И в горе, и в радости

Ужин в кругу родных наконец-то был таким, каким его помнил Мицуруги. Никто не складывал из салфеток оригами, не устраивал фехтования на вилках из-за последнего эклера, не подпевал — и это при полном отсутствии слуха и голоса — радиоприемнику из гостиной. Да и грибное ризотто не шло ни в какое сравнение с тем, что он пытался соорудить на старенькой кухне. Идеальный семейный вечер. Безупречный. — Налить вам вина, господин Мицуруги? — почтительно спросил стюард. — Нет, — он машинально накрыл стакан ладонью. — Я сухой уже полгода. В просторной кают-компании за одно мгновение умерли все звуки. Под пристальными взглядами двух пар глаз Мицуруги медленно отвел руку и, сгорая от стыда, сказал: — Конечно, я выпью вина. Спасибо. Судя по глазам господина Карумы, тот хотел как-то прокомментировать это возмутительное поведение. Но поднял другую тему: — Рекомендую уже сейчас входить в рабочий режим. Пока ты там неизвестно чем занимался, в прокуратуре накопилось порядочно дел, так что готовься к тому, что в ближайший месяц тебе головы поднять будет некогда. — Да, сэр, — привычно ответил Мицуруги. — Я проявлю себя с лучшей стороны. Как всегда. Как будто когда-то было по-другому. Как будто когда-то в его жизни было место чему-то, кроме работы и бесконечного стремления к совершенству. — Уж будь любезен, — приемный отец скептически поднял брови. — Тебе нужно отмыть свою репутацию. — Да, сэр, — повторил Мицуруги. Где-то глубоко внутри его головы Майлз Эджворт спросил: «От чего? Что я сделал?». — И я должен убедиться, что у тебя мозги встали на место, — продолжил господин Карума. — Если они, конечно, имелись. Допустим, тебе отшибло память от удара об воду. Но после встречи с Эрнестом ты должен был понять, что тебя дурят. Для этого не память нужна, а хотя бы капля сообразительности. — Да, сэр, — в третий раз за вечер повторил Мицуруги — впрочем, это был его обычный вклад в разговор с Карумой-старшим. Тем более сейчас он был прав как никогда. Мицуруги нужно было только чуть-чуть пошевелить мозгами. Вернее, это следовало сделать еще раньше, после того, как он увидел фотографии в спальне. Но ему очень хотелось верить Фениксу. — Сэр, что касается дела мистера Бредли, — аккуратно начал он. — Я ознакомился с материалами, и некоторые детали показались мне подозрительными. — Неужели? — саркастично отозвался господин Карума. — Тогда поделись с классом. — Во-первых, секретарша. Она видела, как обвиняемый зарезал жертву, но в полицию пришла только через три дня. Почему? — Этот вопрос следователи уже прояснили, — резко сказала Мэй. — Она боялась мести. Мицуруги повернулся к ней. — От человека, который сидит в камере и вот-вот получит смертный приговор за убийство? Сомнительно. Я не утверждаю, что она врет, потому что ее напугал или подкупил настоящий убийца, но нам не стоит сбрасывать эту версию со счетов. — Возможно, но разве это твоя работа? — Мэй допила вино и элегантно промокнула губы салфеткой. Мицуруги оставил очевидный вопрос без ответа. В прежние времена он бы уже составлял наброски обвинительной речи. Были доказательства. Были свидетели. Был мотив — у Джеймса Бредли в последнее время были серьезные разногласия с партнером по бизнесу, и тот несколько раз заявлял, что планирует продать свою долю в «Брендли, Уилсон и сыновья» другому инвестору. А сейчас мелкие неувязки царапали череп изнутри. — И еще часы, которые нашли в машине обвиняемого. — Часы Джеймса Бредли, ты хочешь сказать? — господин Карума отложил столовые приборы. — Остановившиеся в момент смерти Эшли Уилсона и со следами его крови на циферблате? А здесь тебя что не устраивает? Мицуруги скептически приподнял правую бровь — хотя обычно не позволял себе такого, если его собеседником был господин Карума. — То есть Бредли был достаточно умен, чтобы вымыть полы в кабинете, отвезти тело в заброшенную каменоломню, вычистить салон, но забыл, что в приемной сидит секретарша, и оставил в бардачке мерседеса единственную улику, которая на сто процентов говорит о его виновности? — У секретарши был выходной. Она вернулась, потому что забыла таблетки, которые можно купить только по рецепту. Что до браслета — я вижу, некоторые вещи ты все еще не вспомнил. Например, что такое состояние аффекта. Люди допускают и более нелепые ошибки. Выявлять их — вот задача прокурора. Мицуруги выдохнул. Раньше ему никогда не приходилось принимать решения, которые не встретили бы одобрения у наставника. — Я планирую направить в суд запрос на дополнительное расследование, — сказал он. — Зачем разводить суету вокруг очевидного дела? — ледяным тоном уточнил господин Карума. — Мотив, улики, свидетель — победа у тебя в кармане, просто достань ее. Или ты уже даже этого не можешь? Мицуруги чувствовал, что он крайне раздражен, и что это не обычное дежурное раздражение — его господин Карума испытывал по пятьдесят раз на дню, а настоящее, от которого они с Мэй прятались в детстве в дальнем углу семейного поместья. Но отступать было поздно. И он выпустил вперед Майлза Эджворта. — Мы можем сломать жизнь невиновному человеку. — Невиновному, — господин фон Карма практически выплюнул это слово. — Невиновных не существует. У каждого есть свой скелет в шкафу. — Даже у вас? — неожиданно спросил Майлз. Мэй посмотрела на него с немым изумлением — и было из-за чего. Она унаследовала вспыльчивость отца и его упрямство, и они время от времени спорили, но Мицуруги… Десять лет назад он получил бы за эти слова по губам. Десять лет назад он вообще не позволил себе такой вопрос. Лицо господина Карумы превратилось в застывшую гипсовую маску. — Да, — без каких-либо сомнений ответил он. — Я определенно совершил преступление против правовой системы Японии, когда решил сделать из тебя прокурора. Или еще раньше — когда взял в свой дом, после того как от тебя отказалась даже родная тетка. А нужно было сразу подкинуть в какой-нибудь бродячий цирк. Сэкономить тебе время. Мицуруги опустил голову. Ногти впились в ладони. — Простите, сэр. — О невиновности Джеймса Бредли пусть печется его адвокат, — гипсовая маска опять стала лицом живого человека, насколько это было возможно, когда речь шла о господине Каруме. Но его взгляд не смягчился. — Ты играешь за другую команду. Если тебе все еще нужен Кубок Прокурора? — Нужен, сэр. Мицуруги нестерпимо хотелось выйти на палубу. Господин Карума тяжело поднялся из-за стола, опираясь на трость. Грибное ризотто на его тарелке осталось практически нетронутым. — Когда приедем в Японию, сдашь анализы, мало ли чем этот голодранец болел. Некоторые заболевания, передающиеся половым, путем пагубно влияют на мозг, — желчно сказал он перед тем как уйти. «Вот же ты мудака кусок», — подумал Мицуруги. * — Начал хамить папе? Вечер был теплым, но Мэй поднялась на палубу, кутаясь в плед. Мицуруги отвел взгляд от горизонта — от той его части, за которой, как ему казалось, остался населенный странными и чудесными людьми мир. Они тратили последние нервные клетки на вредных клиентов, показывали фокусы за деньги, вкладывали все свои средства в очередной убыточный бизнес, который тут же прогорал, рисковали жизнью, играя в покер, искренне плакали над дешевыми мелодрамами — фальшивыми, как улыбка, которой Мицуруги сверкал перед журналистами. И они были счастливы. — Начала курить? — спросил он в ответ. Мэй хмыкнула и протянула ему пачку. Майлз выудил одну сигарету. — Представь, что посреди ночи тебе звонят и орут диким голосом: «Господин Мицуруги потерялся в океане!». Тут не только закуришь. Она глубоко затянулась, помолчала немного, глядя на волны, и будто нехотя добавила: — Игого ведь добрался до того госпиталя. Он взял отпуск за свой счет и начал свое собственное расследование. Только он искал Мицуруги Ренжи, и ему сказали, что есть подходящий по приметам юноша, но он гражданин США, зовут его по-другому, и за ним уже приехали родные. Этот идиот даже не подумал доехать до вас и проверить. Сколько бы проблем отвалилось. — Я бы тоже не поехал, — возразил Мицуруги. — Мало ли кто попадает под такое описание. У меня же не три ноги. И не называй капитана Итонокогири Игого. У него есть имя, а его поступок достоин уважения. Он не был уверен, кто произнес последнюю фразу: он или Майлз. Возможно, оба. Мэй насмешливо сощурилась. — Мне напомнить, кто придумал эту кличку? — Я делал много плохого. Не надо на меня равняться, — невозмутимо ответил Мицуруги. Табачный дым щекотал горло. — А каким образом в историю оказался замешан агент Лан? — Лан, кстати, просил передать тебе спасибо, за то, что назвал пса в его честь. Говорит, очень польщен. Мицуруги улыбнулся. Именной ошейник оказался хорошей идеей. — Он вообще-то собирался пригласить тебя на свадьбу и удивился, что у тебя так долго отключен телефон. Мицуруги закатил глаза. — Мы с агентом Шинной и пяти минут под одной крышей не выдержали. Мэй пихнула его плечом. — Все еще обижаешься, что тебя тогда чуть не турнули из посольства? Ну, она была в своем праве, в конце концов это расследование курировал Интерпол, а ты там оказался в качестве почетного гостя. Да и какая вам совместная работа, вы же сразу начинаете собачиться, как заведенные. —Да, — твердо ответил Мицуруги. — Потому что я нахожу метод «да просто хватайте всех, кто подозрительно выглядит, а прокуратура потом разберется» неэтичными. Он помнил тот пожар и многое другое, связанное с делом в посольстве. Клише для фальшивых купюр, спрятанное в статуе. Тень Ятагарасу, внезапно появившаяся на стене во время приветственной речи посла Альбы. Самого посла, оказавшегося лидером сети контрабандистов. И агента Лана, практически словившего телом пулю, предназначенную его заместителю и будущей жене, тоже помнил. Это было так прекрасно — помнить. — Лан все равно собирался в эти места. Кружил вокруг «Амано Групп», они вроде как-то связаны с отмыванием денег. Надеюсь, это не так — не хотелось бы вести процесс против дяди Эрнеста. После того как он позвонил мне и спросил, когда папа выйдет из тюрьмы, я связалась с Ланом и попросила проверить, что там за Майлз Эджворт с лицом моего младшего брата ходит и выбивает страховки для циркачей. Как ты вообще оказался в цирке Берри? Они не поняли, что у тебя фальшивые документы? — Они поняли, — Мицуруги покачал головой. Холодный прием, который оказал ему Рассел Берри, перестал быть загадкой. Осталась еще одна. — Если Лан понял, что я это я, почему он просто уехал? — Шутишь? — Мэй посмотрела на него как на выбравшегося из воды русала. — А что он должен был сделать — арестовать тебя и в наручниках отвезти в Японию? Опозорить семью Карума? Папа сразу сказал, что разбираться с этой ситуацией будет сам. И если что пристрелит тебя лично как бешеную лисицу. — Очень на него похоже, — согласился Мицуруги. — Мы, между прочим, неделю убили на эту поездку! — Самолетом было бы быстрее. — Не говори глупостей, младший брат. Папа терпеть не может арки досмотра в аэропортах. Пришлось согласиться и с этим. К металлодетекторам, что к арочным, что к ручным, его наставник действительно питал ничем не объяснимую неприязнь. Мицуруги подозревал, что всему виной вера в излучение, которое те якобы распространяют. — А вот я теперь, кажется, не люблю морские прогулки, — он сел на шезлонг. — Эта немного затянулась. — Мицуруги Ренжи, — Мэй раздраженно раздавила окурок в пепельнице и села рядом. — Этот убогий просто пытался присосаться к твоим деньгам. Он сделал тебе предложение, так? О брачном контракте ты в своем текущем состоянии скорее всего бы не подумал. Уверена, через пару недель после медового месяца у твоей машины отказали бы тормоза. А еще через какое-то время он со своими детьми на законных основаниях въехал бы в твой пентхауз. Мицуруги снова посмотрел на горизонт. Заходящее солнце подсвечивало облака снизу, раскрашивая их в разные цвета — от бледно-розового до сине-красного. Феникс Райт определенно заслуживал презрения и ненависти, но у Мицуруги не было для него ни того ни другого. Только глухая обида. Ему просто надо было открыть рот и сказать правду. — Он не охотился за моими деньгами. Ему нужны были его триста долларов. — Мицуруги таким же жестом загасил свою сигарету. — И теперь мы квиты. * — Эй, паря, ты чего это уду… — капитан Итонокогири виновато и часто-часто заморгал, как будто обнаружил в кухне привидение. «Так и есть, — насмешливо подумал Майлз. — Ты ведь вернулся с того света, не так ли?» — Прошу прощения, я думал кто-то из матросов решил угоститься, — капитан Итонокогири наконец сладил с голосом. — Вы тут чего, господин Мицуруги? — Да вот, что-то выпить захотелось. — Мицуруги сделал еще глоток пива. — Забавно, эта яхта у нас, кажется, лет пять, и я ни разу сюда не спускался. Забавно, если он и в самом деле станет алкоголиком. Капитан Итонокогири окинул быстрым взглядом блюдце с солью и тарелку с тонко нарезанными лимонами. — А зачем сами-то старались? — искренне удивился он. — Позвали бы кого-нибудь из стюардов или меня, я бы все сделал. Мицуруги указал на настенные часы. Стрелки показывали без пяти минут два. — В это время вы обычно ставите управление на автопилот и уходите спать. А стюарды укладываются еще раньше. — Точно! Так ведь вас же никогда… — капитан Итонокогири поспешно закрыл рот. — Меня никогда не волновали такие вещи, — Мицуруги довел его мысль до конца. — Вы правы. Должно быть, персонал считает меня богатым избалованным сукиным сыном, которого судьба по чистой случайности расцеловала в губы. Вот вы что думаете? — При всем уважении, сэр, мой предшественник лишился своей должности за излишнюю откровенность. Но «сукин сын» — это лишнее. И вы держите нас в тонусе. — Один человек сказал мне то же самое. Но это было очень давно. Практически в прошлой жизни. Пили когда-нибудь пиво по-мексикански? — Нет, сэр, — бодро отрапортовал капитан Итонокогири. — Только по-калифорнийски. Это когда покупаешь ящик, ставишь в холодильник, чтобы выпивать по бутылочке каждый вечер, но потом к тебе приходят друзья, и вы за два часа уговариваете его под футбольный матч. А потом идете в ночи в единственный на всю округу магазин, где спиртное продают в любое время суток. Прежний Мицуруги, вздумай он вести с капитаном задушевные ночные беседы, обязательно бы возмутился, что в Калифорнии существуют такие магазины, и что такие как Итонокогири поощряют долларом нарушения закона. Мицуруги нынешний указал на соседний стул. — Садитесь. Я вас научу. * Ларри принес сразу три бутылки. — Психанул, — коротко ответил он на удивленный взгляд Майи. — Виски, ром, текила, что будем? Феникс махнул рукой. — Да открывай любую, дети все равно уже спят. Дети, да. Они ни в чем его не обвиняли, но они злились. Он чувствовал. — Ты стоял там и ничего не делал, — сердито сказал Апполо. — Еще и нас не пустил. — Мы бы его уговорили, — шмыгнула носом Труси. Двое на одного, отлично. — Не уговорили бы. — Феникс подвинул к ней вазочку с печеньем. — Мицуруги уехал обратно в свою богатую жизнь. Давайте просто пожелаем ему счастья. Труси поджала губы и отвернулась. — Он не хотел уезжать. — Откуда тебе знать? — горько спросил Феникс. Ему тоже хотелось в это верить, но он не мог. — Знаю и все, — отрезала она. — Слушайте, какое-то время ему было с нами хорошо, но это время кончилось. Я плохо с ним поступил, и у него нет никаких причин по нам скучать. — Он увез медальон, — оборвал его Апполо. — Мы смотрели в комнате. Его там нет. — Просто забыл. — Феникс не хотел лишать их надежды, но еще меньше хотел, чтобы они цеплялись за пустые мечты. Мицуруги не взял с собой вообще ничего, любимую шелковую рубашку — и ту оставил. Медальон наверняка уже валяется в какой-нибудь урне на яхте. — Зато к нам снова вернулась мисс Бикини. Вы же ее любите. — Любим, — подтвердил Апполо. — Но она не папа Майлз. — Он тоже не ваш папа, — грустно ответил Феникс. — Слушайте, а давайте подключим кабельное телевидение? Вы давно просили, и теперь мы можем себе его позволить. Там даже есть канал, где круглосуточно крутят «Стального Самурая». Двойняшки ответили кислыми взглядами, а Перл опять расплакалась. Ладно, он хотя бы попытался. Два часа спустя, провожая Ларри и Майю, он увидел, что в окне чердака горит свет, и, поддавшись иррациональной, ничем не обоснованной надежде (да, да, он как в том фильме спрыгнул за борт, доплыл до берега и пробрался в дом, пока мы пили), взлетел на третий этаж, распахнул дверь. — Можно я сегодня посплю здесь? — Перл устроилась на раскладушке в обнимку со склеенной вазой. Лэнг свернулся клубком у нее в ногах. — Сколько угодно. — Феникс по привычке уселся на пол. — Но, детка, некоторые вещи склеить нельзя. Мне очень жаль. Ты очень сердишься? Она яростно замотала головой. — Нет. И никто не сердится. Папа, я сегодня не хочу справочник. Расскажешь мне историю? Феникс погладил ее по волосам, а потом потрепал по спине требовательно гавкнувшего Лэнга. Придумывать истории у него получалось лучше всего. — Давным-давно в одном сказочном королевстве жил прекрасный принц. И был он очень доволен и горд собой.