не идеальные

shakespeare and the cup of tea

— можешь передать сахарницу, пожалуйста? эйчи стучит чайной ложкой по краю чашки, вдыхая проступающий терпкий запах сбора, отдаленно напоминающего лимон и киви. деревянная беседка во дворе школы, он думает, была очень кстати особенно в это время года, когда солнечные дни постепенно сменялись постоянными дождями, но тем не менее все ещё было довольно тепло. стукающие капли дождя по стеклу в какой-то степени убаюкивали, хотя эйчи и не исключает то, что это не иначе как следствие усталости аккурат после лайва, ибо слегка прилипающий к коже взмокший рукав белого пиджака это в очередной раз подтверждал. аромат чая почти растворялся в свежем сентябрьском воздухе, но и тот, и тот благотворно влияли на истощённый организм, позволяя даже в присутствии «заклятого» врага полностью расслабиться. — сакума-семпай, ты непривычно расслаблен. стоит ли мне думать, что кто-то из твоих верных друзей уже стоит за моей спиной и заносит нож? — улыбается так приторно-сладко, что рея, кажется, секунда и стошнит. эйчи и правда, даже взмыленный выглядит слащаво-очаровательно, а сакума все еще не совсем определился с тем, хорошо это или плохо. — а знаешь, сахарница не нужна. от одной твоей этой улыбки ещё секунда, и уровень глюкозы в моей вампирской крови поднимется выше нормы, — рей думает, что не станет держать слова при себе, не будет притворяться немощным стариком-вампиром, поскольку знает, что эйчи это не интересует. хоть и сам эйчи никогда об этом не скажет. лишь постучит пальцами о стеклянный стол, делая вид что задумывается, а сам украдкой будет наблюдать за каждым его изменением в мимике, проглатывать каждый вздох и каждое сказанное слово. рей думает, что им стоит поговорить. эйчи до ужаса красноречив и мелит языком так, что мама не горюй, а сам сакума прекрасно владеет даром убеждения, только вот в диалогах друг с другом язык будто бы отнимается. эйчи, конечно, говорит, но говорит нелепицу, даже отдалённо не напоминающую то, что будет говорить человек, ненавидящий его. рей же врать не умеет. колкость на колкость, полушутка на полушутку, язва на язву. на том и держится своеобразная дружба, которую таковой рей назвать может с трудом. — зачем ты позвал меня сюда? я думал, для тебя важен твой имидж, — рей язвит, наверное, первый раз первым, как бы намекая на то, что эйчи, месяцами отрабатывающий свой «идеальный» образ, вспотевший и бледный, сразу после лайва любезно пригласил его на чашку чая, а сам внутренне смеется тому, что также на серьезный диалог решится пока не в состоянии. морщится. то ли от ощущения собственной слабости, то ли от лимонной цедры в чае, обжигающей язык. — несколькими часами ранее ватару сказал, хм… дай вспомнить, «…хотел станцевать кровавый вальс со старым другом». в целом, мои намерения недалеки от его, — эйчи делает глоток и также хмурится, заключая, что горькой цедры в чае все же слишком много, — фуфу, похоже, чай испорчен. жаль, он был из партии уникальных сборов. если ты не возражаешь, я заварю другой. — не смей выкидывать целую коробку чая только из-за своей оплошности с одним пакетиком, изверг. должно быть, хаджиме-кун едва ли не плачет всякий раз при виде того, как расточительно ты обращаешься с продуктами, — рей зеркалит действия эйчи, запрокидывая чашку и будто бы специально допивает все содержимое, одним глазом наблюдая, как блондин послушно, сразу же после замечания садится за стол обратно, — вальс, говоришь? — добавляет, желая снять напряжение с обстановки, — но я так и не дождался приглашения на танец. мы ведь до сих пор сидим и пьем чай. — под «вальсом» я подразумевал скорее любую возможность провести время вместе, — и рей думает, что начни он пить чай минутой позже, то сейчас бы подавился. то, как эйчи строит предложения порой может вывести из себя даже самого безразличного ко всему человека, в то время как сам все также продолжит невинно улыбаться, придерживая руками закинутое на ногу колено. дождь за стеклом то утихал, то словно в унисон настроению между двумя людьми становился все сильнее. — не предполагал, что тебя так просто вывести на эмоции, сакума-семпай, — эйчи хихикает, а рею не иронично хочется его за это ударить, — ты, верно, помню говорил что-то про то, как я совсем скоро стану обитателем преисподней? — улыбается пуще прежнего, в то время как сакума опускает чуть-чуть голову в оборонительном жесте, не совсем понимая, что сейчас можно от того ожидать. ровно насколько эйчи читаем, настолько же и иногда загадочен. любое его действие можно описать не иначе как что-то, что сотворил ребёнок по мелкой случайности, ему это понравилось и он продолжил делать это из раза в раз. на втором году, очевидно, это было несанкционированное выкашивание людей направо и налево, сейчас же это попытки устранить абсолютно любого, кто посмеет скинуть с его до треска зубов раздражающей головы корону. и если это рей и мог найти очаровательным до такой степени, что решал не вмешиваться, то вот эту привычку выводить на эмоции своей почти детской глупостью и невинными фразочками простить не в состоянии, определенно. — к чему ты клонишь? — рей продолжает, доливая в чашку остатки злополучного горького чая в унисон крупным каплям дождя, что били по стеклу все сильнее с каждой минутой. эмоции, что граничили с чем-то, что сродни нетерпению и любопытству и которые он никак не мог описать давали о себе знать, а он и не пытался никак с ними бороться. с эйчи он настоящий. какую бы глупость не выкинул, какую бы сомнительную вещь не сказал, он знал, что все их мелкие перепалки останутся в пределах этой беседки-филиала чайного клуба, в который эйчи по настоянию рицу так старшего сакуму и не пустил. и сам эйчи никогда не признается в том, что ради вот таких маленьких чайных церемоний с некогда врагом специально выделил отдельное место за столом в беседке. — знаешь, — эйчи мнётся, выпрямляя плечи и поджимая губы, в то время как рей заключает, что они оба, слава богу, сейчас в равной степени напряжены, — если ты подаришь мне свой поцелуй прежде чем я окажусь там, я похвастаюсь всем, что побывал в раю так и не оказавшись в нём, — и только договорив, словно маленькая девочка, не переставая придерживать руками колено, дёргается, трясёт головой в попытке остановить пунцовеющие щеки и отводит взгляд в сторону. тишина. дождь в секунду стихает. рей думает, что ему послышалось, а вслед за осознанием все его существо где-то на уровне глотки спирает и он давится. воздухом. — прости? не ты ли говорил, мол, «хватит вести себя так, будто мы в старой пьесе»? — и только сейчас до него доходит, что он сказал, параллельно с осознанием, как меняется в лице эйчи после того, что услышал. прежняя игривость и смущение сошли на нет, уступая надутой, то ли от обиды, то ли еще от чего-то нижней губе и щекам. рей тяжело вздыхает, поднимаясь со стула с мыслью «такой ребенок» и совершает два небольших шага в чужую сторону, довольствуясь тем, как на него медленно поднимают обиженные аквамариновые глаза и будто бы выжидающе вслед выпрямляются. за стеклом, что разделяло их идиллию с улицей вновь поднялся ветер и, возможно, самый сильный за все время пребывания в беседке, но рей не придал этому особого значения. горе-обожатель шекспира хлопает ресницами пару раз, вновь краснея от одного только осознания, что сейчас произойдёт, в то время как рей тому не может не усмехнуться, наклоняется и хихикает. милый. да, им определено стоит поговорить. по крайней мере о том, что произошло незадолго до окончания второго года обучения. ну, или хотя бы затронуть такие аспекты, как почему великий и ужасный сакума рей не противодействовал кровавой революции, унёсшей жизни не одного десятка учеников, или же почему теншоуин эйчи, влюблённый по всем внешним параметрам хоть в столб, но точно не в него, сейчас так дерзко цитирует шекспира. рей думает, что сейчас думать вовсе не хочет и не знает, на что все это в будущем повлияет, и тем не менее с этим незнанием одной рукой упирается в спинку стула, на которую облокачивался эйчи, а второй придерживает чужой подбородок и не медля выполняет просьбу. поцелуй донельзя целомудренный: губы встречаются с губами и рей лишь единожды проводит языком по линии рта, будто бы пробуя на вкус и морщась от знакомой горечи лимонной цедры. тот буквально жмурится, сводя колени в противовес сакуме, который глаза закрывать не смел и находил милым то, как блондин куда себя деть толком не знает, а потому быстро отстраняется, с любопытством наблюдая за реакцией. — ну как? почувствовал себя херувимом? — рей хихикает, в то время как эйчи, кажется, все ещё отходил, приоткрыв в шокированном жесте рот. румяные щеки выдавали его с головой, хотя скорость, с которой они алели невольно наводила на мысль, что у того не иначе, как поднимается температура, — не предполагал, что тебя так легко вывести на эмоции, теншоуин-кун, — передразнивает, отмечая в голове то, что счёт между ними наконец-то сравнялся. что бы сейчас не хотел и не пытался сказать эйчи — рей останавливает, прикладывая указательный палец к чужим губам, мол, «рано, теншоуин-кун. слишком рано.», а после возвращается на свое место. тишина. не неловкая, не давящая, по крайней мере, для него, а что-то сродни идиллии. и не было ведь между ними того года соперничества и вражды, злых взглядов и прямых угроз, преследующих в самых страшных кошмарах, не было зависти, не было страха и непонимания. будто бы они и впрямь всегда были неловко чувствующими чувства дураками, от которых всю жизнь чего-то ожидали, а отдушину находили только в скромных чаепитиях наедине друг с другом, о которых ни одноклассники, ни товарищи по юниту даже не догадывались. раз, и глаза рея округляются: вероятно, погода ухудшилась за этот короткий срок настолько, что шквал ветра без труда распахнул напрочь закрытую дверь, а сакума, проклятье, сидел аккурат спиной к выходу. два, стена дождя, ворвавшаяся в беседку, может и никоим образом и не коснулась эйчи, но самого рея, будь здоров, накрыла с головой, вынуждая громко выругаться и с не менее громким ударом захлопнуть дверь обратно. три, вновь воцарившаяся тишина. рей, до нитки промокший и с фуражкой, что неуклюже блинчиком легла на макушке смотрит в глаза эйчи, сухому, по-детски вскинувшему брови и все также по-глупому сидящему и закусывающему нижнюю губу. — сакума-семпай? — последнее, что успевает сказать, перед тем как залиться смехом. громким, пронзительным, искренним и чистым, от чего в одно мгновенье сердце рея провалилось куда-то далеко-далеко и наверняка оказалось на другой стороне земли, а щеки впервые за все это время зарумянились. возможно, они все же решатся поговорить. но не сейчас.