Делай это снова и снова...
Опустоши меня.
Изнасилуй меня, мой друг.
Nirvana — Rape me
Гю бесцеремонно повалил Ёнджуна на диван, седлая его бёдра. Сжав лицо между ладоней, он утянул Ёнджуна в очередной влажный поцелуй. Ещё от десятка предыдущих Ёнджуну кружило голову, почти как при первом приёме травки. Он не мог оторваться от Бомгю, старался пресытиться этим будоражащим чувством. Вдруг Гю отстранился. С бёдер он сместился ближе к паху, руками упершись в чужую грудь. Ёнджун не мог разглядеть его глаз: видел лишь порозовевшие щёки и заалевшие влажные губы, но ощущал, как за видимостью этой непорочности скрывается похоть. Бомгю сомкнул губы, сглатывая вязкую слюну. В эту секунду Ёнджун по-хозяйски подхватил его под бёдра и поднялся с дивана. Бомгю быстро скрестил щиколотки у Ёнджуна за спиной и обнял его за плечи, чтобы сохранить равновесие. Ёнджун уткнулся носом Бомгю в грудь — аккурат туда, где аромат всегда ощущался особенно ярко. Бомгю пах хозяйственным мылом, старыми книгами, газировкой и совсем немного гарью. Ёнджун заметил одну особенность: чем больше распалялся Гю, тем сильнее становился этот запах, и тем глубже сам Ёнджун погружался в дурман. Возбуждение Бомгю было заразительно: оно проникало в каждую клеточку тела, погружая в ту же лихорадку. Вопросы разумности отходили на второй план, первостепенно было влечение, какое-то внутреннее чувство, притяжение. Ёнджун впечатал Бомгю в стену. Тот вскрикнул от боли, сжимая Ёнджуново плечо. — Что? — Дверь, — кое-как послышалось сквозь гремящую музыку. Гю спешно потёр ушибленное место, а затем снова нащупал за собой ручку и потянул вперёд, открывая дверь в комнату. Порядком измотавшийся Ёнджун, занеся Гю внутрь, бросил его на кровать и сам упал сверху. Длинные чёрные волосы Бомгю разметались вокруг головы нимбом. Сам Гю выглядел как никогда красиво: глаза горели каким-то похотливым блеском, влажные губы манили. Недолго думая Бомгю схватил Ёнджуна за затылок и вовлёк в очередной жаркий поцелуй, перекатываясь на бок. Ёнджун чувствовал, как шаловливые руки Бомгю шерудили по его спине, задирая футболку. Он был совершенно не против, полностью растворившись в приятном аромате Гю, окружившем его. Они действовали в каком-то едином порыве, в одном ритме, понимали друг друга почти без слов, ориентировались на ощущения и поддавались даже самым мимолётным желаниям. По такому внутреннему наитию Бомгю провёл пятернёй от затылка до макушки Ёнджуна и буквально вдавил его лицо себе в сгиб шеи. Ёнджун коротко клюнул Бомгю поцелуем, опаляя кожу горячим дыханием, цепляясь пальцами за горловину мешковатого свитера. В тот же момент он почувствовал чужой язык в своём ухе: Бомгю мазнул им по мочке и очертил ушную раковину. Ёнджун, хмурясь, шлёпнул Гю по заднице, на что тот резко выдохнул ему в ухо. — Раздень, раздень меня! — прошептал он судорожно, закидывая на Ёнджуна ногу. Тот подцепил свитер пальцами и потянул вверх, обнажая белую грудь. Бомгю отнюдь не был идеальным, даже в плане внешности: его плечи и лопатки покрывали розовые шрамы от прыщей, под мышками торчали чёрные жёсткие волосы; от возбуждения горчинка гари в его запахе стала ещё более заметна. Однако эти черты делали его ещё более настоящим, ещё более естественным, всё более заводили Ёнджуна. Он не мог себе и представить никого более сексуального, чем Бомгю. Гю вцепился в майку-алкоголичку на Ёнджуне, стащил её через голову, небрежно швырнул в сторону и вовлёк парня в очередной поцелуй — новое столкновение их языков. Ёнджун почему-то вспомнил рассказ о бойцовых рыбках: как те сцепились ртами, пытаясь перебороть друг друга. Он довольно быстро привык к этой манере дикого поцелуя: чтобы со слюнями, чавканьем и немеющей челюстью. Ему нравилось, как Бомгю доходил до исступления, пытаясь как можно дольше не отрываться от его лица, как от напряжения у него слезились глаза и между бровями появлялась милая морщинка. Нравилось, как он всегда резко отрывался с хлюпающим звуком, как его потряхивало от бешено колотящегося сердца, как он сам становился одной пульсирующей веной. Бомгю перекатился на спину, пригласительно приподнимая таз и на ходу расстёгивая широкие джинсы. Ёнджун подцепил пояс пальцами и оставил Бомгю в одном белье. На коленях как всегда красовались синяки, лиловые и серые, жёлтые по ореолу, и новые ссадины от неудачных падений с велосипеда. Пара царапин была и на локтях, но на них были налеплены пластыри всех форм и размеров. Бомгю был лучше любой эротической фантазии. В нём не было никакой вылизанной идеальности и нарочитого позёрства. Он был настоящий и сексуальный до омерзения. Естественный, как любовь и сексуальное влечение. Ёнджун схватил Гю за щиколотки и потянул на себя, устраиваясь между его ног. Бомгю сложился пополам, расстёгивая на Ёнджуне шорты и всячески помогая ему скорее снять их. Теперь оба остались в белье, разведя на кровати полнейший хаос. Одежда валялась повсюду: на полу, на сбившемся одеяле, под кроватью… Одна подушка чудом осталась у изголовья, другая оказалась чуть поодаль от локтя Гю. Снова коротко и слюняво поцеловавшись с Ёнджуном, Бомгю подмял эту подушку под поясницу, дополнительно комкая и одеяло. Проделав эту нетрудную манипуляцию, он лёг, опершись на локти, и покачал головой, стряхивая волосы с лица: ему явно хотелось видеть Ёнджуна во всей красе. — Предпочтёшь, чтобы я..? — начал Ёнджун. — Предпочту, — перебил его Гю, лукаво улыбаясь. Ёнджун без лишних возражений поменял положение: лёг на живот и для удобства закинул ноги Бомгю себе на плечи. Гю торопливо снял трусы с уже образовавшимся на них мокрым пятном, и, стоило Ёнджуну коснуться его возбуждения, опрокинулся назад, зарывшись руками в волосы и втягивая живот так, что стали видны очертания рёбер, — он слишком долго ждал. Ещё одной особенностью Гю было то, что он затыкался во время секса. По его лицу могло показаться, что он находится в крайней степени задумчивости, если бы не ярко-розовые горячечные щёки и томные грудные вздохи. Это не значило, что он пытался сдерживать себя (он вообще был не из тех людей, кто способен видеть границы дозволенного в чём бы то ни было) или терпел боль, совсем наоборот — он растворялся в этом наслаждении, которое чувствовал каждой клеточкой тела. (Однажды он сам сказал Ёнджуну, что каждый раз с ним будто погружается в наркотический дурман.) Ёнджун концентрировался на своих движениях и движениях Гю, положении своих губ и дыхании. Это был их не первый раз, да и с другими партнёрами Ёнджун тоже пробовал всякое, однако сердце каждый раз бешено колотилось и дышать получалось как-то отрывисто и приглушённо. Темп постепенно ускорялся — началась возня. У Ёнджуна начало до боли сводить скулы, как от кислой конфеты. Глаза непроизвольно слезились — лицо Бомгю то расплывалось до каких-то молочных, розовых и чёрных пятен, то возвращало привычные очертания, подпитывающие мучившее Ёнджуна вожделение. Гю смотрел слепо: глаза застилала поволока похоти и какого-то нежного безумства. В его взгляде была настоящая бездна, в которую Ёнджун даже боялся провалиться, потому что уже терял рассудок. По вискам Ёнджуна покатился пот. Лицо и впадины ключиц Бомгю тоже блестели и в свете закатного солнца отливали золотом. Ёнджуна это завораживало настолько, что он будто отключался от мира — всё концентрировалось на одном Бомгю, а ещё сердце, чьё биение пульсацией проносилось по всему телу. Гю заломил брови и сдавленно хныкнул, прогибаясь в спине навстречу. Ёнджун и сам утомился: в горле саднило, пара слёз сорвалась с ресниц и покатилась по щекам. В животе завязывался тугой узел, напоминающий о себе тупым, почти болезненным ощущением. Пора было с этим кончать. Ёнджун сунул под себя руку, чтобы немного снять напряжение, и, как мог, ускорился. Бомгю с локтей поднялся на вытянутые руки, затем снова лёг. Зарылся пальцами Ёнджуну в волосы, спутывая их. Он старался держаться, странно сипел, хватался руками за что ни попадя и иногда толкался навстречу фрикции, жмурясь. — Ёнджун!.. — предупредил он не своим голосом. Ёнджун был довольно брюзглив и не любил пачкаться, а потому быстро отстранился, помогая Бомгю рукой. Тот положил свою ладонь сверху, хотя скорее повис мёртвым грузом, чем содействовал. Он уже находился на грани сознания и полной бессознательности, проваливался в забытье. Вид его становился всё мрачнее, пока Гю не запрокинул голову, переживая долгожданную разрядку. Между бёдер он сжал голову Ёнджуна, погрузив того в тишину. Прошло около полминуты, прежде чем Гю расслабился, вернув Ёнджуна в мир звуков. Сдув с лица мокрые чёрные пряди, он откинулся на подушки. Его щёки всё ещё горели, грудь тяжело вздымалась, взгляд из-под ресниц помутился. Из соседней комнаты заиграло что-то похожее на «Smells like teen spirit», разве что более приглушённое. Ёнджун не обращал до этого внимание на музыку, но теперь даже вслушался. Через пару секунд мелодия стихла и началась другая — «Rape me». — Перевернись-ка, — сказал Ёнджун сухо, вдогонку шлёпнув Бомгю по ягодице. Тот недовольно замычал, поднимая отяжелевшее тело и вставая в коленно-локтевую позу. Он будто сам себе не принадлежал: стал слабым и вялым, будто конечности стали ватными. Ёнджун лёг сверху и за подбородок повернул голову Гю к себе лицом, концентрируя его рассеянное внимание на себе. Бомгю, как в дурмане, прикрыл веки, смазано целуя Ёнджуна в губы. Он не был бы самим собой, если бы напоследок не прикусил чужую губу, облизываясь и шкодливо улыбаясь в поцелуй. Ёнджун снова ударил его по заднице. Бомгю шикнул с деланной обидой: — Прекрати. — Точно? — спросил Ёнджун на ухо. — Нет, — покачал головой Гю. — Продолжай. Схватив Бомгю под подбородком, Ёнджун впился ему в шею, как вампир. Разве что питался он не кровью Гю, а его безумным дурманящим запахом, ставшим сейчас более резким и терпким, как аромат кофейных зёрен. Бомгю приподнял голову и нервозно сглотнул: острый кадык подпрыгнул под чужими пальцами. Ухмыльнувшись самому себе, Гю потёрся задницей о чужое возбуждение. — Хочешь что-то сделать с этим? — хитро спросил Ёнджун. — Да. Ёнджун схватил Бомгю под рёбрами и приподнял, заставив сомкнуть разъехавшиеся колени. В ту же секунду хватка на шее стала крепче, так что Гю даже испугался, не передавит ли Ёнджун ему гортань. — Сомкни ноги плотнее. Бомгю послушался. Он уже был липким, грязным и совершенно выбился из сил, но не боялся запачкаться снова. Из гостиной послышался хрипящий голос Курта Кобейна, повторяющий одну и ту же строчку: «I’m not the only one», — с криком в конце. Музыка играла так громко, что, казалось, шатались стены. Однозначно, странно было заниматься сексом под песню, большая часть текста которой состоит буквально из фразы «Изнасилуй меня», но Бомгю это не останавливало. — Схвати меня за волосы, — сказал он Ёнджуну. Тот вплёл пятерню в взлохмаченную шевелюру. — Так? — Нет, жёстче. Дёрни меня. Ёнджун дёрнул. С силой. С такой же силой он щипал Бомгю под коленкой, бил по заднице или кидался душить всякий раз, когда тот вёл себя слишком несносно. Бомгю это нравилось — было ведь весело, а боль длилась не больше пары секунд и была вполне терпима. — Да, — вскрикнул Гю. — Сделай так снова. Ёнджун сделал, схватив ближе к корням. Бомгю расплылся в зловещей улыбке, выгибаясь до хруста позвонков. — Используй меня, — проронил он, прежде чем чужое возбуждение скользнуло между сомкнутых бёдер.***
Они лежали на кровати грязные и опустошённые — кончились. Бомгю, покрытый омерзительным липким слоем подсохшего пота и семени, в полудрёме прижимался к Ёнджуну сбоку, перекинув через него ногу. Ёнджун грезил о сигарете. А лучше — о забойном косячке. Просто чтобы отключиться от осознания того безумия, что они только что вытворили на маминой кровати. Музыка из соседней комнаты больше не играла. Бомгю свалился на грудь почти без чувств на последнем аккорде «Rape me», а дальше Ёнджун помнил только пронзившую тело судорогу и звёзды перед глазами. Красиво, ничего не скажешь. И иронично, чёрт возьми. — Гю-я, — сказал Ёнджун, чтобы услышать собственный голос и заодно проверить, слышит ли его Бомгю. — М-м? — Мне пиздец от матери. — Не волнуйся, нам в любом случае пиздец. Мне так точно. — У меня нет сил. — Он сглотнул вязкую слюну, скопившуюся во рту. — Не хочу вставать. — Не вставай, — сказал Бомгю, приоткрывая свои чёрные, как битум, глаза. Он чмокнул Ёнджуна в челюсть и снова уместил голову на его плече. — Останься со мной. Ёнджун устремил взгляд в потолок, приобнимая Гю.