Не смейтесь вы над юным поколеньем! Вы не поймёте никогда, Как можно жить одним стремленьем, Лишь жаждой воли и добра…
Вы не поймёте, как пылает Отвагой бранной грудь бойца, Как свято отрок умирает,
Девизу верный до конца!
Так не зовите их домой И не мешайте их стремленьям, — Ведь каждый из бойцов — герой! Гордитесь юным поколеньем!*
2.
Александр плотнее закутался в зимний плащ и дернул поводья, заставляя лошадь немного ускорить шаг. Пейзаж вокруг не радовал живостью. Пологие склоны узкой речной долины, по замёрзшему дну которой двигался отряд, заросли непроходимым ельником. Деревья угрожающе скрипели под весом скопившегося на их лапах снега, а низкие тёмно-серые тучи, полощущиеся чуть выше их верхушек, угрожали лишь усугубить ношу хвойных исполинов. Периодически на самой бровке долины мелькали деревни – в северной Равке они всегда ютились в местечках повыше, где посевы не били весенние заморозки, – но ныне многие из них не слышали шагов человека, а в тех, где едва заметно теплилась жизнь, люди не обрабатывали землю, а готовились к войне. Хальмхендская кампания угрожала начаться со дня на день. Фьерда замерла, словно пловец, набирающий в грудь воздух для решительного рывка. Равка же пылала деятельностью, как больной в лихорадке, стягивая полки Первого и Второго Северных корпусов на стылый пятачок земли между Каньоном, северными предгорьями Петразоя и рекой Виленкой. Единственная дорога, ведущая от переправы на север была занята день и ночь: в одну сторону тянулись подводы с боеприпасами и строительными материалами, в другую – крестьянские телеги с нехитрым скарбом, который удалось увезти с собой. Сглупившим верховым приходилось прокладывать себе путь чуть ли не с боем, а умным, к которым Дарклинг, безусловно, относил и себя, было достаточно вынести пару дней пути по безлюдным зимникам до Уленска, где сходились несколько трактов, ведущих в центральную Равку. Гриши выехали ещё затемно, и к полудню бодрой рысью успели проделать большую часть запланированного перехода. Особенно бесценной была помощь инфернов: Влада и Матвей подогревали воздух вокруг всадников и на подлёте топили снежную крупу, которую ветер то и дело норовил забросить под воротник. Но их силы не были безграничны, и от внимания Александра не укрылось, как сгорбилась в седле девушка и как зябко спрятал руки в карманы синего с алой вышивкой кафтана её напарник. Дарклинг слегка придержал коня, дожидаясь, пока его не догонит едущий следом Иван: – Нужно сделать привал. – Понял, – коротко кивнул он, доставая из поясной сумки сложенную вчетверо карту с пометками, – Нам меньше версты осталось до Верхних Ключей. Двадцать второй и восьмой пехотные, Первый Северный корпус. – Подходит. Объявляй всем. Сначала они увидели тонкие струи сизого дыма, поднимающиеся над лесным частоколом. Потом – почувствовали запах военного лагеря: мокрая шерсть и мокрые дрова, кожа, порох и дешёвая махорка, которую любили курить солдаты. Сама деревня, издалека похожая на муравейник на холме, показалась уже за следующим поворотом реки. Сегодняшние дозорные были молодцы, поэтому когда Дарклинг направил свою лошадь к вытоптанной тропе, спускающейся от домов к реке, их встречала целая делегация во главе с подполковником Игорем Раевским. Александр видел его в деле раньше и признавал, что тот был весьма толковым офицером, к тому же в отличие от многих отказников не отшатывающимся от гришей как от прокажённых. Раевский отдал честь, и Дарклинг, спешившись, пожал ему руку: – Добрый день, подполковник. Будем обязаны, если приютите нас ненадолго. – Не вопрос, ваше превосходительство, – Раевский взобрался на своего коня. Дарклинг последовал его примеру, и вместе они направились в лагерь, – С подвозом пока проблем нет, не то, что три года назад. Тогда мы с вами в конце зимы, извиняюсь, чуть ли не опилки жрали. – Гонцы из штаба были? – Позавчера. Полковники наши с тех пор заперлись с парочкой ваших гришей, а детвору на меня с Зайцевой оставили, – мужчина тяжело вздохнул, – Они ведь желторотики ещё совсем, весенний набор… Александру было нечего ему ответить. Тем временем подъем закончился, и всадники въехали в деревню. Вокруг шумным круговоротом проносилась жизнь военного лагеря. Несколько рядовых в огромных деревянных ведрах тащили воду на кухню, еще несколько – перебирали патроны в только что подвезённых ящиках. Возле одной из пристроек, на которой на скорую руку был намалёван красный крест, двое солдат нарезали бинты, а в приоткрытой двери мелькал алый кафтан одного из его целителей. На гришей традиционно останавливались поглазеть, но угрожающе сдвинутые брови Раевского заставляли солдат опускать глаза и живо возвращаться к работе. В командный пункт, похоже, переделали избу, принадлежавшую раньше кузнецу. Из пристроя с трубой во дворе долетал аромат готовящейся еды – старшие офицеры вовсю пользовались привилегией иметь кухню под боком. На крыльце бездельничали двое адъютантов и девушка-гриш, которым выпала сомнительная честь быть на посылках у начальства. Парни втихую резались в кости, а приливная – кажется, её звали Рая? – развлекалась тем, что своей силой рисовала узоры из инея на запотевшем окошке. Всадники спрыгнули на землю. Дарклинг жестом отослал свою свиту отдыхать – какой толк в телохранителях, если за дверью ждут двое своих офицеров? – и быстрым шагом взлетел по ступенькам. Солдаты на крыльце благоразумно не стали чинить ему препятствий и, лихо козырнув, пустили в дом. Из хорошо натопленной комнаты тянуло теплом. Дополнительно воздух грели зажжённые свечи: единственное окошко давало слишком мало дневного света. Мебель предыдущие хозяева увезли почти всю, оставив лишь печь, добротный деревянный стол, стоящий под бывшим иконостасом, где ныне сиротливо красовался одинокий Санкт Феликс, и две стоящих под прямым углом лавки. За столом склонились над документами, в которых Дарклинг узнал присланную из штаба диспозицию, полковники Радушин и Цагарёв. За глаза этих неразлучных друзей дразнили Толстым и Тонким. Действительно, плотно-сбитый румяный и белокурый Радушин напоминал неуклюжего мишку из детских сказок, а педантичный, тонкий, что палка, Цагарёв с пенсне на носу казался на его фоне в два раза меньше. Но внешний вид был обманчив, и эти двое заслуженно считались одними из лучших пехотных офицеров в Равке. Возле окна безукоризненно прямым мраморным изваянием застыла Ульяна Фролова – «снежная королева» и сердцебитка, командовавшая пятью приставленными к восьмому полку гришами. Импозантный керчиец-шквальный Эрик Нэй, командир воюющей с двадцать вторым полком пятёрки, наоборот, вольготно развалился на одной из лавок, закинув руки за голову и безразлично разглядывая потолок. – Работаете, господа офицеры? – вкрадчиво спросил Дарклинг, заходя в комнату. Эффект от его присутствия был мгновенным. Тщеславная часть Александра чуть ли не урчала от наслаждения, наблюдая, как Эрик мгновенно скатывается с лавки и вытягивается по струнке, отдавая честь. Ульяна и мужчины присоединились к нему, сделав это медленнее, но с несравнимо большим достоинством. – Дарклинг! – Радушин, оправдывая свою фамилию, салютом не ограничился, с энтузиазмом пожав Александру руку, – Принесли благую весть? – Нет, конечно. Я же из штаба, – иронично ответил он. Радущин громко расхохотался. Эрик присоединился к нему, но тут же осёкся – давал знать о себе статус младшего. Уля вежливо улыбнулась уголками губ. Один Цагарёв не присоединился к веселью, целеустремлённо копаясь в бумагах на столе. – Значит, вы один из авторов этого безобразия? – спросил он, расправляя карту с нарисованными стрелками предполагаемых перемещений войск. – Не имею к этому ни малейшего отношения, – Дарклинг опустился на лавку и придвинул карту к себе, чуть развернув, чтобы всем собравшимся было хорошо видно, – План утвердил наш драгоценный командующий Северным фронтом, посоветовавшись с гениями военной мысли из Ос Альты, – все, как по команде, поморщились, – Но если вас утешит, против были я, Гренвель, Мазуров и ещё с десяток «полевых» генералов. – Вот только нашим трупам от этого не горячо, не холодно, – проворчал себе под нос Эрик. Ульяна стрельнула в него взглядом, и он поспешно добавил: – Прошу прощения, ваше превосходительство. – Извинения приняты, Эрик. Вы пока ещё не трупы, так что советую подумать, как этого исхода избежать. – Что тут думать-то…. – проворчал Радушин, потирая лицо, – придётся делать весёлую мину при плохой игре. – В этом плане все может пойти не так, – поддержал друга Цагарёв, – во-первых, мы предполагаем, что фьерданцы будут атаковать малыми силами. Да, они собирались дольше, чем обычно… Ваша работа, кстати, Дарклинг? – Моих гришей, – кивнул Александр, – Вон, Эрик подтвердит. – Имел неудовольствие шпионить во Фьерде несколько лет, – отвесил шутливый поклон шквальный, – Никому не советую: погода отвратительная и развлечения неинтересные. – Неважно, Нэй, неважно, – поморщился Цагарёв, – Сдать без боя первую линию на границе? Согласен. Оставить ставку в Северском? Тоже. Полагаю, в штабе уже все готово к эвакуации? – Сидят на сундуках, – ответил Дарклинг, – Это, пожалуй, было единственное, с чем согласились все мы. – Но зачем, помилуйте нас святые, им понадобился этот укреплённый лагерь возле Снежного**? – полковник с силой ткнул карандашом в искомый прямоугольник на карте, – Какие постоянные атаки с флангов, пока основной удар направлен на юг? Если они недооценили силы фьерданцев, то им хватит людей блокировать лагерь полностью, и наши полки окажутся заперты там, как… как… – Сельдь в бочке, – мрачно подсказал Радушин. – Да, сельдь в бочке! И какое тогда, помилуйте, генеральное сражение получится? – Наш царь, – Дарклинг едва сдержался от откровенной издевки в тоне, – хочет победить до Масленницы. – Но вы не хотите. – в голосе Ульяны не звучал вопрос. Сердцебитка говорила редко, но исключительно по делу. – Фьерданцы задержались с наступлением, поэтому они захотят покончить с нами до того, как вскроются реки. А вы наоборот хотите заманить их в ловушку и дать генеральное сражение, когда Виленка разольётся и отрежет их от источников снабжения, так? *** Дарклинг позволил себе гордую улыбку: – Умница, Уля. Мы дадим… условно генеральное сражение по этому плану, и скорее всего проиграем. Это остудит несколько особо горячих голов. Потом позволим фьерданцам форсировать Виленку и в нужное время встретим их под Маригорами, где есть удобная позиция. – Три Прыща, что ли? – наморщил лоб Радушин. – Марьины горы, – с нажимом повторил Дарклинг. – Тоже предпочту Марьины горы, – пробормотал Эрик, – Представьте надпись на кресте: он погиб под Тремя Прыщами… Уля не сдержалась и прыснула в кулак. Радушин расхохотался своим громоподобным смехом. Цагарёв недовольно поправил пенсне на породистом носу. Александр бросил в его сторону преувеличенно раздражённый взгляд. – Эрик, ещё один бенефис в рабочей обстановке, и твоё будущее до скончания веков – это класс, полный десятилетних детей. Понятно объясняю? – Конечно, ваше превосходительство, – также преувеличенно бодро козырнул шквальный. Едва слышное «керчийцы» с интонацией ругательства сорвалось с губ Дарклинга само собой. – Всё это, конечно, замечательно, – отсмеявшись, сказал Радушин, – но не решает проблемы нашего сидения в осаде в ближайшие месяцы. На лицо Александра мгновенно вернулось обычное непроницаемое выражение. – Могу посоветовать только не сдаваться, – наконец ответил он, – Пожертвовать восьмым, двадцать вторым и остальными в лагере придётся в любом случае. Будем надеяться, этого хватит для отставки Перовского и назначения нового командующего. – Что ж, – вздохнул Радушин, – Все тут относятся к войне сугубо практически. Желторотиков наших, правда, жаль. – Шансы есть. Не неплохие, но есть, – медленно сказал Цагарёв, – Нас тут только пехоты две с половиной тысячи… Эрик изобразил кашель в кулак. – Точнее, две с половиной тысячи пехоты, а также шесть сердцебитов, шесть эфириалов, два целителя и один фабрикатор, – поправился полковник, – Ещё и кавалеристы подтянутся. Дарклинг слегка покачал головой. Он не тешил себя пустыми надеждами. Если двадцать второму и восьмому удастся охотничьими тропами отступить в Цибею, сохранив треть личного состава – это будет огромной удачей. Удержать лагерь не представлялось возможным. – По этому поводу предлагаю пообедать, – Радушин громко хлопнул в ладоши и крикнул, – Степа! Хлопнула дверь, и на пороге показался знакомый конопатый адъютант с крылечка. – Да, ваше высокоблагородие? – Скажи подавать нам обед. И сами поешьте. Раю только прихватить не забудь, а то девица совсем измаялась. – Есть! Адъютант пулей вылетел из избы. Александр наблюдал из окна, как на крыльце он остановился и что-то быстро сказал своему другу. Потом отказник обернулся и сделал приглашающей жест в сторону сидящей в сторонке приливной. Девушка, что удивительно, вполне дружелюбно улыбнулась в ответ, и все трое в ногу зашагали в сторону кухонь, непринуждённо болтая. Это было необычно: несмотря на реформы и существование Второй Армии, большинство отказников до сих пор предпочитало общество разъяренного роя пчёл гришам. Дарклинг перевёл взгляд на Ульяну, но девушка, мгновенно это почувствовав, одними губами произнесла «потом». После простого, но сытного солдатского обеда, гриши раскланялись и, накинув плащи, вышли из избы через чёрный ход. Направились в сторону, противоположную реке – там людей было втрое меньше, и до самого леса стелилась почти нетронутая снежная целина, а Александру не терпелось выслушать доклады наедине. Эрик по-джентльменски предоставил Уле возможность говорить, и девушка в своей привычной деловой манере быстро прошлась по основным моментам, касающимся находящихся под её опекой солдат Второй Армии. – С отказниками проблем нет? – спросил Дарклинг в завершение её резюме. В подготовке своих гришей он не сомневался, но вот со взаимодействием с Первой Армией проблемы иногда возникали, сводя на нет все возможные преимущества от присутствия корпореалов и эфириалов на поле боя. – Да вроде не обижают, – хмыкнул Эрик, – Вот Ульяна Дмитриевна подтвердит. Сердцебитка закатила глаза. Беловолосая и высокая Уля со смуглым и приземистым Эриком для нетренированного взгляда казались ровесниками, а вот любой гриш мог бы сказать, что корпореалка почти на два десятка лет старше шквального. Он и служить начинал под Улиным началом – это Дарклинг помнил хорошо, – и, похоже, до сих пор не избавился от почти школьной привычки доводить её при каждом удобном случае. – В общем, кушаем из одного котла, спим под одной шинелью и показываем пример истинного товарищества, – подытожил керчиец. Ульяна едва заметно скривилась. – Есть у нас тут особые… поклонники дружбы между армиями. – Неужели не одобряешь? – изогнул бровь Дарклинг. Предупреждая своих гришей об опасности, которую потенциально могут представлять отказники, он никогда не забывал перечислить и возможные плюсы совместной работы с некоторыми из них. – Одобряю, но когда она не заставляет меня преждевременно седеть, – парировала сердцебитка, – а наша неуёмная шайка-лейка даже поход на обед способна превратить в смертельно опасное приключение. – Преувеличивайте же, Ульяна Дмитриевна, – протянул шквальный. – Ни капли. У них поэтический вечер закончился перестрелкой, Эрик! Александр почувствовал, как на лице само собой появилось выражение неприкрытого удивления. Словосочетание «поэтический вечер» и слово «перестрелка» в одном предложении никак не желали складываться в единую картину. – Подробности, Ульяна, – потребовал он. – Две недели назад мы стояли под Уленском, – начала рассказ девушка, – и многие откровенно скучали. И вот однажды вечером к нам с Эриком заявляются парочка наших гришей и рядовой Ланцов – да, царевич Николай, – с просьбой разрешить им устроить вечер поэзии для всех желающих в штабной палатке. Обещали вести себя прилично. Мы согласились, тем более, им уже разрешил Раевский. – Сначала всё вроде бы шло хорошо. Несколько рядовых прочитали свои стихи – у Савина из двадцать второго неплохая пейзажная лирика, ваше превосходительство, вам может понравиться через пару лет… И нет, Эрик, «если его не убьют на днях» в этом случае неуместно. Потом просто читали стихи, – девушка на миг замялась и покосилась на Александра, – Ланцов читал «Революционную балладу», кстати. Очень вдохновенно. – Неужели целиком? – Вы не поверите, но да, – с восторгом подтвердил Эрик, – Все строфы! Поверить-то Дарклинг мог – услышанное хорошо вписывалось в портрет Николая, с которым он разговаривал год назад. Похоже, армия ничуть не изменила характер младшего царевича. А при мысли о выражении лица царя, когда – если? – он прочитает рапорт о поведении своего сына, в груди Александра невольно шевельнулось что-то похожее на симпатию. – Так вот, – продолжила Ульяна, – это, конечно же, раззадорило собравшихся. Доминик Иванцев откуда-то достал гитару и под аплодисменты спел несколько частушек про придворных, причём написанных по личным наблюдениям… – По мне особо удалось про Василия, – расхохотался Эрик, – И лексика яркая, и цесаревич в образе. – Но тут, как назло, мимо проходил прапорщик Апраксин. Насколько я понимаю, при дворе он был очень дружен с наследником престола. Он сделал Доминику замечание, не особо стесняясь в выражениях. За него вступилась Эрикова Дарина – всё-таки талант сердцебитки и княжеский титул убойное сочетание! Как мне рассказали после, она не нашла ничего лучше чем сказать, что мол неудивительно, когда купившие титул двадцать лет назад нувориши ругаются в присутствии древней крови, как батраки на сеновале. Апраксин вспылил и наговорил ей много всякого, в основном упирая на то, что она гриш. Тут разозлился уже Ланцов, и как итог – перчаткой по лицу и дуэль. – На самом деле стрелялись? – зачарованно спросил Александр. Царевич, вызвавший дворянина на дуэль из-за оскорбления, нанесённого девушке-гришу... Мысленно он уже представлял, кому именно пересказать эту историю, чтобы она непременно дошла до его величества. – И даже с секундантами, – подтвердил Эрик, – И это было кра-си-во! Так, Ульяна Дмитриевна? – Опять в крови играет керчийская национальная любовь ко всему, что воняет порохом? – язвительно спросила сердцебитка, – Но да, ваше превосходительство, стрелялись. Правда до первой крови, по законам военного времени. Апраксин даже прицелиться не успел. На выстрел прибежали все, кто можно. В итоге мы с Эриком и полковник Радушин оставшиеся полночи выслушивали эту историю в десяти разных изложениях, после чего неразлучная компания полным составом отправилась дежурить на кухне всю следующую неделю. Эрик, обогнавший Ульяну и Дарклинга на несколько шагов, вдруг резко затормозил. Сердцебитка врезалась в него, и ей пришлось замахать руками, чтобы удержать равновесие. В ответ на её возмущённый возглас шквальный зашипел и приложил палец к губам, широким жестом указав на собравшуюся впереди толпу. Ульяна прищурилась, а потом пробормотала себе под нос что-то подозрительное похожее на «вспомнишь чертей, вот и они». – Ваше превосходительство, – Эрик повернулся к Александру, с любопытством рассматривавшему собравшихся, – сейчас точно будет интересно. Главное – не спугнуть их. – Только бы без переломов обошлось, – проворчала Уля. Дарклинг присмотрелся повнимательнее. На коньке крыши ближайшей к полю, по которому они шли, избы собралось семь человек. Он безошибочно нашёл взглядом Николая – фигурка в серой шинели с растрёпанными ветром золотыми кудрями, бесстрашно замершая на самом краю крыши. На его плечах красовалась странная конструкция, чем-то напоминающая длинный брезентовый плащ, перетянутый железными прутьями. Высокая фабрикаторка с толстой ржаной косой – покопавшись в памяти, Александр признал Василису Зимину, – крепила устройство к предплечьям и запястьям царевича кожаными ремнями. Чуть позади этих двоих замер Эмиль Эйберг, здоровенный фьерданец в синем с серебром кафтане шквального. На оставшемся коньке, тесно прижавшись друг к другу, сидели ещё четыре фигуры. Дарину Орлову легко было узнать по гриве смоляных кудрей и алой форме сердебитки. Трое были отказниками: хмурая девочка с рыжей косой и двое парней. Один из них, с мечтательным выражением лица и облупленным носом, что-то наигрывал на гитаре, – неужели знаменитый Доминик? – а другой что-то быстро писал в блокноте огрызком карандаша. Наконец Василиса закончила свою работу и, что-то сказав Эмилю с Николаем, проворно присоединилась к остальным. Царевич на пробу развел руки, и Дарклинг увидел, что загадочная конструкция на самом деле напоминала крылья. Собравшая поглазеть толпа внизу разразилась возгласами, варьировавшими от ободряющих до насмешливых. Николай лишь ослепительно улыбнулся и помахал рукой, словно приветствуя подданных с балкона Большого Дворца. Затем о сделал несколько шагов назад и, разбежавшись, прыгнул. Александр тихо выругался. Да, царевич выбрал место так, что падать было не особо высоко и в глубокий нетронутый снег, но даже эта выходка угрожала если не свёрнутой шеей, то несколькими переломами. Однако едва он набрал воздух в лёгкие, чтобы приказать Эрику бежать за целителем, свободное падение Николая вдруг прервалось, и он понемногу набрал исходную высоту, скорее планируя над заснеженным полем. Дарклинг скосил взгляд на крышу и нашёл подтверждение своим подозрениям: там Эмиль размахивал руками, направляя воздушные потоки. Зеваки встретили это нестройным хором хлопков в ладоши и свиста. Николай успел описать плавный полукруг над полем, когда неожиданно раздался треск рвущейся ткани, и левое крыло распалось на две части. Толпа ахнула. Царевич что-то крикнул Эмилю, и тот сжал зубы, призывая больше силы и пытаясь замедлить падение. Сбоку от Дарклинга Эрик тоже рванулся вперёд, разводя руки в знакомом каждому гришу жесте. Судя по тому, что царевич вдруг завертелся на месте, попав под действие двух встречных потоков, Эрик его поймал. Эмиль, заметив командира – яркое синее пятно на фоне белого снега, – с облегчением отпустил силу, и Николай плавно опустился в снег рядом со шквальным. Переглянувшись, Ульяна и Дарклинг заспешили к ним. Подходя, они слышали лишь обрывки фраз от души орущего на Ланцова Эрика: – … это было? Головой подумать не пробовали? … Что значит уже экспериментировали с пушечными ядрами? Ах, Эмиль бы удержал?! – Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? – тихим стальным голосом перебил его Дарклинг. Эрик мгновенно замолк на полуслове и сделал несколько шагов назад, а Николай, пытавшийся выпутаться из ремней, замер, как мышь в мышеловке. – Ланцов, вы первый. – Ваше превосходительство, – царевич, после секундного замешательства, натянул на лицо привычную улыбку, – тестируем аэродинамические свойства человека. Испытания проходят безуспешно, как видите. – И не говорите, – с притворным сочувствием протянул Александр, – Вы не подумали о том, что можете свернуть себе шею? – Прогресс требует жертв! –воскликнул Ланцов, – К тому же мне ничего серьёзного не угрожало. Мы прыгали с крыши в снег, и никто не поранился, а дополнительным ускорением от крыльев в данном случае можно пренебречь… У Эрика дёрнулся глаз, а Уля скрестила руки на груди. – Не хотите признаться ещё в чем-нибудь? – холодно спросила она. – Нет, не хочу, – вскинул подбородок Николай. Сердцебитка в ответ явно хотела разразиться гневной тирадой, но Дарклинг её опередил: – Ульяна, Эрик, оставьте Ланцова мне. Лучше сходите за Раевским и разберитесь с остальными господами на крыше. Николай наконец-то выпутался из ремней и поднялся на ноги. Он мельком бросил взгляд на друзей. Дарклинга явно заметили. Толпу словно ветром сдуло, а Эмиль, Дарина и двое отказников уже успели нацепить подобающе виноватые выражения на лица. Василиса задумчиво рассматривала место падения царевича, и только тычок локтем в бок от подруги вывел её из прострации. Похоже, не переживал только Доминик, с преувеличенно скорбной миной перекрестивший Николая. Тот в ответ совершенно не по-царски показал язык. Александр молча развернулся и, не торопясь, пошёл в сторону деревни. Николай, сцепив руки за спиной и недовольно поджав губы, плёлся следом. Первым не выдержал царевич. – Если собираетесь ругаться, начинайте сейчас, – громко провозгласил он, резко останавливаясь. Разве что ногой не топнул. – А поможет? – с интересом спросил Александр. – Я же вам даже не нравлюсь! – то ли с возмущением, то ли с обидой воскликнул Николай, и желание схватить мальчишку за плечи и хорошенько встряхнуть возросло в геометрической прогрессии. – Во имя всех святых, Ланцов, вы же не собираетесь дуться, как малое дитя? В шестнадцать вам уже положено понимать, что личные чувства и политическая важность – две абсолютно разные категории! Царевич, как будто устыдившись, отвёл взгляд. Он несколько раз сжал кулаки и глубоко вдохнул, после чего на его лице проступило менее жалкое выражение. – Прощу прощения, ваше превосходительство. Это было недостойно. И я обещаю больше не прыгать с крыш, по крайней мере без вашего чуткого руководства. «С возвращением, Николай Ланцов», – мысленно поздравил себя Дарклинг. – К тому же мой дед говорил, что политики, играющие на личных симпатиях, меняют алмазы за медяки. – Именно поэтому, Ланцов, князь Белозёрский**** ваш единственный умный родственник. – Я ему напишу, что вы так думаете. Ему будет приятно. – Не сомневаюсь. Значит, двадцать второй пехотный полк? – сменил тему Дарклинг. – Рядовые не офицеры, и полки выбирать нам не дают. К тому же в мундире военный чин выше мирного, за исключением, пожалуй, главнокомандующего, государя моего отца. По крайней мере номинально. К тому же, – добавил он, – я не отказываюсь от своих прошлогодних слов. Я не буду делать меньше прочих. Двадцать второй значит двадцать второй. Александр не позволил себе улыбнуться – уж не на улыбку ли тогда обиделся его высочество? За прошедший год он свыкся с мыслью, что младший царевич непроизвольно напоминает ему себя в юности. Того Сашу, который в этой же многострадальной Фьерде почти шестьсот лет назад полез спасать двух сестричек-корпореалок от охотников на ведьм и сам чуть не угодил на костёр. Огонь тогда подступил совсем близко, облизывая носки сапог, горло скребло от дыма, а верёвки больно впивались в кожу, напоминая о полной беспомощности… Если бы не случайно проезжавший через деревню Санкт Григорий, буквально вытащивший с того света десятилетних девочек и их шестнадцатилетнего недогероя, его бы здесь не было. – И Дарклинг, – у Николая был вид человека, готовящимся сорвать присохший бинт с раны одним резким движением. – Давайте сразу же проясним одну вещь. Я не собираюсь выслушивать нотации от того, кто лично водит в бой Вторую Армию. Я остаюсь со своим полком. И точка. Александр смерил его слегка насмешливым взглядом: – Субординация, рядовой Ланцов. Дарклинг я для вашего отца. – Тем не менее, – спокойно ответил он, – у вас нет никакой власти над Первой Армией. И вы не можете приказать мне вернуться ко двору, если вы здесь за этим. Возможно, это плохо – то, что вы не можете командовать простыми солдатами, – но сути сейчас не меняет. Хотя-я-я… – царевич чуть склонил голову набок, и его взгляд расфокусировался, – это определённо плохо, что вы не можете прямо нам приказывать. Приходится договариваться, что в принципе неэффективная политика при взаимодействии подразделений. Полковники Радушин и Цагарёв дружат с Эриком и Ульяной Дмитриевной, так что у нас проблем возникнуть не должно. Но в других полках может быть иначе, так? – Так, – подтвердил Александр, чуть сбитый с толка быстротой, с которой Николай сменил тему. Интересно, почему люди, способные на безупречные логические построения, иногда считают прыжки с крыши отличной идеей? – Но поймите, Ланцов, эту проблему решить невозможно. Гришей слишком мало, крупицы в процентном соотношении от размеров Первой Армии, и наш боевой опыт слишком отличается от вашего. То, что вы видите сейчас – это компромисс, единственный компромисс, более-менее устраивающий всех. Мы шли к нему четыре сотни лет, и следующий шаг вперёд может занять ещё дольше. – Грустно, – протянул Николай, – Не люблю, когда что-то нельзя взять и починить. – Именно поэтому вы у нас экспериментируете? – Уж лучше так, чем сидеть без дела и придумывать ожидающие нас ужасы, – пожал плечами Ланцов, – Да и монотонная работа, которой нас любят грузить, тоже не особо вдохновляет на радостные мысли. – Все здесь знают про пехоту. Точнее, про смертность в ней. – Я вам больше скажу, – с досадой произнес Николай, – большинство из них в мыслях уже мертвы! Шатаются по лагерю, как привидения. Разве что кандалами не трясут. – И поэтому вы не похожи на них, Ланцов. Думаю, заметили? – Я… да. – замялся Николай. В его глазах промелькнула тень, и Александр, кажется, мог примерно догадаться о её природе. Ланцову не могло быть легко в Полизной, где он оказался один среди сотен парней и девчонок, чьи ожидания постоянно обманывала его семья, где живые напоминания о неудачах его отца каждый день ранили, как сотни порезов. Пожалуй, также чувствовали себя гриши, и Дарклинг не мог предоставить ни им, ни царевичу никакого утешения кроме того, что страдания закаляют характер. – Ланцов, послушайте меня, – Николай поднял на него взгляд, – В отличие от них, вы знаете, что делаете. Вы знаете, зачем вы здесь. Сохраняйте голову холодной. Не поддавайтесь их желанию бежать без оглядки. Не поддавайтесь их безнадёжной храбрости, требующей броситься под пули и умереть побыстрее. И выживите, Ланцов. «Ты слишком похож на меня, чтобы так просто умереть» осталось невысказанным в его мыслях. – А если я хочу спасти их тоже? В сердце неприятно кольнуло, а свой собственный голос из глубин веков эхом отдавался в ушах. – Не приказываете им выжить, – наконец посоветовал Дарклинг, – Приказывайте им пить и есть. Приказывайте двигаться вперёд шаг за шагом. Заставьте их исполнять мелкие приказы, и они рано или поздно послушаются главного. Николай кивнул и улыбнулся, чуть потерянно, но искренне: – Спасибо, ваше превосходительство. – Пожалуйста, – ответил Дарклинг, слегка приподняв уголки губ. Не улыбнуться в ответ искренней благодарности Николая Ланцова было, похоже, нереально. Чуть помолчав, царевич спросил: – Вы сейчас обратно в Ос Альту? – Ежегодное представление в конце зимы, который так обожает ваш отец, не состоится без меня, – хмыкнул Александр, – Неужели соскучились по дому, Ланцов? – Упаси святые, нет, – рассмеялся царевич, – Я лучше намотаю ещё две дюжины кругов по Полизной в полном обмундировании. В этом году обойдутся без меня. А вот без вас вряд ли. Все надеются, что вам хватит наглости наконец добавить яда в вино Шуханскому послу и избавить нас от его общества, – неожиданно лукаво добавил Николай. Дарклинг опешил. Уже много лет никто не позволял себе так откровенно дерзить ему. Но Николай смотрел на него выжидающе, и Александра не покидало ощущение, что царевич сам решил устроить ему небольшую проверку. Вот только какой реакции он ожидает? Решение обнаружилось неожиданно. Поднявшийся ветер слегка разогнал тучи, и из-за них на миг показалось тусклое зимнее солнце, раскрасив длинными тенями всё вокруг. Александр потянулся к той, что отбрасывал царевич, и, придав ей плотность, заставил тень схватить Николая за шиворот и опрокинуть в снег. Тот ойкнул и попытался вырваться, но тень крепко держала своего пленника, вдохновенно макая его в снег. Наконец, царевич бросил попытки освободиться и сдавленно, но безумно заразительно рассмеялся. Дарклинг, сам того не заметив, рассмеялся в ответ, и отпустил тень. Николай незамедлительно сел и, отплёвываясь от снега, пробормотал: – Я знал, что у вас есть чувство юмора. – На Масленицу я подарю вам словарь, Ланцов, – пообещал Дарклинг, – Посмотрите там значение слова «субординация». В первый день Масленичной недели Александру принесли конверт без обратного адреса. В нем был только рисунок, изображающий щенка в шинели и с винтовкой, гордо стоящего на шее поверженного волка. Автора послания с головой выдавали танцующие в глазах нарисованного зверька чертенята и несколько приложенных трофейных фьерданских нашивок. Рисунок, сложенный вдвое, отправился в папку с документами в столе, а Дарклинг отправился за словарем. В конце концов, он привык держать данное слово.