старые раны

      Которая по счёту это была ночь, когда я просто сидел за офисным столом, направив свой пустой взгляд на стенд с отчётами, пытаясь самому себе доказать, что изучаю их, а не утопаю в потоке мыслей о тебе? Вокруг меня спешили пересечь очередную отметку трое часов, и одни из них, висящие позади, делали это настойчивее всех, отмечая каждую секунду неприятным стуком, одним их тех, что звучат в первых альбомах Depeche Mode. Я хлопнул ладонями по столу: с этим пора заканчивать. Я не могу потерять пекарню из-за одних твоих блядских поступков. А я уже на пути к этому.       Эти дурацкие часы стрелкой указывали на неприятное сочетание римских цифр, означающее: уже перевалило за полночь. Я, как всегда, ничего не успевал, не понимая: это лично моя проблема или я так много требую от ночников? Другие ночники так же сидят четыре часа, уткнувшись в стену, думая о блядской гейской драме, которая происходит в их жизни? Едва ли.       Я смог наконец встать с кресла и заставить себя работать. Принтер выплюнул мне три листа с перечнем продуктов, которые нужно пересчитать. Я со вздохом принял у него роды и, скрепив бумагу на планшете, подавив желание её разорвать, вышел из офиса в пустой коридор. Вот из-за этой пустоты мне не нравилось работать ночью. Вся посуда убрана, аппаратура отключена, стулья в зале перевёрнуты. Ни души, кроме моей, обречённой на муки. Словно пекарня закрыта насовсем. Эта мысль появлялась у меня каждую ночь, и я с обидой на себя же гнал её прочь: как только можно думать об этом? Как можно думать о потере того, что дорого больше жизни? Я не хочу переживать это снова.       Холод, ударивший в лицо из открывшегося холодильника, вернул меня к мыслям о работе. Чем быстрее я посчитаю, тем быстрее пойду лепить булки. Я начал: клубники пакетов один, два, три, сука; я споткнулся об открытые пакеты, спрятанные у самой стенки холодильника, и захотел тут же оторвать руки тому, кто так поступает. Вряд ли Стивен их открывал, конечно: вот кому я бы хотел отрубить руки. Чтобы никогда больше тебя не касались. Четыре, пять пакетов. Шесть — в одном открытом, в другом — восемь. Вы днём так относитесь к продуктам, мне пересчитывать два холодильника такого бардака.       Я ненавижу того человека, который оставил в холодильнике открытые коробки, который раскрыл несколько упаковок, который рассыпал ягоды по всей нижней полке. И тут всегда так? Я в утренние смены никогда не передавал такой бардак; стало быть, его либо не было вообще, либо ночные, как я, собирали ягоды поштучно, ползая на коленях перед холодильником. Лишить бы всех дневных премии, чтобы уважительно относились к продуктам. — Заебало, нахуй, — я со всей силы захлопнул дверь холодильника, покончив с ним. Глубокий вздох вышел из моих лёгких. Никакого воодушевления не осталось после таких открытий, а мне ещё идти на склад. Найду ли я там хоть одну закрытую коробку? Сколько стаканчиков там валяется на полу? А может, я найду разлитый сироп, как нашёл разлитый джем в холодильнике? И этим людям я плачу зарплату.       У меня в голове не укладывалось: зачем оставлять пустые коробки на месте, где должны стоять полные? Неужели всем всё равно, что в конце недели проводится инвентаризация и ночной со стремянкой лазает по всем этим полкам, или я недостаточно хорошо объяснял, когда обучал каждого из вас, что никому не в кайф проводить на складе половину смены, чтобы хоть что-то найти? Видимо, о том, что коробки нужно ставить наименованием вперёд, я тоже не говорил. И как я должен, стоя на лестнице, что-то понять? Вот что это за блядская коробка? Тяжёлая, так ещё и длиной в половину меня… Я почувствовал её тяжесть, когда один из её углов резко соскользнул с полки и она всем весом толкнула меня; после я чувствовал только боль по всему телу. Вокруг меня по полу рассыпались кофейные зёрна, выкатившиеся из одной лопнувшей от падения упаковки. Мутным взглядом я видел, как шатается предательски проскользившая вперёд стремянка. Ей не хватало только упасть на меня. Кто вообще додумался ставить кофе на верхнюю полку? Кто у нас такой сильный и умный, интересно? Вадик с его длинными ногами?       Я лежал на полу, неспособный встать не из-за обволакивающей всё моё тело боли, от жжения кровавых царапин на руках и спине. Мне просто не хотелось. Я думал, эта пекарня — небольшая семья, в которой всем хорошо, где всем нравится работать, где все, как и я, живут ею, полны энтузиазма. Оказалось, всем всё равно на показатели, на продукты, на своих же коллег. И на меня. Особенно тебе.       Я ведь вновь видел, как ты встречаешь этого парня после работы: это несложно заметить с нашими панорамными окнами. Как давно это уже происходит? И как долго ты планируешь это продолжать? Тебе правда нисколько не стыдно?.. Я опять ничего не делаю, только лежу на полу склада и думаю о тебе. Даже так ты успеваешь меня заебать. Вот бы я уебался головой о стеллаж, пока летел. Вадик бы утром меня нашёл…       Я вздохнул и поднялся с пола, щурясь от боли и ненависти. Кофейные зёрна прохрустели под моими ногами. Лучше бы это была моя шея, раздавленная кем-то очень красивым. Не тобой. Тебя бы я сам раздавил, блять, как же легко поскользнуться на этих зёрнах! Мне теперь их убирать, а ещё искать новое место для кофе, так ещё и утром придёшь ты после очередной ночи со своим мужиком. Бесишь! Не хочу тебя видеть, просто не хочу!       Как всё заебало! Я пнул стоящую рядом коробку, надеясь, что она улетит куда подальше, но вместо этого она ответила мне ужасной болью. Какого хуя на полу стоят полные коробки? Щурясь от новой боли, я прочитал: «Sugar». Блять. Как же хотелось бросить всё и уйти домой спать. Сами разбирайтесь со своим срачем! И ты тоже сам разбирайся, и лучше поскорее, кто из всех твоих любовников лучше тебя ебёт, и проваливай к нему. Где этот ебаный веник, я руками должен кофе собирать?       Я едва не трясся от злости, выходя со склада. Два часа я потратил на ебучую уборку и перекидывание коробок. А мне ещё всё это говно считать… Я совсем забыл про это. Блять, а не похуй ли? Всё равно никому из вас не интересны результаты инвентаризации. Всем так похуй, что мы тратим огромные деньги на потере продуктов…       Мне не похуй. Мне важна жизнь пекарни. Мне важно, сколько расходуется продуктов. Мне важно знать, сколько продуктов осталось, чтобы подтвердить поставку. Именно поэтому я взял свои бумажки и исчез за дверью склада ещё на час.       К трём часам ночи, успев лишь получить ушиб с парой царапин на всю спину (лучше бы смертельный перелом) и посчитать каждое кофейное зёрнышко, я взял тряпку и, стоя один посреди огромного зала, стал намывать все поверхности, которые только видел, резким движением руки и под недовольное ворчание. Стоя рядом с витриной, я вспоминал, как здесь стоял ты в свой первый день, такой непонимающий, такой испуганный и влюблённый. Где сейчас этот Лёва? Почему вместо него теперь работает какой-то профессиональный бариста с высокомерным взглядом, считающий себя вправе грубить директору и заводить романы на стороне прямо на работе?       Ты стал мной. Это простое осознание разозлило меня до конца, и я, став тереть уже давно чистую поверхность, допустил слишком резкое движение. Банка для чаевых опрокинулась на бок и покатилась к краю тумбы; я не самым ловким движением подхватил её мокрой ладонью, откуда она поспешила так же быстро выскользнуть и приземлиться наконец на пол. — Блять.       Я поднял объект моего раздражения. Не вдребезги, но разбита: от самого дна до самого края теперь красовалась трещина, да такая, что съёмная крышка уже не держалась в горлышке, а свободно выпадала. Хорошо, что внутри не было монет: я бы заебался их собирать. Рассмотрев изящную трещину, я взял банку в руку покрепче и, чуть повернувшись влево, с размахом кинул её в стену. Треск стекла как чей-то восторженный визг пронёсся по всей пекарне, заглушил даже голос Тома Йорка, так тоскливо звучащего из колонок. Я целился в твоё лицо на стенде сотрудников. Судя по трещине, которая от банки перешла на него, я попал.       Утром Вадим принял смену, даже не подозревая, что половину ночи я провёл, опустошённо глядя в стену под песни группы Телевизор, перекидывая тяжёлые коробки на складе и собирая стекло по всему полу. Он лишь попросил сделать побольше заготовок и отпустил меня. Я ожидал получить от него список из двадцати пунктов не доделанных мной дел. То ли он боится приказывать директору, то ли он так плохо принимает смены. А может, я так хорошо справился? Интересно, почему отсутствие стенда с фотографиями работников не вызвало у него вопросов?       Я не задерживался на кухне надолго. Мне хватило пятнадцати минут, после которых я доделывал совсем другие ночные дела: проводил анализ инвентаризации и прочий бред. — Блять, куда дели банку?       Ругань Вадима была слышна даже в офисе. Я тяжело вздохнул и быстрым, необоснованно бодрым шагом вышел к нему. Признавшись, я угрюмо пожелал вернуться в офис, почти осуществил своё намерение, когда Вадик поразил меня своим вопросом: — Про tip jar я понял, а Лёва где?       Я испуганно обернулся на него. — А он не пришел? — Если бы он пришел, я бы не спрашивал. Я думал, ты предупредишь, если он не придет или опоздает. — Если бы я сам знал об этом, — устало произнёс я. — Сейчас узнаю.       Я хотел вернуться в офис, чтобы собрать свои вещи и наконец отправиться домой; теперь мне нужно было искать тебя. Я взял телефонную трубку и сразу стал искать список номеров сотрудников: домой звонить было бесполезно. Я набрал номер Стивена и повторил это действие три раза; все три раза мне не ответили. Тогда я все же позвонил домой. Ничего. Чем ты так занят? Своим Стивеном? Я представил, что вы либо трахаетесь в его квартире (я ведь даже не знаю, как она выглядит), либо спите в обнимку на моём диване. Я не знал, от какого воображения мне было более тошно.       Дверь в офис открылась. — Привет, — невозмутимо произнёс ты.       Я удивлённо повернулся к тебе всем телом, прокручиваясь на стуле, не откладывая телефонной трубки, даже не отводя её от уха. — «Привет»?       Я сам испугался своего голоса. — После всего, что ты сделал, ты просто заходишь ко мне в офис и говоришь «привет»? Твоя смена началась сорок минут назад, а ты, пришедший неизвестно от кого и откуда, вместо извинений говоришь «привет» и расслабленно заходишь в офис? Что ты молчишь? Ты хоть одно слово можешь сказать, кроме своих идиотских упрёков с намеком на свое превосходство? — Извини. Я проспал.       Ну конечно. Я даже знаю с кем. — Нужно было позвонить и предупредить. — Я спешил сюда. Директор, я и так сильно опоздал, отпусти меня. Там Вадик один. — Ты в любом случае опоздал, и нет разницы, выйдешь ты сейчас или на пять минут позже, — я поднялся со стула. — А мне тебя никогда не застать.       Я хотел добавить «в таком положении», но не стал; отодвинув тебя от двери, я закрыл её, чтобы Вадим не помешал нашему разговору. Я его слишком долго ждал. — И что ты будешь делать? — с явной усмешкой спросил ты. — Закрой свой блядский рот.       Я не стал кричать, подходить к тебе вплотную, давить на тебя, хватать за ворот и прижимать к стене; наоборот, я, сев на кресло, отъехал от тебя подальше, действуя только суровым взглядом и таким же тоном. Я увидел страх в твоих глазах. Неужели. — Меня тошнит от одной мысли о тебе. Я не знаю, чем ты руководствуешься, ведя себя как полный мудак. Мне это надоело. Я не хочу больше это терпеть.       Мне не хотелось говорить о том, как больно мне осознавать твою измену, как рвется на части моё сердце от одного воспоминания о нашей прошлой беззаботной жизни, о том наивном и милом тебе. Я не видел смысла в том, чтобы рассказывать тебе, что я до сих пор люблю тебя настолько, что готов переделать нахуй всё в своей жизни, лишь бы ты стал таким, каким был прежде. На тебя бы это не подействовало, да и мне стоило прекращать показывать тебе свою мягкость. — Чтобы, когда я сегодня в девять вечера проснулся, в моей квартире не было ни тебя, ни твоих вещей. Понятно? — Работу мне тоже новую искать?       Я помолчал, соображая, не послышалось ли мне сожаление в твоём голосе? — Нет.       «Ты нужен пекарне, — хотел сказать я. — Ты нужен мне», — мечтал сказать я. Но я лишь протянул тебе белый лист и ручку. — Пиши объяснительную за опоздание и пиздуй работать. Я достаточно задержался из-за тебя.       Я поднялся со стула и, взяв сумку, оставил тебя в офисе одного.