В одиночестве или нет, придëтся идти вперëд.
Сесилия Ахерн
О том, что делать при столкновении с Тварями, рассказывал двухмесячный курс, когда Айрис Хопп и нескольких других новобранцев-добровольцев только начали обучаться работе курьера в опасных условиях внешнего мира. Экспериментальных условиях. Даже так; словно Богу наскучило сидеть на небесах в мягких клубах облак цвета жемчуга и снега и он решил поиграть в монополию с серафимами — а, может, и херувимов, и архангелов позвал, кто его знает? В целом, неважно, что главное: карта — Земля, бросок кубиками определяет еë дальнейшую судьбу, выбирая самый сумасбродный вариант, а ход фигурами, собственно, исполняет волю игры. Каждый из участников отвечает за кого-нибудь важного там, внизу, за некоего человека, и Айрис один раз задалась вопросом: где тот неудачливый ангел, что сходил вкривь, оставив свою подопечную одинокой сиротой? Небо, к слову, не отвечало. Целый курс беспрерывного потока информации — новой и не очень. Про одно и то же. Без отклонений в другие темы, если таковыми не считать теории про смерть и исторические справки. Только про Тварей. Исключительно. Как, откуда, каково предположительное происхождение, безумные и не очень предположения и затвержённые как-то, что вода по сути своей без цвета и запаха, аксиомы про них, инструкции и руководства — тогда как остальные, не менее важные вещи вроде спортивной подготовки или умения ориентироваться на местности занимали малое время от учёбы и проносились с невероятной скоростью, отдаваясь усталостью и пухнувшим от попыток всë разом запомнить мозгом; и это разделение, если честно, пугало, ну или по крайней мере настораживало. Пугало каждый раз, хотя она встречалась с этими бесплотными существами довольно-таки часто, настораживало от каждого звонкого звука битой капли дождя — и сейчас Айрис почувствовала, как глухой, ускоряющийся от страха стук сердца затмевал остальной тихий шум, весь, кроме пронзительного хныканья ББ и трескучей перестройки и поворотов одрадека, чей рыже-жёлтый напряжённый свет маячил маяком со дна — к нему плыть или тонуть? Ну, точно не игнорировать. «Следи за движениями своего сканера, смотри вслед за его взором, стань с ним единым» — на веки вечные помнила Айрис, ощущая потусторонний холод смерти самыми кончиками пальцев, отчего хотелось передёрнуться и затем согреть их собственным дыханием. — Не дайте Тварям обнаружить вас! — вычеканивал сердито-морозные слова в ритм с ровным маршовым шагом их учитель-командир. — Проще избежать опасности, исходящей от них… и от вашей возможной смерти, чем потом разгребать последствия. От ваших необдуманных действий могут зависеть сотни жизней, и дело не только в недоставленных товарах — без кремации ваш труп вызовет выплеск пустоты, как все прекрасно знают. Вы решили быть курьерами, и это значит, что на вас огромная обязанность. — Твари, по сути — наше отражение по ту сторону зеркала, по ту сторону жизни и смерти, наша противоположная духовность, что стремится как можно быстрее нас связать с Берегом, своей родиной, — нежно, размеренно говорила какая-то учёная, демонстрируя на хиральной голограмме огромный отпечаток ладони, образовавшийся после выплеска пустоты. — Хиральный дождь поддерживает их дееспособность в данном районе, становится темпоральным, а Твари меж тем с помощью скоплений хиралия пробираются сквозь границы миров. Тем и плохи всплески хиралия, его активное появление в некоторых участках Америки — Тварями. И ещë, и ещë, ещë…
***
… так кстати нужное ей сейчас. Айрис пригнулась к земле, чувствуя, как воздух на вкус стал могильным, мёртвым, а запахом отдавал трупным, как из морга, слабо смешанным с солью и бризом — странное, не имеющее в реальности места сочетание — и успокоила дыхание, издавая по возможности как можно меньше звуков. Передвигаться на корточках и с грузом было неудобно, особенно поддерживая капсулу с ББ одной рукой, но тем самым она и убаюкивала его, чтобы не плакал — куда труднее было не бояться, не шарахаться от каждого кустика, что вырастал, цвёл и завядал в мгновение, как умалишëнная. Впрочем, в таком мире, мире после Выхода Смерти, другая участь казалось почти невозможной. Что тут делать, тем более курьеру, у которой нет поддержки и опоры? — только сходить с ума. Интересно, как это происходит? И будет ли тогда изматывающая грусть, пустотной вязкостью поселившаяся между рëбер? Она надеялась, что нет — и тогда это как лучик никогда не встречавшегося, кроме как на старых фотографиях, солнца. Хотя чему тут светить? Аура Тварей — море и лёд, пепел, ночь — колыхалась вокруг ровными волнами, и кое-где словно нить натягивалась: она становилась сильнее, значит, и Тварь была ближе; и несмотря на то, что ДУМа даже первого уровня, наислабейшего, не было у многих, обучавшихся с ней, но порой Хопп пугалась появлению Тварей сильнее остальных — почему-то они вызывали в ней странного действия негатив; собственное одиночество давило сильнее, перед серыми глазами мелькал фантом взрыва, что причинял боль до сих пор, на протяжении многих лет. Тем более иногда её оплетало со всех сторон невидимой чуткой паутиной из сплетённых пуповин Тварей — словно осаждало, запирало, ловило в иллюзорные прутья, и как тут не бояться? Миг — и она словно в серебристом как чешуя рыбы тумане, что показывает ей искажённые картинки, и небо дышит смертью, а земля — холодом. И бескрайние дали простираются до горизонта синими и серыми гребнями китов и кашалотов. Миг — и мир лопается мыльными пузырями, радужно-монохромной рябью идя по краям и растекаясь высокими резными волнами. Миг — и кожу запястья обвивает призрачная пуповина, а в воздухе мерцает индиговая тень со смутными человеческими очертаниями. Слишком близко. Настолько, что из глаз самопроизвольно потекли ледяные слëзы, вызванные хиральной аллергией, мокрыми росчерками вмиг пробежав по щекам. Настолько, что стало свободно, просторно, легко — и тут же свинцом придавило. Айрис затаилась, не дыша и практически не двигаясь, глотая солëную жидкость, стекающую либо в рот, либо на подбородок, медленно-медленно пригибаясь чуть ближе к земле и продвигаясь, как бы не было неудобно, в сторону мелкими шажками, пока треск и свист мигающего одрадека резал слух, а в голове назойливо колотился страх. Тварь застыла в левитации, словно не определившись, куда направиться, или почувствовав что-то. Скорее всего, кого-то. В лёгких спёрло от недостатка кислорода, зажгло и защипало, костром разгораясь с каждой секундой — курьер опасалась, что, опьянённая желанием вдохнуть поглубже, как-нибудь выдаст себя Твари, но нет, к счастью, и без того нечëткий силуэт существа растворился, как и не бывало, оставив лишь вибрацию мощных шагов, а воздух перестал дрожать и охлаждаться; и она глубоко вдохнула, сбиваясь на неровное быстрое дыхание, захлёбываясь собственным испугом и облегчением одновременно. «Всё хорошо. Я жива. Я жива. Мне очень повезло» Айрис двинулась дальше кривыми ломаными траекториями, по возможности как можно сильнее, широкими дугами огибая, избегая Тварей, но и не сбиваясь с намеченного маршрута. Через метров сто тучи темпорального дождя закончились, воздух словно стал чище — кристальней и свежей, и, что самое главное, показав весёлый жест «класс» пальцем вверх, одрадек сложился в несколько раз, переключившись на голубой цвет, а по телу разлилось приятное тепло от жизнью потянувшего ветерка. После такого всплеска отрицательных эмоций и близости смерти всë казалось ярче и… спокойней, что ли. Веселее. — Тише, малыш, мы в порядке, — пальцем качнула капсулу Бридж-Бэби Айрис и искренне улыбнулась, когда ребëнок замолкнул и похлопал глазками, а затем потянулся к еë лицу, упëршись в стекло ручками. — И мы идëм дальше, да? Курьеров не остановит дождик. Всё мёртвое осталось позади, вместе с Тварями, скоплением хиралия и перевёрнутой радугой, бесспорно красивой, но знаменующей опасность. В воздухе не было запаха озона, как, частенько о чём рассказывала мама, заставшая те времена, было раньше после дождя — запаха дождя и грозы; вокруг витал аромат иссушённой темпоральными каплями земли и свежескошенной травы — и почему бы? Воздух согревался, и Айрис облегчённо улыбнулась прежде странному совету от одного из жильцов Озёрного узла — не ходи с распущенными волосами, завяжи их в хвост или в косу. На самом деле так оказалось удобно, плюс случайные волоски, выбившись из-под капюшона во время темпорального дождя, могли вмиг рассыпаться в прах под его губительным действием. К тому же сейчас шею продувал лёгкий ветерок, своей свежестью — как кристальный родник прохладной воды — бодрящий и пробуждающий силы вместе со вторым дыханием. Айрис поправила ремешок, давящий на плечо тяжестью заказа за спиной, и представила, как, дойдя до места назначения, спустится в личное убежище, свалится на кровать, разметав веером золотистые волосы, и заснёт на часов 9. Отдых после долгого пути — и ничего слаще на свете нет. Хотя… Времени, как и сил, ещë достаточно, не стоит тратить большой остаток дня на ничегонеделание и сон, на которые останется вся ночь. Конечно, плечи ноют от веса груза, ноги подгибаются от усталости, но, в конце концов, она не для себя всё это делает, а ради людей. Если каждому будет лень помогать и стараться, то кто же будет счастлив? Именно так она часто взбадривала себя, когда настроение приходило в упадок словно атмосферное давление в грозу, а из всех эмоций оставался лишь набор негативных — ядовитый горький укол, который не стоило принимать. «Да и что ещë я могу делать, кроме как быть курьером? Мне ничего не осталось на этом свете, кроме этого» Хопп шла не так уж и долго — просто каждый шаг вымерялся собственным сознанием, и потому она остаток дороги пыталась отвлечься: тихонько напевала песенки под нос, разглядывала каждый кустик, встреченный на дороге, и пыталась определить его вид или хотя бы название — по биологии в средней школе она училась неплохо, даже подумывала стать кем-то вроде врача. Если бы не тот взрыв… Если бы не тот взрыв, то дома ждали бы мама и папа, и она бы разбавляла почти привычную скуку пути просмотром хиралограмм от них. Если бы не тот взрыв, она вообще бы не шагала бы сейчас здесь, а, скорее всего, выполняла работу медика — лечила кого-нибудь ну или закрылась бы на перерыв и обедала. Если бы не тот взрыв, у неё нормально завершился бы самый конец детства и нормально началась бы взрослая — точнее, тот золотой период свободной молодости — жизнь. Собственно, если бы не тот взрыв, у Айрис всё было бы нормально и хорошо, и даже лучше. И она не была бы одна. Родители, соседи, друзья — может, парень: всë это могло быть. И если подруга была во время обучения искусству носильщика, то потом неизбежно их пути разошлись по разным маршрутам. Может, однажды им доведëтся встретиться. Честно, она и не заметила, как, поочерёдно обуреваемая то горестными, то отвлечённо-спокойными думами, дошла до Озёрного узла, на автомате перепрыгивая или ставя лестницы через глубокие расколы в земле, поросшие тенистым мхом — её вырвала в реальность хиралограмма, сопровождаемая чуть-чуть неровным механическим звуком, где ей махал Уильям Лейк, приветствуя. Она механически и из чистого уважения ответила тем же и вошла в убежище, быстро сбежав по наклонному спуску — шаги металлическим эхом отозвались от стен — и остановившись у терминала с неким чувством выполненного долга и долгожданного освобождения от груза. Аккуратно разложила снятые со спины контейнеры, не все, к сожалению, в идеальном состоянии после темпорального дождя, и по одному стала отправлять по включённому конвейеру. Подождала окончания анализа груза, выслушала пару приятных слов от Лейка — «Немало осталось курьеров, способных принести так быстро почти целый заказ!» — и, когда его хиралограмма рассыпалась на пиксели и пустоту, в гордой тишине задумалась — куда взять следующую доставку? Провозиться слишком долго не хотелось, идти через территорию МУЛов — тоже особого желания не было, а посмотрев прогнозы областей, полных хиралия, выбрала пунктом назначения Мастера. Отлично, осталось только донести последний на сегодня заказ, а дальше налегке добраться до ближайшего убежища, распределителя к югу от Озёрного узла, и заслуженно отоспаться. Чем не хороший план? Довольно, с щепоткой радости улыбнувшись уголками губ, Айрис приступила к его выполнению.***
Незапланированных встреч с Тварями не случилось, и слава Богу, потому что Айрис чувствовала, что уровень еë удачи снизился до критической отметки после того, как она чуть не свалилась с хрупким грузом, образцами горной почвы в стеклянных пробирках, на особо скользком камне, когда переходила через реку — и нет, это не называется страх. Неа. Это называется панический ужас, если быть точнее. Новые задачи после сдачи груза в идеальном, кстати, состоянии, брать она не стала, а налегке отправилась к распределителю к югу от Озëрного узла; в воздухе заметно похолодало, потянуло стылым ветерком, а небосвод потемнел — Хопп давно заметила, что с Тварями ушли некоторые краски природы как рыже-розовый жар зари или алые лучи уходящего солнца — даже ночи стали пыльными, будто выбеленными — пусть закаты и рассветы она могла посмотреть только на распечатанных маминых снимках — та увлекалась фотографией и любила жизнь. МУЛы не тронули девушку, когда-то давно провернувшую подобный трюк и понявшую непреклонную истину в отношении этих немного полудураков-полуумалишëнных: им нужны только грузы. Они не любители стычек, но любители отбирать заказы, и вывод из этого был двойной — с одной стороны можно было использовать в свою пользу, что в данный момент и делала, меряя укорачивающийся путь размеренными шагами, а с другой: Хопп жалостливо беспокоилась об их головах без крыш, благополучно сваливших на другой материк. Вскоре она валялась на жëстковатой кровати в убежище южного распределителя и, апатично разглядывая потолок, готовясь ко сну, вспоминала родителей. Мамины мягкие руки с запахом яблок, папины плечи, на которые увлекательно было забираться. Беседка на улице, горячий пирог к чаю, наступающая медленно ночь. Соседская овчарка, признающая Айрис за свою и просяще тыкавшаяся носом в ладонь в поисках ласки или лакомства: девочка любила обнимать еë за шею и почти что утопать в густой шерсти. Сквозь свалившуюся дрëму на Хопп кто-то смотрел. Что-то. Еë известный спутник, то отклоняющийся от орбиты, то подкрадывающийся близко-близко — одиночество. Айрис всегда была частью общества, частью оживлëнного людского общения или полного тепла молчания — в детстве легко сходилась с ровесниками, восхищалась взрослыми; в курьерском училище нашла нескольких приятельниц и одну подругу; а где найдëшь товарища среди бескрайних гор, пустошей и полей, покорëженных неумолимым влиянием темпорального дождя? Правильно, нигде. А с другими курьерами и поболтать не получалось, хотя она хотела, безумно хотела. И она страдала — от одиночества, непривычной пустой тишины и воспоминаний, от снов без сновидений и печали, ни с кем не делëнной, оставленной самой себе. Страдала, спала и находила себе цели для жизни — помогать людям. Есть ли смысл существования более важный, если учесть, что других не остаëтся — таких, как например: жить ради кого-то? Чернота закрыла Айрис веки и разделила с ней одиночество.