No wounds but yours

Турнирная таблица Уэльской арены девственно чиста. Гордо возвышается над трибунами, горит неоном даже при дневном свете и напоминает, что почти началось. Джинни ловит носом очередной порыв ветра и старается запомнить её именно такой — нечасто увидишь равные очки, когда неважно в чем измеряешь: в десятках или сотнях, счёт всё равно один. Это ненадолго, и взгляд хочет подольше насмотреться на неизменное «ноль» напротив каждой строки. Пока можно. Пока большая часть команд может почувствовать себя хоть немного на равных. Это «равенство» они сотрут с их лиц в ближайшие полгода, и начнут уже завтра. Джин выдыхает и улыбается под нос, пока пальцы сами поглаживают красную ленточку на запястье. Есть ещё несколько минут вот так вот пошататься по пустым скамейкам болельщиков, до подъема на метлу и вылета на арену, до финальной обкатки лоуренсовой тактики. Новая расстановка хороша, пусть и отличается от той, на которую они убили пол предсезонья. Она сама предложила бы нечто подобное, будь уже во главе, надо отдать Скитальцу должное. Спустя месяц напряженных тренировок Вэл оказалась права, как тогда, после первой сомнительной планёрки в Зелёном зале, когда Крис скривился, а потом всё-таки поставил свою волшебную печать на развернутом листе с требованиями. Гвеног одобрительно ухмыльнулась, Морган даже сказала что-то вроде «Не такой уж он и мудень», а большинство девочек охренели от того, что он правда это подписал. Кроме Джин, конечно. Джин итак знала, что подпишет — предусмотрено их с Малфоем соглашением. Катлина даже добавила «И правда симпатичный», что вообще не в её характере. Сама Джинни категорически несогласна, но спорить не стала. Так или иначе — вот это уже её часть сделки, и пока она с ней справляется. Не без пары эпизодов дергающегося глаза, жестоко подавленных рюмкой медовухи из мини-бара в комнате. В первую неделю с Лоуренсом сложно: не подливать масла в огонь всеобщего недовольства, не капать на мозги команде и не настраивать против. Во вторую — терпимо: выполнять его профсоветы, корректировать расстановку на поле не вопреки, а вместе с новым «тренером», и делать вид, что правда старается уважать. На третью она замечает, что девчонки готовы не-зло смеяться над его попытками влиться в коллектив и подсказывать сами: например, как пройти в Зеленый зал короткой дорогой. Удар ниже пояса. На исходе четвертой Джин понимает, что почти свыклась, и сложно становится по другой причине: по спине мелкой рябью ползет сомнение. Пока она вполне сносно стартовала с исполнением негласного контракта. А что будет, если переусердствовать? Если Лоуренс слишком пригреется на новом месте, на которое она сама добровольно отказалась подкладывать кнопки? Месяц спустя уже не получается так яростно надеяться на гарпиеву непокорность или солидарность. Интересно, это они так приняли нового тренера, потому что она не стала ставить палки в колеса? Может, её специально убедили этого не делать. А если бы стала? Вставляй она их, кто бы победил в этой открытой войне? Выбрали бы гарпии её сторону? Наверное. И это «наверное» проворачивает ножички под ребрами. Бесполезные и надуманные терзания, но они продолжают накатывать с завидной регулярностью. В этой временной злости как-то забывается, что она тут не только из личных амбиций, хотя их тоже не стоит совсем убирать с доски. Она здесь, потому что квиддич любит. И какой бы Лоуренс не был напыщенный индюк, как бы он не позировал в их форме и не занимал её звание, он квиддич любит тоже, это видно. У них даже цель одна: подняться высоко в рейтинге Лиги, побить прошлогодний рекорд и надрать задницу Падлмир Юнайтед. Особую ненависть к ним воспитывают в каждой гарпии где-то на подкорке. Хватит с камышат неизменного чемпионства, говнюки сравнимы разве что со слизеринской шайкой в школе, и судя по текущему поведению Малфоя, умудрились их переплюнуть. Джинни, пожалуй, стоит свыкнуться, и не «почти», а прямо совсем, если не хочет загреметь в дурку вместо капитанского кабинета после финала Кубка. Думать сейчас стоит не об этом. Завтра пятое октября. После изнурительных тренировок, всевозможных интервью команды, ожидания новой сетки матчей, проверок и жеребьёвки, они наконец открывают сезон. Жутко до усрачки, и пальцы снова вертят перемотанный атлас кровавого цвета. Больше нет поучающей Гвен, её пронзительного взгляда, если кто-то косячит, и ободряющих ямочек на щеках тоже. Они всегда смотрели на её ямочки — все шестеро оставшихся из основного, да и запас со своих зрительских трибун тоже. Будут ли теперь ждать такого ободрения от самой Джинни? Обернутся ли они на неё, как всегда оборачивались на Джонс, стоило раздаться магическому свистку? Джинни одновременно очень хорошо от мысли, что да. И очень хуёво из страха, что нет. Повернутся ли они на Лоуренса? Дьявол, она опять съезжает совершенно не туда в дурацкой привычке надумать всякого. Прямо сейчас на пятки наступает игра против Уимбурнских Ос, грозный противник вообще-то, а Джинни чувствует волнение совсем не по тому поводу. Надо срочно брать себя в руки: она докажет им всем — Блэквуду, Хорьку, даже самим девочкам, если потребуется, что способна нести ответственность за команду. Джонс выбрала её, и проигрывать Джин не намерена, даже если придется зубами выгрызать квоффл из цепких рук осиного, серкильского, паддлмирского и вообще любого чейзера. Их команда сыграна, собрана, и пусть она всё еще носит свой старый номер, после этого сезона на плаще должна, просто обязана красоваться единица. А значит, ни одна потенциальная шизофрения её не доконает. Есть более важная работа. Такой настрой помогает. Последнюю тренировку предсезонья получается отыграть почти блестяще. Почти — потому что финальный маневр с выхватыванием мяча у Вэлмей так и не провернула, и в личный зачет отправилось на десять очков меньше. Остается надеяться, что уимбурнские охотники знают её стиль гораздо хуже Морган. Только после, когда пар заполняет душевую, получается по-настоящему расслабиться: с каждой новой струйкой воды, бегущей по телу, напряженность в мышцах уходит. Уставшие пальцы, ноющие от постоянных ударов по мячу и мертвой хватки вокруг метлы, перебивают тяжелые от воды волосы, и Джинни разрешает себе постоять несколько минут под этим ненастоящим дождем. Она последняя тут, Вэл за все время их знакомства успела окрестить её ванным тормозом за привычку так бесцельно мокнуть. Ещё слишком рано для сна, и команда скорее всего где-то в общей зоне отведенного им крыла, плетет косички и ждет её, чтобы посплетничать. Она бы и не против, но сейчас катастрофически хочется тишины. Взять книжку, страницы которой можно бесцельно перелистывать, пока не нагонит дрёма, и делать вид, что вникаешь в смысл, пока глаза не устанут. Есть же здесь какое-то подобие библиотеки? У них в Холихеде есть, правда забита в основном уставными сводами, описаниями матчей за последние триста лет, учебными пособиями и парой всем известных книг по Истории магии, просто для приличия. Если сейчас получится раздобыть нечто подобное, крепкий сон обеспечен с первых строчек. Джинни покидает раздевалку под собственный обреченный вздох. На поиски должно уйти несколько часов, этот стадион даже больше, чем их собственная база. И тем не менее, побродить кажется не самой плохой идеей, горячие струи воды остались в запотевшей общей ванной, и она без зазрений совести может снова покопаться в собственной голове. Расслабилась, и хорош. Есть интересные наблюдения и помимо карьерного кризиса, стоящие того, чтобы строить догадки. Она помнит круглую комнату, как будто вчера в ней стояли: прощальная речь Гвен, непонимание на лицах от Ниенны, их вратаря, до Тайры, загонщицы из запаса. Три или четыре попытки девчонок выспросить у Джонс, какого черта она не может вместе со своим будущим пузом раздавать команды с земли и зачем им нужен ебаный Крис. Последнее не вслух, конечно. Забавно, как будто было целую вечность назад. Джинни тогда почти не слушала, отключилась, как только воровато свернула драгоценный пергамент. Она подозревала — нельзя ей. В смысле Гвен — нервничать и орать во все горло, как привыкла — нельзя. Было смешно даже спорить: Квиддич это последнее событие в мире, где место беременной женщине, которая дорожит своим здоровьем, итак изрядно потрепанным двумя спортивными десятилетиями. Поэтому вместо того, чтобы вслушиваться в неприятную правду по второму кругу, она смотрела куда-то по сторонам. И в стороне этой, как назло, всю встречу стоял Драко Малфой. Он тогда не выглядел, как человек с похмельем, вообще ничем не выдавал тот въевшийся в нос запах огневиски, который Джинни почуяла в ночь накануне. Только в глазах у него мелькали те же довольные огоньки, что зажглись в момент их секундного рукопожатия. Наверное, его тем утром уже успели похвалить за будущую налаженную работу внутри команды. Или куда он там ещё мог мотаться перед их официальной встречей. Вероятно, мало что может вывести этого нового Хорька на эмоции, но папочкино или блэквудово одобрение определенно в списке причин. По крайней мере, Уизли в этом очень уверена, в начале сентября точно была. С тех пор практически не находится времени как следует подумать обо всем, она честно ушла в подготовку с пяток до головы, что даже вечно выбивающаяся прядь на макушке не торчала. Поразительная вещь: когда ты часть мира большого спорта, его настоящая значимость размывается до границ личного азарта. Джинни вряд ли сейчас сможет вспомнить, когда в последний раз следила за новостями, которые написаны о ней самой. Она не заметила как пролетели дни, как журналы наводнились статьями о предстоящем первом матче крупнейшей частной лиги, как спортивные издания сделали прогнозы на сезон, а предприимчивые конторки собрали последние ставки. Письма с пожеланиями удачи она тоже не заметила — все, кроме одного. Но отвечать Гарри она пока не станет, едва ли девяти месяцев хватило, чтобы он забыл Рождество и все события, с ним связанные. С тех пор Джинни проще и спокойнее притворяться, что Хедвиг теряет конверты по дороге к её адресу. Уже только в последний закат первого месяца осени, когда получилось доползти до комнаты и накрыться одеялом, уставший разум мельком заметил: к вороху странностей на поле с новым капитаном действительно добавилась ещё одна. Она точно не знает, когда это началось. Наверное, в тот же день, что Лоуренсу дали шанс на нормальное сосуществование с Гарпиями: общим скептическим принятием того факта, что он уважительно их выслушал, и её, Джинни, договором с приставленным светловолосым соглядатаем. С последним и связана странность. Он как будто ищет встречи. И нет, может быть Джин просто себе надумала, все выглядит так разумно и логично, но все равно слишком. Слишком много Малфоя: везде, постоянно, при любом удобном случае. Он предупреждал её, тогда перед порогом, что будет здесь чаще, чем мог предположить. Джинни это запомнила. Но настолько чаще? Насколько сильнее ей придется сжимать между пальцев красный узелок на руке, чтобы не чувствовать на себе фантомной поношенной одежды? Знает ли он, что его присутствие заставляет на секунду съежиться даже в новенькой рубашке? Кажется, Хорёк еще и закрепил за собой отельный номер в центре Холихеда на полгода вперед. Серьезно относится к работе, чтоб его пикси подрали. Хорошо, хоть не на их базе. Джинни едва ли хочет пережить ещё одно появление перед ним без камуфляжа в виде формы или хотя бы шмотки за полторы сотни галлеонов. И все-таки ужасно любопытно. Не будь хронической вымотанности, давно бы пристала с вопросами «Какого хера ты тут прописался» к этой вечной маске невозмутимости, но пока Джин не может точно сказать: он правда ведет себя подозрительно, или её воображение рисует несуществующие детали там, где мозг отказывается верить в мирный нейтралитет. Ну потому что он правда до безумия не-такой. Посмотришь со стороны — тот же воротник под горло, и манеры примерно те же, что она заметила в офисе Блэквуда: как будто Малфой скорее под землю провалится, чем к кому-то приблизится на шаг. И вот это как раз и не вяжется с его новой-старой ролью. На исходе лета её потрясло новое амплуа отстраненной статуи с чертами лица, напоминающими человеческие. Сейчас снова удивляет, только теперь перемена обратно — к чему-то всё еще холодному, но уже живому. Более знакомому точно, хотя Джинни не уверена, что знакома хоть с одной из его новых версий. Она строила все свои ожидания вокруг него на собственной памяти, и та не подкидывает ничего надежного, кроме пары эпизодов шестого курса, когда Малфоя очевидно больше заботили экзамены, чем её макушка. Ни его стойка по струнке, ни желание договориться, не вяжутся с тем, что огрызаться и на дыбы вставать теперь не нужно. Научиться скалиться в ответ было тяжело, ещё тяжелее оказалось приспособиться к условиям, в которых скалиться не требуется. Она только сейчас начинает понимать, как выдрессирована внутри привычка принимать боевую стойку, заметив любые признаки змеиного присутствия. Неужто Миона была права в своем долбаном пацифизме? Джинни бы и в голову не пришло искать отголоски нынешнего малфоевского характера в школьных воспоминаниях, в Хогвартсе он был совершенно другим, Джин точно знает. Точно знала. Но теперь, в бесконечных коридорах смутно знакомой базы, вдруг интересно попытаться и напрячь голову. И удивительно, найти получается — нет-нет, пока не библиотеку. Только точку пересечения, которой можно хоть что-то объяснить. Где-то между кануном нового учебного года в девяноста седьмом и началом учебы. Или даже после? Чем больше она об этом думает, тем больше рисуется сходств. И правда, с чего она решила, что он так изменился за пять лет? На последнем курсе он, кажется, уже подавал все признаки сходства с немой фигурой в чьём-то каменном саду. Она про это совершенно забыла, а может не хотела помнить, но по настоящему поразительным становится другое открытие: с треском проваливаются все попытки воспроизвести в памяти хотя бы одно слово, сказанное Малфоем в тот год. Этого совершенно не может быть, они бесперебойно продолжали собачиться со всей их шайкой, и к своим шестнадцати Джин уже совсем не стеснялась в выражениях, виртуозно на что-то отвечая. Но ему ли? Какова вероятность, что Хорек поумнел очень давно, а она и не заметила за увлекательными упражнениями в сквернословии? Не могла же она слить все голоса воедино. Кажется, если всерьёз развивать эту мысль, голова точно вскипит. Слишком большое откровение на сегодня. И бесполезное, разве что для удовлетворения собственного любопытства. У Джинни и так появилась тень. Или у Малфоя появилась третья ипостась, она не разобралась. Периферическое зрение ловит неизменный силуэт... часто. Он словно контраст на стене, иногда дальше, иногда впритык, только тень зависит от освещения, а он — от наполненности комнаты. Если у них очередная сходка, с кричащей на Миранду Вэл и вечно несогласной со всеми на свете Катлиной, он где-то в углу, как будто боится оказаться зажатым в толпе. Может поэтому редко приходит на их летучки. А если это мимолетные встречи только основным составом, перед пресс-туром, в Лондонской студии перед фото в газету, в коридоре их родного комплекса — Малфой близко. Пару раз даже слишком близко, потому что кто-то, кто стоит далеко, не успел бы подхватить её под руку, когда она чуть не отправилась в путешествие по ступенькам из своей редкой, но меткой неуклюжести. Они тогда покидали прием в британской резиденции Международной ассоциации квиддича, и Джинни слишком резко свернула нос в сторону Вайлды Гриффитс, чтобы ответить на какую-то фразочку об уходе Гвеног. И чуть не грохнулась с лестницы. Надо же, Малфой подхватил. На секунду, и этого было достаточно, чтобы вернуть равновесие, но он её, блять, подхватил — под переглядки девочек и молчаливую улыбку Вэл, бесстыдно играющую бровями. Имей Морган хоть малейшее понятие, насколько это не бьётся с реальностью, которую Джинни всю жизнь знала, не ухмылялась бы так. Неделю назад вовсе показалось, что он в её собственном доме: после съемки она заезжала к себе на Кэмли Стрит, и черт возьми, когда она захлопывала входную дверь, Джин может поклясться, что в апартаментах напротив её соседка открывала свою перед кем-то безумно похожим. У неё глюки. Она помешалась. Грейнджер в последнем письме тоже так сказала. Малфою просто стало похуй еще в школе. Он просто чаще отмалчивался за спинами Нотта с Забини, поэтому не помнит его голоса в тех эпизодах. Нет никакого загадочного изменения, нет никакой тайны. Сейчас он просто следит за ней более пристально, потому что не хочет мордой в грязь ударить перед Шоном и собирает информацию для отчетов своих ебучих. Ухажер девушки, живущей на её этаже, просто тоже блондин. А упасть не дали, потому что их аристократов просто так воспитывали. Ну, во всяком случае должны были — теоретически хоть что-то джентльменское могло отложиться, верно? Определенно. И если честно, настоящие проблемы с пространством не у неё. Грешным делом Джинни начинает думать, что Малфой поэтому вечно врастает в землю и не шевелится — ходить разучился. Позавчера они уезжали из Холихеда, чтобы разместиться на этой арене под Суонси для открывающего матча. Вышли по очереди из будки аппарации, и Хорьку приспичило зацепиться своим острым носом ботинок за бордюр перед зданием. И то ли страх упасть в лужу сильнее страха в третий раз замараться об её веснушчатые пальцы, то ли это тоже часть надуманной странности, но уцепился он именно за её ладонь. Всего на пару мгновений, и выглядело всё правда случайно, он мог вообще не различить, чья рука у него перед носом. Но он тогда ухмыльнулся. Это Джин точно заметила. Или может, ей точно это показалось? С тех пор она близко с ним не стоит, на всякий случай. Пусть думает, что она отвечает ему взаимностью, когда он игнорировал её присутствие всю их первую встречу в кабинете Шона. Добавлять себе причину для паранойи не хочется, та и без помощи прогрессирует. Джинни успевает трижды пожалеть о том, что пустилась в странствия по необъятным проходам, когда библиотека таки обнаруживается. К этому моменту волосы уже сухие и вьются больше обычного, но палочку она с собой не брала, не уложишь. Возвращаться в свой номер практически так же опасно, как разгуливать без внятной прически и в простеньком костюме под старой толстовкой Джорджа, и из двух зол Джинни уверенно выбирает меньшее. В конце концов, шанс наткнуться на ос, уже съехавшихся для игры, намного ниже в районе литературы, чем в жилом коридоре. И чем страшнее она выглядит в их воображении, тем лучше — пусть перед игрой представляют её в ярком зеленом плаще, как на свежих промо-карточках, а не в старой кофте и с вихрами на голове. Таким видом пугать разве что красоток Гринграсс в их лучшие годы. Заветный поворот встречает резким запахом пергамента, такой сложно спутать. Даже Гермиона, вероятно, умерла бы от счастья и снюхала каждый корешок. Но Джин восхищает не удивительный для спортивной площадки размах стеллажей, а необходимая безлюдность. Кажется, здесь никого не было последние пару декад. Удачный том находится быстрее, чем само место. «Семьсот пятьдесят семь бросков, которые изменили мировой квиддич» вполне подойдут, пожалуй она начнет отключаться как раз на описаниях первой десятки. Когда талмуд ложится в ладони, сладкое предвкушение от уединения накрывает почти с головой. Она отсидится здесь, пока ресницы не начнут слипаться, а потом как-нибудь проскочит к себе и завалится спать до утра. Идеальный план. Восхитительный. Она делает пару шагов ко входу в помещение, чтобы сесть прямо под лампу, когда где-то в глубине полок раздается противный звук проезжающейся по полу ножки стула. — Не лучший выбор литературы. Джин подскакивает, как ужаленная, и вертит головой по сторонам, пытаясь найти источник этого предательски узнаваемого ровного голоса. Из самого темного угла пыльной залы, из ниши за еще одной высоченной полкой, на неё моргает пара знакомых глаз. Конченый. Так можно и приступ получить — думается в это мгновение, пока свободная рука спешно приглаживает крупные волны на голове. Как он вообще разглядел, что за книгу она взяла. — Ты меня преследуешь, Малфой? Остаётся надеяться, что прозвучало уместно и иронично. Потому что Джинни, конечно, склонна додумывать, но вдруг правда преследует? — Я здесь давно. Это мне надо бить тревогу. Всё еще не получается толком его разглядеть, и любопытство берет верх над желанием развернуться и уйти прочь. В конце концов, они же уже разговаривали. Прямо как взрослые люди. Ну и что, что ещё в начале сентября. Ну и что, что Малфой сейчас одна из самых интересных головоломок на её памяти. С тех пор же как-то сосуществуют, даже за ручки держались чаще нормального. Джин открывает рот, но успевает задать только половину вопроса: — Что ты... — Я читал. Она теряется от скорости реакции, от неизменно статичного тона в голосе и сиюминутно чувствует себя идиоткой, которая докопалась до мимо проходящего прохожего. Он читал, разумеется, что еще люди делают в библиотеке. Читал, и видимо забыл включить себе свет? Потому что иначе неясно, как в его мрачном уголке можно разобрать хоть слово. Едва ли туда достает слабый блеск от лампы, а огонька палочки она не видит. Ну же, давай. Подвох, найдись! — Темновато для чтения, — ещё шаг, и теперь Джинни может разглядеть силуэт. Кажется, сейчас он без неизменного пиджака, и аристократские плечи кажутся широкими, но какими-то хрупкими на фоне густой черноты позади. — Мы волшебники, Уизли. Просто выучи заклинание. Джинни закатывает глаза и надеется, что жест он заметит. Это должно её оскорбить? Произнеси он это лет шесть назад, должно бы. Тема постоянных сомнений в её принадлежности к чистокровным отпрыскам никогда не обходилась стороной — до сих пор непонятно, почему она так будоражила салазарову шпану. Не могли смириться, что носят одинаковый генетический статус? Видимо, не могли. То ли гордость, то ли природная злоба. А вот сейчас упрёк не считывается, даже если посмотреть с самого гнусного ракурса. Но она всё равно оскорбляется, где-то глубоко внутри и просто по привычке. И как будто даже смущается: Джинни, в отличие от Хорька, в детстве учили, как с помощью магии зачаровать посуду на самоотмыв, подманить половую тряпку, открыть замок от родительского амбара и наколдовать фальшивый порядок у себя в комнате, а не читать по ночам. К счастью или сожалению. — Обязательно, — Джин очень надеется, что в голосе нет очередного приступа стыда. Даром что она опять не в лучшем виде, снова в чем-то полудомашнем, ещё и покрасневшая после душа. Послать его подальше привычнее, глядя в глаза, даже если её собственные не накрашены, — Люмос. Она щелкает пальцами и слабый луч, примерно в половину привычной силы, если бы колдовала с палочкой, ползёт сквозь тьму и вылавливает все острые углы на бледном лице. Они по-новому оголяются на контрасте с полумраком и выступают еще сильнее: удивительно, что он не разрезает воздух этими скулами. Нечестно, что хоть кому-то вообще достались такие охуенные скулы. Какая жалость для мира, бездарно терять их на этой мордашке. Джинни опускает взгляд на небольшой стол прямо перед занятым креслом и вдруг забывает, зачем вообще зажгла свет: там правда покоится книга, не наврал, но выглядит она нездешне. Гораздо старше и в разводах времени на желтых страницах. На фоне этого фолианта собственный выбор для чтения кажется как минимум глупым, как максимум — позорным. Он что, носит с собой всякую бумажную жуть из семейного склепа? Джин не знает, считывается ли на щеках общая неловкость вперемешку с яростным любопытством, но очень хочется верить, что нет. Малфой не помогает, наоборот, всем своим видом подкармливает сомнение в собственной адекватности. Ну нет, не похож он ни на извращенца, ни на преследователя. А на сталкера сейчас скорее похожа Джинни, Малфой же больше смахивает на свою уставшую пародию, и это самый понятный из его образов. Как раз с ним она и разговаривала тогда через порог, разве что этот не пьяный. — Я могу продолжить? Он моргает, поднимает глаза, и теперь видно всю глубину этого взгляда. И да, она не ошиблась, когда решила, что выглядит полной дурой. В серых радужках Малфоя что-то между «нахуя ты зажгла свет» и «сделай лицо попроще, Уизли, я пошутил». Джин разворачивается спиной, оставляя сотворенный огонек висеть в воздухе над малфоевским столом: — Не планировала мешать. Ну вот сейчас надо просто уйти, плюнуть на то, что он зачем-то решил выдать свое присутствие. Да и не важно, зачем, это всё просто череда совпадений, а у неё снова съезжает крыша, так бывает перед каждой игрой ещё со школьных времен. Она сейчас запихнет нездоровое любопытство подальше, сдвинет ноги с места и оставит последнее слово за ним, чтобы не продолжать бессмысленный диалог. Джин почти заворачивает обратно за большой стеллаж, отделяющий Малфоя от остальной части зала, когда губы сами размыкаются. — Между прочим, — секундная пауза, за которую она успевает обругать и себя, и свой незакрывающийся рот, — на основе этой книги написано девятнадцать из ста одного действующего правила ассоциации Квиддича, и два запретительных листа. С какой стати это не лучший выбор? Она и сама примерно представляет, с какой, книжка откровенно паршивая, но Джинни и не реально читать её брала. Выглядеть занудой, которая действительно наслаждается спортивной литературой, или честно признаться, что она открывает книги, чтобы под них уснуть? Совсем промолчать выше её сил, поэтому видит Мерлин — зануда лучше. Малфой же хотел чтобы они не плевались ядом и вели себя прилично, так вот она и ведет: в помещении на протяжение пары-тройки минут, а Джин ещё не разу не напомнила ему, что он уёбок. Пусть будет благодарен. Малфой не обращает никакого внимания на этот демарш, только чуть двигает головой, словно отмахивается от несусветного бреда: — Восемнадцать. — Что? — Их восемнадцать. Требование «трёх метров от кольца» заменили на поправку из Статута о приемлемых позициях игроков в прошлом году. Бросить нужно не ближе, чем в двух метрах. Не трёх, — голос все еще ровный, но теперь туда примешан непринужденный поучительный тон. У Джинни на такой всю жизнь аллергия. Неужели он действительно считает, будто охотница Холихедских Гарпий не в курсе каких-то там расстояний? — На практике ничего не изменилось, — не очень понятно, правда ли он решил поспорить с ней, но правила Джин принимает. И не замечает, как возвращается ближе к столу. — Все играют по трём, как привыкли. Любая коллегия тебе скажет, что дела о нарушениях рассматриваются, исходя из прецедента, а не бумажных предписаний. А прецедент говорит, что три... — Формально только восемнадцать теперь основаны на этой брошюрке, — малфоевские зрачки загораются интересом и странной ноткой недоверия, словно он тоже удивляется, что диалог зашел дальше дежурных «Ну, здравствуй», «Спасибо», и «Передай Блэквуду». Джинни фыркает больше по привычке, чем от раздражения: — Формально. — Вырывается как-то само и получается больше передразнить, чем согласиться. — Теперь ясно, почему Шон тебя приставил. Подменяешь у него спортивного юриста? — Подменяю у него всех, кого надо, чтобы он не переживал за вложенные деньги. Ну конечно. Вложенные в них деньги. Эта фраза щелкает что-то внутри, и забавной сдержанной перепалки больше не хочется. Хочется, чтобы засранец имел полное представление о том, что Джинни Уизли думает по этому поводу. — Никто не просил его покупать команду, — она чувствует фантомный вкус металла во рту, произнося слова, и в ответ на эту интонацию рука Малфоя на книге чуть дёргается, — Семья Холихеда владела Гарпиями... — Два столетия, да, в курсе, — он отвечает так же ровно, и кажется впервые позволяет себе откинуться на спинку в её присутствии. Тихо-тихо, как все его движения. Кроме тех двух: когда не дал свалиться с лестницы и случайно зацепился за ладонь. Тогда он вообще не медлил, хватаясь за её руки. — Только они разорились, Уизли, — на эту самую ладонь сейчас и падает серый взгляд, — Дерьмо случается, жизнь продолжается, бизнес тоже. — Выстрочи это на спине парадной мантии. Джинни снова очень хочет, чтобы звучало уместно и остроумно, но кажется выдает нотка грусти в голосе. Она не придала бы этому значения, если бы Малфой не вскинул бровь и не уставился прямо на неё, задавливая собственный смешок. Интересно. В этот раз Джинни не видит пустоты в глазах напротив. Малфой сдержанно вздыхает и смотрит теперь куда-то в потолок: — Неужели тебе правда это важно? Вопрос застает врасплох, потому что звучит так, будто оторван от всего предыдущего разговора. И интонация — такая снисходительная, но искренняя, словно на мгновение у Малфоя терпения не хватило, чтобы продолжать удерживать голос в единой канве. О чем он вообще? Важен ли ей квиддич? Важно ли ей то, что она любит всем сердцем? — Не поняла. — Тогда проехали, — он снова опускает голову, словно уже пожалел, что спросил. Может, и правда пожалел. — Потрудись объяснить! — Нечего объяснять, — он двигает книгу к себе и восстанавливает зрительный контакт, — Забавно. Был уверен, что это всё у тебя от тщеславия, или жадности. Не закатывай глаза, хорошее качество. Вот уж не ждал, что тебе не похуй на старика Говарда. Джинни заметно оскорбляется. Опять. И опять молча. За кого он её принимает? — До того, как в Квиддич начали соваться типы вроде твоего Шона, не-похуй было большинству. — И получало это большинство едва ли столько, сколько ты в прошлом году, — Малфой двигает итак приподнятой бровью, и кажется сознательно разрешает себе звучать иронично. Он смотрит пару секунд, срисовывает на её лице готовящийся шторм, и спешит добавить более безобидное: — Сверял бухгалтерские книги. Щедро. — Я заслужила, — Джинни складывает руки на груди и чуть не роняет красный томик на пол, — Мы заслужили. — Разве я спорил? — хороший вопрос. И правда, не спорил. Просто непрозрачно намекнул, что с приходом в спорт больших денег, непроданных душ стало сильно меньше. Посчитал ли он среди них и её собственную? — Удивительно, но Шон тоже согласен. Ты будешь рада, что именно он вас купил, когда увидишь весенний чек. — Если вы купили Лоуренса... — Совет и Блэквуд купили Лоуренса. — Хорошо, если Совет и Блэквуд купили Лоуренса, просто поманив галлеонами, это не значит, что каждый игрок готов, как он, бросить свою команду, предложи побольше. — Всё не так плохо. Смотри, твои подружки уже от него в восторге, — Хорек на глазах набирается подозрительного энтузиазма и превращается в четвертую свою сущность. Джинни прямо сейчас нужно остановиться и сосчитать их все. Сущность номер раз: все ошметки школьных воспоминаний, которые удается поймать в памяти, разве что кроме последнего года, но и тут пока есть сомнения. Вторая — из их первой встречи спустя столько лет, пугающе базразличная и с видом недвижимого ледника в бликах офисной лампы. Вот в этой, второй, отчего-то все сильнее видятся корни шестого курса, но голову она над этим уже поломала, хватит на сегодня. Третья по порядку версия Малфоя — пьяная и странно-взволнованная, под светом коридорных факелов, всё еще жутко статичная. И четвертая. Теперь можно выделить её отдельно: которая под руку подхватила, споткнулась после аппарации в Суонси, прямо как настоящий человек, ухмыльнулась пять минут назад и с азартом отвечает ей прямо сейчас. Из них всех кажется, действительно за личность её держат только последние две. Третью можно терпеть на виду. С Четвертой можно по-настоящему говорить. Ещё одно большое откровение за вечер. Нет, она для такого слишком заёбанная. Джинни останавливается на пару секунд, взвешивая, готова ли задать прямой вопрос и озвучить навязчивую мысль. Кажется, момента лучше еще не было: в конце концов, он тут головой отвечает за её душевное спокойствие, которое гарантирует душевное спокойствие остатку команды. Может, если она произнесет достаточно непринужденно, он и не заметит, что она боится ответа? — Это был какой-то план? — Малфой хмурится и чуть округляет глаза, словно успел забыть, что они посреди диалога, пока она залипала в своих мысленных раскопках, — Договориться со мной? Чтобы я молчала, пока эта спорт-звезда запускает щупальца в моих Гарпий? Уголок его рта не ползёт вверх, но на кончиках фарфоровых век появляются морщинки, намекающие на улыбку. — Так вот, что тебя правда пугает, Уизли? — Ты не ответил. — Хорошо, давай на чистоту, — Малфой-номер-четыре продолжает укреплять веру в то, что людей с размножением личности на свете больше, чем Джин предполагала. Один, вон, напротив, — Не уверен, что вообще должен отвечать на это... предположение. — Да или нет? Она уже выдала себя с потрохами этой дрожью в гландах, но для дела всё равно покрепче перекрещивает руки. Скрытая черной водолазкой слизеринская шея вытягивается в её сторону и склоняется в саркастичном кивке, и когда Джинни готовится услышать «да» в подтверждение всей своей паранойи, губы Малфоя размыкаются: — Нет. — Вкрадчиво, тихо, но по делу. Издевается, значит. И главное, делает это так подозрительно беззлобно, что даже скалиться не хочется. Ей-то — и не хочется. Нонсенс. — И ни ты, ни Блэквуд, не наврали? И не пытаетесь укрепить ебучего Лоуренса среди моих гарпий? — Гарпии ещё не твои, Уизли. — Да брось, мы же на чистоту? Ей не отвечают пару мгновений, а потом снова странно и едва заметно улыбаются, но уже не только глазами: — Один-один. Где-то между его ухмылкой и ответом Джинни внезапно чувствует, что сейчас упадет. Это всегда накрывает неожиданно — часа два после тренировки организм выживает по инерции, а потом срочно требует опустить его в горизонтальное положение. Она явно недооценила выносливость своих мышц, когда решила задержаться и вести разговор стоя. — Хорошо. Я бы сказала, что было приятно поболтать, но не буду врать, — врёт Джинни, и надеется, что врёт убедительно. «Поболтать» оказалось приятно: то ли от новизны ощущений, то ли от предоставившейся возможности убедиться, что Малфой скорее всего не маньяк-убийца. Но зачем-то же он за ней ходит? Или всё-таки показалось? Она щелкает пальцами, только сейчас затушив огонёк, висевший в воздухе последние несколько минут. Теперь снова не видно, что в этот момент отражается на лице Хорька, но уже и не важно — тело переходит в режим доставьте-меня-к-кровати. Она заворачивает за последний стеллаж и толкает большую дверь в коридор, когда из темноты снова доносится голос. — «Ведетэ ин тенебрис». Проходят в Хогвартсе на четвертом курсе. Джинни даже оборачивается на эту неожиданную щедрость, смазанную порцией безобидного упрёка, но решает не отвечать. Пожалуй, сегодня она почти угомонила один из своих беспочвенных маразмов, правда по пути подкормила другой. Черт. Показалось или нет, но Джиневра Уизли привыкла всё знать наверняка, может в тяге к знаниям она Гермионе не соперник, но в дотошности посоревноваться — вполне. Нет, ей конечно не интересно и нет дела, но направляясь в собственный номер, она всё же решает отправить сову в отдел древней литературы Флориш и Блоттс. Просто заказать себе чтение поинтереснее. Например книгу. Например, ту, что лежала на столе у Малфоя. Уж очень удачно запомнился корешок. «История Крови». Двенадцатый том.