Alive

      Жизнь всегда казалась Тэхену сложной, но определённо не настолько, как, например, копаться в нейронных сетях человеческого мозга. Она была гораздо легче, чем побег из психиатрической лечебницы, создание общины или разработка чудодейственного препарата. Альфа был как разноцветный пластилин, хотя скорее кусок глины — всегда умел подстраиваться под обстоятельства, извлекая для себя наибольшую выгоду.       Тэхен привык контролировать каждый свой вдох, движение, мимолетно промелькнувшую мысль и никогда не позволял скапливаться хламу в собственной голове. Диссоциальное расстройство личности было неплохим союзником, когда решения требовали радикальности, а действия жестокости. Любая секунда потери контроля могла привести к необратимому краху, что альфа теперь в красках прочувствовал на собственной шкуре.       Чимин оказался истинным воплощением хаоса, внесшим бардак в его педантично чистое течение жизни. Он раскрошил там все настолько искусно, что альфа не успел опомнится, как под ногами затрещали осколки собственных планов и надежд. Воистину, Тэхен потерял все: общину, разработки, авторитет и душевный покой. Теперь он чувствовал себя слабым, уязвимым.       Доказательством тому служили нервный срыв на лесной опушке, паника при виде кроватей с ремнями и жалкие попытки завоевать любовь. Все это было отвратительно. Ниже его достоинства.       Тэхен не хотел так жить, но понимал, что время в обратную сторону не пойдет. Впереди его ждет только самое худшее: Сеул, который никогда не станет ему домом, пастельные стены кабинета психолога и бесчисленные размышления о том, как жить дальше. Он знал, что уже проиграл.       Зато победитель, словно издеваясь, всегда маячил перед глазами. Чонгук определённо оказался любимчиком судьбы. Выросший в заботливой родительской теплице, получивший достойное образование, любовь миллионов, блестящую карьеру и омегу мечты — всё, что никогда не будет иметь Тэхен. Он был словно бельмо на глазу, идеальный до тошноты, первым пришел мирится, протянул руку помощи заклятому врагу, так что для полной картинки не хватало только сияющего над головой нимба.       Тэхен позволил бы ему умереть прямо сейчас, скончаться самым ничтожным образом, если бы все это не перечёркивалось мыслью: Чимин его любит.       Нежный светлячок, воплощение всего самого прекрасного, что есть на планете, будет громко плакать над бездыханным телом. Это будет истинный пик разрушения, боль несравнимая с пыткой, каторга на земле. Он посвятит Чонгуку каждую слезинку, каждый нервный всхлип, каждое биение израненного сердца. Тэхен ни секунды не сомневаться в том, что разбитое и поломанное искусство будет искать утешения и найдет в его объятиях, но точно ли это именно то, что он хочет?       Тэхен любил его непокорным, строптивым, словно дикая кошка, горячим и страстным, способным распалить в душе огни одним мимолетным взглядом. Он любил его самоотверженным, уверенным в каждом своем действии, независимым, сотканным из стали. Каким же станет Чимин, если окончательно разобьется?       Тэхен подскакивает на ноги неожиданно, словно от резкого удара тока. Несчастным. Чимин рядом с ним будет вечно несчастным. Шаги получаются слишком уверенными, отчаянными, так что вскоре мужчина практически срывается на бег, а голубые глаза успевают стрельнуть вверх лишь мимолетом, но этого становится достаточно, чтобы увидеть уже падающую тварь. Мгновения становятся слишком короткими, размытыми и непонятными, голова пульсирует горячими мыслями об омеге, а в следующую секунду Тэхен обхватывает Чонгука двумя руками, завалив на пол, чувствуя, как сверху их придавливает зараженный, а резкая, практически нестерпимая боль пронзает ключицу.       Время замедляется. Неразборчивые, темные пятна перед глазами слишком неспешно сменяют друг друга, а окружающие звуки притупляются, заглушаемые непонятным свистом. Вакханалия разнообразных ощущений окутывает тело огромным пуховым одеялом, мешает сознанию адекватно оценивать ситуацию, но особенно четко, среди всей шумихи, Тэхен слышит, как громко тикают электронные часы на руке Чонгука.       Тик-так — Он явился для того, чтобы научить вас дышать, а после отобрать кислород.       Тик-так — Вас убьет ваш собственный выбор.       Тик-так — Слышите тиканье часов? На самом деле это шаги смерти. Она близко.       Воспоминания всплывают постепенно, кажутся вырванными из другой, абсолютно не принадлежащей ему жизни. Той, где он был правителем каждого мгновения, где у него еще была надежда что-то изменить. Только изменил бы он хоть что-нибудь, если бы знал, что все закончится именно так? Отказался бы от Чимина? Позволил бы ему навсегда остаться в общине Призрака? Никогда. Мгновения рядом с ним определённо стоили того, чтобы умереть молодым. — Тэхен, — знакомый голос безжалостно прорезается сквозь туман в голове, а в следующую секунду его начинают трусить, так что альфа кривится от резкой боли в ключице. Каждое движение приравнивается к пытке, а легкие жгут, словно вместо кислорода в них проникает азот.       Чонгук успел выхватить нож, закрепленный на его бедре и несколько раз ударить зараженного в горло, от чего тот завалился на пол прежде, чем мужчина окончательно отрубил ему голову. Валяющиеся на полу камешки вновь полетели в расположенную с другой стороны железную дверь, дабы остальные зараженные не кинулись в их сторону, а сам Чонгук навис над лежащим на земле мужчиной, полностью растерявшись, когда на плече того начало расползаться алое пятно, окрашивая нежный атлас рубашки.       — Господи, — сорвалось с приоткрытых губ, когда Чонгук попытался разрезать ножичком верхний слой одежды, дабы осмотреть повреждение, оцепенев, когда глаза зацепились за несколько отпечатков зубов. Зараженный практически не целился, кусал без разбору, превратив все в районе плеча мужчины в сплошное кровавое месиво, а мощные челюсти беспощадно раздробили ключицу, от чего в нескольких местах отвратительно торчали осколки кости.       — Помоги мне выйти, — кучерявый альфа вцепился пальцами ему в предплечье, стараясь отыскать надёжную точку опоры, чтобы подняться, но первая попытка закончилась лишь громким шипением и плотно стиснутыми челюстями. — Ни за что не сдохну в психбольнице.       Чонгук паниковал, старался собрать себя в кучу, хотя руки продолжали предательски дрожать, а комок страха плотно скрутился где-то в районе желудка. Впервые ему было настолько страшно прикасаться к Тэхену, словно тот неожиданно раствориться в воздухе, оставив после себя лишь призрачный запах лаванды. Сознание все еще отказывалось принимать мысль, что он умирает, а мысль о том, что умирает из-за него — отвергало вовсе. Чонгуку еще лишь предстояло столкнуться с чувством вины за то, что Тэхен стал третьим живым существом, что отдало свою жизнь за его спасение.       — Давай, друг, аккуратно, — руководитель закинул здоровую руку альфы себе на плечо, помогая подняться на ноги, хотя давалось это тому действительно трудно. Впервые на безучастном лице отображался настолько разнообразный спектр эмоций, что бледная кожа щек покрылась алым румянцем напряжения.       — Где-то здесь должен быть служебный выход. Медперсонал выходил курить, но надолго оставлять больных нельзя, — Тэхен вцепился Чонгуку в рубашку двумя руками, невольно прислушавшись, как громко бьется сердце в широкой груди, качает кровь по венам, отчаянно хватается за жизнь.       Если Чонгуку было предначертано судьбой погибнуть мгновение назад, можно ли считать, что Тэхен вновь переиграл Бога? Игра эта, правда была легче, чем предыдущая. Не требовала долгих лет разработок, а лишь одной маленькой, нераздельной любви.       Чонгук двигался аккуратно, практически неся другого мужчину на себе и облегченно выдохнул лишь тогда, когда они оказались на узенькой лестничной клетке, предназначенной исключительно для медработников. Спускаться было тяжело, ведь Тэхен постоянно останавливался, откидывался на стену, чтобы перевести дыхание, но уже в конце их ждала очередная металлическая дверь, открыв которую в лицо ударил легких порыв ночного ветра. Чонгук осмотрелся по сторонам, тем самым проверив периметр, а после стащил с собственного тела куртку, которую сразу же расстелил на сырой земле около наружной стены, куда и усадил Тэхена.       — Какого хрена? — плотина эмоций прорвала сразу, как только тело ощутило мнимую безопасность, вынудив руководителя запустить пальцы в волосы и отдернуть с такой силой, что заболела голова по всему периметру. — Ты… черт… черт, что ты наделал? — слова отказывались связываться в предложения и говорить уже было нечего, ведь оставалось лишь принять неизбежное. — Ты понимаешь, что умираешь? — слово встало неприятным комком в горле, терпким, отвратительным послевкусием оставаясь на языке, так что хотелось брезгливо сплюнуть. — Не нужно ставить под сомнение здравость моего рассудка. Я отлично понимаю, что сделал и какие последствия это за собой повлечет, — Тэхен откинулся головой назад, стараясь прислушаться к тихому пению сверчков, хотя мельтешащий перед лицом Чонгук, явно мешал окунуться в атмосферу спокойствия. Меньше всего на свете ему хотелось выслушивать упреки и рассуждения о том, насколько безрассудным было подобное действие.       Тэхен никогда не любил разговоры о смерти, потому что ненавидел предначертанность, ведь нет смысла растрачивать свои жизненные ресурсы на то, чего нельзя изменить. Теперь же ему особенно сильно не хочется тратить на это время, ведь его осталось катастрофически мало.       Чонгук отворачивается, стиснув челюсти, словно ментально почувствовав насколько споры пусты и бессмысленны. Попытки собрать себя воедино заканчиваются полным провалом, а в голове отчаянно жарко пульсирует мысль, что это он должен был сидеть около стенки.       — Не обольщайся, — Тэхен неожиданно громко хмыкает, но резко кривится из-за пронзившей плечо судороги. — Я сделал это не ради тебя, а ради своего светлячка. Больше всего на свете я хочу, чтобы он был счастлив и если он сможет быть таким только рядом с тобой, то мне не жаль за это умереть.       — Он не будет счастлив, когда узнает о случившемся, — Чонгук качает головой в стороны, представляя, что именно ему придется рассказать обо всем, увидеть, как тухнет огонек надежды в небесных глазах, как они наполняются слезами.       — Чимин — мальчик отходчивый. Он это переживет, — Тэхен улыбается, когда в памяти всплывает развалившийся на бархатной тахте омега, усыпанный цветами, смотрящий на него властно и колко. Вспоминает белоснежные волосы, которые перебирал пальцами, превращающиеся в щелочки глаза, когда Чимин смеялся и неимоверно пунцового цвета щеки, когда омега стонал под ним. Все это казалось чем-то далёким, давно позабытым, словно кадром очень хорошего, старого кино, название которого ты не помнишь, но оно явно занимает особое место в сердце. — Но это не значит, что я отдаю его тебе, — Тэхен неожиданно поднимает голову вверх, заглядывая прямо в черные бездны чужих глаз напротив. — Я позволяю тебе забрать целую жизнь рядом с ним, но вечность будет принадлежать только мне. Пускай Чимин проживет долгую, счастливую жизнь, умрет от старости окруженный внуками, но после он будет только мой. Это самая выгодная сделка из всех, что я когда-либо сделал, ты согласен?       Тэхен с трудом поднимает руку вверх, желая скрепить пари рукопожатием, видит, как альфа напротив хмурит брови и явно раздумывает над предложением.       Всего на мгновение тело отхватывает чувство разочарования, ведь кажется, что Чонгук не согласится, но тот неожиданно крепко вцепляется ему в ладонь, качнув в воздухе.       — Ты спас мне жизнь и это меньшее, чем я могу отплатить взамен. Я проживу самую лучшую жизнь рядом с ним, пока смерть не разлучит нас и не отдаст его тебе.       Тэхен испускает громкий вздох облегчения, откидывается головой на стену, наслаждаясь теплом надежды, приятной истомой окутывающим тело. То, о чем он даже мечтать не смел, вскоре собакой верной опустится у ног. Его светлячок, ледовитый, болью объятый, силою свитый, не исцеленный, других врачующий, животворящий. Его истомленный, почти разбитый, луноподобный, рассветом слитый, к рукам идущий, ними обласканный, вселенски хрупкий, почти фантастный, беловолосый, морями отданный, ему Богом вверенный, его бездонный — навеки рядом с ним в одной могиле будет лежать.       — Намджун скоро придет сюда, — кучерявый альфа поворачивает голову в бок, отвлекая внимание от прошлой темы, в страхе, что Чонгук может передумать. — Он учует запах родной крови за версту.       Руководитель плотно смотрит брови на переносице, осматривая сидящего мужчину с ног до головы, а когда тот медленно поворачивается обратно, позволяя столкнутся с бушующим морем в голубых глаз, понимает, что тот хочет ему сказать.       — Осталось всего несколько часов до того, как я унесу эту тайну с собой в могилу. Я хочу, чтобы ты поступил также. — Я не понимаю, — Чонгук стискивает челюсти, прикрикивает, лишь потому что слившаяся ситуация не вписывается в рамки его восприятия мира. Хотя и сам Тэхен никогда не вписывался в эти рамки. — Он изнасиловал тебя, разрушил твою жизнь, винит тебя в случившемся и ты позволяешь ему так думать. Знание о том, что он поступил так с родным братом, будет лучшим наказанием.       Тэхен усмехается, качнув головой, словно разговаривает с ребёнком, который еще не познал жизнь и пытается играть по своим правилам: — Это действительно было бы лучшим наказанием. Намджун — человек тонкой душевной организации и он бы мучился чувством вины до конца своих дней, но какой в этом смысл? Неужели это бы изменило хоть что-нибудь?       — Ты бы отомстил, — Чонгук всплескивает руками, злиться пуще прежнего, потому не понимает и не поймет, но ничего не может сделать.       — Я отомстил ему достаточно. Думаю, хватит, — Тэхен отчего-то улыбается, смотря на такого взбешенного мужчину напротив. Он никогда этого не признает, но где-то в глубине души расползается яркое, солнечное пятно от того, что ему сочувствуют и переживают. Верят. Это даже больше, чем он позволял себе мечтать. — Ты хороший человек, Чонгук. Не идеальный, но мне нравится, как каждый день ты стараешься быть лучше, чем вчера. Такое должно достойно вознаграждаться.       Руководитель вздергивает брови, пытаясь вникнуть в суть последнего сказанного предложения, но когда вместо разъяснения Тэхен ему подмигивает, понимает, что его не последует.       — Ты должен отыскать остальных, — кучерявый альфа старается передернуть плечами, но резко кривится от пронзительной боли в ключице про которую благополучно забыл.       Чонгук успевает приоткрыть рот, дабы возразить, сказать, что не собирается оставлять его одного, но Тэхен не оставляет шанса голосовым связкам даже напрячься: — Мне больше нечего бояться и не от кого прятаться. Единственное, чего я боюсь: больше не увидеть свое искусство. Поэтому беги скорее, Чонгук, ведь времени у меня в обрез. ***       Сереет. Первые лучи восходящего солнца еще не успели пробиться сквозь линию горизонта, но их золотистые отблески медленно окрашивают небо. Природа еще не начала просыпаться: лисья умиротворённо колышутся из стороны в сторону, доигрывая завершающие аккорды колыбельной, а птицы только начинают лениво передергивать перышками, дабы через несколько мгновений запеть будильником, оповещая мир о наступлении нового дня.       Очаровательную атмосферу спокойствия рушит лишь разъярённое хрипение толпы и сбитое дыхание мужчины, бегущего в сторону знакомых звуков. Чонгук здраво рассудил, что Чимин должен находиться там, где и большое скопление зараженных, а потому добраться к главному корпусу психиатрической лечебницы удалось без зримых усилий. Всю дорогу голову мужчины брали штурмом миллионы мыслей, пока не получилось договорится с собственным сознанием и прийти к разумному решению о том, что он Чимину ничего не расскажет. Если бы «не хочу» являлось достаточно веской причиной для подобного поступка, то Чонгук чувствовал бы себя гораздо спокойнее, но вместо этого он отчаянно старался придумать предлог, почему не смог доложить о случившемся. Можно будет сказать, что он боялся истерики или очередной панической атаки, ведь отчасти это было правдой, но даже с такой продуманной отговоркой, обмануть самого себя не получилось. В действительности, единственное, чего боялся Чонгук, так это презрения в голубых глазах и сражающей наповал фразы: «это должен был быть ты». Нечто в глубине души подсказывало, что произойти подобного не может и даже мозг отказывался генерировать картинку того, как Чимин произносит нечто подобное, но неуверенность от этого никуда не уходила, а лишь подпитывалась тревогой.       Пагубных мыслей с каждой секундой становилось все больше, пока в голове не разгорелась настоящая драма, где Чимин осознает насколько сильно любит Тэхена и застреливается прямо после его смерти, а Чонгук остается доживать свои года в глухом одиночестве. Здравый рассудок на это двусмысленно вздергивал бровь, намекая альфе на несуразность придуманной ситуации, но пистолет Чонгук все равно переложил в задний карман брюк.       По итогу, разработав сюжет как минимум трех книг с концом, где он обязательно остается брошенным, Чонгук пришел к выводу, что рассказывать ничего не собирается, а попросту приведет Чимина к Тэхену и будь, что будет. Над предрасположенностью к тревожны мыслям нужно обязательно поработать в будущем.       Так он, сам того не замечая, добежал к огромному зданию, где около неприметной двери бродило множество зараженных, лишь некоторые из которых продолжали ломать гнилые ногти о стену, стараясь дотянутся к окну второго этажа. Дело оставалось за малым: убедиться, что Чимин находится именно там и отвлечь зараженных. Ни первое, ни второе особых усилий не требовало, потому из парочки поднятых кусков гальки, несколько полетели в окно, а оставшиеся Чонгук спрятал в карман. Довольная улыбка облегчения коснулась пухлых губ, стоило изнутри раздаться громкому «ой», вероятно принадлежащему Сокджину, а уже после наружу показалась белобрысая макушка и придирчиво прищуренные кристальные глаза.       — Чонгук, — Чимин резко наклонился вперед, чудом не вылетев из окна, стоило рассмотреть среди деревьев машущего рукой альфу. Энтузиазм заполнил маленькое тельце от пальцев на ногах до кончиков волос, так что если бы позволяла ситуация, омега пустился бы в пляс, радуясь тому, что мужчина живой и здоровый.       Голубые глаза успели скользнуть по чужому силуэту, подмечая малейшие изменения: изодранную одежду, растрепанные волосы и непонятные царапины на руках. Все казалось нормальным, привычным в условиях их наполненной опасностью жизни, но Чимин все равно словил себя на мысли, что что-то не так. Нечто непонятное покоилось в каждом его жесте, кривой улыбке и наполненном свинцом взгляде, так что омеге захотелось скукожиться, словно это поможет избавиться от скопившейся внутри тревоги.       Чонгук подал знак рукой, что уведет зараженных в сторону и оббежит здание вокруг, вернувшись за ними, а Чимин за это время должен был спуститься вниз, готовый моментально бежать. Уставший и голодный ребенок спал, а возможно потерял сознание, но омеги регулярно подставляли пальцы к маленькому носику, дабы ощутить дыхание и прощупывали пульс.       Чимин собирался торопливо, вечно хмурил фигурные брови и тревожно заламывал пальцы, словно ментально ощущал тяжелую энергетику Чонгука. Одного взгляда на мужчину стало достаточно, чтобы понять — произошло нечто ужасное, но блондин не позволял предположениям будоражить мысли, боялся, что загонит себя в тупик.       Сокджин вылез наружу первым, просто прыгнул со второго этажа, опрометчиво поцарапав ладони о твердую землю, но небольшие ранки покрылись корочкой всего через секунду, а через две вовсе исчезли. Чимин попытался передать ему ребенка, который не проснулся после стольких махинаций, что наталкивало на пагубные умозаключения, а после аккуратно выбрался сам, схватившись руками за оконную раму и нежно спустившись.       — Что случилось? — вопрос прозвучал словно выстрел прямо в центр лба, неожиданно и смертоносно, заставив только прибежавшего альфу столбом замереть на месте.       Чонгук закусил нижнюю губу, стараясь спрятать тремор рук в карманах разорванных штанов. Предательская испарина проступила на лбу, но Чимин обратил внимание лишь на то, как тоскливо сверкнула непроглядная тьма чужих глаз. — Я… — альфа опускает голову, выпускает воздух сквозь стиснутые челюсти и отчего-то ему начинает казаться, что случившееся обернётся реальностью лишь тогда, когда окажется произнесенным вслух. — Ты сам должен все увидеть. Намджун, наверное, уже там, — обсидиановые глаза стреляют в сторону Сокджина, который так и не успел осознать происходящее, но где-то на периферии сознания чувствовал тревогу, а потому взволнованно надломил брови.       Чимин сглатывает, мысленно пытается отыскать причину подобного поведения, но каждое последующее предположение оказывается лишь страшнее предыдущего, полностью заводя омегу в тупик. — Мне будет очень больно? — единственный вопрос вырывается сквозь пухлые губы, а полные мольбы глаза поднимаются на мужчину, словно ищут помощи, спасения, ждут самой мизерной попытки уберечь от боли.       Чонгук готов поклясться, что в самой преисподней не настолько жарко: каждое слово расползается огнем по телу, а любимые кристальные глаза выжигают органы. Он бы согласился умереть прямо здесь и сейчас, пережить адские мучения, лишиться рассудка, лишь бы Чимину больше никогда не было больно, но он не может… Небеса не сжалятся над ним и все сказанные ранее обещания утонут в пучине горя, ведь он должен вести его туда, обрекая на слезы.       — Очень, Минни, — легкий кивок сопровождается безрезультатной попыткой схватить омегу за руку, но Чимин резко отдергивает ладонь, быстрым шагом направляясь в ту сторону, откуда пришел мужчина.       Чонгук еще несколько секунд стоит на месте, дышит, стараясь морально настроится на будущее, но попытка заканчивается провалом, поэтому альфа спешно бежит следом. ***       Намджун резко выскакивает на площадку, моментально оборачиваясь в сторону сидящего мужчины. Фигурные брови плотно сведены на переносице, а глаза серьезно прищурены, ведь альфа быстро старается оценить степень ранения и лишь полностью осознав ситуацию, стремительно сокращает между ними расстояние, падая перед братом на колени.       — Как это могло произойти? — привычно строгий бас неожиданно ломается на последних слогах, становясь больше похожим на скулёж. — Почему ты не спрятался? Почему не позвал на помощь, когда ситуация вышла из-под контроля? Я бы услышал тебя и пришел.       — Успокойся, — Тэхен аккуратно прикасается к сгибу чужого локтя, большим пальцем погладив черные полосы на коже. — Счет шел на секунды и ты ничем не смог бы мне помочь. Если бы не я, то на моем месте сейчас был бы Чонгук.       Намджун прикусывает губу и неожиданно понимающе качает головой, откидываясь на стену рядом с братом. Осознает, что ради любви люди способны на всё. Истинное сумасшедшие кроется не в утрате рассудка, а в добровольном желании вверить его в руки другому человеку.       Прикоснуться к нему самостоятельно отчего-то страшно, поэтому остается лишь мысленно радоваться тому, что тот не убрал своей руки. Предугадать подобный исход было практически невозможно, а чувства смешались внутри в непонятную смесь страха и безысходности, поэтому оставалось лишь не тратить время на пустые причитания о том, что все можно было изменить.       — Ты правда настолько сильно любишь его? — голос сквозит любопытством, а черные глаза стреляют куда-то в небо, рассматривая проплывающие там облака. — Если бы Чонгук умер, то Чимин пришел бы к тебе. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы понимать, что он боится одиночества.       — Я тоже это знаю, — Тэхен невольно улыбается при упоминании светловолосого светлячка, точно также поднимая взгляд к еще темному небу. — Но я уверен, что благодаря Чонгуку он сможет пережить мою смерть, а вот благодаря мне, он его гибель не пережил бы. Сможешь ли ты также пережить мою смерть?       Намджун оборачивается на столь откровенный вопрос, рассматривая знакомые черты, совсем отдаленно схожие с его собственными. Тэхен был настоящей копией их папы, только более мужественный. Часто Намджун вспоминал родителя, рассматривая брата и сам того не замечая начинал улыбаться.       — Переживу, — светловолосый альфа криво приподнимает кончики губ, стараясь сгладить острые углы и не поддаться подобравшимся к горлу эмоциям. — Я же пережил твое присутствие. Тоже не сахар, знаешь ли.       Тэхен тихо смеется, заполняя пространство приятной мелодией, которая неожиданно прерывается на сухой кашель, а после пересушенные губы окрашиваются в ярко-багровые оттенки, что мужчина быстро стирает рукавом рубашки.       — Я не знал, что ты умеешь любить, — Намджун вновь поднимает грустный взгляд к небу, тактично не заостряя внимание на том, что брат кашляет кровью. Рассуждать о его самочувствии смысла нет, ведь что чувствует умирающий, можно понять лишь умирая.       — Глупое суждение, — Тэхен еще кривиться от неприятного першения в горле, боковым взглядом рассматривая такой знакомый профиль. Намджун абсолютно не изменился благодаря инфекции. Остался все-таким же, как и в тот злополучный день много лет тому назад. — Я ведь любил тебя.       Повисшая тишина неприятно режет ушные перепонки, а Тэхен продолжает смотреть на брата, который в свою очередь рассматривает небо. Впервые он заговорил об этом сам, положил начало самому отвратительному диалогу из всех возможных.       Намджун отталкивается от стены резко, заставив кучерявого альфу невольно дернуться, а после заглядывает прямо в голубые глаза, но кажется, что смотрит в самую душу, чем доставляет явный дискомфорт.       — Ты умираешь, Тэхен, — обрекающие слова сопровождаются аккуратно опущенной рукой на чужую коленку. — Я клянусь, что поверю каждому твоему слову сейчас. Скажи, я действительно сделал это?       Тэхен молчит и полностью теряется в ощущениях. Грудь сдавливает невидимыми тисками, а в душе нечто неприятно скребет, напоминает о себе привычной болью. Всю свою жизнь он мечтал лишь о том, чтобы ему наконец-то поверили. Отвергнутый собственной семьей, он не желал отмщения, а лишь капельку поддержки и возможность быть услышанным. Минули годы и вот, стоя на пороге своей самой большой мечты, слова вдруг растворились в воздухе.       — Что ты сделаешь, если это окажется правдой? — сглатывает ком в горле, заведомо понимая, что в ответе не нуждается. Он и так знает, что скажет ему.       — Если это правда, то убей меня, — Намджун произносит это уверенно, продолжая смотреть брату прямо в глаза. — Схвати за волосы и бей об эту стену, пока лицо не превратиться в месиво, а мозги не упадут на землю. Я не буду опираться, ведь заслужил каждый удар. Но если посчитаешь это недостаточно тяжелым наказанием, то оставь меня живым, ведь рано или поздно я сам сдохну от душевных терзаний, — Намджун замолкает, неожиданно сильно сжимая чужую коленку, так что Тэхен невольно стреляет туда глазами, а когда возвращается к чужому лицу, поражается дрожащей в приступе боли нижней губе брата. — Но я ведь не делал этого, правда? Не делал?       Намджун кривиться, стараясь схватить губами кислород, который неожиданно испарился из легких. Сетчатка белеет от переизбытка чувств, а по лицу начинают расползаться черные полосы. Это не правда. Он не мог сотворить подобное. Ни за что не поступил бы так с маленьким Тэ. Это не вписывается в рамки его реальности, но отчего-то кажется реальным настолько, словно он видит это своими глазами.       — Я все соврал, — Тэхен неожиданно прерывает бесконечный поток самокопаний, обхватывая брата двумя ладонями за лицо. — Ты не делал этого. Я просто хотел внимания, а обвинил тебя, потому что ненавидел то, что ты был любимчиком родителей, — ложь далась удивительно легко, словно эти слова вечно хранились у него между ребрами и ждали своего часа. С самого начала этого бессмысленного диалога, а точнее с момента осознания того, что Намджун ничего не помнит, Тэхен уже знал, что никогда не раскроет ему правду. Отчего-то подобное наказание казалось ему чересчур жестоким. Он превратил жизнь брата в настоящий кошмар, обратил его в зараженного, закрыл в подвале и порыве бесконтрольной ярости пытался убить, но все это по-прежнему казалось ему достойной местью, а вот правда — уже перебор.       Намджун громко выпускает воздух сквозь ноздри, облегченно откидываясь на стену. Грудная клетка продолжает яростно вздыматься, а пульс превышает пределы разумного, пределы человеческого. Еще несколько минут он думает над сказанным, стараясь перебороть поселившееся в душе чувство недосказанности.       — Тогда зачем все это было, Тэхен? — вопрос звучит спокойно, ведь больше не таит в себе боли утраты родителей и годы мучений в подвале. Намджун дышит спокойно, больше не борется с прошлым и не злиться, а принимает его как должное, то, с чем остается лишь смириться. — Зачем ты уничтожил нашу семью?       — Потому что я псих, забыл? — улыбка выходит правдоподобной, хотя на мгновение Тэхену кажется, что он услышал звук битого стекла. От этой улыбки почему-то невыносимо сильно болели щеки, а зубы стирались в крошку друг об друга. Необратимо, совсем скоро он оправиться в ад и меньше всего ему хочется: устроить ад на земле для Намджуна. — Ты сотню раз хотел меня убить, тогда почему мне кажется, что ты сейчас заплачешь?       — Потому что своего брата я сотню раз спасал и неистово хочу сделать это снова. Судьба вновь посмеялась надо мной. Я вновь беспомощный и вновь не могу помочь тем, кого люблю, — Намджун кривиться, тыльной стороной ладони промачивая глаза, поднимая те вверх, словно это поможет избавиться от эмоций.       Тэхен же уверен, что зараженные не способны плакать.       Вновь тишина. Она больше не таит в себе напряжение и молнии между ними отныне не летают. Эта тишина наполненная принятием, осознанием неизбежного, горечью утраты и наслаждением последними секундами вместе. Чтобы не случилось, но кровь не вода. Она величественна в своей силе и едина в их телах. Старые обиды остаются затертым фрагментом в ленте воспоминаний, а новые никогда не создадутся, ведь время застыло на этом моменте, где Намджун искренне не хочет потерять брата, а Тэхен все еще любит его больше всех.       — Я, наверное, пойду, — светловолосый альфа медленно поднимается, понимая, что эмоции все-таки смогли проступить на поверхность. Сидеть рядом с ним, чувствовать знакомый аромат лаванды, слышать ровное сердцебиение, которое скоро прекратиться — оказалось ни с чем несравнимой пыткой. Хотелось сбежать от этого чувства, спрятаться и старательно сделать вид, что случившееся лишь выдумка больного воображения.       — Ты вернешься? — Тэхен прикладывает все усилия, дабы схватить его за запястье, а Намджун оборачивается, неожиданно сталкиваясь с кристально-голубыми глазами. Он не видел их такими уже слишком давно. В них не было враждебности, презрения или ненависти, а лишь наивно-детский страх остаться в одиночестве.       — Обязательно, — натянутая улыбка, после которой Намджун обхватывает чужое лицо двумя руками, пальцами зачесывает кучерявые волосы назад, открывая лоб, где оставляет аккуратный поцелуй. — Подозреваю, что скоро сюда прибежит Чимин и ты не захочешь отвлекаться на меня. Я вернусь совсем скоро.       Тэхен несколько раз кивает, резко отдергивая собственную ладонь от чужого запястья, словно ошпарился кипятком. Голубые глаза опускаются на землю, словно комки грязи становятся самой интересной вещью на земле, а когда вновь поднимаются вверх, то брата рядом уже не оказывается.       Тэхен сделал множество открытий экспериментируя над зараженными, но так и не узнал того, что они могут плакать от горя. Намджун отошел достаточно далеко, чтобы его не услышали… ***       Когда спина затекает в неудобной позе, Тэхен пытается переместиться, но моментально кривиться из-за резко пронзившей плечо боли. Лоб покрывается испариной, одежда неприятно липнет к телу, а рана пульсирует, не позволяя забыться хотя бы на мгновение. В моменте он позволил себе задуматься о том, какого это умирать, но ответа на вопрос так и не подобрал. Чувства мешались в кашу, пока в определённый момент альфа не словил себя на мысли о том, что радуется. Он томился в приятном ожидании того, что совсем скоро сюда прибежит Чимин и наконец-то уделит все свое внимание лишь ему. Тэхену нравилось самого осознание, что ближайшие несколько дней голова омеги будет забита лишь мыслями о нем, что каждая слезинка и эмоция будет посвящена ему.       Он долго думал над тем, что скажет, ведь слов скопилось настолько много, но все они в мгновение стали бесполезными и пустыми, недостойными красивых ушек его искусства. Потом он задумался о том, что возможно, лишь возможно, Чимин позволит ему себя поцеловать и ожидание стало лишь более томительным.       Так тянулись минуты, по внутренним ощущениям подобные часам, а то и неделям, а приятные фантазии уносили Тэхена все дальше, куда-то глубоко в подсознание, где не было места боли и страданиям, где солнце светит так ярко, а будущее кажется таким далеким. Вывел его из этого состояния лишь громкий треск ветки, после которого послышались быстрые, ритмичные шаги, что заставило мужчину кривовато улыбнуться: искусство спешит к нему на встречу.       Чимин выскочил из-за угла и еще несколько метров пробежал вперед, пока боковым зрением не увидел сидящего на земле мужчину. Белоснежные волосы были грязним, слипшимися в непонятной смеси дорожного мусора и крови, на лице виднелись темные разводы, словно омега часто тер его грязными руками, потрескавшиеся губы приоткрытые в попытке захватить больше воздуха, теперь сложились в плотную линию, выдавая внутреннее наряжение, а глаза, глаза цвета искупления, необъятной морской пучины, четко сканировали каждый сантиметр тела альфы. Тэхену оставалось лишь восхищенно прикрыть рот, чувствуя их прикосновения каждым сантиметром кожи, словно Чимин не просто смотрел, а трогал его холодными пальцами, оглаживал шею, медленно спускаясь к животу.       — Что случилось? — голос его был четкий, строгий, явно принадлежащий главнокомандующему, а не побитому жизнью мальчишке, а уже через несколько секунд Чимин опустился рядом с ним на корточки, уставившись в ранение на плече.       Тэхен не смог вымолвить ни слова, словно голосовые связки атрофировались, лишь шумно потянул воздух носом, когда чужая ладонь попыталась отодвинуть прилипшую рубашку в сторону.       — Какого черта? — Чимин скривился, подскакивая ноги и отвернулся, что заставило Тэхена впервые обратить внимание на присутствие других людей. — Ты должен был искать Хосока, а не меня.       Чонгук сильно закусил нижнюю губу, покачав головой в стороны. Пока другой мужчина увлеченно наслаждался присутствием омеги, он вглядывался в суть, видел, как тремор поражает маленькие, перепачканные ладошки, как предательски дрожат пухлые губы, а зеркальные глаза сдерживают рвущиеся наружу слезы. Чимин мальчик не глупый, понял все сразу, просто пока что не может принять и Чонгук ненавидит то, что должен разрушить эту надежду.       — Хосок ему не поможет, — руководитель вздыхает, обильно протерев лицо ладонью. — Тэхена укусили, когда он спасал меня. Ему больше ничего не поможет.       Сзади раздался шокированный всхлип Сокджина, на который никто не обратил внимания, ведь оба мужчины прилипли взглядами лишь к одному единому существу, ожидая реакцию. Чимин замер, остолбенел, уставившись взглядом в одну точку. Казалось, он раздумывает над чем-то важным, принимает решение всей своей жизни, а может прячется в коконе, боясь вновь пасть жертвой собственных эмоций. Через несколько секунд всем начало казаться, что никакой реакции вовсе не последует, а информация попросту не достигла израненного сознания, но вдруг по грязной щечке покатилась маленькая слезинка, а после еще одна и еще, пока они не превратились в бурный поток страданий.       Чимин плакал так горько, громко всхлипывал, размазывал ладошками пыль по лицу, так что у обоих мужчин предательски скрипнуло сердце, а желание прикоснуться к нему объяло каждого, но не решился никто.       — За что? — тоненький голос просочился сквозь всхлипы, поражая собой каждую клеточку тела, навеки отпечатавшись в ушах самой ужасной мелодией в мире. — За что жизнь так поступает со мной?       Тэхен скривился, позабыв о боли в плече, ведь сердце болело гораздо сильнее. В его мире не существует ничего важнее Чимина, ведь он и есть воплощением Бога, пришедшим на землю, дабы страдать, искупая грехи всех смертных.       — Светлячок, — омега моментально развернулся на тихий голос, всхлипнув и практически завалившись на раненного мужчину, так что тот мгновенно обхватил его двумя руками, зарывшись носом в пахнущие лавандой волосы.       — Ты обещал, — рубашка Тэхена промокла от обилия слез, а от каждого слова приятные вибрации расходились по грудной клетке, но смысл сказанного не давал насладиться ощущениями. — Клялся, что не бросишь меня.       — Ничто во всем мире не заставит меня бросить тебя, — Тэхен улыбается криво, наигранно, погладив немного отросшие волосы на чужом затылке. — Я просто ухожу. В этом мире я потерял все, что имел и больше мне места здесь нет, — голос льется мелодией, спокойный, немного хриплый, но полностью непреклонный в сказанном. — Я думал об этом уже давно и даже рад, что не пришлось накладывать на себя руки.       — Что ты такое говоришь? — Чимин начинает плакать громче, отчаяннее, поднимает голову, дабы взглянуть в ледяные глаза, словно они помогут убедиться в том, что сказанное лишь вымысел.       — Понимаешь, золотце, жизнь — сложная игра. Иногда, когда двигаться больше некуда, стоит просто ее закончить, а не бороться с пустотой. Ты когда-нибудь обращал внимание, насколько гармоничным я был в катакомбах? Словно они были созданы для меня, а так оно и было. И насколько бы сильно я не старался стать лучше, обзавестись друзьями и отношениями, но ничего не выходит, потому что это не я. Катакомбы — это моя вселенная, мой дом, где у меня был шанс быть свободным, а для идеального Сеула, я слишком неидеальный. Это место для таких, как Чонгук, — Тэхен приподнимает уголки губ, стрельнув глазами в мужчину, который вымученно улыбнулся ему в ответ. — Я потерял слишком многое и теперь мне остается лишь тихо уйти, чтобы случайно не помешать вам двигаться в лучшее будущее.       — Я не хочу в будущее без тебя, — Чимин перебивает, истерически трусит головой в стороны, вцепившись пальцами в чужую разорванную рубашку. — Не говори глупостей, светлячок, — Тэхен стискивает губы в плотную линию, обводит ладонями припухшее от слез личико, стараясь запомнить каждый сантиметр бархатной кожи, вдоволь насытиться им в последний раз, но ничего не выходит. — Мы ведь еще обязательно встретимся, после того, как ты проживешь самую лучшую жизнь за нас двоих. Я буду ждать тебя. В ситцевой расписной рубашке, усыпанной алыми рубинами. Мы станцуем на адских костях и сам Дьявол зайдется в овациях.       Чимин не успокаивается, глотает слезы, начиная задыхаться в бесконечном потоке боли, а Тэхен замирает в восторге, впитывая каждую горячую эмоцию. Его искусство настолько прекрасно, когда беспощадно уничтожено. Голубые глаза сияют новыми огнями, щеки покрываются пунцовым, а сердце израненной птичкой мечется в грудной клетке. Разгоряченное сознание мужчины могло подобрать миллионы слов, дабы описать его божественность, обьяснить причину безудержной тяги, но зачем, ведь искусство не объясняют.       — Помнишь, ты задолжал мне желание? — неожиданно произносит Тэхен, а Чимин притихает, потому что отвлекается на попытку отыскать этот фрагмент в памяти, а после легонько кивает. — Я настолько сильно люблю, когда ты плачешь, что хочу, чтобы отныне ты плакал лишь для меня. Я хочу, чтобы каждая твоя прекрасная слезинка была увидена и стерта мною, но если меня рядом нет, то ты должен всегда улыбался.       — Но тебя больше никогда не будет рядом, — Чимин задумчиво хмурит фигурные брови, откинувшись головой на чужую грудную клетку, прислушиваясь к неровному сердцебиению и губы вновь предательски трогает печаль от осознания, что скоро оно прекратиться.       — Тогда ты обречен всю жизнь быть счастливым, — Тэхен довольно откидывается назад, наслаждаясь весом лежащего сверху тела, запахом лаванды и наконец-то позволяет себе морально отдохнуть. Никто не предупреждал его, что умирать — настолько утомительно.       Мысли клубились, скапливались и рассасывались, но неизменно возвращались к тихо всхлипывающему омеге на его груди. Тэхен шумно вздохнул, вновь зарылся пальцами в мягкие белые волосы, улыбнулся и неожиданно осознал, что счастлив. Тяжесть пропала, словно груз, который он тащил на себе слишком долго, наконец-то исчез, оставив после себя приятную ломоту в мышцах. Все самое ужасное теперь точно осталось где-то далеко позади, а душу больше никогда не смогут терзать картинки из прошлого. Настало мгновение, когда он может исцелиться от вещей, о которых предпочитает не говорить.       Наконец-то свободен.       — Чонгук, помнишь, мы говорили о том, чтобы сделали, если бы знали, что умрем через несколько часов? — Тэхен стреляет взглядом из-под приподнятых ресниц на стоящего мужчину. Он знает, что тому катастрофически не нравится его омега в объятиях другого альфы, но предпринимать ничего не собирается, понимая, что совсем скоро Чонгук получит Чимина целиком и полностью. — Могу ли я манипулировать тем, что мне осталось всего пару десятков минут?       — Не смей, — руководитель кривится, а слова вырываются более похожими на утробное рычание и лишь на мгновение Тэхену кажется, что он порывается шагнуть вперед и безжалостно вырвать светлячка из его объятий, но этого не происходит.       — Я слишком уважаю тебя, чтобы сделать что-либо без твоего разрешения, — кучерявый альфа хотел бы примирительно поднять ладошки вверх, но вовремя расставленные приоритеты оставляют их покоиться на спине Чимина.       — О чем вы говорите? — омега приподымает голову, заплаканными глазами осматривая мужчину.       Вместо ответа Тэхен неожиданно переводит взгляд на Намджуна, который наконец-то соизволил вернуться и теперь одной рукой придерживал ребенка, а второй обнимал Сокджина, поглаживая по спине, когда тот начинал плакать.       Тэхен позволил себе пропустить успокаивающую улыбку в сторону брата, словно демонстрируя уверенность в будущем, моментально возвращаясь к Чонгуку, который неожиданно, показательно медленно отвернулся.       Грудную клетку резко сдавило непонятным спазмом, словно сердце пропустило несколько ударов. Тэхен искренне считал себя человеком, который хорошо разбирается в людях, но попытавшись отыскать причину подобному поступку — пришел в тупик. Чонгук позволяет ему быстренько поцеловать своего омегу. Можно было бы списать это на очередное проявление благородства, но вряд ли такой вспыльчивый и ревнивый альфа смог бы допустить подобное лишь из глубоко моральных помыслов.       Тэхен жаждал ответов, изнывал от желания познать все грани такого решения, но вовремя вспомнил, что времени осталось катастрофически мало и Чонгук может передумать в любую секунду. Как некстати губы пересохли, поэтому мужчина несколько раз торопливо скользнул по ним языком, а лишь после, позабыв о боли в ключице, обхватил ладонями промокшие от слез щеки и резко примкнул к желанным губам.       Чимин замер. Всхлипы стихли, но сердце продолжало отстукивать неровную токкату в грудной клетке, правда, даже его шум не смог заглушить взорвавшиеся воплем голоса в голове Тэхена. В мгновение, альфа почувствовал, словно из каждой поры на его теле прорастают стебли шикарных цветов, покрывают собой руки, грудную клетку, превращая его в сплошное произведение искусства. Это был не поцелуй, а крик о прощении, надежда на лучшее, его искупление, молитва, вывернувшаяся наизнанку боль с солоноватым привкусом отчаяния. Чимин обвил его горло, словно петля и стягивал, стягивал, но Тэхену было не страшно умирать, ведь его погибель, как иронично, сейчас целовала его губы. Оказалось, что смерть всегда была настолько близко, сверкала ледяными глазами, зачесывала белоснежные волосы ладонью назад, а он бродил рядом с ней, будто заблудший путник и ничего не мог поделать, когда сначала она забрала его сердце, потом когтями выцарапала душу, а теперь отбирает тело, оставляя его ни с чем.       Рука дрожит, когда альфа медленно поднимает ее вверх, несколько раз махнув в сторону Намджуна. Поцелуй становится более жадным, глубоким, ненасытным, словно Тэхен старается распробовать его душу, навеки запечатлеть привкус лаванды на собственных устах, который буквально через мгновение исчезает, а лицо обдает загробным холодом.       Чимин дергается, когда его поднимают на руки. Румяный и взъерошенный — он абсолютно растерянно оглядывается по сторонам, стараясь проанализировать ситуацию расплавленным сознанием и лишь осознав, что Намджун уносит его, из разомлевших губ слетает тихое «нет», медленно перерастающее в истерику.       Тэхен не может оторвать глаз от отдаляющейся фигуры. Видит, как Чимин кричит, плачет, ногтями царапает альфе спину и бьет того ногами в живот, но все попытки оказываются безрезультатными. Он старается запомнить каждый сантиметр его кожи, каждую промелькнувшую на лице эмоцию, неряшливое движение волос — отпечатать силуэт на сетчатке глаза и умереть с его изображением под закрытыми веками.       Мир оказался не готов к такой любви, поэтому ей было суждено погибнуть. Он лгал тысячи раз, говоря, что сможет заменить его другими, лгал самому себе, ведь боялся признать, что окончательно утонул. Тэхену остается лишь надеятся, что однажды, в кругу семьи, кто-нибудь вспомнит, как любил сумасшедший художник.       Поэт умирает, но муза его бессмертна.       Чимин исчезает за поворотом, но крики и мольбы продолжают больно резать душу. Тэхен старается не думать о том, что видел его последний раз в жизни, ведь боится, что гордость наконец-то проиграет и слезы отчаянья покататься по щекам. Уже через мгновение к нему подбегает Сокджин, обнимает, тараторит нечто невнятное, позволяя погладить свои шоколадные волосы. Он рассказывает нечто приятное, вспоминает прошлое, чем заставляет Тэхена улыбаться, а напоследок получив аккуратный поцелуй в лоб, убегает следом за своим альфой.       На залитой утренними солнечными лучами площадке остаются лишь они вдвоем: самые близкие враги и заклятые друзья. Тэхен медленно скользит по красивым чертам хмурого лица напротив, подмечая, что и соперника себе выбрал лучшего из лучшего. Такому и проиграть было не обидно.       — Помоги мне подняться, — вытягивает руку вверх, ожидая, пока Чонгук обхватит его под локоть, медленно помогая облокотиться на стену. — Не хочу умирать сидя. — У нас есть еще несколько дней, — руководитель вскользь оглядывает рану, делая несколько шагов назад, когда убеждается, что Тэхен уверенно стоит на своих двоих. — Мой исход очевиден и я не хочу быть для вас обузой, но еще больше я не хочу становиться безмозглым чудовищем. Подари мне возможность умереть человеком, — Тэхен криво улыбается, легким кивком головы указывая на закрепленный на поясе Чонгука пистолет. — У тебя остался еще один патрон.       Слишком явно в черных глазах проскальзывает испуг, перемешиваясь с сомнениями, но сразу же тонет в мрачной пучине.       — Я так долго мечтал убить тебя, но сейчас, когда желаемое само пришло ко мне в руки, не могу пошевелить и пальцем, — нервный смешок рассекает воздух, моментально растворяясь в шелесте листвы.       — Все-таки ты оказался моим самым успешным экспериментом, Чонгук, — Тэхен улыбается широко, словно вспоминает старую шутку. — Я полагал, что ты станешь отменным зараженным, но ошибся. Оказалось, что ты стал уникальным и без моей вакцины. Ты стал мне другом. Это чувство между нами воистину лучшее, что мне когда-либо получилось создать.       Тишина повисает мертвенная, но таящая в себе больше смысла, чем миллионы слов. Чонгук делает аккуратный шаг вперед, обнимает его, боится задеть раненное плечо, но Тэхен самостоятельно вцепляется пальцами ему в кофту, впервые позволяя себе пропустить предательские слезы.       Бесчувственный Джокер всегда проявляет чувства только рядом с ним. Он плачет совсем тихо, прерывисто и скупо, успокаивается, но через несколько секунд всхлипывает вновь. Плачет, потому что чувства — это все, что у него осталось, потому что мечтал о другом финале, потому что хотел просто быть счастливым…       Чонгук позволяет себе сделать несколько шагов назад, лишь когда чужие пальцы самостоятельно отпускают рубашку, а солнце практически полностью показывается на горизонте. Черные глаза скользнули по красивому силуэту, подмечая детали: кучерявые волосы спутались и растрепались, утратив сияющий вид, красивая, черная рубаха была беспощадно изодрана, тонкие, музыкальные пальцы были перепачканные кровью и грязью, а лоб покрылся испариной усталости, но глаза, черт возьми, вечно ледяные глаза, впервые сияли жизнью. Никогда ранее Джокер не выглядел настолько по-человечески прекрасно, как именно в это мгновение. Живой.       — Целься в сердце, пожалуйста. Я уже успел осознать насколько это бесполезный орган, — Тэхен пытается предать голосу уверенности, но получается крайне плохо, а в конце изображает нечто наподобие улыбки. — А вот мозг мне еще пригодиться. Знаешь ли, я планирую свергнуть Дьявола.       Чонгук испускает тихий смешок в ответ, уверенно поднимая руку с зажатым в ней пистолетом. Он бы мог попытаться скрыть, как предательски дрожит ладонь, но смысла в этом больше нет. Кажется, словно в происходящем здесь вообще нет никакого смысла.       Тэхен видит направленное на себя дуло, переводя взгляд на уже родное лицо, а после закрывает глаза вовсе, позволяя последнее слезе скатиться с ресницы. И вот он снова маленький, знакомая гостиная и отец сидит перед телевизором. Из кухни доноситься приятный запах лапши и слышится ритмичное постукивание ножичка об разделочную доску — папа нарезает кимчи. Под ногами приятно шелестят разбросанные листы бумаги, исписанные бледными карандашами, но это не страшно, ведь он знает, что уже через несколько минут в двери щелкнет замок и домой вернется брат, вручив ему пачку самых ярких фломастеров.       Картинка блекнет, становиться темной и нечеткой и вот перед ним стоит тот самый Дьявол, которого он видел в стенах психиатрической лечебницы. Смотрит свысока, издевается, но Тэхену больше не страшно.       — Я и есть шторм, — срывается с потрескавшихся губ, а в следующую секунду мертвенную тишину площадки разрезает громкий выстрел. Разнеженные сном птицы испуганно срываются с деревьев, которые негодующе шелестят листвой, сетуя на нарушителей покоя.       Чонгук засовывает пистолет обратно в кобуру, спеша навсегда покинуть отныне ненавистное место, но взор черных глаз неожиданно цепляется за нечто выпавшее из нагрудного кармана Тэхена. Это оказывается небольшая, полароидная фотография, где кучерявые волосы Тэхена украшают нелепые косички, а Чимин самозабвенно целует его в щеку.       Отныне на фотографии была еще и рванная дыра от пули…