They say, "All good girls go to heaven" But bad girls bring heaven to you
Какое-то время Микаса отказывалась ходить в церковь. Стыд окончательно взял над ней верх — она поступила глупо, некрасиво, явно оскорбила чувства того, кто так сильно приглянулся ей. Микаса привыкла получать своё здесь и сейчас, и лучше бы ей просто отступить, но теперь она чувствовала, что её порыв скрывал в себе нечто гораздо большее, нежели обычную страсть. Она не могла даже заставить себя сходить на какую-нибудь вечеринку или встретиться с друзьями. Родители не понимали, отчего вдруг случилась такая перемена, но, кажется, впервые в её жизни сделали то, за что она им искренне благодарна — не пытались выяснять, что стряслось. Не лезли в её душу, которую Микаса сама старательно раскапывала, стараясь вычерпнуть из себя все ненужные чувства. Как назло, сны не отступали, становясь всё ярче. Эрен названивал и писал в мессенджерах, желая снова встретиться, но ей это было уже неинтересно. Она понимала, что поступила нечестно по отношению к нему, воспользовавшись его заинтересованностью, но теперь не всё ли равно? Она сделала вещи гораздо более ужасные, чем игнорирование парня на одну ночь. И всё же, совесть проснулась в ней слишком поздно. Микаса сглупила, и теперь не знала, что ей делать. Не нашла ничего лучше, кроме как сходить в эту чёртову церковь, извиниться перед священником, может даже снова пройти через это глупое исповедание, если Леви от этого станет легче жить. Из того, что она знала о священниках, она как минимум осквернила его чувства, веру. И как бы ни было больно признавать, что после извинений она больше никогда не увидит его, никогда не пойдёт в храм, чтобы не терзать и без того измученное сердце, она всё же решила пойти. Раз в жизни сделать то, что будет правильно.━━━ • ✙ • ━━━
На улице было пасмурно и ветрено. Юбка снова неприятно колола ноги, делая эту прогулку ещё более невыносимой. Мать же всё причитала, что на её душе явно скопился какой-то груз, и что Бог отпустит ей все грехи, и станет легче. Но Микаса хорошо понимала, что для того, чтобы стало легче, нужно поверить. А она не верила и не хотела. В какой-то степени она была зла и на церковь, и на религию, и на духовенство, и на ещё чёрт весть что. В церкви было неожиданно прохладно и темно. Светлые стены казались посеревшими и уставшими, и лишь свечи где-то далеко за алтарём освещали единственную важную часть. Сердце Микасы ухнуло вниз, когда она снова увидела его, такого же гордого и непоколебимого. Может быть, Отец Леви даже не думал о том, что случилось, и для него Микаса была всего лишь грешной глупой девчонкой. Наверное, так даже было бы лучше. Она еле высидела всю службу, заставляя себя не шевелиться больше обычного. Нервы натягивались с каждой секундой, а призванные успокаивать речи только раздражали, мешали собрать собственные мысли в стройные предложения. Микаса перебирала слова для извинений, и всё никак не могла найти нужные, правильные. Такие, что действительно покажут её раскаяние. Но слова не находились. И чем больше она искала, тем больше понимала, что просто не испытывает раскаяния. Ей неловко, ей стыдно, она не хотела никого оскорбить, но почему она должна чувствовать себя виноватой за собственные чувства? Разве их пресловутый Бог не говорил о том, какая светлая и спасительная любовь? В задумчивости служба пролетела незаметно, и с тяжёлым сердцем Микаса отправилась к алтарю. Леви уже ждал её, смотрел на то, как она приближается, и от его взгляда бросало в дрожь. Но было нестрашно. Микаса всего лишь пыталась подавить в себе настоящие чувства, которые не считала плохими или порочными. — Я хотела бы… — начала она, едва заставив себя поднять на него взгляд. Возможно впервые в жизни она испытывала перед мужчиной настоящий, неподдельный стыд. Стыд за то, что Микаса никак не могла совладать со своим желанием. Но не успела она договорить, как он поднял руку ладонью вверх, жестом показывая молчать. Микаса вглядывалась в его строгое, но смягчившееся лицо, наблюдая, как он глазами показывает на остальных прихожан. Микаса дождалась, пока все выйдут, и тогда Отец Леви мягко, почти по-отечески коснулся её спины, подталкивая вперёд, в ту комнату, где она впервые исповедовалась. От прикосновения тут же бросило в краску. Она ещё ни разу не чувствовала на себе его рук, и это оказалось сильно приятнее, чем Микаса предполагала. Подавив желание, она на негнущихся ногах добралась до комнаты, где Леви прикрыл дверь, наконец, обращая на неё внимание. Микаса уже открыла рот, чтобы произнести извинения, но Отец Леви снова прервал её. — Тебе не за что извиняться. Я вижу, что ты ещё юна, что сама себя не понимаешь и можешь делать глупости. И я осознал, что мне не нужно злиться на тебя, ведь ты и сама чувствуешь, что поступила неправильно. И то, что ты здесь, подтверждает мои слова. Бог милосерден, он простит тебя и без моей помощи. А я не должен был быть с тобой так груб. Микаса, не отрываясь, смотрела на его спокойное и непоколебимое лицо и чувствовала, как в груди поднимается настоящая ярость. Она не помнила, когда они успели перейти на «ты», и ещё меньше желала услышать от него какое-нибудь банальное «дочь моя». Как Леви мог так легко говорить о таких важных для неё вещах? Он просто не понимал, и будто бы не хотел понять. Этот поцелуй не был глупостью, он был признанием. Таким чётким и открытым, каким Микаса не одаривала ещё никого. Извинением она надеялась отделаться от воспоминаний и чувств, но Леви не позволил ей получить даже это. Она едва держалась, чтобы ничего не высказать прямо в церкви, как вдруг он прошёл за её спину и из ящика достал что-то цветное. — Я всё ещё надеюсь на то, что мы могли бы продолжить общение. Пускай ты не веришь в Бога, насчёт этого я не питаю надежд, но ты хороший слушатель. — Леви протянул ей два билета. Стоило бегло оценить бумажки, чтобы разглядеть название группы и привычные иллюстрации. Гнев тут же сменился на удивление, а затем и смятение. Она не могла понять, как ей следует поступить. Она пришла, чтобы извиниться и больше никогда не видеть этого человека. — Думаю, что в более неформальной обстановке будет проще помириться, — добавил священник, и его лицо ещё немного расслабилось, изображая подобие улыбки. Дрожащими руками Микаса взяла билет, потакая собственным слабостям. Она прекрасно знала, что будет лучше поблагодарить его за любезность и отказаться, но мысль о том, что она снова сможет быть рядом, что сможет так же, как и теперь, безнаказанно разглядывать его, заставила её принять приглашение. Стоило ей лишь произнести совсем тихое, почти затравленное «спасибо», как грянул гром, и дождь забарабанил по каменной крыше, глухо отдаваясь в сводах церкви. На телефон тут же пришло сообщение о том, что родители ждут её в машине соседей, и что их подвезут, и ей пришлось спешно попрощаться со священником, почти вылетая из церкви. Сердце бешено колотилось даже дома. Она не могла и представить себе, что ей придётся снова видеть его в обычной, привычной для неё обстановке, и что даже тогда она не сможет в полной мере объясниться. Микаса никак не могла понять, что такого порочного было в её чувствах? Что такого плохого было в сексе, в искреннем желании обладать другим человеком на пару мгновений? Почему церковь всегда пыталась ограничить всё самое приятное, что было в человеческой жизни? Она задавалась этими вопросами и не находила ответа, молча глядя в закрытое окно, пока по подоконнику звучно барабанил проливной дождь. В наушниках играла очередная мелодия, лишь сильнее погружающая её в размышления, но она уже согласилась пойти на концерт, и теперь думала, как ей вести себя, потому что делать вид, что ничего не произошло, она просто не сможет.━━━ • ✙ • ━━━
Солгав родителям о том, что на концерт она едет с Эреном, и получив их негласное одобрение, Микаса выскочила из дома к поджидавшему её такси. На улицах становилось значительно прохладнее, но Микаса знала, что в клубе будет невероятно жарко, и что одеваться по погоде нет смысла. Она с удовольствием разглядывала себя в зеркало заднего вида, наслаждаясь тем, как идёт ей чёрная кожанка с заклёпками, придавая образу целостности и завершённости. Микаса не старалась специально подобрать наряд пооткровеннее, но считала, что скромничают лишь те, кому было нечего показать. Из-под куртки проглядывал кружевной топ — верх от короткого платья. Броский тёмный макияж выгодно подчёркивал интересный разрез её глаз, и Микаса надеялась, что её яркая внешность и наряд привлекут кого-нибудь, кто поможет ей справиться со всё неумолкающим желанием. Кто-нибудь обязательно утешит её горе, и лучше бы ему отыскаться побыстрее. В баре, как и всегда, не хватало кислорода. Микаса едва смогла протиснуться сквозь толпу, выискивая взглядом священника. Его оказалось не так уж и легко отыскать. Невысокий рост отлично скрывал Леви в толпе, и теперь Микаса жалела о том, что они не договорились встретиться у входа. На сцене уже играла какая-то группа для разогрева, было темно, жарко и душно. Лучи прожекторов и лазеров выхватывали из темноты человеческие фигуры, но никто из них не напоминал ей нужного мужчину, и Микаса просто решила, что в такой толпе его сама не отыщет. А может, он и вовсе не приехал, и выглядывать его не было никакого смысла. Музыка громко раздавалась из колонок, раздражая барабанные перепонки. Вся эта ситуация казалась ей какой-то несуразной, и даже концерт любимой группы не скрашивал её пребывания здесь. А ведь всего пару месяцев назад она с горящими глазами танцевала вместе с шумной толпой. Слишком многое поменялось в ней за это время. — Эй, привет, угостить тебя чем-нибудь? — К Микасе подошёл какой-то приятного вида парень, явно немного старше, чем она сама, то, что нужно, чтобы успокоить разбитое девичье сердце, но банка пива в её руках уже неплохо справлялась. К тому же, на её вкус, у него были слишком светлые волосы. — Нет, спасибо, не нужно, — сказала она, отворачиваясь от парня. — Может, всё-таки по шоту? — он настаивал, и Микаса не была в настроении отмахиваться от надоедливых парней. С недовольным «отвали», она сползла с барного стула, ощущая, как туфли неприятно сдавливают ступни, но проигнорировала боль, ныряя в толпу. В конце концов, музыка поглотила её. Приятные ритмы, слова любимых песен, алкоголь в крови и дым от вейпов, кальянов и сигарет кружили голову, заставляя расслабиться в танце, отпустить мысли хоть ненадолго. Она кружилась вместе с остальными людьми, то и дело толкающими её. Места было невероятно мало. Микаса чувствовала, как к ней прижимаются тела чужих людей, как воздуха становится всё меньше, но не обращала внимания, растворяясь в моменте. Она держала банку с пивом повыше над собой, чтобы не расплескать, но её всё равно толкали и дёргали. — Вот где ты, — бархатистый голос прозвучал почти над самым ухом, и Микаса вздрогнула, ощущая, как мурашки пробежали по спине. Она была готова поверить в то, что лишь мужчины с таким сладким голосом могли стать священниками. Он заставлял вслушиваться. Микаса обернулась, не понимая, как он остаётся таким невозмутимым в этой толпе. Казалось, что его и вовсе не касались люди вокруг, хотя её саму начинало укачивать от ароматов, громкой музыки и пива. Микаса поняла, что он подошёл так близко лишь потому, что иначе она бы просто его не услышала, но его близость всё равно была приятной. Даже если она не сможет коснуться его намеренно, толпа всё сделает за неё. И в следующую же секунду, какой-то мужчина, явно увлечённый музыкальными порывами, сильно толкнул Микасу вперёд. Она невольно впечаталась в Леви, ощущая, как её пышная грудь прижимается к его горячему торсу, и шумно выдохнула, чувствуя, как из лёгких выбили весь кислород. Щёки вмиг порозовели, и с неловкими извинениями она попыталась отодвинуться от священника, но толпа сзади не позволяла ей сделать этого. Она уже хотела извиниться, с виноватой улыбкой, несмотря на то, что хотелось прижиматься к нему всё сильнее, как Леви мягко обхватил её рукой за талию, утягивая за собой из толпы. — Я не смогла вас найти, — сказала Микаса, когда они вышли на более свободное место, подальше от шума колонок. Вдруг её наряд показался ей слишком уж откровенным на фоне его чёрной рубашки, застёгнутой на все пуговицы. Захотелось оттянуть юбку пониже, что она и сделала. — Здесь слишком много народа, не удивительно, — ответил Леви со странным, непонятным ей выражением лица. Микаса чувствовала, что ещё пара мгновений в такой духоте, и её стошнит, или и она вовсе лишится чувств. — Давайте выйдем на минуту, пожалуйста. — Всё в порядке? — В его голосе явно сквозила толика беспокойства, но Микаса списала всё на его религиозность. — Да, просто душно. Они протиснулись сквозь людей ближе к заднему выходу, где толпились любители покурить на улице в середине концерта, и теперь к их числу вынуждено прибавилось ещё двое человек. От запаха сигарет мутило не хуже, но здесь, по крайней мере, было свежо и значительно больше воздуха. Микаса понимала, что голова кружится не столько от духоты, сколько от накалённых до предела нервов и всё ещё горящего ощущения от прикосновения его руки к талии. — Отойдём туда, дыма много. — Леви махнул рукой перед лицом, разгоняя подплывающее облако белёсой взвеси, и Микаса кивнула, отходя чуть дальше, куда уже не доходил жёлтый свет дежурного фонаря. Она едва успела обернуться на него, чтобы сказать, что ей уже значительно лучше, и через пару минут можно будет вернуться, как неожиданно и настойчиво его ладони обхватили её лицо, притягивая к себе. Землю словно выбило из-под ног. Леви прижимался губами к её, стоя так, в темноте заднего двора захолустного бара. Он целовал её. Микаса не могла до конца поверить в происходящее. От его тела всё ещё отдавало каким-то церковным ладаном, смешанным со сладкими запахами кальянного дыма, но этот аромат внезапно показался ей невероятно притягательным и манящим, и Микаса жадно ответила на его поцелуй. Леви явно не ожидал её напора, вздрогнул, когда она провела языком по его губам, но Микаса чувствовала, что ему это так же приятно, как и ей. Его неожиданно тонкие и мягкие губы ласково сплетались с её, и Микаса поняла, что если они не уедут сейчас же, она просто взорвётся от переизбытка чувств. И если это очередная игра её воображения, если она снова очнётся в своей постели, то окончательно проклянёт этот мир. Его руки скользнули ниже по плечам. Леви отстранился на мгновение. Микаса не могла разглядеть его лица — слишком темно, — свет от дежурной лампы едва подсвечивал его сзади, и весь силуэт словно святился. Он наверняка видел её приоткрытые в ожидании губы и поблескивающие глаза, и надеялась, что на этом всё не кончится. — А как же «Побойся Бога» и всё в таком духе? — подсевшим от напряжения голосом спросила Микаса, с усмешкой цитируя его же слова. — Молчи, — неожиданно строго сказал он и снова потянулся к её губам, но Микаса увернулась, сбрасывая с себя его руки. Не успел Леви опомниться, как она уже схватила его за руку, утягивая к выходу. Она спешно отыскивала в смартфоне Убер, не зная даже, какой набрать адрес, и, развернувшись, вручила телефон ему. — Уедем отсюда? — спросила она, следя за его всё таким же строгим выражением лица. Микаса не понимала, как он мог сохранять такую холодность в этот момент, когда в её теле медленно разгорался пожар, а в голове стучала лишь одна мысль — «не откажи». Леви взял у неё смартфон, набирая что-то, что Микаса уже и не видела, надеясь только на то, что он не отправит её домой. Но он этого не сделал. Такси подъехало быстро, и они спешно запрыгнули на заднее сидение. Машина со скрипом колёс тронулась с места, когда Леви попросил водителя «ехать побыстрее». Огни города смазывались перед глазами. Алкоголь в крови давал о себе знать, но Микаса не могла взглянуть на Леви сейчас. Она так сильно хотела его, что была готова наплевать на всё, и начать раздевать его прямо в такси. Через зеркало заднего вида она улавливала его сидящий по струнке силуэт. Он даже пристегнул ремень безопасности, что б его, но этот взгляд, туманный, совсем новый для неё, упёрся в её тело, жадно разглядывая. От этих глаз было не по себе, но Микаса наслаждалась, упивалась ими, представляя себе такое скорое разрешение её истомы. Они быстро попрощались с таксистом, и Микаса впервые увидела его дом. По телу пробежала дрожь, когда он снова коснулся её чуть ниже талии, подталкивая к двери. Микаса никак не могла понять своей неожиданной робости. Списав это на то, что она и сама понимала, насколько неправильно будет то, что она собиралась сделать, она скользнула в открытую дверь гораздо поспешнее, чем следовало. Проскочила мысль о том, что священник был не так прост, и порой практиковал такое с другими женщинами, но неловкость его движений, неопытность, явно подсказывали, что ей просто хотелось найти оправдание, чтобы подтолкнуть его ко грехопадению, очистить собственную совесть. Но все эти мысли вмиг улетучились, когда он снова приблизился к ней, протягивая руки, касаясь её. Микаса прильнула к нему, покрывая поцелуями лицо, но руки уже сами стремились ниже, к звонкой пряжке ремня, легко отщёлкнувшейся под ловкими девичьими пальцами. Она и не заметила, как они добрались до спальни. — Готовы ли вы ради меня поступиться верой? — жарко шепнула она у самого его уха, рукой скользнув за резинку белья, касаясь его возбуждённой плоти. Леви лишь выдохнул, ничего не предпринимая для того, чтобы её остановить, и Микаса опустилась на колени, скидывая с себя кожаную куртку, открыв для Леви вид на её пышную грудь. Леви много думал о том, когда случилось страшное. Там, в церкви, когда эта милая девушка с приятным голосом впервые опустилась перед ним на колени он и не подозревал о том, что из её уст посыпятся столь грязные слова. Он помнил, как его тогда бросило в краску, как плоть напомнила ему о том, что, даже приобретя новый сан, он не стал святым, оставшись смертным мужчиной со своими низменными, богомерзкими желаниями. Он сидел над библией, стараясь очистить душу, а в голову лезли лишь греховные мысли о ней. Микаса приходила в церковь на проповеди. Он видел, что они её не занимали, и едва мог заставить себя не смотреть на неё при любой возможности. Никакие молитвы не спасали от наваждения. Леви впервые в жизни возжелал кого-то так сильно, что не мог справиться с собственными чувствами. Он жалел о принятии сана и тут же брал в руки чётки и молитвенник, прося Господа простить его за эти низкие мысли, недостойные Святого Отца. Леви надеялся, что наваждение пройдёт, что это всего лишь очередное испытание его веры, простое искушение, но чем больше видел её, тем сильнее разгоралось в душе пламя желания. Такое дикое, неукротимое, что его воротило от самого себя. Подумывал — бросить всё, уехать в другой штат, позабыть о ней, но был слаб духом, не мог заставить себя оборвать с ней связь. Когда он увидел её в тени деревьев, такую порочную, столь откровенно одетую, он будто бы понял, что она была послана ему самим Дьяволом во искушение. Леви ещё долго корил себя за то, что думал об этом моменте, что вспоминал касание её губ, мучился и часами сидел на коленях у распятия, вымаливая прощение за своё греховное прелюбодеяние. Но чем больше он молился, чем больше размышлял, тем ярче понимал, что пал ещё когда встретил её на концерте. Он дал обет безбрачия, клялся перед Ликом Господнем о том, что никогда не возьмёт себе жены, не возжелает плоти, укротит всё человеческое в себе и станет на шаг ближе к святости. Но все его убеждения разбивались о её прекрасный, но такой порочный образ. Мог ли Дьявол искушать его единственным светлым и искренним чувством, что подарил ему сам Господь-Бог? Леви стирал чётки в молитвах, прося о том, чтобы с него спало это наваждение, чтобы он снова очистился и перестал думать о разврате и грехе, но ничего не помогало. Он оттолкнул её от себя, отскочил, словно ошпаренный, от её мягких губ, но не из-за того, что было противно, греховно, а лишь от того, какую сладость он почувствовал в теле, стоило ему коснуться её. Леви много размышлял о своих чувствах, о том, почему позволял ей находиться рядом, овладевать его вниманием. Почему оттолкнул, лишь почувствовав ментоловый привкус её губ? Леви всё считал, сколько ещё часов ему придётся стоять на коленях, вымаливая прощение Господне, не зная, простит ли его за это сам Отец, и в размышлениях доходил до крайностей, до сумасшествия, выворачивая Божьи заветы наизнанку, крутя ими, как нужно ему. Леви не мог принять то, что он должен теперь отказаться от такого светлого и великого чувства любви, подаренного ему самим Господом, не мог поверить в то, что это могло считаться грехом, что мысли его лишь о разврате, и, покупая билет на концерт, чтобы вручить его ей, уже понимал, что проиграл эту битву, что уже пал, и что нет ему спасения. Микаса заметила его замешательство, но не придала этому особого значения. Она вытащила член из белья, немного приспуская для удобства ткань на бёдрах. Подумала было забрать из сумочки пару презервативов, но усмехнулась от бессмысленности. Этот Святой Отец явно не знал женщины, и она, не раздумывая больше ни секунды, скользнула губами по нему, сразу стараясь пустить его глубже. Леви шикнул, и Микаса подняла на него взгляд, пытаясь уловить его выражение лица, то, что он чувствовал. Она ласкала его не спеша, оплетая языком, то напрягая, то расслабляя губы, втягивая щёки, и чувствовала, что он не продержится долго. Отпрянула на мгновение, рукой размазывая по горячему члену собственную слюну, не позволяя возбуждению ускользнуть, хитро посмотрела вверх. — Признайтесь, вы же представляли меня такой на исповеди, правда? — Она играла с его воображением, щекоча нервы, возбуждая сильнее, а он лишь молчал, зажмурившись, то ли от приятных ощущений, то ли оттого, что действительно представлял. Улыбнувшись, она вернулась к своему занятию, нетерпеливо поёрзав на коленях. Тугой узел сладко сжимал низ живота, возбуждение, так долго копившееся в ней, требовало выхода, и Микаса не стала больше терпеть, приподняла юбку, скользнув пальцами по кружеву нижнего белья, лаская себя сквозь него. Отец Леви шумно выдохнул, когда Микаса в очередной раз провела языком по его плоти, и вдруг почувствовала, как пальцы сжали её волосы, оттягивая. Она тихо простонала от неожиданности и того, насколько это возбуждало, и Леви окончательно подчинился, задвигал бёдрами в такт её движениям, заставляя её заглатывать себя быстрее, глубже, так, что её нос почти касался его тёмных волос. Микаса спешно перехватила инициативу, сжав его у основания, доводя до пика. Она почувствовала, как горячее, липкое семя потекло вниз по глотке, заполняя её, и спешно сглатывала, стараясь не слишком задерживать солоноватую жидкость во рту. Он вдруг отпустил её, опёрся руками обо что-то сзади, похоже, стол, и шумно выдыхал, явно поражённый ощущениями. Микаса приподнялась, одёрнув юбку вниз. Бельё сильно намокло, неприятно холодя разгорячённую плоть, и хотелось поскорее избавиться от него, но она стояла и смотрела на Леви, ждала, сделает ли он первый шаг, и лишь через какое-то время он смог снова взглянуть на неё. Его тёмный, полный желания взгляд сказал ей всё лучше, чем любые слова. Он притянул её к себе, целуя уже гораздо увереннее, пока она расстёгивала пуговицы на его рубашке, и, отпрянув, спешно сбросил с себя приспущенные брюки и бельё, оставляя их где-то на столе. Микаса, приметив неподалёку так незаслуженно проигнорированную постель, взяла его за руку, ведя за собой. Чувствуя в его движениях какую-то скованность, она понимала, что всё придётся брать на себя, и внутри поднималась какая-то совершенно новая для неё радость — возможность показать ему, мужчине, весь спектр удовольствий, которые она могла ему подарить. Обойдя его, Микаса слегка толкнула Леви в грудь, заставляя его присесть на кровать, и затем забралась сверху, наплевав на то, что юбка снова ускользнула вверх, оголяя бёдра. Леви, будто спрашивая разрешения, сначала вытянул руки вперёд, задержавшись на мгновение, и всё же коснулся её казавшейся белой в темноте комнаты кожи. Микаса вымученно вздохнула, продолжая разглядывать его сильное, подтянутое тело, вечно скрытое под несуразной чёрной рясой. Теперь оно принадлежало лишь ей. Одна только мысль о том, что она в постели у священника заставляла бельё мокнуть сильнее, но несмотря на горящее желание, Микаса упивалась его взглядами, короткими несмелыми прикосновениями и чувственными поцелуями. Он едва осмелел, покрывая её шею лёгкими поцелуями, срывая с губ тихие вздохи. Леви медлил, выжидая не зная чего. Он погиб в ту самую секунду, как она села перед ним на колени. Словно демон из преисподней, она играла с ним, распаляя внутри самые низменные его желания, выкорчёвывая все остатки святого. Но Леви понимал, что сам поддался на её уловки, сам позволил ей коснуться себя. Но терпеть это наваждение больше не мог. Леви не понимал, как пойдёт в церковь, как будет вести службы и проводить обряды. Кто узнает — его тут же отлучат от церкви. Собственными пороками он разрушил всё то, на что положил целую жизнь. У него не было ничего, кроме Бога, теперь же у него была лишь она. Сидя на нём, в прозрачном свете луны, бесстыдная, порочная, но прекрасная как ангел, она пленила его, сводя с ума, доводя до исступления, и он поддавался ей с необычайной лёгкостью, будто это было единственно верным. Микаса, чувствуя, что Леви не понимает, что делать, направляла его и подсказывала, позволяя ему изучать своё тело, чувствуя, как он поглаживает её бёдра, несмело сжимает грудь. И даже эти неловкие касания накаляли её до предела. Она привстала и быстро скинула с себя платье, оголяя пышную, юную грудь, которой гордилась и сама. Она желала, чтобы Леви жадно пожирал глазами её тело, и он делал это, с каждой секундой увлекаясь всё больше. Он, уже не стыдясь, поглаживал её всюду, где мог дотянуться, но терпеть не было никаких сил. Микаса хотела скорее почувствовать его в себе, полностью отдаться чувству, раствориться в нём. Повалив Леви на спину, Микаса снова встала с постели — пришлось отыскать сумку, чтобы всё-таки достать презервативы, — сбросила с себя кружевное бельё, единственное, что оставалось препятствием на пути к цели, и вернулась в кровать, нависая над Леви. Она медленно, наслаждаясь каждой секундой, насаживалась на него, но священник не позволил медлить. Смело обхватил её за бёдра, неожиданно крепко, заставив её опуститься полностью. От остроты ощущений Микаса ахнула, не сдержав стона, и Леви, словно в порыве, стал сам приподнимать и опускать её, задавая свой, быстрый, жёсткий темп. Микаса откинула голову назад, ощущая, как узел желания затягивается всё сильнее, как по телу бегут электрические разряды и почти не верила, что всё правда, что она и впрямь сверху на недосягаемом Святом Отце. С губ слетали лёгкие стоны удовольствия, и она опустила руку вниз, лаская себя, помогая скорее дойти до пика. В комнате было невероятно душно, горячо. Тишина нарушалась звуками их тел, возбуждая лишь сильнее. В последний раз Леви с силой насадил её на себя, заставив её громче простонать, и замер. Микаса чувствовала, как в ней пульсирует его горячий член, как низ живота сжимает приятными спазмами, но этого было недостаточно. На мгновение она устыдилась собственных желаний, но так же быстро откинула все сомнения прочь, повалившись рядом с Леви, рукой помогла себе кончить. Леви прикрыл глаза рукой, не веря, что он был с женщиной. С девушкой. Что он поддался на её ласки, позволил делать с собой все эти развратные вещи, вытягивая из его души ещё неизведанные ранее наслаждения плоти, и как хорошо ему было чувствовать себя в ней, когда она раскрывалась перед ним, словно цветок, даря блаженство, доводя до граней высших чувств. Леви прижимал её тёплое, мягкое и податливое тело к себе, и Микаса видела, что он не в силах даже взглянуть на неё. Он лежал рядом, уткнувшись лицом ей в грудь, восстанавливал сбитое дыхание, а она обнимала его в ответ, поглаживая его по спине, по гладким тёмным волосам на макушке, пальцами зарываясь в них, чувствуя лишь удовлетворение и полнейшее спокойствие. В голове бежали шальные мысли о том, какое у матери будет выражение лица, когда та узнает, что Микаса затащила в постель их священника, но понимала, что никогда не увидит этого шока и полного ужаса, ведь если ей хочется продолжить их встречи, придётся сохранить эту маленькую тайну. Леви вдруг зашевелился, приподнимаясь на локтях, оглядев её снова, будто бы не разглядывал её тело с яркими татуировками всего пару минут назад. Микаса хотела что-то спросить, но Леви вжался в её губы новым, настойчивым поцелуем, пальцами находя её всё ещё влажные складки. Усмехнувшись ему прямо в губы, Микаса обхватила Леви руками, прижимаясь теснее. Впереди была ещё целая ночь.