Alive

      Огромная компания заваливается в элитный ночной клуб, который на всю ночь забронирован только для них. Чонгук крутиться в центре, продолжая наслаждаться восторженными выкриками друзей в его сторону.       Матч был вчера и закончив со всеми официальными вопросами, они наконец-то могут отпраздновать победу. Большинство болельщиков уже разъехались домой, а оставшиеся покинут Сеул в ближайшее время. Компания, к которой они принадлежат, арендовала для них огромный ночной клуб и выделила немаленькую сумму на развлечения.       Чонгук деловито раскидывается на диванчике, пока симпатичный официант расставляет на их столике алкоголь и альфа наглеет шлёпнуть его по попе, от чего тот лишь застенчиво улыбается, продолжая выполнять свою работу.       После феерического гола, на него вылилась настолько огромная волна восхищения, что парень еле удержался от наплыва. Пучина славы захлестнула его с головой и Чонгук теперь считал себя чуть ли не властелином мира. По всем телеканалам трубили о его легендарной победе, в социальных сетях случился резкий наплыв фанатов и он уже даже заметил пару интимных фотографий от незнакомцев в своем мессенджере. Его хотели. Им восхищались.       Теперь он стоял на вершине мира, смотря на всех остальных с явным презрением. Ему это нравилось, чертовски нравилось, а ведь это только начало. Прошло всего два дня, а он уже заключил множество выгодных контрактов с рекламными агентствами, подписал соглашение на интервью и даже на участие в шоу. — За Чонгука, — резко восклицает друг, поднимая стакан вверх и все дружно поддерживают тост. Альфа делает вид, что крайне смущен ситуацией, но на самом деле его эго мурлычет от удовольствия. Он здесь король. — Ну что, Рики, не помогли тебе твои грибочки, — шутливо толкает его в бок альфа, вспомнив недавние события. — К черту этих Аргентинцев. Так и знал, что туфту подсунули, — отвечает друг, хотя на остальных даже не смотрит. Чонгук внимательно прослеживает за его взглядом, замечая около барной стойки невысокого мальчишку омегу, который судя по наряду работает здесь танцором. Тут то в нем и просыпается глупое желание превосходства и соперничества. Он должен выделяться даже среди лучших друзей и обязательно показать им, кто здесь лучший из лучших.       Альфа мгновенно поднимается с диванчика, залпом осушая стакан и немного кривится от горьковатого привкуса. Шутливо подмигивает друзьям, указывая головой в сторону омеги и гордо распрямив плечи, направляется к барной стойке. Брюнет моментально меняется в лице, когда узнает в человеке перед собой известного футболиста и сконфуженно заправляет прядь волос на ухо. Чонгука теперь каждая собака в районе знает. — Привет, — альфа падает на барный стул, натягивая свою фирменную улыбку. Он уже заметил как моментально обомлел омега, что еще сильнее потешило его самолюбие. — Как тебя зовут? — Рой.       Чонгук вдруг решает проверить свое влияние на прочность, резко притягивая его к себе и нашептывая на ухо различные непристойности. Брюнет в его руках мнется, но язык его тела говорит совсем обратное, плотоядно прижимаясь к мускулистому мужчине.       Тело к телу, губы к губам, а температура в вип комнате кажется накалилась до предела. Альфа плотно сжимает в руках чужие бедра, покрывая поцелуями спину, расставляя на каждом кусочке кожи свои метки. Омега под ним извивается как кошка, выгибается в спине до хруста позвонков, дабы еще сильнее оттопырить попу. От стен отбиваются звонкие стоны, смешиваясь с глухим рыком мужчины, а потные шлепки кажется слышат даже внизу.       Визг постепенно превращается в хрип, а горло брюнета начинает нещадно саднить. Чонгук кончает, последний раз больно укусив его за плечо и падает, раскинувшись на спинке диванчика. Довольно заправляет рубашку обратно в брюки, тяжело дыша и параллельно смахивая со лба прилипшие волосы. Вновь он доказал, что самый лучший.       Бросает на столик рядом пару купюр, на которые впоследствии недоуменно смотрит омега. — Я не шлюха.       Чонгук дальше уже не слушает, его эго потешено, а унижение миловидного брюнета доставило массу удовольствия. Довольно облизывает губы, на которых еще остался привкус блеска, выхватывая у пробегающего мимо официанта стакан с виски.       Если бы тщеславие было человеком, то это был бы сам Чонгук. Он может подолгу разглядывать себя в зеркале, любуясь шикарным телом и всегда жаждет быть первым. Во всем. Он устраивает мысленные гонки со своими друзьями, с которых обязан выйти победителем, чтобы корона на голове засияла еще ярче. Его венец греха соткан из золота и украшен дорогими камнями, а общество помогает ему крепко держаться на альфе. — У тебя хороший вкус, Рики, — улыбается, падая рядом с другом. — Омега был горяч.       Остальные члены команды весело похлопают его по плечу, выкрикивая пошлые шутки и свистят на всю округу. Они уже порядком напились, а большинство также разбрелись по вип комнатам, уделяя свое внимание красивым официантам и танцовщикам. — Я ничего не вижу, — вдруг раздается взволнованный голос Рики, который все это время сидел, схватившись руками за голову. Чонгук резко переводит на него взгляд, пуская про себя тихий смешок. — Пить меньше надо.       Рики начинает бить крупной дрожью и мгновенно подорвавшись с места он падает на пол, издавая омерзительные звуки. Оранжевая жижа стекает по его подборку, но альфа продолжает опустошать желудок, от чего Чон омерзительно кривиться. — Какого хрена?       Рики переводит взгляд на звук и теперь альфа замечает, что радужка его глаз сильно померкла и кажется полупрозрачной. Он удивленно распахивает рот, смотря на друга, который резко отклоняется назад, неестественно выгнувшись в спине. Болезненный, нечленообразный хрип, гулом отдается от стен, от чего некоторые омеги с ужасом выпучивают глаза, а знатно пьяные футболисты подскакивают с диванчиков. — От наркоты его так? — выкрикивает один из альф, сдерживая рвотные позывы от омерзительной картины. Рики катается по полу, в луже собственной блевоты, а в зале слышится громкий хруст костей, от которого кровь стынет в жилах.       Чонгук делает шаг вперед, пытаясь схватить друга за руку и громко требует вызвать скорую. Рики мгновенно реагирует на его крик, вцепляясь пальцами в уши и разрывая их ногтями до заметных царапин. Он извивается, резко толкая Чона плечом, от чего тот валится на спину, сильно ударяясь головой о столик. Тяжесть на грудной клетке, мгновенно выбивает воздух из легких, а альфа в шоке открывает рот, стараясь вобрать побольше кислорода. Последнее, что он видит — изуродованное лицо друга над собой, а дальше лишь тьма. ***       Чимин не понимает в какой момент ошибся. Жизнь всегда кидала его в крайности, но это переходит всевозможные границы. Он руками прорывал себе путь на вершину, плевал на мнение угрожающих, кровью и потом выбивал каждую каплю уважения. Темные отголоски прошлого все еще давят на голову, поражая хриплым шепотом сознание, которое вторит «ты не справишься». Смена места жительства, новая профессия, но старая личность и первобытный страх. Страх быть слабым.       Когда рухнул мир, он выстоял. Цеплялся за жизнь, как другим было не под силу. Плакал, кричал — умирал ночами, но возрождался к рассвету. Долго смотрел на закаты, провожая солнце и лишь мечтая, что это избавит душу от терзаний.       Он достиг того, о чем альфы и не мечтают. Поначалу они смеялись ему в лицо, теперь почтительно склоняют головы. Каждый самоуверенный мужчина оказывался под его ботинками и именно по этим головам, он двигался к вершине.       Там было хорошо. Его все почитали и склоняли головы, при этом скрипя зубами. Правая рука президента, главнокомандующий специальным отрядом — он сиял в своей силе и упивался превосходством. Позже он познал главный рок великих умов. Скука. Весь мир начал казаться слишком тесным, не способным уместить в себе все амбиции омеги. Все решения были приняты. Оставалось лишь плестись дальше.       Однажды, сидя в просторном кабинете и закусывая дорогое вино изысканным сыром, бокал полетел в стену. Это не могло больше продолжаться. Он умирал в своем бездействии, ощущая, что стоит на месте, прорастая корнями в землю.       Его посылали лишь на самые ответственные задания, но за пять лет такие иссякли. Люди смогли существовать рядом с чудовищами, ведь те были за стеной, а выходить туда не было поводов.       Тогда он умолял дать ему работу, хоть что-то кроме бумажной волокиты и вырвался наружу. Глупая доставка, с которой могли справиться даже новички, стала для главнокомандующего роковой.       Теперь он стоит окруженный дикарями, которые направляют на него смехотворные пушки. Три дня он буквально боролся за жизнь, а теперь вновь на волоске. Хочется смеяться. Зато не скучно. — Вытяни обе руки вперед, — басистым голосом произносит альфа перед ним, привязывая конец веревки к своему запястью. Высокий, черноволосый — вероятно именно он главарь этого одичалого народа. Его сила ощущается практически ментально, а тьма карих глаз давит даже через маску. Чимин таких ненавидит. Мерзкий и высокомерный тип, будто он не на помойке живет, а самим адом правит. Эго таких людей границ не знает, собой солнце затмевая. — Ты оглох?       Пак закатывает глаза, зная, что из-за шлема никто это не увидит, но руки все же вытягивает. Он не самоубийца. Окружен, но не сломлен. Поражение в маленькой битве он примет с достоинством, особенно когда слишком устал бороться.       Альфа обматывает его запястья безжалостно, туго. Даже через плотную броню он ощущает как грубая веревка натирает шёлковую кожу. Останутся следы. Чимин ненавидит следы на своем теле. — Выдвигаемся в лагерь.       Чонгук дергает его на себя, проверяя прочность узла и разворачивается на пятках. Он долго раздумывал над его словами, принимая важнейшее решение за последние пять лет. С одной стороны тащить незнакомца в лагерь было чересчур рискованно, но с иной — парень был настоящим кладезем информации.       Альфа отчётливо помнит первые годы под землей, когда они практически умирали от голода. Тогда-то они и потеряли множество омег. Он целыми днями пытался связаться с полицией и гвардией, но все безрезультатно. Помощь так и не пришла, гуманитарную поддержку не выслали и именно тогда он осознал главный принцип жизни: «Помоги себе сам».       Прямо перед ним находится живое напоминание о том, что о них просто забыли. Плюнули на их жизни, оставив на разрезание чудовищам, спрятавшись где-то в Сеуле. Пока они жили, Чонгук выживал. Он уже невольно ненавидит парня, винит во всем произошедшем, ведь именно его он ждал пять лет назад, но так и не дождался. Именно спецназ должен был прибыть за ними, но не пришел.       Теперь эти мысли распаляют огни ненависти внутри, от чего он с силой дергает рукой на себя, а Чимин спотыкается. — Какого хрена? — Будешь так медленно идти, прикончу на месте. Мне балласт не нужен, — рычит, хотя парень двигался в одном темпе с ними. Просто придирается, выплевывая яд в отвратительное лицо, которое даже не видел. Чонгук уже на подсознательном уровне представляет его ужасным, мерзким — каким является его душа. Он уверен, что этот альфа-недоросток лишь жалкий мусор, который даже грязи под их ногами недостоин.       Вита перед ним неожиданно замирает, поднимая уши и прислушиваясь. Чонгук дает знак рукой остановиться, всматриваясь в ту сторону, куда смотрит собака. В двухстах метрах спереди, находится небольшой навесной мост, нижняя часть которого покрыта спорами и является точкой копнения зараженных.       Альфа меняет траекторию движения через здания. Маршрут будет длиннее, но безопасность превыше всего. Чимин неоднозначно мнётся за его спиной, желая выглянуть вперед, но Чон толкает его в сторону, затаскивая за поворот.       Хенджин прикладывает палец к губам, приказывая быть тише, так что большинство разведчиков даже сгибаются в коленях. Существ там непривычно много, что сильно беспокоит его, ведь обычно они не собираются в стаи. Аномалия.       Чонгук уже практически обходит постройку, внутри ликуя, что удалось избежать лишних проблем, как сзади слышится громкий треск металла. Кусок ржавчины катиться к его ногам, когда альфа поднимает взгляд на обескураженного Чимина.       Толпа зараженных резко разворачивается в их сторону и тогда он жалеет, что вообще его спас. Когда они издали мерзкий хрип, он задумался, как таких идиотов берут в спецназ. Но только когда рванули в их сторону, он понял, что задушит его. — Бежим, — выкрикивает Чонгук, от чего в наушнике слышится мерзкий писк, но никто на это внимания не обращает. Отряд моментально срывается вперед, а перепуганный Чимин хватается за часть униформы альфы. Тот хватает его за руки, все еще связанные веревкой и тащит за собой, смотря на спины сокомандникам.       Висеть на волоске от смерти — привычно. Адреналин с бешеной скоростью гонит кровь по венам, отдавая пульсацией в мозг. Тело моментально покрывается легкой испариной, а руки становятся влажными, но продолжают крепко сжимать маленькие запястья. Чонгук умирать не боится. Он всегда видел в смерти что-то прекрасное, что-то с привкусом ада на языке. Она живительна в своей трагедии, порождая нечто великое, но непостижимое человеку. Однажды, костлявая фигура с косой выставит перед ним счет, а он с удовольствием оплатит. Однажды. Не сейчас. — Влево, — кричит альфа, резко сворачивая в нужную сторону, оповещая тем самым Чимина, который вовсе не ориентируется на местности. Альфа-недоросток двигается плавно, но с присущей чёткостью и ритмичностью. Это выдает в нем военного, а не обычного среднестатистического мальчишку. Он замечает каждую мелочь, что свидетельствует об отточенной внимательности, перепрыгивая даже через незначительные кочки.       Это восхищает. Способности хрупкого тела, должная сдержанность и военная выдержка. Людям нравится всë необычно-ритмичное, а у Пака этого хоть отбавляй. Словно стрелка часов, четко двигающаяся по оговорëнному маршруту — он непоколебим и велик.       Чонгук видит как первые люди скрывается в темноте люка, который является запасным входом в их подземелье. Он немного замедляется, тем самым готовя парня к прыжку. Сзади слышатся истошные вопли и нечеловеческий рык. Хосок еще давно подметил, что у зараженных явные проблемы с координацией, что делает их движения неравномерными и неустойчивыми. Они постоянно врезаются в стены или другие мелкие предметы, чем значительно облегчают Чонгуку побег.       Чимин резко тормозит пятками, когда спина спереди пропадает. Альфа секунду назад нырнул в люк, откуда на него смотрит чистая тьма. Град болезненных воспоминаний будоражит сознание, от чего парень нервно трусит головой.       «Будешь знать как себя вести» — где-то среди миллионов мыслей, раздается ненавистный голос, из-за которого пальцами хочется вцепиться в волосы, оттягивая до ощутимой боли. Он практически ментально ощущает холодную сырость подвала, которая сотней ненавистных мурашек, пробегает по спине. Снова ощущает себя слабым, брошенным на произвол судьбы, глотающим слезы в ненавистной тьме. — Я туда не полезу, — произносит практически скуля, нервно пятясь назад. — Тогда умри, — раздается грубый голос из темноты, бас которого ему теперь в кошмарах будет сниться.       Чимин до боли закусывает губу, ощущая металлический привкус на языке. Столько лет он полагал, что старые шрамы затянулись, но стоило столкнуться с ними лицом к лицу, как кровь и гной хлынули наружу. — Я кажется потянул ногу, если прыгну — сломаю окончательно, — безбожно лжет, лишь бы получить малейший шанс на спасение. Словно в замедленной съемке видит как из-за поворота толпой выбегают зараженные, ударяясь о стены и давя друг друга своим весом. Отлично. Теперь с двух сторон его окружает смерть, а прорваться можно лишь через одну из них. — Доверься мне. Я тебя поймаю.       «Я никому не доверяю». Снова опускает глаза в непроглядную тьму, набирая побольше спасительного кислорода в легкие и проваливается в пучину своих страхов. Отчетливо слышит как сверху захлопывается крышка люка, проводя аналогию с собственным гробом. Ужас парализует конечности, невольно отдавая легким покалыванием в затылке. Слишком хороший день, чтобы умереть.       Крепкие руки обхватывают хрупкое тело, моментально прижимая к своей груди. Чимин дрожит как осиновый лист, а альфа не видит, как плотно зажмурены его глаза. Он моментально вцепляется пальцами в кофту из плотной овчины, перебирая складки в ладони. Чонгук поймал.       Чон держит его непозволительно долго, переводя тяжелое дыхание после бега и наслаждаясь освежающим запахом сырости вокруг. Ему мгновенная тяга к его спасению кажется неразгаданной тайной, ведь стоило захлопнуть люк раньше, а не умолять о доверии. Он подверг себя и весь отряд опасности, спасая незнакомого альфу-недоростка. Резко трусит головой, сбрасывая наваждение и разводит руки в стороны. Чимин с тихим писком валится на землю, группируясь в безопасную позицию. — Мы чуть не погибли из-за тебя, — скалиться, хватая Пака за шкирку и поднимая на ноги. Теперь он раздражает его еще сильнее, заставляя кровь бурлить в жилах. — Я не просил тебя о спасении. Это было твое решение. Не нужно меня винить, — Чимин чертыхается, сбрасывая с себя чужую руку и отходит к стене. У него легкие внутри адским огнем горят, а сердце хочет выскочить через рот. Он всегда был в отличной физической форме, что является издержкой профессии, но проведя несколько дней без еды, сильно ослаб. Чувствует как одежда неприятно липнет к телу, от чего хочется сбросить все на пол. — Сними с меня шлем, — дёргает связанными руками, указывая, почему не может сделать этого сам.       Чонгук ему пальцами в шею вцепится хочет, хруст позвонков услышать, но вместо этого обхватывает руками головной убор, тихо скрипя зубами. Практически бережно дергает вверх и чуть не открывает рот от шока, когда из-под него начинают высыпаться белые волосы. Видит немного приоткрытые огромные губы, которые жадно хватают кислород, покрывшуюся испариной белую кожу и только потом отбрасывает шлем в сторону. Два чистых бриллианта скользят по полу, а после поднимаются на его лицо так, что альфа видит в этих глазах бушующие океаны и словно на ментальном уровне ощущает морской бриз.       Чимин облокачивается головой о сырую стену, по мере своих возможностей зачëсывая волосы назад, и проводит языком по немного солоноватым губам. Ему кажется, словно его тело в адский котел опустили, потому что жарко просто безумно. — Ты омега? — раздается голос сбоку и только сейчас он смотрит на альфу, который все это время себя по кусочкам собирал. Тот от щемящего чувства в груди избавиться не может, ведь Чимин словно наваждение, апокалипсис посреди прекрасного дня. Небольшой ровный носик, кончик которого немного дергается, когда его щекочут волосы, подобные лунному сиянию. Огромные губы, сжатые в плотную линию после вопроса и сияющие глаза, цвета прилива, обрамленные пышными ресницами. Красота эта дикая, словно все стихийные бедствия в себя собрала, дабы на голову альфы обрушить. — Это проблема? — Пак невольно огрызается, на что Чонгук быстро дает отрицательный ответ. Тема половых принадлежностей для него болезненная, а здесь это всем так важно. — Нужно двигаться в лагерь, — откашливается в кулак Хенджин, который молчаливо наблюдал за развернувшейся сценой. Он даже рад, что Чимин оказался омегой ведь в их общине, каждый представитель этого пола на вес золота. — Развяжи меня, — блондин горделиво вытягивает руки вперед, на что обескураженный Чонгук выгибает бровь. Слова его больше звучат как приказ, вызывая в альфе бурю смешанных чувств. Он как лед и пламя — сошедшиеся внутри в обворожительную песнь. — Страх потерял?       Чимин лучезарно стреляет глазками, пропуская тихий смешок, а после резко дергает бедрами, от чего из небольшого кармашка показывается маленький ножик. Омега моментально подцепляет его локтем, обхватывая зубами рукоятку и легким движением головы избавляется от веревок. Делает несколько шагов в сторону альфы, обводя длинным пальчиком контур подбородка. — Запомни. Ты можешь сдержать меня лишь тогда, когда я позволю это сделать с собой.       Чимин гордо вильнув бедрами удаляется в глубь тоннеля, под удивленные взгляды солдат разведки. Чонгук от такого в немом шоке стоит, ведь он даже не знает куда идти, но плечи настолько гордо расправляет, словно король к трону усыпанному бриллиантами движется. Под каждым его шагом золотая пыльца рассыпается, даже тени боязливо по углам прячутся, правителя вперед пропуская. Он таких омег вовек не видел и вряд ли когда-то еще увидит. ***       Длинные тонкие пальцы, увешанные отбеливающими от ламп массивными кольцами, ритмично постукивают по столу, отбивая симфонию Шуберта. Мелодия льется неторопливо, переживается как сама жизнь — с ее парадоксальностью, мощными ликующими кульминациями и трагическими срывами. Последний удар получается нечеткий, слишком глухой, хотя композиция завершается на высокой ноте.       Альфа резко отдергивает руку, явно недовольный исходом и хватает стоящий рядом стакан с вином. Красное полусладкое, цвета роз на рассвете. Им хочется брызнуть на стену, дабы прибавить красок окружающей серости.       Его душа — мольберт и молит об искусстве. Он как и любой человек тянется к прекрасному, но слишком трудно отыскать его в подземелье. Джокер опускает руки в краску, оставляя отпечатки собственных ладоней на стенах, а после наслаждается творением, перекрывая его сверху черным, ведь это не пик совершенства. По этой тьме он проведет алые полосы, раскрывая всю бренность человеческого существования лучше, чем Малевич. — Вы звали? — тихий голос раздается сзади, от чего творец мгновенно разворачивается, удовлетворенно облизывая губы. Сокджин стоит опустив глаза в пол, плотно сцепив руки спереди. По обворожительному голому телу, струятся тоненькие полосы золотых цепочек, красивыми кружевами обводя плечи и замирая лишь у щиколоток. Шея усыпана вставками изумрудов и сапфиров, подчëркивая изящную красоту ключиц. Джокер создавал этот костюм собственноручно.       Сокджин — его отрада в самые бесцветные дни. Невероятной красоты омега, даже обнаженным выглядит верхушкой истинного целомудрия. Он никогда не марал обворожительное тело похотью и грязью, ведь искусство руками трогать нельзя. Наслаждался со стороны, упиваясь печалью в глазах напротив. Сокджин красив, когда несчастен. Его боль будоражит сознание, лучше самого сладкого вина, заставляя душу дрожать от восторга.       Альфа делает несколько ритмичных шагов к нему, замирая у самой шеи и наслаждаясь обворожительным ароматом, подцепляет длинными пальцами одну цепочку, прокручивая между фалангами, дабы ощущать холод металла. — Ты прекрасен, — жар опаляет ухо, от чего бархатная кожа покрывается миллионом мелкий мурашек.       Джокер аккуратно хватает его за мизинец, наслаждаясь природным теплом и припечатывает к стене, которую несколько секунд назад измазывал краской. Сокджин набирает побольше воздуха в легкие, ведь этому альфе могло взбрести в голову все, что угодно. Он наслаждается этим кошмаром уже несколько лет и лишь молит небеса о том, чтобы поскорее ему надоесть. Но Бог его давно оставил. — Твоя нагота обворожительна на фоне моего искусства, — начинает мужчина, подхватывая с пола ведерко оранжевой краски. — Но я хочу, чтобы ты обнажил на ней душу.       Резко вскидывает руки вперед, забрызгивая омегу, от чего тот машинально прикрывает лицо, отшатываясь назад. Краска нещадно забивается в рот, даря неприятно-горький привкус, но Сокджин к такому давно привык. Глаза начинают жечь, от чего шатен шипит, опускаясь на пол. — Что ты делаешь? — рычащий голос раздается сверху, от чего омега резко скукоживается. Ему этот баритон в кошмарах снится, ведь ничего хорошего не сулит. Джокер недоволен. Он делает так, лишь когда испорчено его искусство, либо результатом он неудовлетворен. Обычно, за такое он окрашивает стены особенной алой краской, которая крайне редкая, но является его любимой. Цвет чужой крови.       Сокджин единственный с кем так не поступят, ведь величайшее искусство здесь все же он. Альфа бережет его, пылинки сдувает, наслаждаясь словно картиной в музее. Жаль, это не избавляет от наказания. Его пытка более мучительна, пропитана чистой внутренней болью и адскими метаниями.       Сокджин начинает дрожать, сильно выпучив глаза и вцепляясь пальцами в бетонный пол, срывая ногти в кровь. Сейчас он снова вернется туда, в пучину сырого помещения, где из тьмы на него будет смотреть Монстр, прожигая внутренности. — Простите, — скулит, опуская голову в пол. Хрупкое тело бьет крупной дрожью, а кислорода в легких катастрофически мало.       Джокер смотрит на всю эту картину с усмешкой, наслаждаюсь запахом страха в воздухе. Самые красивые люди — разбитые люди. Когда слезы опаляют их ситцевую кожу, а кончик носа немного краснеет. Глаза их становятся стеклянными, словно сияют в свете софитов. Это неописуемо прекрасно.       Альфа разворачивается на пятках, тем самым приказывая омеге идти следом. Он знает, что Сокджина тащить не нужно, тот и сам сделает как велят. Шатен осведомлен, что Джокер ненавидит следы на его теле, поэтому никогда не применяет физическую силу к своей бабочке.       Темные, знакомые коридоры, ранее подобные тонким сетям паутины, которым не видно конца, теперь кажутся неимоверно короткими. Многие альфы встречаются им по пути, подчинительно склоняя голову перед Джокером. Сокджин смотрит лишь в пол и даже не старается прикрыться, ведь наготы своей не стесняется. С кончиков тонких пальцев все еще капает краска, которая высохла во многих местах и покрылась маленькими трещинами от движения кожи. Омега уже давно не плачет, храня свое отчаянье для более подходящего времени.       Огромная, металлическая дверь, плотно закрытая на три замка, а сверху обмотанная цепью. Его личный ад, непроглядная тьма, а скрывается за ней неописуемый ужас. Альфа быстро достает небольшой ключик, ранее висевший у него на шее и поглаживает пальцами, перерабатывая что-то в своей голове, от чего плотоядная улыбка окрашивает лицо. Отточенным движением руки избавляется от замков, открывая дверь настежь. Сокджин моментально покрывается мурашками от мертвенного холода из комнаты, поднимая глаза в непроглядную тьму. Там тихо. Настолько тихо, что можно оглохнуть, но омега знает, что он там. Сидит. Смотрит.       Джокер уверенно делает несколько шагов, пока его спина не исчезает в комнате, а омега не может сдвинуться с места. Конечности словно парализовало, а маленькое сердце заходится в бешеном ритме, норовя прорвать грудную клетку. Он был здесь уже четыре раза, но страшно как в первый. Помнит липкий, скользящий по коже взгляд, холодные пальцы, которые лишь однажды коснулись тонкой лодыжки и тяжелое, сбитое дыхание. Хотел бы он умереть, но не может. Десятки раз он пытался прекратить пытку, но вновь и вновь находилось ради чего жить. Это были незначительные мелочи, например новые цветы распустившиеся в оранжерее или слишком вкусный обед в столовой. Так каждый раз он откладывал смерть на завтра. Махал платочком в след, крича чтобы приходила позже. Трус. — Долго ждать? — раздается знакомый голос из темноты и Джин только сейчас понимает, что стоит неподвижно уже несколько минут. Первый шаг оказывается самым тяжелым. Бетонный пол пронзает босую ступню миллионом уколов, кислород отказывается поступать в легкие. Следующий легче. Потом еще один. — Развлекайтесь.       Сзади раздается тяжёлый скрип двери, а Сокджин безотрывно смотрит вниз. По полу скользит маленький лучик света, с каждой секундой становясь всë уже, пока его полностью не съедает тьма. Тягучая тишина нарушается лишь тяжелым дыханием омеги и глухим стуком захлопывающихся замков.       В воздухе виснет тяжелая аура напряжения, неприятно щекоча кончики пальцев. Тихий лязг цепей в углу больно режет по ушам, от чего хочется схватиться руками за голову. В этот раз он не плачет. Единенный раз, когда не молит о пощаде.       Сокджин никогда не видел Монстра, но отчетливо ощущает его присутствие. Знает, что он смотрит, но никогда не приближается. Никто не выходил отсюда живым, кроме него.       Когда Джокер приволок его сюда впервые, он был невероятно зол. Он вел его на верную погибель, но так же безразлично хлопнул дверью как и во все последующие разы. Какого же было его удивление, когда вернувшись через несколько часов, вместо крови на стенах он увидел живого омегу. Разбитого, красного, заплаканного, но живого. Сокджин лежал в углу, подобрав под себя колени и глотал слезы, а Монстр прятался в другом. Он сидел тихо, боясь лишний раз пошевелиться, продолжая безотрывно разглядывать омегу. Тогда альфа первые решил, что он не ест омег, но догадку стоило проверить. Проверил. Ест.       Это было невероятно. Его величайшее творение было способно на чувства. Зараженные преследуют лишь одну цель — распространить инфекцию, его Монстр — питаться. В один миг обе его догадки рухнули. Зараженные могут любить.