Во имя твоё. Часть 2: Бог-сын

— Думаешь, есть необходимость? — Максим появился у багажника с сигаретой в зубах. Его, собиравшего пистолет вслепую в тёмном дворе, критически осмотрели и хмыкнули то ли гордо, то ли сочувственно. У второй части головы Антона эти эмоции иногда смешивались. Пока они добрались до столицы, арендовали автомобиль на последние деньги, находившиеся вне накопительного счёта, пока усилиями Зайца вспомнили нужный адрес, уже снова зашло солнце. Но это, наверное, было к лучшему. В полумраке черты города сглаживались, мир тускнел до уютного серого оттенка, так ему полюбившегося. В ином случае молодой человек бы не справился с эмоциями, осознав, что наконец вернулся туда, куда долго тянуло. Тогда понимание ещё не пришло. Слабость от мысли «я снова рядом с ним» была отложена на более удачное время. — Мы не чай пить приехали, — спокойно пожал плечами, вставляя пули в магазин. — Он же друг Арса. Подсознание снова решило поспорить, будто принимать любое его решение в штыки стало хобби воображаемого человека. Он не ответил, кивнул сторонним мыслям и направился к нужному подъезду. Шел третий час ночи. Парни поймали мужчину на выходе из квартиры с сумкой на плече. Тот проморгался, увидев его, словно сначала не поверил в реальность происходящего, но в итоге дружелюбно растянул губы: — О, привет, красотка, ты не очень вовремя, мне ехать надо. — А мне надо с тобой поговорить, — фраза прозвучала более угрожающе, чем планировалось. Антон поддался вспыхнувшей злобе и оскалился. — Срочно. — Вернусь через сутки, можешь пока… — вместо ответа он схватил второго за шиворот куртки, потянул на себя, тот поморщился. — Не забывайся. В чужой бок упёрлось дуло пистолета, щёлкнул предохранитель. — Срочно, Серёг. Я не шучу. Ему враждебно уставились в глаза, еле различимые в полумраке лестничной клетки, вдруг рассмотрев боль, злобу, скорбь, слившиеся в одно, которые парень толком не осознавал, и, казалось, поверили, что он мог выстрелить. Вероятно, именно тогда действительно мог. Человек в его хватке не считался другом или родственником, всё прошлое хорошее отношение промял под себя факт, что Антон держал в руках убийцу Макса. Хотелось совсем не мести, нет, лишь вразумительного объяснения, чем же заботливое существо в красном спортивном костюме так помешало незаконному бизнесу. Внутренне он содрогался, понимая, кому пытался угрожать, но не отступал, потому что на чаше невидимых весов покойник перевешивал живого. Как Арсений был важнее прочих людей, так Заяц казался важнее Серёжи вне зависимости от того, лежал ли в земле или стоял у плеча, тоже скалясь. А тот не исчез вопреки ожиданиям, придавая сил и множа то ли отчаяние, то ли уверенность. Хотя, может, отчаяние и делало его уверенным теперь. У парня не осталось кого-то или чего-то, что можно было потерять, кроме собственной жизни. Это давало определённую, пусть и больную, свободу. Второй нахмурился, кивнул, за что моментально был отпущен. Агрессия схлынула так же быстро, как и накрыла, они прошли в квартиру. Его провели в гостиную и уселись на одно из двух кресел, взглядом пригласив последовать своему примеру, но он остался на ногах. Тишина висела несколько минут. Слова никак не укладывались в предложения, фотография в нагрудном кармане пекла сердце. Начать ли с вопросов? Обвинений? Предупреждающего выстрела в стену, слёз или крика? Хотелось всего и сразу, однако, погребённый под эмоциями, Антон молчал, мысленно умоляя Зайца начать говорить вместо него. Тому-то уж точно было что сказать, чего сделать не дала чужая, такая неуместная тоже, готовность идти навстречу: — Мелкий, — улыбнулся человек, уставший ждать инициативы и понявший намерение неправильно, — ты малость опоздал, я не работаю с ним больше. С возвращением, все дела, но через меня не подберёшься. Напоминание, что между ними незримой тенью продолжал стоять мужчина с голубыми глазами, отрезвило и помогло опуститься на горизонтальную поверхность. Он, сам того не желая, переключился на заданную тему: — Если подберусь, меня убьют на месте. Так что выгоднее оставаться на безопасном расстоянии, — Серёжа понимающе хмыкнул. Вот уж в Арсении оба точно не сомневались. — А что случилось? Тебя тоже погнали? — Нет, сам ушёл, — собеседник опустил глаза чуть ли не со стыдом. При тусклом свете напольного торшера удалось разглядеть румянец на смуглых щеках. — Это не вся история, — вставил свои пять копеек Макс, разместившийся на подлокотнике, — но я не уверен, что мы хотим знать настоящую причину. Как там было? «Не чай пить приехали»? Ну вот и не отвлекайся. — Так чего ты явился, если не из-за него? Чем могу помочь? В чужом голосе звучал не страх перед оружием и положением заложника, а именно желание вернуть то, чего между ними толком не было — дружбу. Сначала помощник, потом — преграда, вызывавшая ревность, затем — коллега по перевозке товара, Серёжа, казалось, воспринимал его как товарища с более низким статусом. Вся заготовленная обвинительная речь рассыпалась. Антон выдохнул, отложил пистолет, достал снимок и передал в протянутую ладонь: — Помнишь его? Второй подставил под свет застывший момент, полный крови и жестокости, и как-то странно дёрнулся, тут же вернув предмет. — Конечно. Заяц Младший. Давно это было, что именно хочешь знать? — Твоих ведь рук дело? — Ты заделался в помощники полиции? — чёрная бровь изогнулась. Собеседник поймал его новый приступ скорби и зачем-то сменил саркастичный тон на более ласковый. — Прости. Моих, да, помнишь свой запой после первого курса? Я в тот день не к тебе, само собой, приехал, а его убрать. — За что? Этот вопрос, как оказалось, крутился в кудрявой голове не первый месяц. И, выйдя наружу, принёс внезапное облегчение — ему наконец было с кем обсудить смерть дорогого существа. Такую раннюю и в любом случае незаслуженную. Серёжа меньше всего походил на человека, убивавшего невинных направо и налево, в отличие, например, от Арсения, которому подобное заранее прощалось. Наверное, это и ударило по рёбрам когда-то сверх прочего, это и заставило его поехать разбираться. Будь то посторонний, незнакомый, Антон бы уже отомстил, успокоился и забыл. Будь то возлюбленный, погоревал бы, но тоже отпустил ситуацию. Однако смертельный выстрел сделал именно тот, от кого этого меньше всего ждали, который теперь с готовностью прямо ответил: — Парнишка перенял дело отца тем летом, но сделал это через одно место, грозился чуть ли не сдать нас всех. Понятия не имею, какая дрянь его укусила, откуда взялась такая тяга к мирной жизни. Но Арса, честно говоря, это не особо волновало: Заяц перешёл нам дорогу, пришлось убрать. Может, объяснишь, какое тебе дело? — Это был мой друг. Единственный на весь Питер. Плеча коснулась не имевшая веса рука, которая забрала себе жгучую боль, заполонившую тело. Пожалуй, если бы разговор происходил без этой поддержки, Антон бы уже плакал. Собеседник поднялся, доковылял до бара в виде открывающегося глобуса, налил себе что-то тёмное в стакан и кивнул ему, предлагая разделить алкоголь. Получив отрицательное покачивание головы, тот вернулся на место и не нарушал паузу ещё несколько минут. Видимо, с вина тот снова перешёл на крепкое за прошедшее время. По какой-то причине им обоим тяжело давалось это обсуждение, спокойным оставался только воображаемый однокурсник, не убиравший ладонь, пусть и знавший, что он скорее осознавал прикосновение, чем чувствовал. — Мне жаль, Малой. Хочешь — верь, хочешь — нет, но меня то убийство тоже подкосило, — о, парень верил. Вся поза говорившего выдавала нечитаемую эмоцию, схожую с виной. Тот сделал пару глотков. — И близки вы были? — Да, — взгляд переместился на родные выпуклые глаза, улыбавшиеся нежностью. — Пожалуй, даже очень. Макс проводил со мной так много времени, что казалось, будто, кроме меня, у него никого больше нет. Второй подавился напитком и шокировано уставился куда-то ему за спину, будто складывал в уме полученную информацию с тем, что ещё не успел рассказать. Чужой голос стал приглушённым, задумчивым: — Это будет странно звучать, но как тебя зовут? По паспорту. Кто ты? — Антон, а что? — Так это ты — Антон? Всё это время — ты? Они с Зайцем переглянулась, тот пожал плечами. Серёжа почти не моргал, карими глазами роясь в нём в поисках ответа на реплику. — Не уверен, что понимаю, чему ты так удивляешься. — Когда я выстрелил, то попал в лёгкое, смерть не сразу наступила, — его взгляд упал на фотографию, которая вдруг начала оживать. — И он полз ко мне, давясь кровью, через весь ангар. Жуткое было зрелище, — неестественная поза покойника, вытянутая вперёд рука подтверждали чужие слова. Как бы намереваясь добежать до места преступления, чтобы помочь, спасти, молодой человек поднялся на ноги. Серёжа продолжал: — Сильный такой парнишка оказался, я пропитался уважением. Меня просили передать какому-то Антону, мол, ему тогда смелости не хватило сказать, что он его… — тот смолк и спрятал лицо за стенками стакана. Колени подкосились, заставив рухнуть в кресло. Лёгкие не справлялись, голова закружилась от недостатка кислорода, слова вышли с трудом: — Его… что? — Не знаю, договорить не успел — умер. Может, «прощаю» или что подлиннее, тебе лучше знать. Но меня это, короче, так поразило, что я решил закончить со смертями по возможности. Мы с Арсом на этой почве нехило поругались, даже не общались какое-то время, потому что, ну, зачем я нужен такой слабый и бесполезный, — боль исказила дружелюбное лицо. Того тоже ранила привычка мужчины не выбирать выражения. Невольно вспомнилось старое «лучше б он меня бил», повисшее в воздухе. Время шло, а какие-то вещи, видимо, не менялись. Справившись с собой, Серёжа виновато улыбнулся, как бы признавая свою бесполезность. — Совесть меня знатно погрызла тогда, конечно. Долго Антона я этого искал по всем родственникам младшего Зайца, по тёлкам, с которыми тот спал, и клубам, по которым шатался, но информация была устаревшая. Все его на тот момент уже почти год как не видели. — Он был со мной, — шепотом слетело с губ. — Этот год. Горячая ладонь проскользила от плеча до пальцев и сжала его руку. Оба парня понимали, что, когда воображение становилось физически ощутимым, психика Антона давала сбой, не выдерживая происходящее. Ответив на жест, он посмотрел на Макса: «Я стал последним, о чём ты подумал перед смертью, да?» Тот косо ухмыльнулся и откликнулся сразу в подсознании, не раскрыв рта: «Видишь, что ты умудрился сделать со мной?» Для другого всё действительно было серьёзным, а не просто интрижкой или сексом по дружбе. Наверное, где-то глубоко в душе он даже понимал, что именно ему пытались передать, но не придал этому нужного значения. Живой человек принял странное положение его конечности и возникшую тишину за скорбь, потому поддерживающе похлопал по колену, вырвав из немого диалога: — Выходит, просьбу я всё же выполнил. Спасибо, стало как-то легче. Надо было, наверное, раньше… — Нет, всё случилось вовремя, — покачал головой он, смахивая с себя осознание, что шесть-семь лет назад ему было бы почти всё равно на последние слова человека, который не считался важным. Мысль резко сменила вектор, парень ожил и подался вперёд. — Ты ключи от машины не забирал случайно? — На него покосились с недоверием. — Да мне для личного пользования. Знаешь же, что не сдам. Серёжа отошёл к комоду, без лишних комментариев в руки прилетел знакомый брелок. Второй снова закинул сумку на плечо, давая понять, что разговор окончен. Убрав связку и снимок в карман, Антон поднялся следом: — Ты куда сейчас? — Забрать должок у одного кретина. Я теперь только продажей промышляю и утрясаю мелкие конфликты, а что? — Грубая сила понадобится? Раз ты весь из себя такой святой теперь, от насилия отказался… — В счёт моего долга за компанию взять? — хмыкнул собеседник. — Нет, по старой дружбе. — Много хочешь, красотка, мало получишь, — скривился тот. Затем, видимо, уложив в себе слово «дружба», улыбнулся. — Тебе заняться нечем? — Ага. Хочу вернуться в ваши круги, но тельце уже не такое молодое, вряд ли кто-то позарится. Окинув его оценивающим взглядом, Серёжа смягчился окончательно и кивком пригласил проследовать за собой: — Ладно, «грубая сила», давай спасём тебя от проституции. Помощь и правда пригодится. — Кстати, про долг. Можно ещё кое-что спросить? Ответ особо ничего не поменяет, хочу только ясность внести. — Валяй, — они вышли из подъезда и остановились у тонированного автомобиля. — Стаса тоже ты убил? — на него посмотрели с непониманием, пришлось уточнить: — Полицейского, про которого я зимой рассказал. Его застрелили буквально через пару дней. — Нет, но я дал указание подчинённому по твоей наводке. Сказал же, стараюсь не мараться больше. Что ж, кровь отца бывшей невесты была на чьих-то чужих руках. Это знание расслабило окончательно — друг Арсения действовал лишь из необходимости. Общаться с тем будет проще, чем казалось ещё полчаса назад. После того выезда ему, насладившемуся забытым зудом в сбитых костяшках, выдали пачку пятитысячных купюр, спросив, хватит ли этого за услугу. Полученная всего за сутки сумма оказалась выше его месячной зарплаты в Эрмитаже. Так он понял, что нормальную работу пока искать не придётся. Антона наняли «вышибалой», позволили спускать так долго копившийся гнев. Серёжа только странно посматривал на него, будто не переставая удивляться произошедшим переменам в робком мальчишке, но молчал. Он перестал давить в себе эмоции, прятать их, чтобы казаться другим, более хорошим человеком, потому что теперь притворяться было не перед кем. Взял боль за руки, как старого друга, и тогда выяснилось, что она могла послужить опорой: это стало не тем постоянством, которого хотелось, а всё ж хоть какой-то стабильностью. Боль была с ним ещё со школы, когда умер один из родителей, когда отчим выгнал из дома, когда появился Арсений, когда погиб Макс и скатилась в наркоманию Ира, так стоило ли продолжать от неё прятаться? Парень отпустил себя на волю и вдруг нашёл стержень там, где другие находили повод сдаться. Отчаяние сделало его сильнее хотя бы физически — этого хватило на первое время, чтобы стать полезным для Серёжи, не желавшего пачкать руки. Для него наконец нашлось место в жизни, пусть пока и не рядом с тем, к кому тянуло по-настоящему.

***

Антон пропустил момент, когда вся коммуникация с бывшим одноклассником начала идти через Катю, но обрадовался, когда ему предложили временное пристанище. Требовалось место, в котором персонал или арендодатель не имели бы возможность прошерстить его вещи, где нашли бы окровавленную одежду, деньги и оружие. Сестра там, кстати, даже не жила. На третьи сутки пребывания в Москве, когда работа уже была получена, а номер в гостинице — снят, Дима проводил его, нагруженного чемоданом и металлическим ящиком, в комнату: — У меня кровать односпальная, но в гостиной есть диван, пойдёт? Катюша сказала… — Мне не нужно место для ночлега, только сумки кинуть и стиралкой иногда пользоваться. Так что особо не потесню, не переживай. — Да в первый раз, что ли? — хмыкнул говоривший, имея в виду, видимо, школьные времена, когда он спал на полу и делил кров с чужой семьёй, заменившей родную. Молодой человек уже успел забыть, что был такой период в его прошлом. Уж слишком много всего случилось за последние годы. — Ну, тогда мы дружили, — виновато улыбнулся Антон, на что второй удивлённо поднял брови. — А теперь? По-твоему, что, для дружбы нужно постоянно видеться? Для настоящей близости им неплохо было бы не потерять друг друга на долгий срок, созваниваться иногда, а не держать связь через постороннюю. С Эдом вот общение протекало по иному сценарию, хотя ни тот, ни другой не подозревали, почему они с Ирой расстались и какая катастрофа случилась всего за полгода. Наверное, после разговора с Клавой этим просто не хотелось больше делиться. Что случилось — то случилось. Мысль прозвучала в итоге невиннее, со смешком: — Я про твою нынешнюю жизнь знаю только две вещи: работа в травмпункте и Катя. — Так это, собственно, всё, — собеседник развёл руки в стороны, а затем вдруг погрустнел. — Про тебя вообще достаточно знать одно имя — Арсений. Ты же к нему приехал? Теплые глаза теперь не прятались за очками, которые были заменены на линзы, а всё ж между молодыми людьми стояла какая-то непроницаемая стена, задрожавшая от чужих слов. Пожалуй, он прятался в собственной голове слишком долго. Настало время хотя бы попробовать выбраться из скорлупы отчуждённости, чтобы нормально поговорить, ведь образовался ещё один человек, почему-то считавший его другом, как и Серёжа. Общими фразами отделываться не хотелось. Внимательно осмотрев незримую преграду и отставив чемодан в угол, Антон косо ухмыльнулся: — Осуждаешь? — Честно? Не одобряю, но это же не новость. Всё не могу понять, чего ты к нему так прицепился. Был же даже тот парень… как его? — Дима пощёлкал пальцами, будто запрашивал помощь. — Марк? — Макс, — молодой человек скрипнул, но не прогнулся под волной скорби. Предмет обсуждения скрестил руки на груди, как бы говоря: «Ну, давай, медик, удиви меня». — Точно, прости. Хороший, вроде, малый, что у вас не сложилось? Две пары зрачков уставились на него. Заяц вдруг в голос рассмеялся, однако произносить ничего не стал, предоставив ему выбор: правда или чужое спокойствие. Наверное, не стоило погружать постороннего в дерьмо, где парень варился в гордом одиночестве, в собственную боль, которую теперь удалось подчинить, но он заметил, как стена, разделявшая старых друзей, приготовилась треснуть. Потому и поддался: — Его пристрелили раньше, чем я успел влюбиться, — ответил с уверенным, взвешенным до грамма равнодушием, хотя внутри содрогнулся, когда Дима осел на край кровати, полный будто бы большего горя, чем он сам. Одноклассник словно был частью его истерзанной души, ещё способной на такую реакцию. Для другого малознакомый парень погиб раньше срока, лишился права прожить полноценную, долгую жизнь. Для него же судьба Зайца казалась кристально ясной: того всё равно бы убили, это считалось только вопросом времени и повода. Раньше, чем из собеседника полились слова поддержки, такие теперь ненужные, Антон опустился на пол, вытянув ноги и облокотившись на стену, и вернулся к теме: — Если говорить в целом, то я даже могу объяснить на примере. За те пять лет, что вы с Катей не виделись, ты разве не пробовал с кем-то встречаться? — Пробовал, — озадаченно кивнули ему. — Получилось? Ухмылка вышла уж слишком самодовольной. Преграда всё истончалась, пока не превратилась в хлипкую пищевую плёнку — не такими далёкими они были на деле. Дима уловил подтекст вопроса, изумленно распахнул веки и следом нахмурился: — Не приравнивай Сергеевича к ней, это разные ситуации. — Не-а. Просто у вас всё взаимно. Это больше не ранило. Очевидность факта, который в семнадцать и даже в двадцать два смертельно бил по рёбрам, тоже теперь делала его свободнее. Макс смешался с воздухом, заранее рассмотрев, что в той квартире уже имелся человек, готовый с ним то ли спорить, то ли просто разбираться в деталях. Антона пытались понять — искренне, прямолинейно. Левый нижний край плёнки надорвался, Дима подался вперёд, разместив локти на коленях: — То есть ты знаешь, что тебя не любят, но всё равно к нему прёшься? — Именно так, — он со смешком выставил палец, указав на чужие сведённые брови. — А вот теперь точно осуждаешь, — друг взял паузу, чтобы перекреститься и что-то прошептать, дав ему повод завершить диалог. Задача была выполнена — между ними снова, как в школьные времена, остался лишь воздух, пропитанный беспокойством. — Ладно, отмаливай пока, не буду мешать. Я поеду посплю. За помощь спасибо. — Тох, если мы начнём опускаться до «спасибо», то я язык сотру раньше, чем выскажу тебе за всё. Так что давай без этого, просто обращайся. Знаешь же, что не откажу. — Можно личный вопрос? — парень остановился у двери, ему кивнули. — Почему вы вместе не живёте? Ну, с… — Мне стыдно приводить её в съём, — грустно выдохнул врач, — так семью не строят. А для ипотеки нужна зарплата повыше. — Итого ты пашешь как черт и ждёшь чуда? Отзеркалив его жест, второй ткнул в пространство между ними: — Один — один в счёте осуждения. Иди уже давай, герой-любовник, я со своим бытом как-нибудь разберусь. Нужно же хоть что-то в этой жизни сделать без твоей помощи. Антон не стал отвечать, только оставил мысленную пометку, что не помешало бы подсобить по возможности человеку, о котором он когда-то заботился больше, чем о себе. Воистину некоторые вещи оставались неизменными, шла ли речь о резкости Арсения или о дружбе, заброшенной на долгие годы.

***

Молодой мужчина поселился в отеле недалеко от дома Серёжи, чтобы впервые пожить наедине с собой осознанно, не как в университетские годы, полные сначала тоски, потом алкоголя, а затем учёбы. И откуда-то знал, что одиночество скоро закончится, даже если не так, как хотелось бы. Только на самом деле их снова было двое: он и Заяц, который почти перестал уходить. Тот, как когда-то, молчаливой тенью сопровождал на протяжении вот уже двух месяцев в любую точку номера или города, оставляя лишь в ванной, но всегда ожидая на выходе с родной ухмылкой. Пока однажды не зашёл следом. Воображаемый парень внимательно следил за тем, как Антон стягивал одежду, перекладывал полотенце поближе, настраивал температуру душа, будто ждал приглашения. И, не дождавшись, снял спортивный костюм, забрался к нему в ванную, остановился за спиной, невесомо выдыхая куда-то в шею. Он не спрашивал, что тот пытался сделать, приняв происходящее за очередную причуду собственной головы. Мало ли, насколько можно было свихнуться в гробовой тишине сверх уже имевшейся шизофрении. Громкий голос вдруг зазвучал шепотом: — Можешь отдать мне власть над телом? Как в Питере, с телефоном, помнишь? — «Не могу» застыло в горле. Вдох, выдох, минута на попытку отключить психику, как в наиболее болезненные моменты жизни. Сзади довольно хмыкнули. — Умничка. Закрой глаза. Вся редкая, чуть ли не физиологически вынужденная мастурбация Антона всегда ограничивалась механическими движениями левой руки под какое-нибудь второсортное порно. Он с детства себя не изучал, не интересовался доставлением организму настоящего удовольствия — это за него когда-то проделал однокурсник. Его ладони, обычно остававшиеся еле тёплыми, стали горячими, напомнившими чужие, и заскользили по плечам, вдоль шеи, по лицу, чтобы коснуться нижней губы и приоткрыть рот. Затем спустились к ключицам, огладили рёбра — и в этом было столько приятного, знакомого, что участилось дыхание, кровь начала отливать от мозга. Макс, конечно, не находился в ванной комнате гостиничного номера, зато укрепился в голове достаточно, чтобы поверить — тот, как раньше, снова топил его в страстной нежности. Мягко журчала вода над головой, свет не пробивался сквозь послушно закрытые веки, руки следовали дальше: одна тронула член, вторая заскользила к ягодицам. Антон вернулся в сознание и открыл глаза: — Зай, я… не уверен, что хочу именно этого. — Наоборот, — усмехнулись в уши, — хочешь уже так давно и сильно, что сам боишься. Помнишь, что я тебе говорил? Не бойся своих желаний. — А я говорил не принимать их так буквально, — огрызнулся он. — Нам скоро выезжать на… — Заткнись и получай удовольствие, — поцелуй обжёг лопатку своей реальностью. Зажмурившись в ожидании боли, парень заскулил, когда проник в себя пальцем, а потом вдруг вспомнил, почему прежде любил секс именно в таком виде. Дело было не только в жажде почувствовать себя важным, которую когда-то обнажил Макс, а в настоящем желании ощущать подобное. Обе руки ускорялись, мысль тоже: Антону больше не требовалось подтверждение своей ценности, чужое удовлетворение или одобрение, нет. Антону нужен был Арсений, который бы брал его тело так, как действительно нравилось. Из эфемерного божества, к которому он годами тянулся прежде всего душой, мужчина стал партнёром, в чьи грубые ладони снова захотелось попасть. Рука, сжимавшая основание органа, вскинулась к стенке душевой в качестве опоры, на неё опустился влажный, разгорячённый лоб. Скулёж превратился в насильно заглушаемый стон. Мозг подкидывал воспоминания о единственной кухонно-постельной сцене, которую ему подарили перед расставанием, пока организм снова не провернул фокус, когда-то удививший бывшего хозяина. Оргазм наступил без помощи и физической разрядки, вытащив из лёгких вымученный рык, а мышцы наполнив судорогой. Пальцы, которых в непойманный момент стало два, покинули его с опозданием, как бы нехотя. Дыхание никак не выравнивалось, в ушах звенело. За спиной раздался смешок: — Опять думал о нём, пока трахался со мной? Парень пришёл в себя, цокнул, как это периодически делал второй, и потянулся к полотенцу, смирившись, что нормально помыться уже не успеет: — Я тут один на самом деле, это не считается. Да и вряд ли ты правда знал, что у меня в голове происходило, — они выползли на плитку, Антон смущённо опустил глаза. — А вообще спасибо. Я с Ирой успел забыть, как мне это нравится, — затем оглядел обнажённого воображаемого человека и усмехнулся. — Знаешь, а ты ж был прям красивый. В моём вкусе. — О, до тебя настолько медленно доходит? — рассмеялись в ответ, облачаясь в одежду. — Хочешь ещё фокус? — получив кивок, Макс растянул губы в косой улыбке. — Какого цвета у меня глаза? — Понятия не имею. Никогда не знал наверняка. Просто светлые, — к нему приблизились так, чтобы оказаться носом у подбородка, и вскинули голову, подставив лицо верхнему освещению ванной комнаты. Чужие радужки, почти полностью скрытые за широкими зрачками, мерцали однородной смесью света и тьмы, идеально подходившей другу и по сути, и по факту, а всё ж он неопределённо пожал плечами. Увиденное нельзя было отнести ни к одному известному оттенку из палитры. — Не понимаю. — Карие с оттенком зелёного, хотя я не могу точно сказать, была ли там зелень раньше или это от тебя кусок. Надеялся, что ты сам когда-нибудь разглядишь, без помощи, но, видимо, до этого мы уже не дойдём. Ты и так мне позволяешь больше, чем мог бы. Стыд вырвался откуда-то из живота и застыл у голосовых связок, Антона затошнило. Он страстно хотел человека, воображаемая тень которого с интересом наблюдала за его реакцией, горько скучал по тому, не был способен выкинуть из головы дольше, чем на пару минут, последние пару месяцев — точно, или даже больше. А всё равно видел недостаточно. Смотрел невнимательно. Вероятно, и слушал краем уха. В попытке отшутиться парень махнул рукой, направляясь к двери: — Или просто ты у меня как раз за помощь отвечаешь и отлично справляешься с задачей. Всё логично. — Ты соврал Диме. Два месяца назад. Фраза воткнулась, как метательный нож, в то же место на лопатке, где, за десяток минут до этого, запёкся след от поцелуя. Оба поняли, что имелось в виду. Проведя с ещё живым однокурсником бок о бок чуть меньше года, около шести лет общаясь мысленно или вслух, пять лет наблюдая того каждый день и иногда ощущая кожей, Антон не влюбился достаточно, чтобы банально рассмотреть другого полноценно на общем полотне мира. Это не было на самом деле вопросом времени. Значит, такого варианта не существовало изначально. Значит, власть Арсения, вне зависимости от того, находился ли мужчина рядом, оказывалась слишком сильной. Между молодыми людьми, настоящим и воображаемым, точно было что-то, близкое к нежным чувствам, однако оно прогибалось под чувствами другого рода и не могло с теми конкурировать. — Прости, — отпустил он с губ еле слышно. Его обошли по касательной, больше не глядя в глаза, и, видимо, не желая добивать, выдавили нечто, мало похожее на улыбку: — Поехали уже, однолюб, покажешь, хорошо ли я научил тебя драться. Там, глядишь, на волне гордости и прощу. Хотелось сказать что-то ещё, поспорить с очередным упоминанием «любви» или как-то оправдаться перед тем, кто в этом уже долгое время не нуждался, лёжа в могиле, но Антон проглотил ком и последовал за второй частью своей головы. К настоящему разговору они были не готовы, зато оба жаждали выплеснуть эмоции единственным доступным способом. Их уже ждали к назначенному времени.

***

Серёжа растянулся на диванчике полностью выкупленной кальянной и с наслаждением выпускал изо рта колечки фруктового дыма. Он же с искусственным осуждением качал головой в такт бурлению воды в колбе, не изменяя привычке курить сигареты, и ждал, пока его отпустят поспать хотя бы пару часов за последние двое суток. Развалившийся поблизости Макс жёг самокрутку, не имевшую запаха, изредка кивая в сторону выхода из подвального помещения, как бы прося уже наконец прямо высказать то, что крутилось на языке, и уехать. Спутник травил одну забавную историю за другой, но не давал вставить ни слова, будто толком не нуждался в собеседнике, а потом вдруг, странно его оглядев, что-то неразборчиво проворчал. — Что, прости? Не расслышал, — Антон подался то ли к другому, то ли к пепельнице, из последних сил сдерживая не очень уместное недовольство. В конце концов ему платили достаточно, чтобы не тяготиться и таким времяпровождением. — Он спросил, что Арс нашёл в тебе особенного, — откликнулся сбоку более внимательный человек. Подавившийся затяжкой парень вздрогнул, однако не успел ничего озвучить, поскольку новый начальник чокнулся с ним стаканом, в котором почти не осталось виски, и сказал не то, что они с Зайцем хотели бы узнать: — Говорю, тебе бы машину добыть личную, чтобы не на мне кататься. Сэкономили бы время, а то пересекаться по дороге иногда запарно, — поняв его ступор неправильно, тот помахал мундштуком. — С деньгами подсоблю, если надо, не вопрос, только выбери, на чём хотел бы ездить. — Ебучий мастер спорта по смене темы, — презрительно сплюнул друг. «Ну, личный транспорт и правда не помешает. Надоело тратиться на аренду. Тем более странно будет приставать по поводу того, что я якобы не слышал». Он дёрнул плечом и задумался, переведя взгляд на однокурсника, пока его не осенило очевидное: — Слушай, а ты же можешь через какие-нибудь связи тачку оформить, как положено? У неё номера не зарегистрированы, я понятия не имею, как это делается. — У тебя есть какая-то конкретная на примете? — вместо объяснений Антон залез в нагрудный карман и потряс в воздухе ключами от железного коня Максима, которые уже пять месяцев носил с собой без задней мысли, как оберег или сувенир. Второй удивлённо уставился на него. — Она ещё не сгнила разве? — Может, и сгнила, хотя не должна была. Но, не поверишь, я даже знаю, куда обратиться за помощью с ремонтом, — он принялся искать нужный контакт в списке имён. — Вопрос в законности… — Тогда не проблема, утрясу, — кивнули ему. — Пары недель отпуска хватит? — Постараемся успеть, начальник, — просияв, Антон поднялся и развернулся в сторону двери. — Я же могу отойти позвонить? — Ага, только возвращайся. Нужно будет ещё кое-куда сгонять, — его тяжёлый вздох поймали раньше, чем распахнулись губы. — Ну, не ной, потом отоспишься. Парни выползли к лучам кровавого заката и потянулись, прогоняя сон из уставших мышц. Лето промчалось незаметно за суетой и делами, осень начала вступать в права, сейчас заявив о себе порывом колючего ветра. Абонент из другого города поднял трубку ещё до первого гудка: — Маленький, привет, как дела твои? Третий день не звонил, я уж начал… — Привет-привет, — улыбнулся Антон, поддавшись радости хриплого голоса, — я-то в норме, заработался немного, не обессудь. Скажи мне, пожалуйста, тебя отпустили уже на волю из лечебницы? Сможешь услугу оказать? — Да, я свободный человек. Что требуется? Мне приехать? — Не надо, завтра или послезавтра сам прикачу в Питер ненадолго, — на другом конце удивлённо охнули, но перебивать не стали. — Если сервис, где ты тусуешься, не сильно загружен, можно вам будет пригнать металлолом на ремонт? Хотя, наверное, там один корпус жив остался… — Всё можно, — оживился брат ещё больше. — Надо — заново авто создадим из того, что есть. Мне б только знать, какая модель, чтоб детали заранее заказать, и какой бюджет. Остальное коллективными силами сделаем в лучшем виде, ты меня знаешь. — Знаю. За деньги не переживай, а модель… — он нахмурился, пытаясь вспомнить хотя бы марку чужой машины, а потом, когда не получилось, прикрыл динамик рукой и обратился к задумчиво смотревшему в небо Максу: — Зай, не поможешь? Пожалуйста. Я, как обычно, бесполезен в таких вещах. Тот не реагировал несколько минут, словно его голова утонула в мыслях собственной, отдельной головы. Они вошли в рекурсию, материальная ладонь потянулась к эфемерной, пальцы вдруг переплелись вполне ощутимо. Антон так привык к своей глухой боли, что даже ту не заметил — за него это сделал Заяц, как и многое другое. А потом заговорил, чеканя отдельно каждое слово, чтобы не пришлось повторять: — Мерседес Бэнц, легковой среднеразмерный автомобиль люкс класса в кузове купе и кабриолет. Модель двести восемь, рестайлинг, цвет — красный. Задний привод, коробка — механика. Бензиновые двигатели мощностью двести семьдесят девять лошадиных сил. Ещё что-то нужно? Он еле успевал передавать услышанное, Эд у телефона торопливо куда-то записывал информацию, затем ответил разом и ему, и настоящему владельцу транспортного средства: — Не, этого достаточно, спасибо. Ну и память у тебя, конечно… Мне б такую. «О, для этого пришлось придумать отдельного человека», — кисло улыбнулся сам себе, за что получил недовольное цоканье со стороны. Однокурсник отвлёкся от догоревшего заката, обернулся: — Это не ты меня придумал. Это я в тебе поселился. Чувствуй разницу, Малой. Подняв свободную руку в жесте безоговорочной капитуляции, Антон наспех попрощался с братом и сбросил звонок. После чего, не спеша возвращаться в кальянную, сильнее сжал горячие пальцы. — Меня пугает, когда ты проводишь грань между нами. Я же понимаю, что тебя тут нет и уже не будет. Прошу, прекрати настаивать, меньшим психом я всё равно от этого не становлюсь. — Опять слушаешь через одно место, — огрызнулся Максим. — Тебе хочется, чтобы всё это правда существовало, ты сам нас разделяешь моими устами. И, пока не отпустишь покойника, мне придётся так говорить, — тот посмеялся, потому что их руки тут же расцепились, как бы подчинившись слову «отпустить», и заметно смягчился. — Не об этом речь шла. А настаиваю я на другой вещи, по поводу которой мы в основном и цапаемся: ты любишь Арса. — Это вообще к чему сейчас? Не заводи опять свою шарманку, а. Раздражаешь. — К тому, что мы продолжаем топтаться на месте. Да по хую мне, бесись, сколько хочешь. Когда-нибудь ты обратишь внимание на то, что тебе говорят. Я подожду, не страшно, благо, постареть уже не могу. — Зато Серёжа не подождёт и постареет. Пойдём. «Это не любовь, — вертелось в уме все следующие сутки. — Ни у нас с тобой, ни у меня с ним. Что угодно, но точно не любовь. Только… в какой момент ты стал называть его Арсом?» Для Антона-школьника и студента мужчина был Арсением Сергеевичем, Богом, хозяином. Для выпускника и на протяжении следующих четырёх лет — просто Арсением, возлюбленным, бывшим. А теперь? Как того звали теперь?