Alive

      Резкий вдох стягивает лёгкие, а из горла в очередной раз врывается непонятное хрипение, сопровождаемое кашлем. Голову пробивает пульсирующей болью, будто кто-то ритмично постукивает по ней молоточком, а глаза слезятся и закисают, мешая отчётливо рассмотреть происходящее вокруг.       С громким стоном Чонгук переворачивается на бок, задевая плечом металлическую пластину сверху, от чего та протяжно скрипит, но альфа совсем не обращает на это внимания. Время вокруг замерло, так что лишь по пробивающемуся сквозь щели солнцу, ему удаётся разобрать, что сейчас самый разгар дня. Значит проспал он примерно пять часов, хотя сном здорового человека это назвать трудно. Чонгук словно балансировал на грани реальности, постоянно слыша остервенелое хрипение с разных сторон, а после пронзительный крик Чимина, который был не более чем галлюцинацией.       Лихорадка усилилась и теперь альфу било крупной дрожью, а зубы стучали друг о друга громко настолько, что скрежет этот отдавал неприятной пульсацией в ушах. Дыхание его было сбитое, тяжёлое, а каждая мышца в теле напоминала о себе скручивающей болью. Организм отчаянно требовал вновь провалиться в беспамятство, но Чонгук понимал, что если отключится ещё раз, то наверняка умрёт.       Неожиданно, нечто холодное касается его плеча, от чего альфа резко разворачивается, сталкиваясь нос к носу с Чимином. Кровь в жилах ускоряется, а сердце начинает колотится быстрее от развернувшейся картины, поэтому Чонгук несколько раз моргает, но призрачный образ остаётся неподвижным. Он лежит рядом с ним белоснежно терпкий, хлопает длинными ресницами, заглядывая не в глаза, а в самую душу. — Минни, — размыкает сухие губы, боясь отвести взгляд в сторону, будто омега испарится в любую секунду и не появится более никогда, — Я… — Почему ты бросил меня? — шёпотом произносит Чимин, проводя ладошкой ему по груди. Голубые глаза неожиданно распахиваются в ужасе, несколько раз напряженно моргая, так что Чонгук резко пытается схватить его за руку, но ничего не выходит, — Мне очень больно, — омега начинает плакать, комкает пальцами его футболку и тянет на себя. Альфа вновь старается ухватиться за него, но перед лицом всё начинает предательски расплываться, а после образ Чимина полностью смазывается, покрываясь красными пятнами. Метка на шее омеги чернеет, а из следов укусов появляется множество бусинок крови, которые с противным шлюпом лопаются, стекая на чужие ключицы бордовыми подтëками. — Я не бросаю тебя, — истерически шепчет альфа, замечая, как собственные ладони начинают предательски дрожать, а сердце отстукивает мелодию в голове, мешая сконцентрироваться на окружающих звуках. — Мне страшно, — омега кричит, сильнее заходясь слезами, а кровь продолжает стекать вниз, окрашивая белую футболку уродливыми узорами, — Спаси меня.       Чонгук резко поднимается на локтях, сильно ударяясь лбом о железную пластину. Сердце продолжает бешено колотиться, а в груди плотно поселяется мерзкий осадок от пережитых эмоций. По вискам стекает холодная капелька пота, очерчивая ровную линию подборка и скатываясь вниз. Чимина рядом больше нет, так что альфа быстро понимает, что это была очередная игра охваченного лихорадкой подсознания.       Скорее всего это произошло из-за истощения организма и пережитого стресса. В связи с этим альфа заснул быстрее, чем нужно, а поэтому организм не успел среагировать на резкое изменение жизненных параметров и перепутал сон со смертью. Далее мозг попросту предпринял попытку его оживить с помощью броска адреналина в кровь. А может Чонгук действительно умирал?       Прощупывает землю рядом с собой, стараясь избавиться от мерзких мурашек на спине и неприятного предчувствия в груди. Сердце продолжает колотиться, перед глазами всё покрывается пятнами, а каждое редкое хрипение зараженных поблизости заставляет переутомленный организм вздрогнуть.       Чонгук делает несколько глубоких вдохов, похлопывая ладонями по лицу, дабы немного прийти в себя, а после выглядывает в щель. Зараженные так и остались стоять на его улице, привлекаемые постоянными случайными ударами альфы об железо, а Чонгуку хочется закричать от безысходности собственного положения. Путей отступления у него нет, а из миллиона неудачных вариантов находится лишь один, такой же бесперспективный, как и остальные — драться. В любом случае если ему суждено погибнуть, так пускай это будет в бою, а не луже.       Прикрывает на несколько секунд глаза, слушая, как собственное сбитое сердцебиение неровно стучит в грудной клетке, а после протягивает руку в бок, дабы дотронуться до жестковатой шерсти Виты, но ладонь неожиданно проскальзывает по воздуху. Резко открывает глаза, пробегаясь взглядом по немногочисленным углам под слоем железа, но собаки нигде не оказывается. — Вита, — зовёт шепотом, пугаясь собственного охрипшего голоса. В висках начинает пульсировать сильнее от за секунду окатившей тело паники, а взгляд предательски мечется из стороны в сторону, стараясь наткнуться на пятнистый клубок шерсти.       Стараясь собрать мысли в кучу, альфа обтирает лицо двумя ладонями, а после решает немного подвинуть пластину в сторону, дабы наружу открылся лучший обзор. Взопревшие ладошки неприятно царапаются о ржавчину, но с негромким скрежетом Чонгуку удаётся пододвинуться влево, высунув большую часть тела на поверхность. Тёплый ветер приятно щекочет лицо и только мерзкий хрип зараженных портит внезапно возникшее ощущение лёгкости. Они услышали издаваемые металлом звуки, но не смогли определить источник, ведь альфа всё еще находился на земле, а не на уровне их головы.       Моргнув несколько раз, дабы лёгкое головокружение испарилось, Чонгук бегло пробежался по сторонам, пока не наткнулся на стоящую неподалеку собаку. Зараженные внимание на животное не обращали, ведь Вита была тихой и спокойной, смотря точно на своего хозяина. — Ко мне, — шёпотом произнес Чонгук, от чего зараженный резко дëрнулся, поэтому больше открывать рот он не пытался. Вместо этого альфа пытался звать её жестами, совсем не обращая внимая на то, как по спине пробежался мерзкий холодок неприятного предчувствия.       Вита смотрела на него спокойно, но взгляд её был наполнен большей человечностью, чем альфе когда-либо доводилось видеть. Она смотрела преданно, так, как не способны смотреть люди, будто знала о любви больше, чем любое другое существо на земле.       Предчувствие того, что сейчас должно произойти нечто ужасное, обрушилось на Чонгука неожиданным градом, от чего пульс ускорился, а нижняя губа предательски задрожала. Альфа начал звать её отчаяннее, полностью не обращая внимания на шевелящихся тварей, махал руками в воздухе, но с каждой секундой чувство обречённости парализовало новыми порывами, выбивало кислород из лёгких, так что хотелось кричать, но сил на это не оставалось.       Вита продолжала стоять вдали, ведь знала, что если подойдёт, Чонгук сгребëт её в охапку и не отпустит никогда. Она не сомневалась в его любви, а ещё больше не сомневалась в своей. Ради этой любви она жила. Ради этой любви она была готова умереть. — Вита, пожалуйста, иди к папе, — шепчет, хотя охрипший голос предательски ломается, посылая неприятные вибрации в грудную клетку. Возникшее из ниоткуда чувство паники разливается липким коктейлем по организму, бурлит в венах, пробирается до самого мозга.       Громкий лай пронесшийся по округе, пульсацией отбивается в черепной коробке. Он парализует окончательно, выбивает кислород, заставляет сердце замедлить непрекращающийся ритм. Зараженные хрипят, срываются в сторону звука, а Вита убегает дальше по улице, уводит их от альфы, продолжая громко лаять. Прежде чем навсегда исчезнуть за поворотом, Чонгук замечает, как рана на ее бедре открывается, начинает кровоточить, а резкое осознание того, что она от них не убежит, пробирается лозой винограда в голову, поражает своим ядом нервные окончания.       Чонгук лишь беспомощно прикрывает рот ладошками, дабы не закричать, дабы не молить Господа о помощи, а на щеках ощущаются мокрые дорожки собственных слез, которые брызнули неожиданно настолько, что он даже не успел заметить.       Одна жизнь, но спасла она его уже трижды. Последний оказался фатальным. Чонгук может лишь молиться о том, чтобы стать таким хорошим человеком, каким считала его Вита.       Поднимается на ноги, хотя стук колотящегося в груди сердца мешает сконцентрироваться на окружающих звуках и срывается в противоположную сторону. Чонгук сам во всём виноват. Он был верным и преданным, готовым отдать свою жизнь за других, поэтому не стоит удивляться тому, что Вита оказалась его маленькой копией. Она доказала свою любовь трижды, Чонгук доказывал её пять лет.       Пробежав всего несколько улиц, альфа понимает, что двигаться дальше не может ни физически, ни морально. Дядя учил его молиться, дабы не попасть в ад, но ад оказался здесь, на земле, в заброшенном городе Коксон. Казалось, что все выходы перекрыты, что шансов на спасение нет, а безопасное существование, это давно позабытый сон.       Летнее солнце жарило как сумасшедшее, во рту пересохло, лихорадка продолжала штурмом брать ослабленный организм, а эмоции от пережитого атаковали сознание, перекрывали трахею, от чего Чонгук задыхался. Сладковатый вкус жизни теперь напоминал себе болью в горле и сухостью во рту, а воспоминания о прошлом мелькали перед глазами серыми картинками, подливая жару в огонь его души.       Сев за ближайшим углом, между кусками разбросанной арматуры, где тень от здания хоть немного могла сбавить пульсацию в голове, Чонгук прикрыл лицо двумя ладонями, больше всего на свете желая умереть. Безболезненно провалиться в беспамятство, отправиться туда, где не нужно бороться за каждую секунду своего существования, где его наконец-то ждёт покой.       Правда, судьба даже здесь рассмеялась ему в лицо, ведь Чонгук так и не умер, а просто потерял сознание. ***       Сокджин сильно вздрагивает, от чего просыпается, вырываясь из пучины ужасных сновидений. Всю ночь его мучали кошмары, поэтому омега просыпался каждые полчаса, но потом вновь впадал в мрачное беспамятство. Белоснежная кожа покрывается мелкими мурашками от холода, а зрачки расширяются, стараясь рассмотреть хоть что-нибудь в окружающей темноте. Тишину подвала разрезает его собственное тяжелое дыхание, нарушаемого сумасшедшим стуком сердца о грудную клетку.       Лишь спустя несколько секунд блужданий в коридорах собственного страха, Сокджин вспоминает где находится и события, которые привели его сюда. Только легче от этого не становится, будто вселенная намеренно указывает ему на место, желая раздавить, как букашку. Громко скулит, откидываясь головой на холодную стену, дабы немного упорядочить мысли, адекватных среди которых единицы.       Намджун — последнее, о чём он думал, когда отключился и первое, о чём вспомнил, когда очнулся. Осознание происходящего всё ещё не укладывается в голове, а принятые моменты прошлого, разделённые с альфой, вспыхивают красным, заходятся искрами, уничтожаясь навсегда. Сразу же всплывает и фрагмент того, как Намджун его чуть не задушил, но не растворяется подобно остальным, а загорается новыми красками, приобретая иные очертания.       Перебирая в голове события последнего года, Сокджин быстро осознаёт, насколько глупым был, ведь миллионы вещей указывали на истинную сущность мужчины. А может он не был глупым, просто предпочитал оставаться слепым? Нечто в глубине его души всегда знало, что у Намджуна есть множество тайн, которые раскрывать не нужно. Понимало, что это повлечет лишь боль и страдания, а поэтому теперь омега искренне жалеет, что узнал правду. Быть счастливым дурачком всё же прекраснее, чем несчастным всезнайкой.       Поднимается, прислушиваясь к звукам сверху, но там оказывается пугающе тихо. Даже дождь перестал тарабанить по железным дверям, будто погода подстраивалась под окружающую атмосферу.       Открывать двери и выглядывать наружу страшно, но Сокджин всё равно упирается дрожащими ладошками в металл, делая несколько глубоких вдохов. Поначалу яркий солнечный свет режет глаза, от чего омега щурится, полностью выбираясь наружу, где практически нос к носу сталкивается с альфой.       Сокджин резко дёргается, отскакивая назад, пока не понимает, что мужчина спит. Намджун облокотился спиной на стену напротив, свесив голову вниз. Блестящие, платиновые волосы ниспадали на аккуратные черты лица, а графитовая кожа красиво переливалась в солнечных лучах. На нём не было ни единого пятнышка, акне, покраснений или шрамов, так что на первый взгляд казалось, будто Намджун — очень качественно вылепленная фигура из глины. Теперь то Сокджин понимал, что подобная красота была последствием вируса.       Опускается напротив на корточки, продолжая разглядывать ровно вздымающуюся грудную клетку, накаченные руки и длинные, аккуратные пальцы. Всё в нём идеально красиво, будто искусственно и только разбегающиеся по телу чёрные вензеля, портят удивительную картину человеческого тела.       Если бы только всё было иначе. Где-то в другой жизни, в параллельной вселенной, там, где не существует вируса, Тени и печального прошлого за плечами. Там, где не будет тайн и загадок, зараженных, колоссальной разницы в возрасте и борьбы за каждую секунду существования. Там они будут нормальными. Там они будут очень счастливы.       Люди привыкли жаловаться на свою жизнь. Обвинять её в том, что она рутинная и однотипная, но Сокджин готов отдать всё на свете за то, чтобы лишь один день прожить её, как нормальный человек. Работать, строить отношения, ругаться и расставаться, возвращаться уставшим в однокомнатную квартиру, звонить вечерами родителям, собираться на семейные застолья — то, что доступно многим, но для него кажется чем-то заоблачным, слишком прекрасным, чтобы быть в действительности.       В такие моменты он невольно задаётся вопросом «за что?». Какой страшный грех он совершил в прошлой жизни, раз в этой пришлось расплачиваться? Почему он не мог родиться в Сеуле, жить сейчас за стеной, где самой большой проблемой была бы задержанная зарплата на работе?       Кажется, что его жизненный путь недостаточно болезненный по сравнению с Чимином, либо Юнги, но это был его путь, который он также прошёл босиком, поранившись об осколки. Кто же отдаст ему свои ботиночки?       Тоненькие, длинные пальцы аккуратно прикасаются к покрытой узорами груди. Очерчивают линии, словно дорожки, блуждают по плечам и животу, останавливаются на подбородке, где линии прекращаются, заканчиваясь закругленными узорами на шее. — Если бы мы только были одного вида, — тихо произносит Сокджин, бережно прикасаясь ладошкой к тёплой щеке, где её сразу начинают щекотать нежные кончики отросших платиновых волос, — Я солгал. Я бы смог любить чудовище, потому что уже делаю это.       Ресницы омеги начинают дрожать, а в уголках глаз скапливается влага, так что уже через несколько минут он громко шмыгает носом. Почему всё так несправедливо? Почему он, человек, который всю жизнь мечтал о любви, должен был столкнуться с подобным? Неужели он недостоин того, чтобы быть счастливым? — Я пытался прогнать тебя, но ты продолжаешь сидеть здесь, — нашептывает, чувствуя, как на губах появляется солоноватый осадок собственных слез, — Просто у наших отношений изначально не было шансов, — опускается головой на чужую грудь, ощущая жар кожи и громко бьющееся между рёбер сердце. Оно живое. Точно такое же, как у него самого, — Я хочу в Сеул, Джуни. Хочу жить, как нормальные люди, — обнимает двумя руками, сильнее припадая лицом к альфе, от чего слезы скатываются вниз по чужому животу, впитываясь в ткань штанов, — Мне жаль, что ты не можешь быть там со мной, поэтому лучше расстаться сейчас.       Больно. Ни одна боль причинëнная до этого Джокером не сравниться с той, что он испытывает сейчас. Только чаще всего самые сложные решения в нашей жизни являются самыми правильными. Не нужно теребить душу надеждами на несбыточное, а сердце разрывать осознанием неизбежного. Пускай всё закончится так. Тихо и спокойно, как должно было быть изначально.       Сокджин поднимается, обтирая двумя ладошками катящиеся по щекам слёзы и разворачиваясь к Намджуну спиной. Это была не первая, но определённо самая сильная его любовь. Она делала его грустным и счастливым, оставила шрамы в душе, научила прощению и тому, что даже различие видов не является проблемой для двух сердец, бьющихся в едином ритме. Это любовь, которую он будет помнить всегда, но сейчас должен отпустить.       Срывается на бег, не оборачивается, ведь знает, что если посмотрит на него сейчас, то ноги предательски подкосятся, возвращая его обратно. Бежит, не жалея дыхания, до ломоты в мышцах, виляет между поворотами, сталкивается с зараженными, но сразу ныряет в другие углы. Бежит от любви, от собственного сердца, глотает слёзы, но не останавливается, пока районы не сменяются на более спальные, что свидетельствует о том, что ушёл он достаточно далеко.       Хочется верить, что это был последний раз, когда они виделись, ведь поступить так вновь у омеги не хватит моральной стойкости. Он запомнил его черты лица, запомнил тепло чужой кожи и ритм бьющегося в груди сердца. У них нет совместных фотографий, видео или вещей, которые могли бы напоминать друг о друге. Только воспоминания. Так настало время этой великой, запредельной любви оказаться там, где ей самое место — в памяти. ***       Паника. Вам знакомо это чувство, которое возникает из ниоткуда, без видимых причин? Буквально за мгновение оно сводит вас с ума, разгоняет сердце до 240 ударов в минуту — кажется, будто оно сейчас взорвётся. В голове туман, мороз по коже — и тут же жар и ужас, сковывающий, и в то же время заставляющий бежать?       В Юнги она возросла не в геометрической даже, а в какой-то небывалой, не поддающейся математическому описанию, прогрессии. Ладошки моментально вспотели, так что оружие начало выскальзывать, но дрожащие пальцы продолжали сжимать его до белизны костяшек, будто это была последняя связная нить с реальностью.       Хосок с каждой секундой становился всё более бледный, словно полупрозрачный. Шоколадные глаза безотрывно смотрели в одну точку, а губы продолжали жадно глотать жалкие крупицы кислорода. Солнце гасло. Феликс сжимал пальцами толстовку, уперевшись лбом в холодную поверхность земли. Белоснежная кожа покрылась испариной, а рот открывался в немом крике толи от режущей боли, толи от парализовавшего душу ужаса происходящего. Успокоительное остро нуждалось в спокойствии.       Тэхен продолжает удерживать бьющегося в конвульсиях Чимина, который уже начинает закатывать глаза. Взгляд альфы в панике шарит по любимому лицу, будто там находятся все ответы на несуществующие вопросы, а мозг отчаянно качает серую жидкость, стараясь разработать хотя бы какой-нибудь план.       Юнги разорвался. Сосуды в его голове лопались, рассыпались на звезды, которые своими углами кромсали органы, превращали их в кашу. Судьба такая штука: только что у вас был выбор из многих вариантов, и вдруг вариантов больше нет. Хочется чтобы вселенная замерла, дала несколько минут на передышку, возможность упорядочить мысли и разработать нормальный план, но она конечно же этого не сделает, поэтому спасаться придётся самому. Хотя один вариант у них всегда остается в запасе — умереть.       Правда, Мясник уже даже выработал достаточное количество слюны, чтобы смачно плюнуть смерти в лицо. — Тэхен, держи зараженных, — выкраивает, бросая мимолетный взгляд в сторону альфы, который придавливает Чимина к земле, нашептывая нечто на ухо, но тот абсолютно не реагирует. — Я не брошу его, — рычит Джокер, заламывая омеге руки, ведь тот по-прежнему предпринимает попытки освободиться. Если бы только светлячок пришёл в себя, то он оставил бы их всех, чтобы спасти свою любовь. Сбежал бы, как жалкий трус, но сберëг сердце, от ритма которого зависит его собственное дыхание. — Я не прошу бросать его, — Юнги отталкивает зараженных назад, разворачиваясь к нему лицом во время секундной заминки, — Мы не сможем унести их троих отсюда. Я знаю как его успокоить, но мне нужно немного времени.       Тэхен поднимает на него полные враждебности глаза, недовольно скривив губы. Альфа, который привык, что в этом мире можно доверять лишь самому себе, должен отдать самое ценное что имеет в руки другого человека. Это слишком. Всё слишком, если оно касается Чимина.       Обнимает омегу двумя руками, совсем не обращая внимания на то, что он продолжает вырываться. Почему так страшно? Растрëпанные волосы, дрожащие руки и полные непонимания происходящего глаза. Они мечутся по любимому лицу, дорогам, улицам, будто не знают за что зацепиться. Стискивает челюсти, сильнее сжимая его в руках, чувствует уже привычный запах лаванды, который в поры въелся, частью слизистой стал.       Чимин должен существовать. Он его личная доза наркотика, карма за содеянные ранее грехи. Должен рассказывать ему о художниках, лежать обнажённым на тахте, где бархатная кожа обязательно покроется мурашками, зарываться пальцами в кучерявые волосы, заплетать из них косички и капризно надувать губы, так что весь мир хочется к его ногам положить. Чимин должен жить. Иначе… Иначе кого Джокер будет любить?       Тэхен резко поднимается, хватая откинутый ранее в сторону пистолет. Взгляд его вновь становится холодным, пугающим, как морские волны, завораживающим словно глубины, только теперь там можно рассмотреть маленькую толику грусти, скопившейся на дне зрачка вместе с кристально чистой слезой. На шум быстро становится плевать, поэтому альфа вытягивает руку вперёд, несколько раз нажимая на курок. Все попадания приходят точно в цель, а никому из прибывающих зараженных не удаётся подойти ближе, чем на пять метров.       Юнги разворачивается, бросая мимолетный обеспокоенный взгляд на своих солнц, а после подходит к Чимину, который бьётся в конвульсиях на земле. В действительности, он абсолютно не знает, что делать при панических атаках, но помнит, как его успокаивал один врач, когда у альфы случались приступы агрессии. Другие медработники обычно били его дубинками, пока он не терял сознание, но тот молодой доктор, душа которого была кристальной, как слеза, в последствии оказался единственным, кто покинул стены психбольницы в роковую ночь.       Немного грубо обхватывает омегу за локоть, вынуждая подняться на дрожащих ногах, но тот продолжает падать, из-за чего Мину приходиться обхватить его рукой на талию. Чимин захлёбывается и плачет, кряхтя нечленообразные звуки, когда альфа резко обхватывает его за лицо, вынуждая посмотреть в сторону Тэхена. — Смотри, — произносит шёпотом, дабы омега начал прислушиваться к его голосу, а тем самым концентрировал внимание. — Он умирает за тебя, — Чимин распахивает глаза, несколько секунд разглядывая Джокера в упор, а после вновь пытается крутить головой, от чего чужая хватка на челюсти становиться сильнее, — Ты нужен ему, — дёргает в сторону, заставляя смотреть на Хосока, слушая, как дыхание омеги становится более учащëнным, но это уже хороший признак, — Мы не справимся без тебя.       Чимин громко шмыгает носом, вцепляясь пальцами в штанину альфы и сильно комкает ткань, а Юнги, когда понимает, что тот больше не вырывается, аккуратно спускается руками ниже, массажными движениями проходясь по шее и напряженным мышцам спины. — Всё будет хорошо, — шепчет, после зачесывая светлые волосы назад, дабы на разгоряченный лоб подул свежий порыв ветра, — Ты же сильный мальчик. Ты поможешь нам?       Замолкает, давая омеге самому прийти к ответу. Тот долго скользит взглядом по развернувшейся вокруг вакханалии, продолжая выхватывать кислород по крупицам, но постепенно его дыхание возвращается в норму, а о недавнем приступе напоминает лишь опухшее после слёз лицо и непрекращающийся тремор рук. — Когда я скажу, хватайте Хосока и Феликса, — тихо произносит Чимин, обтирая дорожки от слёз тыльной стороной ладони. Поможет. Разве у него есть выбор?       Юнги вымученно улыбается, похлопывая его по плечу, а после отскакивает к Тэхену, помогая тому сдержать увеличивающийся наплыв. Чимин прикрывает глаза лишь на секунду, чувствуя, как кислород подобно воздушным бутонам распускается в лёгких, а после резко поднимается, подбегая сначала к лежащему Хосоку. Кофта его насквозь пропиталась кровью, но сознание альфа не потерял, старательно пытаясь сохранить крупицы самообладания через правильные техники дыхания.       Чимин придерживает его за спину, помогая подняться, а после и вовсе старается взять на руки, но альфа начинает скулить от боли, поэтому эту идею приходится отбросить в сторону. Кое-как доковыляв до середины прохода, где лежал скрючившийся Феликс, омега отпустил Хосока, заставив стоять ровно, а не оседать на землю. — Юнги сбросишь мне мачете, — выкрикивает альфе, который быстро кивает, параллельно снося голову очередной твари. — Что ты собрался делать? — рычит Тэхен, останавливаясь на секунду, дабы смахнуть закрывающие обзор кудри. — Вы бегите, а я задержу зараженных, — командует Чимин, бросая мимолетный взгляд в сторону высоток. Джокер начинает кричать что-то о том, что не собирается его бросать, а после переходит на бесконечные ругательства, но больше его никто не слушает. Чимина уже начинает раздражать эта навязчивая привычка его спасать, которая тонко граничит с тотальным недоверием. — Бегите, — выкраивает, на что Юнги делает резкий шаг назад. Одной секунды ему становится достаточно, чтобы полностью закинуть Хосока себе на руки и сбросить мачете прямо к ногам омеги.       Тэхену требуется гораздо больше времени, чтобы обдумать в голове свои последующие действия, но в итоге он отталкивает зараженных назад и пытается схватить Чимина за руку, но тот резко уклоняется, подхватывая оружие и выступая вперёд. Альфа замирает, желая подцепить его за воротник и потащить за собой, но ладонь предательски проскальзывает по воздуху всего в нескольких миллиметрах от чужой рубашки.       Громко выругавшись себе под нос, Тэхен делает то, что раньше даже в мыслях допустить не мог — доверяет, а точнее надеется на то, что Чимин справится с поставленной задачей. Поэтому, быстро подхватив на руки вновь скрутившегося Феликса, альфа отбегает следом за Юнги, но постоянно оборачивается назад, готовый в любой момент спасать то, что любит.       Чимин собирает остатки самоконтроля в кулак, расставляя руки со сжатыми в них мачете в стороны, а после бросается на толпу, создавая собой живую преграду. Зараженные набрасываются со всех сторон, хватаются руками за ноги, вцепляются зубами в рубашку, но не могут добраться до, закрытой плотной водолазкой, кожи. Если в этот момент многие бы благодарили богов, то Чимин готов был упасть на колени перед Чонгуком, который приучил носить несколько слоев одежды даже в самую жаркую погоду.       Зараженные облепляли его со всех сторон, будто в кокон сконцентрировавшейся опасности, холодные объятия смерти. Жар излучаемый их телами разгонял по венам адреналин, заставлял кровь бурлить в жилах, от чего в ушах появился мерзкий писк, а в сознании отчаянное желание жить. Когда гнилая челюсти клацнула у него перед носом, Чимин вдруг осознал насколько вкусным был кислород. Невозможно было надышаться витающими вокруг крупицами воздуха, так что хотелось ещё и ещё — хотелось жить.       Собрав все силы на которые было способно изнеможенное тело, омега сильнее упёрся двумя ногами в землю, наваливаясь на толпу в ответ. Они продолжали давить на грудную клетку, напирали всё сильнее, но сбитая координация не оставила им шансов справиться с напором омеги и в итоге они начали завалиться на спины, придавливая друг друга к земле. Чимину понадобилось лишь несколько секунд, чтобы ровным росчерком мачете сбросить с себя остатки тварей и резко броситься в противоположную сторону, дабы нагнать остальных.       Застывшую на лице Тэхена эмоцию оказалось описать трудно. Там смешалось всё беспокойство мира, страх, нотки восхищения, а глаза, о боги, его кристально чистые глаза были полны любви. Необъятными и всепоглощающими, такими, какими смотрит художник на произведение искусства, которое написал кто-то другой. Осознаёт всю ничтожность своих собственных работ, злится, но не может позволить себе усомниться в истинном гении другого автора. Чимин был и творцом и творением, венец совершенства, вершина любви сумасшедшего художника.       Зараженные остаются где-то позади, наваливаясь друг на друга и толкаясь, что выигрывает им несколько дополнительных минут на побег. Юнги оказывается впереди всех, но останавливается на перекрестке, задумавшись над тем, куда двигаться дальше, а в этот момент его догоняет Чимин, дёргая альфу в сторону высоток.       Останавливается омега лишь на ступеньках у входа, помогая всем остальным забраться внутрь и лишь после проскальзывает сам, боковым зрением замечая, что зараженные потихоньку начинают подниматься.       Под ботинками хрустят мелкие осколки от выбитых окон, а холл первого этажа оказывается гигантским настолько, что Чимин не успевает сразу сориентироваться. Шаги и громкое сбитое дыхание особенно отчётливо отдают эхом в пустующих коридорах, делая их положение ещё более небезопасным. Феликс неожиданно вновь кричит, а из комнат в коридорах слышится громкое хрипение, от чего Чимин отшатывается назад, сильнее вцепляясь пальцами в мачете. — Лестница, — выкрикивает, на что вновь моментально реагирует Юнги, проскакивая в узкий ступенчатый проход.       Зараженные приветственно встречали их практически на каждом новом этаже, потому что сколько бы Тэхен не пытался заткнуть рот Феликсу ладошкой, тот продолжал кричать и плакать. Юнги долго бежал первый, стараясь не обращать внимание на скулёж Хосока, а потому зараженные чаще выскакивали прямо перед его лицом, из-за чего безоружному альфе приходилось уклоняться и постоянно ударяться о стены.       На восьмом этаже темп бега значительно снизился, а легкие жгло адским пламенем. Чимин скакал между лестничными пролётами как кузнечик, опираясь ногами на неустойчивые перила и перепрыгивая между ступеньками, дабы прикончить особенно быстрого зараженного. Белоснежные волосы постоянно липли к лицу от пота, из-за чего омега один раз чуть не полетел вниз с одиннадцатого этажа и хотя в последний момент ему удалось ухватиться за поручни, но одна мачете была безвозвратно утеряна.       На четырнадцатом этаже Тэхен пожалел, что качал мозги, а не мускулатуру, ведь каждая клеточка в теле болела, а орущего на ухо омегу хотелось задушить. Альфа постоянно останавливался, дабы вдохнуть побольше кислорода в разрывающиеся от боли лёгкие и контролировал взглядом Чимина, уследить за которым было крайне трудно. — Добежим до крыши? — прохрипел Юнги между тем, как напряженно захватить крупицы кислорода губами, а после побежал вновь, перепрыгивая по несколько ступенек за раз. — Плевать. Лучше умереть, — Тэхен остановился в очередном пролёте, облокотившись спиной на стену и на несколько секунд прикрыл глаза, дабы сбавить пульсацию в голове. Альфа всегда считал, что физические нагрузки созданы для людей, являющихся слишком поверхностными для того, чтобы работать головой, но теперь крайне усомнился в собственных суждениях. Нести на руках семьдесят орущих килограмм, оказалось не просто трудно, а скорее невыносимо. — Тэ, не стой, — снизу резко выпрыгнул Чимин, толкнув его в бок, но альфа даже с места не сдвинулся, оставшись полностью верным произнесенным ранее словам, — Тэхен, чёрт возьми, спасëшь ему жизнь, выполню любое твоё желание.       Джокер, по натуре своей человек очень проницательный, никогда не вёлся на подобные манипуляции, но в этот раз в груди открылось второе дыхание, а ноги сами понеслись вверх по этажам.       Добежали до крыши они потные, запыхавшиеся, а на вид будто полуживые. Старые замки давно покрылись ржавчиной, так что вложив остатки сил в кулак, Юнги выбил их с ноги, а после сразу же завалился на землю. Чимин забежал последним, захлопывая железные двери, которые сразу подпëр разбросанными по крыше остатками древесины, раньше служившие офисной мебелью, которую работники сносили сюда за ненадобностью. Все разом вздрогнули, когда с другой стороны послышались мощные стуки и хрипение, но благо прорвать баррикаду зараженные не смогли.       Правда, трудности на этом не закончились. Тэхен опустил Феликса на землю, прислонившись спиной к стене и облокотился ладошками на колени, дабы перевести дыхание. Чимин продолжал стоять около двери, наблюдая за тем, чтобы твари не порвали ограду и только Юнги кружился вокруг Хосока, который истинным чудом ещё оставался в сознании.       Лицо шатена стало совсем бледным, больше похожим на чистые холсты Джокера, а кофта окончательно пропиталась кровью, что вместе создавало невероятный каламбур красок. Белые губы отчаянно хватали крупицы кислорода, а сам альфа постоянно жмурился, стараясь справиться с головокружением и парализовавшей тело болью.       Хосок чувствовал себя беспомощным и не было на земле худшего чувства, чем это осознание собственной бесполезности. Он должен был бороться на равных, защищать то, что любит, а в итоге оказался очередным балластом, который чуть не погубил жизни всем остальным. Эго альфы быстро покрылось трещинами и практически лопнуло, а желание сделать хоть что-нибудь, оказалось сильнее боли от ранения. — Тэхен, подойди сюда, — прохрипел Хосок, стараясь взглядом отыскать мужчину, но перед глазами всё покрылось белыми пятнами, закрывая обзор. Джокер, совсем не настроенный на лишние разговоры, лишь тяжело вздохнул, опускаясь рядом с мужчиной на корточки, — Ты знаешь, как принимать роды? — Читал, — спокойно отвечает Тэхен, на ментальном уровне ощущая, какими «веселыми» будут ближайшие несколько часов. Лишь из чистого любопытства в своё время он ознакомился с книгами по анатомии и биологии, но подобные знания приходилось применять на практике лишь в нескольких случаях и трудно сказать, что все они увенчались успехом. Каким бы гениальным в своей сути он ни был, но альфе оказалось совершенно незнакомо чувство меры, которое было крайне важным для медиков. — А кто будет спасать тебя? — моментально спросил Юнги, дрожащей рукой придерживая Хосока за затылок, будто это могло помочь облегчить боль. Сам Мясник цветом лица не отличался от раненного шатена, разве что был более красным, толи после неожиданного марафона на двадцатый этаж, толи от будоражащей нервные окончания тревоги. — Мне поможет Чимин, — хрипло ответил альфа, на что беловолосый омега резко развернулся в их сторону, громко икнув от неожиданности, — Пуля не задела жизненно важные органы, так что нужно лишь ее извлечь, а после зашить рану. Для человека, который обучался экстренной медицинской помощи в полевых условиях, это сущий пустяк.       Чимин на данную реплику истерически усмехнулся, но побоялся сказать о том, что абсолютно ничего не помнит из медицинской практики, ведь это было много лет тому назад. В прошлом году его вновь приглашали на курсы, где он мог освежить прошлые знания и получить диплом нового образца, за что богатый омега попросту заплатил, так и не появившись на занятиях, зато диплом почётно красовался на стенде в его кабинете. — Я буду вам помогать, — натянуто улыбнулся альфа, стараясь придать Чимину хоть немного уверенности, хотя сам уже предчувствовал нечеловеческую боль, которую придётся испытать. Мысли о том, что омега не справится и он может погибнуть, Хосок вовсе отбрасывал в сторону.       Тэхен, который всё это время безмолвно вслушивался в чужой диалог, неожиданно вспомнил, что везде носил с собой рюкзак с медикаментами, которые берëг для случаев, если пострадает Чимин. Насколько бы сильно внутренний эгоист не хотел делиться подобным сокровищем с окружающими, ведь светлячок все еще мог пострадать, а препараты пригодиться в будущем, но посмотрев на взволнованное лицо беловолосого омеги, альфа безмолвно пошёл за сброшенной в углу сумкой.       Стоило заметить, что медикаментов туда вместилось не так уж и много, но гораздо больше, чем хранили все остальные в своих портфелях. Предприимчивый Чонгук ещё в банке раздал каждому по аптечке, где был стандартный набор препаратов на случай непредвиденных ситуаций. Разворотив сумки всех присутствующих, Тэхен смог найти целую кучу бинтов, такую необходимую сейчас перекись, стерилизованные шприцы, успокоительное и обезболивающее. В своей собственной у него были противовоспалительные мази, жаропонижающее, куча наркотических препаратов, которые можно использовать в качестве анестезии и другие мелкие принадлежности, на первый взгляд кажущиеся бесполезными, но на деле незаменимые.       Раздав перепуганному Чимину короткие инструкции о том, что нужно делать, Тэхен дождался подтверждения Хосока, а после направился к Феликсу. Разрезав мешающие, насквозь пропитанные водами штаны, брюнет уложил омегу в горизонтальное положение, заставив подтянуть ноги к телу и держать руками коленки. — Тише, малыш, всё будет хорошо, — старался успокоить Феликса альфа, аккуратно погладив тыльной стороной ладони бедро, — Во время схватки вдыхай через нос и быстро выдыхай через рот, сложив губы в трубочку.       Первый период раскрытия у омеги уже проходил к концу, поэтому стоило готовиться к тому, что омега скоро начнёт рожать. Достав воду, ножницы и бинты, Тэхен быстро обработал последнее перекисью, а после разложил снизу кучу сухих тканей, которые ранее служили одеждой. На данном этапе ему не нужно делать практически ничего, ведь канал у Феликса уже расширился, а значит стоило лишь ожидать, пока природа сделает своё дело, поэтому альфа мимолетом бросил взгляд в сторону остальных ребят, продолжая поглаживать чужую коленку и следить за ритмом дыхания.       Чимин в это время дрожащими руками разрезал штаны Хосока, аккуратно отдирая пропитанную кровью ткань от кожи. Альфа лишь тихо скулил от каждого движения, но больше звуков не издавал, стараясь проявить внутреннюю стойкость.             Пуля попала в самую верхушку бедра, а открывшаяся рана была огромная, но натренированный годами омега даже не сморщился, быстро накладывая жгут чуть выше ранения. Дыра была с рваными краями, начиненная кровавым фаршем, с какими-то белесыми и синими жилками, но на первый взгляд Чимин не смог обнаружить осколков костей, что сильно радовало, хотя найти среди этого месива кусочек металла размером с ноготь — всё ещё казалось невозможно. — Продезинфицируй руки, а потом обработай рану и края водой и перекисью, — командовал Хосок, плотно стискивая челюсти. Каждая мышца в его теле превратилась в оголëнный нерв, а сейчас напряглась, предвещая скорую боль.       Чимин слушал внимательно, с точностью проделывая все указанные махинации и лишь плотно сведëнные брови и сжатые губы, выдавали внутреннее беспокойство. Медицинских перчаток к сожалению не нашлось, поэтому омега быстро отковырял застывшую под ногтями грязь и обработал руки перекисью, от чего кожу неприятно стянуло. — Обезболивающее? — спросил Чимин, подняв две ладони вверх, будто боясь, что даже воздух сможет запачкать их. — Мы не делали такое сильное обезболивающее, — ответил Хосок, мысленно вспоминая молитвы на всех известных языках, — Теперь запихните что-то мне в рот, чтобы я не откусил язык. Юнги держи ногу, потому что я буду дëргаться, — разворачивается к бледному альфе, стараясь сфокусировать взгляд на чужом лице, — Не дай мне мешать Чимину провести изъятие. Насколько бы сильно я не умолял, вы должны вытащить пулю.       Юнги медленно кивает, хотя озноб предательски пробегает между позвонками. Мясник знает, что такое мольбы и нечеловеческая боль, но видеть это на лице Хосока будет хуже чем пытка — истинная каторга. — Я хочу в туалет, — скулит неподалеку Феликс, сжимая пальцами собственные коленки до побеления костяшек. — Это очень хорошо, малыш, — успокаивающее улыбается Тэхен, продолжая гладить чужое бедро. Схватки участились, а желание сходить в туалет означает то, что ребенок уже начал идти и теперь давит головой на мочевой пузырь.       Спустя долгие минуты ожидания, когда боль становится нестерпимой, а Феликс начинает безостановочно кричать, Тэхен закатывает рукава, обрабатывая руки перекисью. На очередной схватке снизу показывается голова, но трогать её альфа не решается, а потому та вновь исчезает внутри. Зрелище не для слабонервных, поэтому мужчина пару раз позволяет себе скривиться, что остаётся незамеченным переволновавшимся омегой, ведь тот опрокинул голову назад, продолжая напряжённо дышать.       В это время Чимин запихивает в рот Хосоку скрученный бинт, а Юнги вцепляется обеими руками в ногу, которая пока что лежит неподвижно. Волнение омеги скатывается маленькой капелькой пота по виску, а голубые глаза беспорядочно шарят по ране, будто он сможет найти пулю взглядом, но в действительности это невозможно. — Я начинаю, — выдыхает Чимин, собирая остатки самоконтроля в кулак и просовывает палец в глубину раны, чтобы нащупать пулю. Хосок резко дёргается, сжимая зубами бинт, а по крыше проносится громкое, наполненное болью мычание. Юнги сильнее сжимает чужую ногу, локтем надавливая альфе на живот, дабы тот перестал дергать туловищем или хотя бы делал это менее интенсивно.       Чимин продолжает тормошить пальцем рану, громко ругаясь себе под нос каждый раз, когда не может найти заветный кусок металла. Хлюпающая кровь мешает рассмотреть что-либо внутри, поэтому ориентироваться приходится только на ощупь, а крики Феликса позади накаляют обстановку лишь сильнее, потому движения омеги ставятся нечëткими, сбитыми из-за стресса.       Хосок запрокидывает голову назад, начиная крупно дрожать от парализовавшей тело боли, а рот его беспомощно открывается, от чего скрученный бинт выпадает, и по округе разноситься громкий, молящий вопль.       Тэхен, наблюдая за тем, как голова во время очередной схватки не исчезает, вновь обрабатывает руки, готовый принимать дитя. Его единственного сложившаяся ситуация крайне воодушевляет, ведь созерцать чудо рождения собственными глазами, а более того, участвовать в родах — пик желания сумасшедшего ученого. Человеческое тело — уникальный организм и если бы Джокер только мог, то стал бы участником всех существующих операций в мире. Все во имя практики. Во имя науки.       Вскоре показывается лоб и лицо, так что Тэхен подставляет руку, дабы удерживать голову на весу. Альфа знает, что двумя пальцами нужно прощупать затылок, дабы понять, что пуповина не обвилась вокруг горла, но подобная практика крайне опасна для медика любителя, так как неправильная техника может нанести большой вред, а на кону сейчас стоят сразу две жизни. Только вместе с этим Джокер понимает, что второй такой возможности ему может не выпасть, поэтому крайне бережно притрагивается пальцами к затылку, убеждаясь в том, что там ничего нет. — Нужно что-то ему вколоть, — нервно произносит Юнги, от чего Чимин бросает на него мимолетный взгляд, поражаясь увиденному. Никогда ранее на лице Мясника не отображалось столько боли, а густой лес в зелёных глазах затянуло непроглядным туманом волнения. В эту секунду он и осознал, что так могут смотреть лишь глаза полные любви. — Тэхен, нам нужно обезболивающее, — отворачивается, чувствуя себя маленьким воришкой, который увидел больше, чем нужно. Подобный взгляд явно может видеть лишь тот, кому он принадлежит, а посторонние свидетели излишни. — Я сейчас никак не могу, — огрызается кучерявый альфа, полностью недовольный тем, что его отвлекают от столь увлекательного процесса, — В сумке ищи колбу с мутной белой жидкостью. Коли в рану.       Чимин сразу же поднимается, от чего Хосок облегченно стонет, ощущая, что чужие пальцы покинули его тело. Чувства смешиваются внутри в сумасшедший коктейль эмоций, а перед лицом всё расплывается, идёт рябью, пока неожиданно, зелёные глаза не выныривают из дымки, приковывая к себе всё внимание. Юнги здесь. Рядом. Слишком отчётливым вдруг становится запах морозной свежести, проникает в лёгкие, обволакивает их спокойствием, от чего шатен старается захватить больше, раздувая ноздри. — Прости меня, — еле слышно произносит Хосок, так что Юнги даже не сразу реагирует на звук, — Я не понимал насколько ты важен для меня, пока … — резко кривится, откидывая голову назад, а Юнги пододвигается ближе, обнимает его двумя руками, держится, чтобы позорно не заплакать. — Не говори так, будто это конец, — руками зачëсывает промокшие волосы назад, дуя холодным воздухом на разгоряченный лоб и аккуратно поглаживает больше не дергающегося мужчину. — Я больше не могу, — выдыхает Хосок, натягивая кривую, успокаивающую улыбку, от чего у Юнги предательски начинает дрожать нижняя губа, — Мне так жаль за то, что я заставил тебя пройти через это. Я очень сильно тебя … Мясник резко закрывает ему рот, сильнее прижимая к собственной груди, от чего Хосок тихо вздыхает. — Скажешь, когда всё будет хорошо, — серьёзно произносит мужчина, чувствуя, как сердце предательски сжимается, а в голове мимолëтом всплывают недавние слова Феликса: «потому что жизнь слишком коротка, чтобы проводить ещё один день в войне с собой».       Действительно, доказательства этому нашлись мгновенно, будто поджидали за поворотом. Он должен был поговорить с ним тогда, а не просто уйти. Кричать, ругаться, ударить его, но не молчать. Теперь за излишнюю трату времени придётся платить. Главное, чтобы цена не оказалась слишком высокой. — Я нашёл, — подбегает запыхавшийся Чимин, который разворотил всю сумку, пока добрался до заветной колбы.       Дрожащие пальцы быстро надевают иголку на шприц, а после набирают белёсую жидкость. Волнение отображается на замурзанном лице регулярной сменой эмоций, поджатыми в тонкую линию губами и крайне неуместной сейчас забывчивостью. — Там воздух, — рычит Юнги, когда Чимин подносит шпиц к ране. Омега быстро кивает, постукивая по корпусу пальцем, совсем не думая о том, что колоть будет не в вену, а значит это необязательно.       Когда игла вонзается в кровавое месиво на бедре, Хосок сильно стискивает челюсти, сжимая руку Юнги до проступающих на бледной коже красных пятен, но альфу это абсолютно не волнует, будто тело погрузилось в прострацию, где не болит ничего, кроме души.       Тэхен придерживает двумя руками голову, нашептывая под нос успокаивающие слова, которые до Феликса не долетают, потому что омега продолжает безостановочно кричать, а в перерывах между схватками, альфа напоминает про дыхание.       Когда показывается первое плечико, роды прекращаются, от чего Тэхен неоднозначно хмурится, понимая, что и здесь миниатюрному омеге понадобится помощь. Поддев пальцев подмышечную зону переднего плеча, альфа аккуратно высвобождает второе и хотя Феликс начинает кричать сильнее, Тэхен остаётся уверенным, что всё делает правильно. — Я думаю, что нащупал пулю, — констатирует Чимин, вновь выливая на руки перекись и растирает ладошки между собой. — Готов? — Нет, — шепчет Хосок, утыкаясь лицом в грудь брюнета и сильно зажмуривается. Юнги поглаживает его по голове, понимая, что и сам абсолютно не готов, но наперекор собственным суждениям кивает Чимину, сильнее стискивая шатена в объятиях, дабы не вырвался.       Омега делает глубокий вдох, стараясь абстрагироваться от посторонних шумов, таких как непрекращающийся плач Феликса и неразборчивое бормотание Тэхена. Ему осталось сделать последний рывок, достать проклятую пулю и на этом все закончиться.       Это ведь его предназначение — спасать. То, чем он занимался до этого в Сеуле было ничто, по сравнению с тем, что он пережил за последний год. Пора доказать самому себе, что звание главнокомандующего принадлежит ему по праву, поэтому не смотря на волнение и потеющие ладошки, Чимин засовывает два пальца внутрь раны, а Хосок вновь заходиться воплями, будто пробирающий до мурашек аккомпанемент для Феликса.       И кричали они в унисон. Последствия прошлого и созревающее будущее столкнулись на крыше, объединённые болью. То, что для одного мог быть конец, для второго — начало. Старое, не успевшее отжить своё, схлëстывается с молодым, не успевшим войти в силу… Пока Феликса придерживала за плечи жизнь, Хосоку опаляла холодным дыханием в затылок смерть. Обе открывают людям дверь в другой мир. Дарят новую жизнь. — Господин, что происходит? — спрашивает запыхавшийся омега, чувствуя, как снизу внезапно стало пусто. Дыхание сбитое, светлые волосы прилипли к лицу, а шоколадные глаза застелены белой пеленой, но Феликс всё равно пытается поднять голову, дабы посмотреть, что там творится.       Тэхен не отвечает. Он держит на руках ребенка, стараясь справится с миллионом вихрящихся мыслей в голове. Голубые глаза смотрят сконцентрировано, серьёзно, стараясь отыскать во внешнем виде младенца подсказки. Почему он не кричит? Альфа концентрируется на собственном сознании, вспоминает всё, что читал ранее, дабы ещё раз убедиться, что сделал всё правильно.       Параллельно с этим Тэхен зажимает в двух местах пуповину, обрабатывая место между ними йодом, а после разрезает заранее приготовленным ножичком. Наложив поверх повязку из стерильного бинта, альфа поднимается, осматривая ребенка со всех сторон, но причину ненормального поведения отыскать не удается. Он ведь точно не умер.       Переворачивает младенца вниз головой, удерживая за две ноги в воздухе. На вид он был серый, но довольно большой как для новорожденного. Поднеся два пальца к маленькому носику, Тэхен постарался ощутить дыхание, но ничего не происходило. Будто… Альфа распахивает глаза, осознавая, что ещё несколько секунд и дитя погибнет. Будто что-то прерывает ему дыхательные пути. — Вот она, — выкрикивает Чимин, доставая два замурзанных кровью пальца, которые сжимают маленькую пулю. Хосок оказался настоящим любимчиком судьбы, ведь та не разорвалась и даже не задела тазобедренный сустав. Юнги впервые за долгое время улыбается, поворачиваясь лицом к своему солнцу, который уже еле дышит, но по прежнему остаётся в сознании. Самое сложное осталось позади, а значит можно позволить себе облегчëнно выдохнуть.       Чимин быстро проверяет рану на наличие волокон от тканей одежды и прочего мусора, который могла занести туда пуля, а после аккуратно промывает водой, вновь обрабатывая сверху перекисью. — Жить будешь, — улыбается омега, накладывая сверху стерильную повязку, ведь рана оказалась не настолько глубокой, чтобы пришлось зашивать. — А пулю я сохраню. Сделаешь себе цепочку. Трофей добытый в бою.       Юнги облегченно обтирает лицо двумя ладошками, наконец-то усаживаясь ровно на землю, ведь всё время до этого приходилось стоять на коленях. Эмоции внутри бурлят, закипают, смешиваются в невероятный коктейль, но теперь сверху этой взрывной жижи опускается мягкая пелена спокойствия, обволакивающая всё тело легкостью.       Только пелена эта рассеивается моментально, порождая в глубине души новое, незнакомое ранее чувство, когда до слуха доносится громкий плач. Юнги резко поднимает голову, стреляя зелёными глазами в сторону источника звука. Тэхен, с закатанными до локтя рукавами, улыбается, держа в руках сверток из множества тканей, откуда доносится пронзительный детский крик.       Толи от накатившей истерики, толи от радости, но Юнги начинает смеяться. Смеяться так, как не смеялся никогда в жизни, сладко захватывая ртом кислород, вкладывая в заливистый смех всю радость, на которую было способно бренное тело. Воистину за один день он испытал столько, сколько люди не испытывают целую жизнь.       Чимин устало подходит к Тэхену, облокачиваясь лбом альфе на плечо, а голубые глаза подниматься к закатному солнцу, ярко огненными лучами накрывающему землю. Тёплый ветер приятно щекочет щеки, а кислород вдруг кажется таким вкусным, сконцентрировавшим в себе всё спокойствие вселенной. — Устал, светлячок? — улыбается альфа, продолжая укачивать в руках ребенка. — Да, — вымученно улыбается Чимин, переключая внимание на розовый комочек, который выглядит чересчур крошечным и хрупким для такого огромного, опасного мира, — Что будет дальше? — Я не знаю, — честно отвечает Тэхен, поджимая губы в тонкую линию. Будущее оказалось темой слишком самонадеянной, особенно тогда, когда смерть поджидает за каждым углом. Правда, сегодня за углом их ждала только жизнь,— Чтобы не случилось, мы пройдëм это вместе и выберемся отсюда живыми. Я обещаю…