснувший по футболке в районе живота. Боль не смогла ослепить сильнее, чем это делала злоба. Попытавшись вывернуть конечность, схваченную за запястье, парень случайно воткнул остриё второму в грудь, хрустнув костью, защищавшей чужие лёгкие. Они стояли нос к носу, вокруг не стихал гул из маленьких взрывов и неразборчивого мата. — Помнишь, ты привозил Арсению фотографии, которые меня подставили? Помнишь? — прошипел он. В барабанных перепонках бился пульс, Нур хрипел, слабел, падая на колени и наваливаясь на него, как на единственную опору. Правая рука была уже по локоть в крови, но это не коробило. Ему требовалась информация — значит, Антон её получит любой ценой. — Кто тебя нанял? Кто подсадил ко мне того мужика со снимков? — Пшел нахер, — выплюнули ему в лицо вместе с горячими каплями. Узкие прорези глаз расширились, чтобы в тех поместилось побольше презрения. Вместо аргумента он провернул рукоятку по часовой, стараясь не оглохнуть от крика тела в своих руках: — Дай мне имя мрази, которая тебя купила, — мир сузился до точки на сморщенном лбу жертвы. Горячие ладони воображаемого друга зачем-то попытались оттянуть его за плечи. Рана на животе пульсировала теплом. Парень не сдвинулся с места. — Имя, Нур! Перед тем, как окончательно обмякнуть, ему всё же шепнули пять заветных букв, будто это бы остановило приближавшуюся смерть. Услышанное подтвердило уже сложившуюся гипотезу, разум прояснился достаточно, чтобы осознать: от застывшего мужчины большего уже не добиться. Парень откинул от себя труп и, покачнувшись, выпрямился. — На ноже твои отпечатки, — ворвался в мозг уже остывший Макс. Он кивнул, сложил предмет и сунул в карман брюк. Через минуту к нему подлетел Серёжа и, приобняв за талию, повёл к автомобилю. Они с Зайцем даже не заметили, как помещение затихло, только механически перешагивали через трупы и зажимали его окровавленный живот. Ни времени, ни мыслей, ни боли не существовало — психика капитулировала, оставив от молодого человека один внешний слой. Водитель долго молчал, всё пытаясь унять то ли злобу, то ли нервную дрожь, затем переключил внимание на него, тупо смотревшего перед собой, и привычно тронул за колено: — Не думал, что они нападут, ты в норме? Трясёшься, как от холода. Испугался? Сильно не пострадал? — Останови машину. Тут же съехав на обочину посреди тёмного леса, временный начальник не успел спросить что-то ещё. Антон вывалился на улицу и, упав на колени, исторг из себя разом желчь, кровь и остатки давнего совместного завтрака. Не чувствовал собственное тело, не осознавал ни одну эмоцию, лишь выворачивал желудок, пока голова не начала оживать и «включаться» обратно. Вытерев губы рукавом, он вернулся на место и механически ощупал нывшую часть плоти. Движение заметили. — Ранен, что ли? Ты почему не сказал, тебя же надо… — Я человека убил. Фраза прозвучала не к месту, но показалась логичным выводом для всего случившегося. Остальное не имело значения. Ни нужное имя, вырезанное из Нура, ни молчаливая гордость Макса, вытащившего их живыми, ни беспокойство спутника — нет. Только простой факт: он сначала случайно навредил живому существу, а потом осознанно, даже, пожалуй, жестоко добил. Не осталось больше библейских заповедей, которые не были бы им нарушены. Не осталось и грани, отделявшей его, хорошего человека, от чудовища. Антон в своей жажде вернуться к Арсению, к личному богу, преступил всё, что мог. Серёжа охнул и достал откуда-то смятый кусок ткани: — На вот, прижми. Постарайся не отключиться, пока не доедем до дома. Сделаю, что смогу, обещаю. — Ты слышал, что я сказал? — проговорил парень, прикрыв веки и откинув голову назад. Слабость окутывала тело. — Слышал, малыш, сочувствую, — он дёрнулся от обращения. Колено сжала чужеродная конечность, вдруг вызвавшая отвращение. Лишь одному человеку позволено было так его касаться. Хотелось услышать что-то осуждающее, гневное, но голос второго оставался ровным. — Понимаю, как тебе хреново, но не я с тобой должен это обсуждать, ох, не я… Сам перестрелял с десяток и не понимаю, как совесть унять. Хочешь… — конечность поднялась на сантиметр. — Не надо, — перебил Антон. Его нога резким движением скинула с себя посягательство. Водитель вернул взгляд на дорогу. — Всё в порядке. — Истерики не будет? Вот ласковость Максима не резала слух и не раздражала. Он покачал головой, отвечая так второй половине сознания, и разрешил себе провалиться в сон, хотя на самом деле потерял сознание. Весь первобытный ужас, вызванный смертью Нура от его руки, вышел из организма со рвотой. «Сильный», — наверняка бы подумал о нём брат. «Тормоз», — сказал бы про отложенную реакцию Серёжа. «Горжусь», — хмыкнул бы воображаемый друг. Но этих голосов не было в уме парня, только спокойный тембр Арсения, которому принадлежала сказанная много лет назад фраза: «Это клиника».***
Боль вспыхнула в мозге, заставив вскрикнуть и прийти в себя. Его запястья, потянувшиеся к ране, перехватили в полёте. Серёжа виновато улыбнулся: — Тише, это был последний стежок, больше не трону. — Ты меня зашил? Молодой человек лежал на хозяйской кровати — видимо, от машины его донесли на себе. Тело ныло и требовало обезболивающего. Голова гудела и просила алкоголя. Душа молчала, будто осталась на том складе и не приехала с ними в чужой дом. Странное было ощущение, пустое. — Ну, косо, естественно, как уж смог, зато кровь наконец остановилась. — Спасибо. Второй, сидевший рядом, при полном освещении спальни тоже оказался покрытым гематомами, но будто толком не замечал своих увечий. Зато отпустил его запястья и, задумчиво тронув скулу Антон, поднялся: — Пожалуйста. Давай ещё личико обработаем, а то тебе нехило досталось. — Слышь, мужик, за «личико» получить добавку не хочешь? — огрызнулся Заяц, расположившийся у него в ногах. Серёжа вернулся со смоченным в чём-то комком ваты, приземлился на край матраса и, нависнув коршуном, принялся невесомо оглаживать ссадины хлопком. Чужие карие глаза равнодушно следили за манипуляциями руки, пока не застыли на его губах. Недо-друг и пере-знакомый замедлился, а потом начал приближаться плотнее, чем требовалось. Антон поймал эту перемену и схватил второго за горло, чтобы вернуть законные тридцать сантиметров личного пространства. — Я не имел в виду… — испуганно шепнули ему. — Имел, не надо врать. Какого хера с тобой творится сегодня? — Ты же ни с кем не встречаешься, — ответили, дыша с трудом, но не прося освободить от хватки. Макс напрягся всем существом, парень не поверил ушам, хотя быстро справился с эмоцией и прорычал: — Это повод спать со всеми подряд? Человек в его руке дёрнулся, как от толчка в солнечное сплетение, и поднял взгляд от губ на зрачки. На то, чтобы наполниться уверенностью, у Серёжи ушла доля секунды: тот рванул прямо в удушающий захват, усилием переборов слабость его раненного тела. Однако поцелуй не случился — основание ладони воображаемого друга вписалось в смуглый подбородок. Правая рука заныла. Это был общий удар от них обоих, одновременная волна протеста верного другому пассива и ревнивого актива, соединившихся в Антоне. Хозяин квартиры слетел с кровати и, потерев ушиб, улыбнулся: — Не такой уж ты шокированный убийством, каким должен быть. — Надеялся воспользоваться? — сплюнул он и скинул ноги на пол, чтобы попытаться встать. — Надеялся хотя бы сейчас не увидеть его, подумал, убийство тронет в тебе остатки души, — тот разочарованно покачал головой. — Видимо, нельзя тронуть то, чего нет. — Ты ни черта про меня не знаешь. Злоба придала сил перебороть вспышку боли, парень встал и, покачнувшись, облокотился на накаченную грудь однокурсника, вовремя обретшего ощутимость. Его одарили презрительным взглядом — таким неестественным для обычно дружелюбного мужчины, что стало некомфортно: — Зато знаю всё про человека, которого ты столько лет пытался копировать. У тебя теперь тоже руки по локоть в крови, не тот пример для подражания… — Хлебало завали. Антона, двинувшегося к двери, не пытались останавливать, хотя при желании уложили бы сейчас с одной попытки. Вместо этого Серёжа снова дёрнулся, будто слышал в его словах неизвестный подтекст, и продолжил говорить: — Я помню тебя ребёнком, который плакал, когда его спрашивали об учёбе или интересах, от мысли, что кому-то не плевать. А теперь ты чистишь лица, как умелый боксёр, — Макс самодовольно хмыкнул в ухо, приняв фразу за комплимент, — и не подпускаешь людей ближе, чем на полметра. Честно, было удобнее ездить на разных тачках, пока я не увидел, как опасно ты гоняешь, будто ни твоя собственная жизнь, ни окружающих не имеют значения. Знаешь, чья это логика? — Если бы я остался тем ребёнком, то покончил бы с собой в девятнадцать, — проигнорировав часть монолога, бросил парень, не оборачиваясь. — Просто пойдём, ладно? — шепнули сзади и мягко подтолкнули дальше. — Какая разница, что посторонний думает? Он уже переключился на мысль о том, как добраться до номера гостиницы, не рухнув по дороге, когда ему ответили: — Может, лучше бы и покончил, — во втором не осталось уверенности, лишь концентрированная боль, обращённая, казалось, к тому, кого даже не было в комнате, — чем существовать так, как мы все. Разве тебя это не пугает? — тот переборол гравитацию и выпрямился, словно пытаясь заглянуть ему в глаза несмотря на низкий рост. — Арсений же больной, — кто-то впервые говорил это без осуждения или предостережения. Серёжа в своё время восхищался хозяином больше него, а сейчас проконстатировал факт. Следом — ещё один: — И, видимо, сделал тебя таким же отбитым. Воспитал под себя… — Почему мы продолжаем стоять? — вклинился Макс. «Потому что кто-нибудь должен мне это сказать. А я должен выслушать. Зай, он не знает половины того, что было сделано». Антона мелко трясло от слабости, повышенной температуры и мысли, что за спиной, в синяках и ссадинах, оставленных им и посторонними, стояла совесть. Та самая, которую так хотелось хоть раз почувствовать, пришла по-настоящему и теперь осыпала презрением плечи. Взяв паузу, чтобы что-то обдумать, она договорила, как бы вынося приговор: — Всё это страшно, слышишь? То, во что ты превратился из милого мальчика — страшно, Мелкий. Парень не знал, что за эмоция в нём вспыхнула, но, вырвавшись из поддерживавших ладоней друга, обернулся со злой ухмылкой: — Спорим, если бы я дал себя поцеловать или поиметь, ты бы не читал мне мораль? — Серёжа изумлённо распахнул веки и приоткрыл рот, однако ничего не произнёс. — То-то же, — кивнул он. Забрав с комода у двери по праву полагавшиеся ему деньги, Антон наконец вышел из чужого дома в сторону гостиницы, близкое расположение которой теперь радовало вдвойне. Где-то на уровне подсознания засел факт, что к тому человеку они больше не вернутся. Прежняя эмоция, придавшая энергии, выветрилась в течение двадцати минут — и на двадцать первой он повалился на кровать, закутался с головой в одеяло и закрыл глаза. «Я слышу, как ты скулишь, даже если не делаешь это вслух, — мягко обратился уставший за сутки мозг громким голосом. — Поделись». Одеяло было прижато плотнее, губы — закушены. Разговаривать больше не хотелось, как и признавать, что Серёжа всё сказал верно. Копировал ли подросток хозяина? Да, пусть невольно. Стремился ли погрязнуть в преступном мире, чтобы стать ближе к тому? Да, для этих целей и был подпущен поближе однокурсник в красном костюме. Наломал ли дров, испортил ли кому-то жизнь, навредил ли? О, да. Отвергнутый и погибший из-за этого Макс, застреленный Стас, павшая Ира, так и не родившийся сын, зарезанный Нур и ещё внушительный список покалеченных на работе — все эти люди пострадали из-за него, но это не ранило в нужной степени. Антон поджал колени к груди, чтобы ощутить боль хотя бы физическую, раз моральная не появлялась, и высасывал кровь из истерзанных губ, которым всё ещё запрещал выпускать скулёж. Ему недостаточно плохо. Должно быть хуже. Совесть обязана была появиться, довести его до слёз и клятв никогда больше так не делать, но он лежал в пустом номере, понимая, что сделает, если понадобится. Убьёт ещё раз. Или не раз. Если это позволит ему вернуться к Арсению, то усеет свою дорогу трупами и спокойно пойдёт к цели. Выдох, полный ненависти к себе, вырвался из лёгких. Поглощённый бессилием от невозможности сокрушаться в нужной мере, парень стукнулся макушкой о деревянное изголовье кровати и зашипел от боли. Серёжа прав: Арсений больной. Только вот он был ещё больнее. Проблема не ограничивалась уже Максимом, который ходил рядом, разговаривал и ощущался как реальный человек. Заболевание расползлось по мозгу и сделало его опасным для общества, для себя самого, выключило часть сознания, отвечавшую за мораль. Да не было в нём уже ни морали, ни сострадания, ни совести. Ни, видимо, души. Серёжа прав и в этом тоже. Следовало срочно обратиться в полицию, пока не пострадал кто-то ещё, потому Антон сел на постели, чуть не столкнувшись носом с острыми чертами насмешливого лица. Друг поднял угол рта: — Всё, сдаёмся? Если тебя сейчас посадят, никакого Арса точно уже не будет, — фраза заставила замереть, обнять себя за локти. Прежняя мысль продолжала развиваться, её поймали в сведённых бровях. — Серьёзно считаешь, что должен мучиться ещё больше? Не надоело себя пытать? — Не надоело меня успокаивать, оправдывать? — произнёс Антон с той же интонацией, а потом закрыл лицо руками. — Я не мучаюсь. Когда оказалось, что ты умер, было больнее. — Вот уж спасибо, не зря столько с тобой возился! — рассмеялись сбоку. — Именно то, как ты мучаешься из-за того, что страдаешь недостаточно — и есть совесть, — пальцы мягко тронули, прося выйти из убежища. — Малой, ты не самый плохой человек в мире. Но станешь хуже, если сдашься на середине пути. — Даже если мой путь лежит через мёртвые тела? — Какая разница, через что, если к нему? — получив слабый кивок, Макс выключил режим поддержки и отошёл к мини-бару. — Итак, уже можно сказать, что появилась проблема поважнее? — парень добрался до холодильника, спрятанного под столом, и, осушив маленькую ёмкость с коньяком, поднял на второго глаза, показывая, что готов слушать. — Мертвый Нур не считается доказательством твоей невиновности. Нам придётся всё же рискнуть и поехать напрямую, в лоб. — Ты в итоге нас защищаешь сегодня или угробить пытаешься? Я запутался. Дождавшись, пока в нём разместится новая порция алкоголя, второй растянул губы: — У меня есть план, который точно тебе не понравится, зато, бля буду, сработает. После той ночи кошмары прекратились, став реальностью. Молодой человек взял неделю отдыха, чтобы дать ране затянуться в уродливый выпуклый шрам, потом сел за руль своей новой машины и поехал по маршруту, который не хотел бы помнить. Это было пятое октября. Антон в кипенно-белой рубашке и с идеальной укладкой позвонил в дверь бывшего хозяина, не надеясь, что ему откроют.