старые раны

      Вечеринка в честь моего дня рождения была запланирована мной за месяц; и этот месяц мы оба жили в щемящем ожидании, не способные справиться с нетерпением. Я пригласил всех друзей, пекарей, музыкантов, просто мигрантов и австралийцев, так что нас ждало твоё с ними знакомство в снятом мною домике с бассейном, подобием сцены и большим количеством алкоголя.       Мы шли с тобой к этому домику по набережной. Ты взял с собой фотоаппарат, несмотря на мои замечания о том, что ты можешь его сломать в пьяном угаре; и ты то и дело просил меня позировать тебе, ровно как и всякий раз, когда мы гуляли вдвоём. Иногда мы менялись; у тебя был исключительный талант, а у меня — хороший вкус. Я стоял, закуривая, у перил, а ты опять крутился вокруг меня с камерой. Я бесился: ветер путал мои волосы, закидывал мне их на лицо, а я строго глядел на довольного тебя, подперев голову. Так ты меня и сфотографировал. Ты, говоривший всю дорогу без умолку, бог помнит о чём, ты, рассказывающий мне о том, как счастлив был встретить меня и что без меня бы не шёл на такую тусовку. Я помню: привыкший к ним в Беларуси и Израиле, ты скучал. Что ж, тебе действительно повезло встретить меня, исполнителя твоих желаний. И, главное, я до сих пор не понимал, почему их исполняю, — неужели это любовь заставляет меня идти на такие поступки? Почему стремлюсь порадовать тебя, несущего на вечеринку в честь моего дня рождения мою же гитару?       Пока я искал ответ, мы уже пришли. Нас встретил хозяин дома, с которым я быстро переговорил по-английски, пообещал не сломать мебель и в противном случае заплатить за неё. Этот же приветливый дядька, лет на десять меня старший, устроил нам экскурсию по месту нашей вечеринки, рассказал, как пользоваться телевизором и другим оборудованием. Заплатив ему и попрощавшись, мы стали в ожидании гостей готовить дом к вечеринке, в частности, наполнять холодильник едой и алкоголем, принесёнными в больших пакетах, готовить сцену и бассейн.       Когда начали подходить гости, я лично знакомил тебя с каждым, а ты вёл себя приветливо, не смущаясь, хотя потом мне признался, что многих поимённо не запомнил; да и не думаю, что тебе это нужно было. Все собрались, когда ещё не стемнело: то был понедельник, и почти всех ждал новый рабочий день, так что я не собирался надолго задерживать друзей и позволять им тем самым много пить. Нас это так же касалось, но я давно понял, что мой строгий взгляд для тебя — не преграда напиться до потери ориентиров в пространстве — что уж говорить про меня? Но я старался пить меньше, чем раньше: всё-таки я управляющий.       Люди дарили мне подарки в красиво упакованной бумаге, в подарочных пакетах и в обычных — и я не представлял, как мы понесём их домой, куда поставим; я давно не получал столько подарков и даже забыл, каково это. Диана принесла ещё один торт, который я ей заказал, большой, в несколько ярусов, и тогда я понял, что это второй торт для меня. Я благодарно обнял её, произнёс несколько слов на английском — мне на самом деле было всё ещё неловко за ту мою выходку на корпоративе, хоть она и вполне в моем стиле.       Еду и напитки мы выставили в доме, алкоголь оставили в холодильнике; празднование же проходило на улице, вокруг сцены, на которой вот-вот должен был начаться концерт. Вместо него из колонок негромко играла музыка с какого-то диска, забранного мной не глядя за несколько минут до выхода. Кто-то ещё продолжал приходить, и я успел потерять тебя в толпе своих знакомых и друзей; это меня удивило, потому как я ожидал, что ты будешь ходить за мной хвостиком.       Я не нашёл тебя к началу концерта; признаться, я и не искал, увлечённый общением со старыми друзьями. Только потом, идущий в дом за перекусом, я заметил тебя в компании Майкла, Дино и других участников группы IKON. Видя, как ты увлечённо пытаешься понять, что тебе говорят, я не стал рушить твои порывы, но понаблюдать за тобой со стороны очень хотелось. За тобой, как ты пытаешься жестами что-то объяснить, как ты смущённо поправляешь волосы, как ты подходишь ближе, чтобы получше расслышать собеседника. Жаль, что моё рассматривание тебя приостановил уже изрядно подпивший Денис, мой старый знакомый, единственный русский одногруппник Вики: он закинул мне на плечо свою руку и стал уводить от твоей компании ближе к сцене, напоминая мне, что сейчас будет играть наша общая подруга. Я хлопал его по животу, по-дружески посмеиваясь над тем, что вечеринка только началась, а его уже вынесло, на что получал честное «да я трезвый!» и громкий хохот. Мы с бутылками пива в руках сели напротив сцены, зазывая тем самым остальных гостей, и вскоре вышла Вика. Она, сев за синтезатор, проговорила своё поздравление, адресованное мне, сказала ещё пару слов о том, что собирается играть и, когда гости обратили на неё внимание и стали собираться у сцены, принялась исполнять. Слушая её музыку, я несколько раз постарался найти тебя глазами, но не смог; тогда оставил эту затею, позволяя себе полностью насладиться вечером. К нам подсел кудрявый австралиец, постоянник нашей пекарни, — ты можешь догадаться, как мы познакомились, — он так же, как и Денис, приобнял меня за плечи, и мы надолго остались в таком положении. Я невольно стал слушателем попыток пьяного русского объяснить манерному австралийцу, что русская музыка круче местной и сегодняшний концерт — тому доказательство. Неа — так по-иудейски звали рыжего австралийца — всё пытался узнать у меня, что же хочет донести до него Денис, но я отмахивался, отказываясь что-либо переводить и требуя обратить внимание на концерт.       В какой-то момент я осознал, что Неа держит руку на моём бедре. Я повернулся к нему с многозначительным взглядом и хотел было ответить на его такого же характера ухмылку, но вовремя вспомнил про твоё существование. Тогда я сменил взгляд на строгий и своей ладонью убрал его руку с себя, ответил на его немой вопрос кратко, чтобы не вызвать у него никаких иллюзий. Он стал уговаривать: — He won't know, — и прочие уловки, вроде «всего один раз», «расслабься, в честь праздника». Мне это стало надоедать. — Sorry, but it's not my morals.       Я поднялся, чем вызвал падение на землю Дениса, и направился к другой компании, слыша, что Неа кричит мне вслед о том, как сильно я изменился за год. Да, прошлогодний Шура бы не упустил шанс переспать с красавчиком в свой день рождения. А Шура настоящий отправился искать своего собственного красавчика, оставленного одного на вечеринке среди незнакомых, наполовину англоговорящих людей. Ребята из IKON уже сменили Вику на сцене, поэтому найти тебя оказалось проще: ты стоял чуть дальше от сцены, у забора, и потихоньку пил пиво, наблюдая за выступлением новых друзей. — Ну? Как дела, не скучал без меня?       Я подошёл к тебе особенно близко, улыбаясь и дружелюбно пихая тебя локтём, чтобы по твоему ответу понять, видел ли ты что-нибудь. — Я скучал по твоему охуенному английскому. Как ты его так быстро выучил? — Hey guys! — прервала наш диалог Вика, подошедшая с пустыми руками. — Как я? — Просто фантастически, — уверил её я и, передав бутылку тебе в руки, подхватил Вику за талию, приподнимая над землёй и крутясь с ней. — Я не удивлён, что ты лучшая пианистка на потоке. — А ты, Шур, будешь что-нибудь петь? — задала ненавистный мной вопрос Вика.       Я недовольно сдвинул брови, чем вызвал ваш с ней смех. — Нет конечно. Вон Лёвчик собирался, а я — нет, не буду. — Даже в честь дня рождения? — стал уговаривать меня ты своим фирменным невинным взглядом, после которого я обычно таял, сдавался и делал то, что ты хочешь; не в этот раз. — Может, перестанешь меня уговаривать хотя бы в честь дня рождения? — обратился к одному тебе я, будто ты единственный заваливал меня просьбами спеть. — Шура, остынь, — Вика положила мне руку на плечо. — Иначе мы тебя сейчас кинем в бассейн остужаться, да, Лёв? — Ага, и полетите за мной следом, — я недовольно забрал у тебя свою бутылку и отпил. — Я не против, — ты пожал плечами. — Только после моего выступления, ладно? Не хочу мокрым на сцену выходить.       Я сдержал свою пошлую шутку. — Вы меня простите, просто я никак не пойму, почему некоторые не могут осознать, что люди меняются и им могут быть не интересны старые увлечения.       Вы промолчали, а я закурил; по взгляду Вики я понимал, что она догадалась: я говорю не только о своём музыкальном прошлом и друзьях-музыкантах, но и о таких, как Неа, — мы сидели прямо перед ней, так что Вика очевидно стала свидетельницей нашего диалога. Я был ей благодарен за то, что она не стала его обсуждать при тебе. Не хватало только сейчас выслушивать твои ревностные вопли.       А ребята из IKON доигрывали очередную песню, что означало: скоро выходить на сцену тебе. Под аплодисменты, посвящённые нашим друзьям, я спрашивал тебя — не боишься ли? Ты ведь давно не выступал. А ты — ничего, так себе, только нервно плечом своим дёргал и говорил, что всё под контролем. Я так и не успел спросить тебя, о чём вы с парнями разговаривали, потому что тебя заняла разговором Вика, а я не стал её перебивать; я оглядывал гостей, смотрел, кто танцует, кто купается, а кто просто сидит на траве и наслаждается концертом. Тогда-то я и вспомнил о торте.       Перед тем, как пустить тебя на сцену, я позвал всех к столу с тортом. Диана подожгла пиротехнические свечи, которые я с трудом задул под ваши аплодисменты: кажется, пора прекращать курить. Или праздновать дни рождения так обширно: твои-то две свечи в виде цифр я затушил. Я выслушал все ваши поздравления, съел небольшой кусок торта; Вадим, не пьющий ничего, кроме сока из-за приближающейся ночной смены, по привычке снимал всё происходящее, из-за чего мне было ещё более неловко из-за неудачной попытки затушить свечу. Ты всё это время стоял рядом со мной, словно заявлял на собственность, и я видел недовольно-усмехающийся взгляд Неа. Меня это всё позабавило; на взгляды других мне было всё равно.       Когда поздравления закончились и я объявил о продолжении концерта, кто-то равнодушно остался в доме говорить со своей компанией, а кто-то взял торт с собой. Ты же съел свой кусок моментально и стал спрашивать, когда же тебе можно будет пойти на сцену. Я приобнял тебя за талию и поцеловал — так, при всех, а потом проговорил: — Сейчас, Лёвчик.       И, всё ещё держа за талию, повёл на улицу. Я не стал садиться прямо перед сценой, чтобы не смущать тебя, поэтому встал чуть подальше, к забору, прихватив с собой вторую бутылку алкоголя и твою камеру, чтобы сделать пару фотографий тебя на сцене. Ты долго настраивался, что-то говорил в микрофон, вроде озвучивал очередные поздравления, рассказывал о себе, о том, что сейчас будешь петь… А потом начал своим высоким голосом: — Мы вышли из дома, когда рассвело, и ты рассказал, как мне повезло с тобой!       Я тихо усмехался, видя, как ты украдкой поглядываешь на меня, пока поёшь эту милую, весёлую песню о нас, но я старался не подавать виду, чтобы не обольщать тебя, не сбивать твой настрой. — Ты просто находка, таких поискать, и каждый четвертый захочет гулять с тобой!       Я закатил глаза, не способный сдержать улыбку, и поспешил спрятать её, прикладывая губы к горлышку бутылки. Как тебе удаётся, тебе, такому нежному, кое-где скромному, как тебе удаётся смущать меня? Я слушал твою песню и всё больше убеждался в правильности своего выбора. А ты метал на меня свои довольные взгляды, после которых у меня вообще не оставалось сомнений. Песня кончилась, и после недолгих аплодисментов ты начал другую, тоже мне не знакомую: — После трудного дня приходит усталость…       Я не заметил, как допустил такое, что мы смотрели друг другу в глаза добрую часть песни; впрочем, мне это нравилось. — Нам от прошлых побед ничего не осталось, и ушедших обратно уже не вернуть.       А ещё я не заметил, как сам стал подпевать тебе в припеве, и — не только я. Те гости, кто знал русский язык, стали петь вместе с тобой и хлопать в такт; к последнему присоединились и австралийцы. Так ты смог объединить всех этих разных людей, говорящих на разных языках, с разными взглядами и убеждениями; конечно, сперва это сделал я, собрав их всех в свою честь… Ты закончил песню и хотел уже снимать с себя гитару, как кто-то из гостей стал просить тебя спеть ещё. От этого замер, так и оставив гитару на себе, а потом стал поправлять волосы и, мямля в микрофон, смущался, отнекивался: — Это всё, из новых… А старое — оно старое…       Но тебя уговорили, и ты стал петь ту самую песню, которую написал, уйдя из дома: — У тебя война, всё горит в руках…       Я смотрел на оставленную на сцене электрогитару и думал, что могу сейчас тебе подыграть, но… остался стоять у забора с пивом в руках и каким-то нежным, наверное, глуповатым взглядом на тебя. — А я первых двух песен не слышал, — сказал тебе я, когда ты, уйдя со сцены, сразу же подбежал ко мне. — Я их совсем недавно написал, для тебя, — ты улыбался самодовольно, то и дело поправляя волосы. — То, что они для меня, я понял, — я приобнял тебя за плечо. — Ты молодец. Красиво, — только и смог сказать я.       Темнело: вечер близился к закату. На сцене ещё кто-то выступал, и какая-то часть гостей наблюдала за ними; ты же, взяв меня за руку обеими руками, чуть вприпрыжку повёл подальше от них, к какой-то садовой качели, усадил на неё и, придвинувшись поближе — нет, не поцеловал, как я ожидал; ты достал из кармана джинсов пакетик сомнительного содержания. — Смотри, что у меня есть, — ты гордо крутил в руках пакетик с травкой и завлекающе смотрел на меня. — Давай? — Ёбнулся?       По твоим испуганным глазам было видно: ты не ожидал такой моей реакции, и на твоём лице от веселья не осталось и следа. Я крепко схватил тебя за запястье, потянул на себя, почти впиваясь ногтями в кожу; понимая, что кричать на тебя — бессмысленно, я смотрел самым строгим образом, в первое время не находя никаких слов: так сильно ты меня ошарашил. — Я даже не знаю, что хуже: то, что ты предлагаешь такое, когда тебе в восемь утра выходить на работу, или что ты в принципе нашёл где-то травку и мне её предлагаешь.       Я продолжал держать тебя за руку. — Прости, я думал… ты не будешь против, мне казалось… — Что я человек, который не откажется от травки?       Ты едва решился на кивок. — Да, раньше я бы не отказался, — я отшвырнул твою руку от себя. — Ты где это взял?       Ты сглотнул. Кажется, ты меня не видел таким злым с первых дней нашей совместной работы, когда я хватал тебя за воротник и оттаскивал на бэк. — Какой-то твой друг предложил. Высокий, блондин… — Миша, блять, — я приложил ладонь к лицу. — Я его больше никогда не позову ни на одну вечеринку… — А будут ещё? — ты посмотрел на меня с надеждой, что я уже не злюсь. — Даже если будут, я тебя не позову, — недовольно ответил я. — Если ты сейчас не пойдёшь и не высыпешь это в унитаз. Нет, ты не отдашь это кому-нибудь, не вернёшь Мише, ты пойдёшь и высыпешь. Понял? — Понял, — ты расстроенно положил пакетик обратно в карман и под моим надзором направился в здание.       Когда ты расправился с наркотиком, я, забыв о своей злобе, повёл тебя к бассейну. У нас оставалось не так много времени до конца вечеринки, до конца того дня; мне хотелось прийти домой не под утро, чтобы начать рабочую неделю в достойном состоянии. Вот почему я не так активно отвечал на твои игры с брызгами, не играл с тобой и другими друзьями в мяч. А может быть, я просто не хотел привлекать к себе почти полностью обнажённому лишнее внимание.