Та сторона заката

Имаи со сборища ушел неожиданно рано, самым первым, и Атсуши не успел с ним и словом перекинуться, обсудить произошедшее. Он даже хотел извиниться перед госпожой и девицей Аобо и пойти за Имаи следом, но едва они со старостой Кондо вышли за дверь, как на пороге тут же появились Ани-сан и Юта, и покидать их вот так, не расспросив об их приключении, не выпив с ними, было бы… нехорошо. В конце концов, желание быть постоянно рядом с Имаи – личное, относящееся к сугубо эгоистичным побуждениям. Самому Имаи его компания наверняка не нужна, так что… не стоит его отвлекать. Наверное, он просто хочет спать – не зря же заснул в поезде так, что растолкать было невозможно… Атсуши остался, но разговор как-то не клеился. Остальные что-то живо обсуждали, местные привычно, будто напоказ собачились между собой, а Атсуши… он никак не мог сосредоточиться на происходящем. Улыбался, кивал, даже вставлял какие-то реплики, отстраненно отмечая, как все ближе подсаживается к нему дочка госпожи Аобо, как от ее будто случайных касаний по телу разливается знакомый жар. Взгляд привычно скользил по затянутой в кимоно фигурке девушки, мозг сам достраивал вероятные формы и то, что с этими формами можно было бы сделать… Но все это происходило будто бы где-то там, за плотной завесой, отделяющей внешнего, подчиняющегося желаниям тела и требованиям окружающих, Атсуши от Атсуши-внутреннего, который только и мог, что сидеть и лелеять свои травмы и беспокойства. Казалось бы: они уже в тепле и безопасности, с людьми, а всему необъяснимому наверняка найдется объяснение, потому что таинственные события выглядят пугающими только когда ты с ними один на один. А если рядом целая группа людей, которые уверены, что ничего сверхъестественного не произошло… невольно расслабляешься, полагаясь на силу и опыт сообщества. Вот только почему-то у Атсуши никак не получалось успокоиться – внутри себя. Может, потому что уж слишком он испугался, когда очнулся в темноте и холоде и услышал испуганный голос Хиде: – Имаи? Ты живой?.. Не просыпается, он не просыпается!.. В тот момент он и застыл где-то в глубине, закапсулировался в ужасе и отчаянье от страха очередной невыносимой потери. Тело подскочило и кинулось к Имаи. Тело обсуждало с остальными, что делать, и делало что-то. Тело увидело сидящего в снегу вполне живого Имаи и обрадовалось его пробуждению. Шло сквозь снег в деревню, ело, выпивало, послушно возбуждалось от присутствия красивой женщины рядом, предвкушало ночь под одной крышей и, скорей всего, в одной постели… А внутренний испугавшийся Атсуши все никак не мог отмереть и включиться в идущую мимо жизнь. Не мог поверить, что опасность миновала, и прятался, будто ребенок под одеялом, надеясь, что если он будет сидеть тихо, ни в коем случае не разговаривать, не улыбаться и вообще не радоваться… демоны его не заметят. Или заметят, но решат, что взять с него нечего. С радостью, впрочем, у него и без всех этих потрясений складывалось не очень – внутренний Атсуши был суеверен и полагал, что за любую радость вскоре придется расплачиваться горем. Так что радоваться он себе не позволял из страха сглазить удачу, а в результате и в хорошие дни был способен только переживать о том, что скоро удачный период закончится. Вот и теперь – ему бы радоваться, что красивая девушка однозначно намекает на близость, а ее мать, кажется, только за… Но все, что он мог сейчас чувствовать в глубине себя, это досада и беспокойство. Не лучший ответ на женское гостеприимство… Хорошо, что оставался внешний Атсуши, который вполне соответствовал возложенным на него ожиданиям – сидеть уже давно было мучительно неудобно, а каждый взгляд из-под ресниц словно обливал кипятком. Облегчения хотелось неимоверно, просто наконец уже просунуть ладонь ей между полами кимоно, задрать нижнюю рубашку и… Полностью сосредоточенный на борьбе жара и холода, жажды и равнодушия в себе, Атсуши даже толком не отследил, кто из ребят у кого из местных остался ночевать, но не слишком из-за этого огорчился – жителей в деревне немного, вряд ли они потеряют друг друга из виду. Тем более, что в зимней ночи все дома вокруг казались одинаковыми, по крайней мере снаружи. Пойди запомни, кто куда пошел… А вот внутри дом госпожи Аобо его поразил так, что Атсуши на какое-то время даже забыл о своих переживаниях и страхах. Таких странных домов он, наверное, еще никогда не видел. Темный, будто бы даже гулкий, с матово сияющими за бумажными потолками лампами, которые почти не дают света, только делают тени по углам комнат гуще и причудливей. Обычные земляные стены в каждой комнате были затянуты изнутри тканями: в прихожей и гостиной – бордовыми с золотом, в спальне, куда привели Атсуши – зелеными с серебром, в каких-то вензелях, будто бы это не деревенский дом в глухом районе Хоккайдо, а претенциозный отель где-нибудь в европейской столице... И повсюду, буквально на каждом шагу были расставлены чучела животных! Оскалившийся волк, поднявшийся на задние лапы черный медведь, недобро глядящая стеклянными глазами рысь, пушистая лиса с несчастливой мордочкой… – Маленькое хобби, – со смешком пояснила госпожа Аобо, заметив его ошеломленный взгляд. – Сами понимаете, здесь, в лесу, особенно заняться-то и нечем… Поэтому вы от скуки убиваете животных и потрошите их, подумал Атсуши с отвращением, но вслух ничего не сказал, только отвернулся – под бессмысленно-страдающим взглядом оленьей головы со стены ему было тошно. Мысль о том, что стоило бы уйти вместе с Имаи, да с кем угодно уйти, лишь бы не оставаться в этой вычурной таксидермистской обители, сверлила все настойчивей и не могла не повлечь за собой привычные самотерзания. Нужно было раньше думать, нужно было быть решительней, нужно было быть сдержанней, нужно, нужно, нужно. А ты не смог. Позволил себе увлечься обещающими взглядами красивой девушки, позволил себе расслабиться и поддаться, позволил себе распалиться… И упустил, потерял, попал в неловкую ситуацию, загнал себя в дискомфортное положение, из которого не выбраться без потери лица. С ней ведь придется спать, с неожиданной усталостью и обреченностью подумал Атсуши, неловко улыбаясь девушке, имени которой он так и не узнал – она упорно молчала весь вечер, только улыбаясь и в притворном смущении опуская ресницы. И, возможно, не только с ней… Почему-то мысль о возможном сексе, еще несколько минут назад так его подгонявшая, теперь не вызывала никакого воодушевления. Даже возбуждение, терзавшее его весь вечер, сейчас отзывалось только болезненным раздражением. Хотелось просто принять ванну и рухнуть спать, хотя Атсуши и не был уверен, что у него получится заснуть в окружении мертвых животных… Слава всем богам, госпожа Аобо, кажется, уловила его нервозность и, пока он отмокал в горячей ванне, вынесла из предоставленной ему спальни все чучела. Оставалась еще вероятность того, что расстилавшая постель дочка Аобо как бы ненароком задержится в спальне, и будет неприличным ее выставлять. Такое уже случалось не раз и не два, когда ему доводилось ночевать в случайных домах там, где не было отелей, и каждый раз в таких ситуациях Атсуши ощущал только азарт и благодарность. А сейчас… даже в каком-то роде смешно, что несколько набитых опилками старых шкур так мощно убили его либидо, позволив внутреннему нервозному и раздраженному «я» выглянуть наружу и забрать на себя контроль. Дочка Аобо и вправду обнаружилась в спальне, она расстилала для него постель. Правда, едва Атсуши вошел, девушка быстро подскочила с колен, поклонилась и, стрельнув глазами напоследок, выскочила за дверь. Наверное, тоже почувствовала, что сейчас от него толку будет немного. Ну и хорошо, подумал он с облегчением и выключил свет. Атсуши лежал на спине, глядя на шевелящиеся на потолке тени от ветвей за окном, и старался дышать размеренно – так обычно получалось заснуть быстрее. В спальне было непривычно жарко натоплено, так что было достаточно даже тонкого одеяла, но все равно какое-то неудобство, какая-то неуютность скребла душу. Какой все-таки сумбурный день. И все эти странные вещи… Помимо воли память раз за разом все возвращалась к тому жуткому моменту, когда они проснулись в пустом, темном и промороженном вагоне, и Атсуши первым делом встал и оглянулся на кресла, где сидели Имаи с Хиде, и… Он не помнил подробностей, помнил только растерянный голос Хиде и свой страх, жуткий, сковавший конечности крепче холода. Он испугался, что Хисаши умер. Как же он испугался… Даже когда деловитый Юта убедился, что Имаи дышит, просто очень крепко спит, Атсуши на полном серьезе собирался тащить его с собой на улицу, даже начал его поднимать… – Не дури, – сказал ему серьезно Ани-сан. – Куда ты его поволочешь? Мы не под обстрелом. Давай выйдем, посмотрим, что к чему… И поймем уже, что делать дальше. Потом он стоял на краю перрона, вглядываясь вдаль, и ругал себя за малодушие, за то, что отпустил Ани и Юту одних идти в деревню, что позволил обеспокоенному Хиде остаться с ним, что не пошел сам, в конце концов! Это была его обязанность, он знал, он чувствовал. Такие вещи должен был делать он. Но Атсуши не мог оставить Имаи. Это было очень глубинное и очень иррациональное нежелание… Ведь Атсуши был виноват перед ним. Уже давно и сильно виноват… Стоило только пропустить эту мысль сквозь шлюз вечного контроля, допустить ее до себя, как тут же стало ясно, что заснуть в ближайшее время не получится. Он застонал от досады на свою оплошность и перевернулся на бок, сворачиваясь в позу эмбриона – так почему-то душевная боль переживалась немного легче. Найдя брешь в его ментальной броне, воспоминания тут же атаковали, жестоко впиваясь и раня, растягивая раны крючьями, мучая, словно демоны в аду. Два года назад произошло то, к чему он был не готов. Да, это было жалким оправданием тому, что он сделал, но… иначе Атсуши даже самому себе не мог объяснить случившееся. Ведь он был влюблен в Имаи, и достаточно давно. Он разрабатывал план, как подкатить так, чтобы тот уж точно не отказал, и чтобы не испортить все в том случае, если Хисаши все-таки откажет. План был подробным и долгосрочным, Атсуши вопреки обыкновениям никуда не торопился. Он понимал, что задача перед ним стоит сложная, и очень осторожно шаг за шагом приближался к своей цели. Как хищник подбирается к намеченной жертве, чтобы в самый ответственный момент одним идеально рассчитанным прыжком получить всю добычу разом. Для начала он развел Имаи с его тогдашней девушкой – это был самый трудный и щекотливый этап, на котором ни в коем случае нельзя было оступиться. Сделай он что-то не так, и пара снова сойдется, а их отношения станут еще крепче. Прояви он неосторожность, и выдаст себя, а там уже о последствиях лучше было и не думать. Но хуже всего, что именно на этом этапе Атсуши чувствовал себя просто отвратительно. Даже то, с какой легкостью Хисаши прекратил эти отношения и, казалось, ни разу не вспоминал о бывшей, не убедили Атсуши в том, что он поступил правильно и не заслуживает самого ужасного наказания за свою порочность. Впрочем, он уже был готов на любое наказание, лишь бы дальнейшие пункты его плана осуществились, и Имаи наконец попал бы в его руки. Оказалось, что Атсуши рассчитал и запланировал все кроме одного – своей способности терпеть… Он так хотел, что у него руки тряслись, когда Имаи оказывался рядом. Так хотел, что голова кружилось, а желудок скручивало от волнения, если Имаи ему улыбался… Он так хотел, что когда они в очередной раз выпивали вдвоем, просто набросился на Хисаши и… Нет, это не было насилием – Атсуши довольно быстро опомнился и в ужасе отстранился, а Имаи… Имаи почему-то притянул его обратно. Он хотел и сам, и это так сильно дало по мозгам, что Атсуши просто перестал себя контролировать. Проблема была в том, что Хисаши не был женщиной. Это женщина, если хочет секса, то будет готова, даже если это ее первый раз. А Имаи готов не был. Ему было больно и неприятно, но Атсуши уже не мог остановиться. А когда все кончилось, просто испугался. Ему стало противно от себя, накатила привычная посткоитальная тоска, когда мир кажется еще более отвратительным местом на контрасте с только что испытанным наслаждением. Да еще и Хисаши оглянулся и посмотрел через плечо так… так, будто он был изумлен поступком Атсуши. Не уязвлен, не обижен… А шокирован. Что ж, Атсуши и сам не ожидал от себя такого. Так что он просто сбежал. Молча убедился, что не травмировал Хисаши действительно серьезно, и… ушел. Буквально через десять минут опомнился и вернулся, но дверь в номер Хисаши уже была заперта, а на стук он не ответил. Сейчас, два года спустя, он уже понимал, что Имаи в тот момент, скорее всего или был в душе, или просто заснул – все-таки они оба были изрядно пьяны, когда это все случилось. Но в тот момент его ужасу и ненависти к себе не было границ. Он все испортил. Все сделал совсем не так, как хотел. Никакой нежности, никакой ласки, никакого умелого соблазнения, Атсуши повел себя как грубый и неопытный самец, для которого важно только удовлетворение своих примитивных потребностей и плевать на партнера… А, может быть, он такой и есть? В сущности, что он знал о себе тогда, в двадцать с небольшим? Речи об этом эпизоде так и не зашло. Они не поговорили ни на следующий день, ни через неделю – никогда. Имаи молчал и делал вид, что ничего не случилось, и Атсуши… он посчитал, что так будет лучше. Хисаши не злился на него, не пытался выжить из группы, общался с ним ровно так же, как и до этого позорного эпизода… Так что Атсуши решил, что лучше всего ему будет забыть обо всем. И о своих чувствах, и о потерянном шансе. Был, правда, один момент, глупый, наивный. Буквально в тот же день или на следующий всей группе нужно было заполнить довольно длинный опросник, присланный каким-то журналом. Там было много вопросов, так или иначе лавирующих вокруг их актуальной личной жизни, и обычно такие вопросы сильно раздражали Атсуши. Он не хотел говорить о личном по принуждению, было в этом что-то от проституции, от продажи себя на потеху неизвестным ему людям. Атсуши чувствовал себя уязвимым, разъятым на части из пустого любопытства и выброшенным, словно мелкий краб, которого поймали на пляже играющие дети. Но в тот раз, отвечая на вопросы, он испытал, пожалуй, впервые, мазохистское наслаждение от собственной открытости. Со сладострастным удовольствием он копался в себе и вписывал иероглифы в оставленные пустыми строчки для ответов. Все дело было в том, что теперь он выворачивал себя наизнанку не перед какими-то безликими фанатами или, хуже того, случайными читателями, которые равнодушно пролистнут глянцевые страницы и тут же забудут о его существовании. Сейчас Атсуши обнажался перед Имаи. Тот ведь наверняка прочтет его ответы, они всегда читали интервью друг друга, это было… познавательно. Даже в группе, которая им по сути заменила семьи, они редко находили время побеседовать о чем-то кроме текущих проблем или рабочих вопросов. Но чтобы работать так слаженно на стольких уровнях взаимодействия, требовалось что-то посущественней чутья. Все-таки умение улавливать контекст без слов на пустом месте тоже не возникает... Так что Атсуши писал, воображая, что пишет это все для Имаи. Кокетничал, намекал, интересничал как мог – дурень малолетний!.. Но тогда ему казалось, что он очень ловко все придумал и произведет впечатление, которого добивался. Один из вопросов звучал так: «Занимались ли вы сексом не по любви?» Прочитав его в первый раз, Атсуши облился потом, в ушах зашумело, воспоминания встали перед глазами как наяву – и как наяву окатило и горячечным вожделением, и невероятным, удушающим стыдом. «Нет», – написал он, рука подрагивала, выводя значки хираганы. По сути, он ведь даже не лукавил. Атсуши легко влюблялся и легко забывал, добившись взаимности, к тому же, на тот момент еще был слишком мнителен и застенчив, чтобы сходу предлагать секс любой девушке, которая придется по вкусу… Так что каждая, с кем он ложился в результате в постель, что-то задевала в нем, каждая вызывала массу разнообразнейших чувств – от тягучей тоски до упоительного восторга… И конкретно сейчас это было ему на руку: потому что, прочтя журнал, Хисаши поймет, что и в него Атсуши был влюблен, когда спровоцировал близость. Поймет и простит. А, возможно, убедившись в серьезности его чувств, ответит взаимностью?.. Какая глупая идея, жалкая и в высшей степени недостойная! Почти сразу же после отправки ответов Атсуши понял, что делать этого не стоило. Ему и так повезло, что Имаи решил замять инцидент, а тут он еще со своим напоминанием… Впрочем, и с напоминанием ничего толком не вышло. Журнал появился в продаже только месяца через полтора, график работы у них был тогда бешеный, так что даже сам Атсуши нашел время уединиться и почитать его только на каникулах. Им тогда выпало три или четыре свободных дня, и все пятеро просто отсыпались по домам, пытаясь прийти в себя. Он лежал в кровати и читал свои ответы с чувством легкого недоумения и брезгливости: кого он собирался впечатлить этими откровениями? Спустя пару месяцев собственные слова казались пафосно-вычурными, кокетливо-неуместными, глупыми… Чтобы побороть раздражение, Атсуши пролистнул страницу и принялся читать ответы Имаи. Тот отвечал как всегда немного своеобразно, Атсуши даже улыбаться начал в какой-то момент, на душе разливалось то теплое и тревожно покалывающее чувство, что прочно ассоциировалось у него с влюбленностью. «Занимались ли вы сексом не по любви?» – дошла очередь и до того самого вопроса, и Атсуши заранее задержал дыхание, скользя взглядом ниже. «Конечно», – отвечал Имаи. – «Надеюсь, тут объяснения не требуются». Атсуши резко выдохнул и сглотнул сухим горлом. А потом закрыл журнал и бросил его на пол, закрыл глаза. Глупо. Глупо и жалко. Конечно же, для Имаи их неловкий и не самый приятный секс ничего не значил. Чего только ни случается, если слишком пьян, а тело изголодалось по теплу. Так бывает и ни к чему дальнейшему не приводит… Даже если Имаи было изначально любопытно, и он допускал для себя вероятность их близости, неудачный опыт перечеркнул все. Уж Атсуши знал по себе, как стремительно затухает интерес и даже влюбленность после плохого секса. Он все испортил. Повел себя жадно, нетерпеливо, эгоистично – и потерял своей единственный шанс. Хорошо хоть самого Хисаши не потерял… Потому что он не мог потерять Хисаши. Никак не мог. И дело было даже не во влюбленности… Имаи с самого начала был для него символом. Нет, это как-то слишком обезличенно звучит… Имаи был для него олицетворением того, что Атсуши было недоступно, но невероятно желанно. Его непредсказуемо ветвящийся разум, его мягкая, нежная красота, его странный, иногда пугающий, но неизменно восхищающий талант. Его уверенность в себе и своем пути, так органично сплетающаяся с природной робостью. Его странность – Атсуши обожал все странное и необычное. Его внутренняя, базовая благополучность – Атсуши казалось, что Имаи на самом деле просто не замечает тех опасностей и неблагополучных исходов для любого начинания, которые Атсуши очевидны. Его умение получать удовольствие от жизни. Наверное, это было самым главным. Всю свою сознательную жизнь Атсуши чувствовал себя кем-то вроде инвалида – человеком, которому недоступно нечто, что у других есть по умолчанию. И странным образом именно рядом с Имаи в нем что-то включалось – что-то, чего, как ему казалось, в нем в принципе нет. Рядом с Имаи он чувствовал себя как слепой от рождения, начинающий различать световые пятна, смутные силуэты… Осознавать, насколько огромная часть мира была от него до сих пор скрыта. Возможно, все его влечение и любовь зиждились на подсознательной надежде излечиться в объятиях Хисаши? Стать полноценным, получив любовь такого человека в ответ?.. Как бы то ни было, сейчас уже не узнаешь, насколько нелепой была эта надежда. Они с Имаи никогда не будут вместе, и за два года попыток привыкнуть и смириться с этой мыслью ему ни капли не стало легче. Заснуть так и не получалось. Под одеялом было жарко, без одеяла – холодно. Футон казался то слишком мягким, то комкался, до монотонной тупой боли вминаясь в тело в самых неожиданных местах. И волосы – Атсуши их связал как обычно в хвост, но мелкие пряди выбивались и щекотали лицо, и в который раз он с раздражением думал, что нужно уже обстричь эти чертовы патлы, желательно под ноль. И в который раз понимал, что все равно не решится – будет злиться, терпеть неудобства, но никогда сознательно себя не изуродует. Не сделает непривлекательным. Не лишится единственного своего достоинства в глазах других людей… От бесконечного самоедства стало тошно, Атсуши вскинул руку над головой, пытаясь уловить отражение лунного света на стрелках часов. Половина третьего. А сна ни в одном глазу… Проблема была в том, что он уже давно разучился засыпать без выпивки. Как бы ни устал, насколько сильно бы ни хотел спать, стоило только голове соприкоснуться с подушкой, как в ней трогался с места конвейер бесконечных терзаний. Одно за другим, одно за другим, и так до самого утра… но обычно Атсуши, конечно, сдавался, выпивал пару стаканов и отключался почти сразу же. Как будто дело было не в опьяняющих свойствах алкоголя, а в символичности жеста. И, если дома или в туре выпивка всегда была под рукой или, по крайней мере, ее всегда можно было легко приобрести, то здесь… Обе хозяйки наверняка давно спят. Да и водится ли у них крепкая выпивка?.. Лежать в любом случае было уже невыносимо, все тело ломило то ли от неудобства позы, то ли от усталости, то ли просто от сжимающего желудок беспричинного беспокойства. Атсуши сел в постели, обмотавшись одеялом, приоткрыл крошечную щелочку в окне и одну за другой выкурил две сигареты. Комнату выстудило моментально, но дым как нарочно совершенно не хотел вылетать на улицу, а клубился над головой сизой пеленой. – Не спится, молодой господин? – раздался позади него медовый голос, и Атсуши вздрогнул, оборачиваясь. На пороге, раздвинув двери, сидела госпожа Аобо. Она церемонно поклонилась, едва не коснувшись лбом циновки, и Атсуши автоматически поклонился тоже. Потом спохватился и выкинул сигарету в окно, закрыл створку. – Простите, – пробормотал он неловко. – Слишком много всего… – Не угодно ли будет молодому господину выпить? Алкоголь расслабит и поможет заснуть. Отказываться было бы глупо, но вся ситуация ощущалась невероятно смущающей. Хозяйке не спалось тоже или он ее разбудил своими ворочаниями и вздохами? И сколько она уже сидела в дверях, наблюдая, как он курит? И почему он совершенно не заметил ее появления?.. В силу профессии Атсуши приходилось постоянно быть на виду у других людей, он не мог остаться наедине с собой ни во время тура, ни во время записи, ни в течение всех промо-мероприятий. Все, что у него оставалось из приватности – это своя квартира, свой номер в отеле, где он мог запереть дверь и остаться наконец в одиночестве. Да, он давно приноровился отключаться от внешнего мира даже в людных местах, иначе бы просто не сумел выжить в том ритме, который навязывала им музыкальная индустрия. Но в своей спальне он все-таки почти всегда находился один, отрезанный от шума и чужих взглядов. Мог расслабиться и думать о личном, о том, что запрятано так глубоко, что никто и не подозревает… Это было все равно что снять наконец одежду. Остаться в одном белье или даже без него – так удобней и проще, и не нужно соблюдать никаких социальных условностей. И то, что в момент такого душевного обнажения он оказался не один, что его видели, его застали, в его пространство вторглись… Атсуши чувствовал себя уязвленным. Даже в какой-то мере оскверненным. Словно госпожа Аобо прикоснулась к тому, что было слишком ценным и не предназначалось ни для нее, ни для кого-то еще… Конечно, не в его положении было обижаться и требовать приватности. Он был гостем, причем, гостем неожиданным и незваным. Так что стоило бы притушить свое обостренное чувство личного пространства – еще неизвестно, насколько они здесь застряли и как долго ему придется испытывать гостеприимство госпожи Аобо. В гостиной после спальни было приятно прохладно, хозяйка споро сменила потухшие угли в котацу, усадила Атсуши за стол и сразу же выставила очень неожиданно здесь смотрящуюся бутылку американского виски. – Вы, господа из столицы, верно, предпочитаете все модное и заграничное? – улыбнулась она в ответ на изумленный взгляд Атсуши. – Угощайтесь, прошу. Он было вяло запротестовал, что не такой уж он и модник, но госпожа Аобо налила ему стаканчик и подвинула поближе тарелку мелкими жареными рыбками, села напротив, поощряюще улыбаясь. После первого же глотка внутри будто ослаб накрепко затянутый узел и наконец, впервые за день, удалось глубоко вдохнуть. Чтобы не упустить прекрасный эффект, Атсуши сразу же выпил еще, и с коротким стоном облегчения откинулся на спинку дзабутона. – Спасибо вам, – сказал он искренне. – Это ровно то, чего мне не хватало. Госпожа Аобо одобрительно рассмеялась, мелко кивая, и очень изящно отхлебнула из маленькой чашечки, прикрыла глаза. – Тяжелый у вас выдался день, – сказала она нараспев. – После всех этих переживаний нужно как следует расслабиться. Атсуши смущенно хмыкнул. – Да… У вас такое часто случается? Так, что застревают поезда? – Нечасто… – протянула хозяйка с явным сожалением. – У нас здесь по большей части скучно, особенно в последнее время. Раньше… раньше все было иначе. – А что было раньше? – поинтересовался Атсуши. Его стакан был снова полон, так что он с удовольствием выпил и закусил невероятно вкусной хрустящей рыбкой. Госпожа Аобо тоже выпила, мечтательно улыбаясь. – Раньше было прекрасно… Давно, много лет назад я жила в большом городе, пила и ела досыта, меня уважали и боялись самые могущественные мужи государства!.. Потом времена изменились, отношение ко мне изменилось, нам пришлось бежать, скитаться… Потерять множество близких и родственников… – Это ужасно, – пробормотал Атсуши, глядя на нее с сочувствием. Госпожа Аобо вздохнула. – Но затем я нашла пристанище здесь. Этот дом – все, что у меня осталось от прежней жизни. Звучало как-то странно, учитывая упомянутые годы скитаний, но Атсуши не мог не добавить: – И ваша дочь. У вас есть прекрасная дочь. – Моя дочь, – произнесла госпожа Аобо с удовлетворением, остро глянула на Атсуши, усмехаясь. Конечно же она понимала, какие эмоции ее дочка вызывает в госте. Может быть, потому и спать не ложилась, все ждала, что он к девушке наведается… Берегла? Или наоборот, хотела убедиться, что все прошло удачно?.. Мысль была дикой, но почему-то при взгляде на хозяйку сама собой появлялась в голове. Странные у них тут все же порядки. Всего ожидать можно… – И как, не страшно жить так далеко от цивилизации? – поспешил он вернуть разговор к исходной теме. Госпожа Аобо хмыкнула и подлила ему в очередной раз. – Чего же здесь бояться, – протянула она, качая головой. – Разве что, лесных ёкаев? Атсуши неожиданно стало холодно, хотя ноги его находились в тепле под одеялом котацу, а внутри плескалось уже достаточно бурбона, чтобы разогреть организм до той степени, когда пот уже начинает мелкими капельками выступать по линии роста волос. – Лесных ёкаев? – переспросил он как можно более легкомысленным тоном, стараясь не обращать внимание на то, что развязавшийся было от выпивки узел внутри снова затянуло так, что ему еле удавалось вдохнуть. – Кто же здесь водится? – Да уж известно, кто, – она пренебрежительно взмахнула маленькой сухой ручкой. – И тэнгу водится, и тануки, и призраки бродят… Звучало так себе, и Атсуши поспешил глотнуть еще, благо, бутылка была большой, а хозяйка подливала, не жалея редкой в местных краях выпивки. Не то чтобы он боялся ёкаев или вообще верил во всю эту сказочную нечисть. Это все осталось где-то далеко в детстве – вместе с забавными стишками про демонов и страшными историями про Кутисаке-онна и ей подобных. Но после сегодняшних необъяснимых и тревожных событий даже досужие разговоры про ёкаев немного выбивали из равновесия. – И вы не боитесь жить с такими соседями? – спросил он, через силу усмехаясь, но госпожа Аобо неожиданно серьезно покачала головой. – Те ёкаи, о которых знают люди… – она как-то странно причмокнула, отчего у Атсуши по загривку побежали мурашки. – Вы никогда не задумывались, что знают, складывают сказки, предупреждают друг друга – о неудачниках? О тех, кто упустил добычу. Был слаб и непроворен и позволил сбежать… И рассказать о себе другим. А вот те, кто никогда не промахиваются, они никому не известны. Как думаете, кто из них… Она изящным жестом обвела вокруг, и Атсуши показалось, что замершие в напряженных позах чучела дрогнули и на секунду сдвинулись с места, пока ее тонкая рука не опустилась снова на столешницу котацу. – Кто из них рассказал о том, какая опасность ждет соотечественников в этой деревне? Они просто не вернулись, и кто из членов стада догадается, что этого оленя не задрали волки? Или эта рысь не упала неудачно с высокой ветви? Тем более, что звери не такие уж и умные и не задаются лишними вопросами… – госпожа Аобо неожиданно посмотрела Атсуши в глаза и жутко улыбнулась черным провалом вместо рта. – Другое дело – люди, ведь правда? Людей так просто не проведешь… На людей охотиться сложно. Люди уже знают почти всех ёкаев и умеют с ними бороться… Так что не волнуйтесь, молодой господин. В этом лесу настоящих, опасных, непреодолимых хищников не водится. К тому же… у леса в нашей деревне силы нет. Здесь только наш закон действует, и если ему не сопротивляться… Все будет хорошо. Каждый получит то, что хочет. Поверьте, здесь каждый может найти то, чего ему не хватало… Она снова рассмеялась, и Атсуши только сейчас понял, что зубы у нее есть, просто они черненые, да и сама она гораздо старше, чем показалась ему на первый взгляд. Ее смех выглядел и нелепо, и пугающе, неожиданно пришло в голову, что бабка-то не в себе. Неудивительно, что ее дочка – скорее уж внучка! – так и норовит сойтись с приезжим в надежде убраться из дома сумасшедшей. Бедная девчонка. Единственная молодая в деревне, полной стариков со странностями... Ну их всех к черту, только жуть наводят. – Благодарю вас, госпожа Аобо, – поклонился он и выбрался из-за стола. – Пожалуй, я уже получил все, в чем нуждался… Теперь я точно смогу заснуть. – Добрых снов, молодой господин, – елейным голосом произнесла она в ответ, и Атсуши поспешно ретировался. Добравшись до отведенной ему комнаты, он поплотней задвинул изнутри дверь, жалея, что дом старый и на рамах не предусмотрены защелки. Чокнутая бабка-живодерка, озабоченная девчонка, у остальных тоже наверняка тот еще паноптикум подобрался. Во время ужина Атсуши особо никого из местных не разглядывал, но ощущения от всего происходящего были странные… Все-таки чем дальше от цивилизации, тем вернее люди сходят с ума. Изоляция, возрастные изменения, да еще и страшилки друг другу рассказывают… Переночевать и убираться отсюда. Правда, Атсуши не был уверен, что сможет заснуть после этой нервной встряски – он лежал, завернувшись в одеяло, а его все еще колотило от напряжения, адреналин горел в крови, и мышцы непроизвольно напрягались, готовые выбросить его из постели при малейшем намеке на опасность… Но через несколько минут, когда предсказуемо так ничего и не произошло, организм все-таки успокоился, и Атсуши сам не заметил, как провалился в тягучий и вязкий сон. Ему приснился Имаи. Как нарочно: бывало, что Атсуши неделями ждал этого сна, то специально настраивался и представлял его себе во всех подробностях, то наоборот старался не думать о нем ни секунды – некоторые утверждали, что сны любят нападать исподтишка и показывать то, о чем уже забыл… Даже прочел книгу об осознанных сновидениях, но и тут у него ничего не вышло. А сейчас, когда он черт знает где и не может даже толком посмаковать послевкусие от долгожданного сна, – пожалуйста… Имаи во сне был ровно таким, как в тех фантазиях, которым Атсуши сдавался бессчетное количество раз за эти два года: послушным, жарким, страстным. Он не перечил ни в чем, со всем соглашался и только растерянно стонал, получая удовольствие – а он точно получал удовольствие в этот раз. Атсуши знал точно, потому что в этом сне он наконец сделал то, о чем даже фантазировать не решался – приласкал Имаи ртом, и тот сразу же кончил. Еще никогда Атсуши не испытывал во сне таких ярких и полноценных ощущений – он чувствовал мягкость и соль кожи Имаи на языке, чувствовал его нежность и плотность внутри, и его семя на вкус было ярким, ни на что не похожим. Даже проснувшись с колотящимся сердцем и мокрыми трусами, Атсуши еще долго чувствовал этот вкус во рту. И подниматься совсем не хотелось, не хотелось выбираться из-под одеяла, умываться ледяной водой, как-то чиститься и, вероятно, добираться до Токио уже без белья – ну не стирать же трусы в чужом доме, позору не оберешься… Да и не только в этих бытовых сложностях было дело. Атсуши хотел обратно в сон. Там все было так хорошо, так понятно и просто. Хисаши хотел его, улыбался ему, целовал и тянул к себе, сорвано дышал под его ласками и даже стонал, когда ему было хорошо… Атсуши впервые услышал, как Имаи стонет от наслаждения, и хотел еще и еще, и пускай это не на самом деле, просто плод его воображения, может, Имаи не стонет вообще никогда в жизни – ведь он теперь не узнает. Но если сейчас Атсуши закроет глаза и провалится в сон обратно, ему уже будет неважно, что там на самом деле. Он останется в этой иллюзии, сладчайшей из всех иллюзий его жизни… – Нет, – сказал он себе вслух и для надежности стукнул кулаком по полу – ребро ладони глухо загудело, зато в голове слегка прояснилось. Давай. Соберись, тряпка. Нужно выбираться. Нужно найти способ вернуться домой, к привычной жизни. К тому, ради чего ты приложил столько усилий… Вставай. А то навсегда прорастешь в доме безумной старухи, которая потрошит животных ради удовольствия... Неожиданно яркие воспоминания о ночном разговоре отрезвили его окончательно. Атсуши выбрался из постели – в спальне оказалось неожиданно холодно, натянул куртку сразу же поверх одежды, в которой спал, нашарил в кармане пачку сигарет и торопливо закурил – почему-то казалось, что даже от такого крошечного огонька получится согреться. Похмелья на удивление не было, но что-то странное происходило с восприятием окружающей действительности. Картинка будто бы плыла и смазывалась, становилась нечеткой, стоило только расфокусировать взгляд или отвлечься на свои мысли. Атсуши внимательно оглядел спальню, но не нашел ничего подозрительного – обычная маленькая комнатка в старом доме, абсолютно пустая. Вот только… он взглянул на часы. Только за окном для десяти утра как-то уж больно мутно и серо. Выкинув окурок за окно – морозный воздух обжег лицо и пальцы, прогоняя остатки сна, – он спустился вниз, в гостиную, где ночью госпожа Аобо поила его виски. Бутылка так и стояла на котацу вместе со стаканом, а еще – почти горячая кастрюлька и завернутые в полотенце свежие, явно только пожаренные лепешки. Атсуши приоткрыл кастрюлю – пахнуло ароматом домашнего карри, таким родным и неожиданно знакомым, что слезы невольно навернулись на глаза. Он поспешно положил крышку на место и отступил на шаг. – Поешьте, – раздался из-за спины нежный голосок, Атсуши вздрогнул, резко оборачиваясь. В дверях стояла безымянная девица, то ли дочка, то ли внучка хозяйки. Сегодня она выглядела еще красивей, чем накануне – распустила длинные, почти по пояс, волосы и переоделась из кимоно во вполне современный домашний костюм из теплой ткани, который подчеркивал фигуру. – Поешьте, пожалуйста, – сказала она с поклоном, волосы упали вперед, и она зарделась, отводя их за спину. С каким-то отстраненным интересом Атсуши отметил про себя, что выглядит она невероятно мило, просто девушка мечты. Не был бы он уже влюблен, потерял бы голову гарантированно. Может быть, даже увез бы ее в Токио, снял дом на двоих и жил с ней до тех пор, пока она не освоится в столице и не бросит его ради кого-то поперспективней... Эта вся неслучившаяся жизнь так отчетливо пронеслась у него перед мысленным взором, что он усмехнулся, не удержавшись. – Спасибо, – Атсуши постарался как можно мягче улыбнуться. – Я не голоден. Стараюсь не есть с утра. Это было враньем, конечно же, но девушка очаровательно нахмурилась. – Может быть, хотите чая? Или кофе? У нас есть кофе, хороший, из города. Атсуши покачал головой. – Спасибо, – повторил он. – Но мне пора. Передайте вашей почтенной матушке мою сердечную благодарность за приют и… Он осекся, отступая – лицо девушки исказила судорога, она неестественно улыбнулась, качая головой. – Но вам нельзя уходить, – пропела она, мелко семеня навстречу. Атсуши отшатнулся и едва не налетел на котацу – девушка успела перехватить его за руку, оказываясь вплотную. – Ну что же вы, – проворковала она, заглядывая в глаза. – Так неловко. Можно упасть. Пораниться… – Отпустите меня, – тихо сказал Атсуши, его сковало необъяснимым ужасом. Девица только молча улыбалась, заглядывая в лицо. Он попытался было вырвать руку, но она неожиданно сильно дернула его на себя, прижимаясь раскрытым ртом к губам, больно укусила, заставив вскрикнуть, и поцеловала. Возможно, будь ситуация иной, Атсуши бы такой подход даже понравился, но сейчас он не чувствовал ничего, кроме страха и отвращения. От прикосновения ее длинного влажного языка желудок протестующе дернулся, Атсуши едва успел отпихнуть ее прочь и согнулся в неконтролируемом спазме. Когда он поднял голову, утираясь, девицы уже не было. На ее месте стояла госпожа Аобо – с размазанной по лицу помадой, потекшей тушью, с всклокоченными седыми лохмами и оскаленными черными зубами. – Самый красивый, – прошипела она. – И самый глупый. Мог бы до самого конца получать удовольствие, как остальные, а теперь… Но ничего. Я люблю сложную дичь. Чувствуя, как подгибаются ноги, а сердце колотится почти в горле, Атсуши отступил на шаг, еще на один… а потом со всех сил кинулся к входной двери. Но почти сразу же сзади на него прыгнула ведьма, обхватила костлявыми лапами поперек груди, кольнула длинными как кинжалы когтями – кровь темными пятнами проступила сквозь рубашку. – Не дергайся, – прошипела Аобо на ухо, – и сохранишь свою красоту… Атсуши замер, дрожа и чувствуя, как к шее прижимаются острые, как иглы, зубы. Краем глаза он замечал какое-то движение вокруг, но никак не мог сосредоточиться на чем-то, кроме смрадного дыхания ведьмы над ухом. – Не хочется портить такую богатую шкурку… Станешь украшением моей коллекции. Именно в эту секунду они появились в его поле зрения. Мертвые полуголые люди – молодые парни, юные девушки. Стеклянные пуговицы вместо глаз, грубые швы на бледной коже, похожей на рыбье брюхо. Они медленно двигались, покачиваясь, собираясь со всех концов комнаты, чтобы встать вокруг них кольцом. Чтобы не выпустить Атсуши из этого дома никогда. Ведьма тихонько засмеялась, чувствительно поглаживая его когтями по груди. – Мой самый красивый трофей… – проворковала она издевательским тоном, и Атсуши рванулся изо всех сил, раздирая в клочья одежду, распарывая кожу… уже отчетливо понимая, что сбежать не получится.