***
Киган был наслышан о взаимоотношениях Джареда и Дженсена. То тут, то там выскакивали, подобно прыгучим рыбкам, восторженные восклицания: «они как братья!». А в темноте тянущиеся вдоль стен тени презрительно, по-змеиному шептали: «гребаные педики-ссссс». А другая молва, более звонкая и резвая, звучала в ответ: «у них есть жены и дети!». В прочем, ничего удивительного, ведь мир шоу-бизнеса живет и пульсирует слухами различного вида. Эти «шепотки» — движущая сила. Вопрос лишь в том, куда эта сила тебя занесет: в райские беззаботные оскароносные кущи или же в непроглядную, холодную и сотканную из костей других актеров вечную, но всеми забытую мглу? Во избежание страшной участи многим актерам приходится носить маски, да так, чтобы всеобщий глаз народа видел только то, что нужно. Маски эти бывают различными: нормальности, глупости или, наоборот, умности, уверенности, крутости и далее по списку. Порой эти маски так долго носятся, что врастают в кожу и остаются там на всю жизнь, даря безопасность от страшной мглы забвения, но взамен забирают маленький пульсирующий комочек светлости — души. Так и получается: человек так сильно старался не попасть в глубокую яму тьмы, что и не заметил, как эта мгла поселилась у него в груди на постоянной основе. И Джаред, дорогой друг и босс, разумеется, тоже носит маски. Киган ведь не дурак, сам в этом бизнесе крутится. «Рыбак рыбака…», — и все соответствующее. Он видел Джареда как исполнительного продюсера: серьезного, сосредоточенного и до визга крутого. Он видел Джареда как актера: невероятно профессионального, хоть и немного эмоционального. Он видел Джареда как приятеля: веселого и взбалмошного, как будто залпом глотнул газировку. Он видел Джареда в амплуа друга: сопереживающего, поддерживающего и трогательного. Но сегодня… Киган, признаться, был очарован Джаредом с первой встречи: добрый, милый, дурашливый, словно ребенка заперли во взрослом теле, но при этом всем: серьезный, сочувствующий и такой… человечный. Ну и… кхм. Популярный. Киган сам себе признался честно: Джаред не только хороший друг, но и хороший трамплин для карьеры. Тот, конечно, не Том Хэнкс или Джонни Депп, но все же и не последний актер в Америке. Поэтому дружба с ним — это огромная возможность стать более востребованным и узнаваемым актером для Кигана. Стать кем-то похожим… На легендарный дуэт J2. Ведь когда говорят о Дженсене, непременно кто-то кричит из толпы: — А что там, Джаред? Или, когда кто-то болтает о Джареде, непременно влезают с вопросом: — А где Дженсен? Прошло уж пару лет, а глас народа не утихает. И когда кто-то говорит об одном Джее, второй же обязательно незримым, но весомым духом висит рядом. А любопытство к жизни одного, в скобках подразумевает и жизнь второго. Как там в Интернете говорят? Нельзя разлучать этот дуэт, ведь это почти что бренд! А Кигану вот очень хочется. После «Сверхъестественного» у Джареда часто спрашивали: А где ваш экранный брат Дженсен? Вы с ним общаетесь? Вы планируете снова сниматься вместе? Стандартные вопросы для людей, которые работали вместе на протяжении пятнадцати лет. Джаред же вздыхал печально и с искренней соленостью рассказывал: — Безумно по нему скучаю! Не могу дождаться, когда он вернется в Остин. Я сразу же приду к нему домой, постучусь в дверь и уговорю его сниматься со мной! Но потом случился «скандал» истинную причину которого Киган так и не узнал, но зато кристально ясно увидел этот блик маски, что подцепили падалечьи пальцы и ловко ее прилепили к лицу. А затем эта пластиковая защита заговорила механическим голосом: — Все у нас с Дженсеном хорошо… Мы помирились… А на стотысячный вопрос: вы планируете в будущем сниматься вместе? Джаред вздыхал еще мучительнее, вдавливал пальцы в маску еще сильнее, улыбался искусственно и несомненным звенящим тоном произносил: — Да-да! Обязательно! Пока что у нас нет возможности, но как появится, так сразу же и приступим! Киган еще тогда почувствовал легкое, почти щекочущее желание узнать: что же, черт возьми, произошло? Ладно, карантин. Там не только мир шоу-бизнеса накренился, а вся матушка-Земля. Но после эпидемии ничего не изменилось. Джаред лишь худел и с завидным постоянством суицидника доводил себя до истощения с помощью работы. И когда Киган глядел на печальное, почти мученическое падалечье лицо, то одна мысль особенно ярко светила в лобной доле: Не было возможности? Или… не было желания? В любом случае, спустя какое-то время Джаред отошел, а журналисты прекратили совать свои ловкие пальцы в бедную падалечью душу. Киган был молчаливым собеседником, тихим свидетелем того, как отсутствие одного из дуэта мучительно влияет на второго. Ему тоже так хочется. Нет, не так: он мечтает. Ночами лежит в кровати, глядит в потолок и отдается во власть воображения. Он мечтает, что он и Джаред смогут ослепить своей химией, подвинуть этот незыблемый дуэт J2 с пьедестала победителей. Эклз где-то там покоряет новые вершины, вдавливая флаг завоевателя в рыхлую землю. Ему пора уйти с дороги. Пусть и остается где-то там, на высоте, головой вспарывает облака и чихает от пыли новой дороги. А Киган и Джаред смогут построить что-то свое, намного ярче, сильнее и круче. Потому что Джаред… Хороший. Во всех отношениях. В «Сверхъестественном» за ним прицепилась глупая кличка: «лось». Она Кигану совершенно не нравится. Джаред ведь совсем не похож на лося (разве что размером). Он скорее как… Жар-птица из славянской мифологии: такой огромный, но не пугающий, горячий, солнечный и невероятно живой. У чудо-птицы, помнится, перо было подобно солнечному лучу, способное озарить и обогреть всё вокруг. И вот Джаред такой же: глаза его лучатся этой незримой, почти детской энергией и наполнены каким-то трёхцветным мудрым волшебством, жестикуляция резвая и улыбка теплая, почти сливочная. Да, он, как самая прекрасная птица. Невероятно высокий, но не создает впечатление массивного качка. Обладатель широких плеч, но с точенной талией и узкими бедрами. А эти длинные ноги? Боже! Он ведь как какой-нибудь древнегреческий бог! Оберните его в хитон, а на широкие плечи накиньте гиматий, и вы сойдете с ума от пленяющего хрупкого и звонкого вида. Есть в нем что-то лебединое: тонкое, гибкое. Внешность резковатая, но органичная. Если Джаред запрокинет голову и вознесет взгляд к небу, то проявится тот самый мученический и жалостливый вид, от которого у Кигана внутри все переворачивается. Рябиновый восторг затапливает все его нутро, и он просто скользит взглядом по чарующей, какой-то святой притягательности. В такие моменты в голове у него пусто, лишь: «защищать-защищать-защищать» бьется чуть в стыдливой агонии. Почему в «стыдливой»? Да потому, что Джаред и сам может себя защитить. Падалеки, конечно, совсем не святой: пить может, как самый последний алкаш на Земле, может двинуть кулаком в лицо, если уж совсем довести, может материться, как отъявленный бандит, может шутить пошлятину наравне с «отцовскими» прибаутками. Он не святой. Конечно же, нет. Но все же есть в нем что-то безгрешное, божественное, мудрое и возвышенное. Великомученик с маской на лице. Его нужно защищать. Кигану хочется стать незримым стражем, щитом: заслонить от кусачих хейтеров, спасти от душевных кровоточащих надрывов, подарить спокойствие и оазис тепла. Потому что Джаред это заслужил. Помнится, во время съемок первого сезона «Уокера» Джаред был сам не свой. Он страдал. Киган, видит Бог, старался: пытался разболтать, развеселить, поддержать, но неизменно натыкался на невидимое стекло. Падалеки возвел стену, не оставив никаких лазеек. Сам заточил себя в замок боли и страдания. Нельзя ведь человеку помочь, пока он сам не захочет. А Джаред отчего-то не захотел. Киган все ногти обломал в кровь, когда пытался пробраться через эту преграду, но все тщетно. Маска крепко сидела на чужом лице. Не менее твердыми были невидимые стены. Но сегодня… Стены эти покачнулись, как качаются бумажные кораблики на воде. Покачнулись, намокли и почти развалились. Не из-за заслуг Кигана, совершенно. Если и Джаред носил какую-то маску сегодня, то чужая рука моментально сорвала пластмассу на пыльную землю. А властный удар подошвы доломал ее не щадящим способом. И все это благодаря Дженсену. Киган, перед тем как влиться в новый актерский состав, наводил справки о каждом. Там заочно и познакомился с дуэтом. Сам Дженсен имел безграничную власть над Джаредом. Стоило ему подойти, как Падалеки выпрямлялся, откидывал волосы назад и улыбался, превращая обычную ночь в полярную. А стоило Эклзу пошутить и улыбнуться, то Джаред пропадал и уходил в астрал. Кигану «прошлый брат» Падалеки, разумеется, не понравился. Нет, это не было ненавистью или чем-то таким. Просто он чувствовал, что они, как параллельные прямые, которые никогда не пересекутся: ни во взглядах, ни в интересах, ни в хобби, ни в работе. Никогда. Слишком уж Эклз создавал впечатление хладнокровного, грубого, не особо разговорчивого, но острого на язык парня. Слишком смазливый, слишком брутальный, слишком высокомерный. В общем, весь он — слишком. А Кигану всегда становилось плохо от переизбытка чего-либо. А он был уверен: в Дженсене в переизбытке все и даже больше, начиная с русой макушки, заканчивая кривыми ногами. Хотя один интерес все же горел в них обоих: Джаред. Не романтический интерес, Боже упаси! Скорее дружеский и профессиональный. Ну, потому что Джаред — прекрасный друг и вполне популярный актер. С таким нельзя делиться. Так думал Киган до встречи с Эклзом. Но сегодня не только падалечьи стены покачнулись, но и киганские убеждения о Дженсене. Ведь все выводы, которые он вывел при просмотре интервью — оказались ложью. Он то, дурак, гадал: как это Джаред, светлый и добрый парень, дружит вот уже почти 20 лет с таким колючим Дженсеном? Дружил по одной простой причине: Эклз нихера не был колючим. От слова совсем. Кигану даже стыдно стало при встрече за свои ярлыки, что он успел налепить на все прекрасное эклзовское лицо. Не сказать, что Дженсен был приятным, ибо какая-то пугающая тьма шла за ним по пятам и пряталась на дне невероятной зелени глаз. Но он был простым при встрече. Шутил сам, подхватывал падалечьи шутки и сам был не против счастливо похохотать над чужими приколами. Охотно отвечал Кигану на все вопросы и даже давал советы. Но при всем этом Киган все же углядел блеск тонкой маски, что висела на эклзовском лице. Маска профессионализма. Что-то у Кигана засвербело в глазах и в носу. Он на языке почувствовал то ярое любопытство, которое он испытывал еще в детстве, когда топтался возле отцовского кабинета. «Что-то тут не так», — думал он, когда сидел напротив этих двоих. Тогда, в баре. Почти как служебный пес: вел носом, улавливая соблазнительный аромат загадки. Было то-то в поведении дуэта странное и необычное. Он весь вечер шутил, но в голове фиксировал реакции и пытался анализировать: «Дженсен отчего-то побледнел, покраснел и свалил в туалет». «Джаред подобрался и досадливо выдохнул, а спустя пару минут пошел следом». Чем они занимались? Там, в туалете? Ах, ну да. Дженсену стало плохо. Так сказал вернувшийся Падалеки, который выглядел так, словно пробежал пару километров. Волосы его были мокрыми на висках, глаза с расширенными зрачками лихорадочно блестели, и сам он выглядел взъерошенным и чуть дерганным. Облизывал розовые полные губы и почти дрожал, когда объяснял отсутствие их компаньона. «Что за…?». Киган на языке почувствовал вкус соленой карамели. Отгадка вот-вот бы сдалась и раскрыла свою суть, но она не успела, ибо Дженсен вернулся к столику. Спутанные волосы торчали в разные стороны. Щетина привлекала внимание к распухшим покрасневшим губам. Он выглядел отстранённым, словно мыслями был где-то далеко. А когда Киган поинтересовался, что с ним случилось, то Эклз глянул на него блестящими от злости глазами, так пристально, что Аллену стало не по себе. Это сбило с толку. Тело Эклза кричало о какой-то заторможенной сытости, но глаза… Боже, они не должны были так ярко пылать! Это моментально закрыло разгадку на сто замков, а тайна покрылась паутиной и стала совсем бесцветной. «Какого черта?». Атмосфера изменилась. Киган мог коснуться рукой этих невидимых, но вполне ощутимых разрядов напряжения, что частицами кружили вокруг их столика. Он пытался составить причинно-следственную связь, но… Безуспешно. Джаред часто кидал возмущенные взгляды, постоянно отдергивал воротник рубашки (к концу вечера он совсем не убирал руку с шеи) и вздыхал мучительно. Дженсен же походил на бездомного пса, которому бросили до унижения маленький кусок пищи. И несмотря на то, что этот страшный пес с бутылочно-зелеными глазами мигом проглотил мясо, он все еще оставался голодным. Время от времени он глядел до того жадным взглядом, что становилось… Жутко. Жесты, мимика, общее настроение — все это как необходимые специи для загадки, что уже сформировалась в блестящий шарик и поселилась в киганской груди. Все еще закрытая. «Падалеки неплохо целуется, знаешь?», - Щелк! Дужка замка приоткрылась. Загадка покатилась со звоном, ослепляя блестящими серебряными боками. «Все еще мечтаешь об этом, Эклз?», — Бац! Снова защелкнулся механизм и исчез. Киган тогда затрясло от досады. Захотелось, как в детстве, упереться ногами в пол и закричать: — Дайте посмотреть! Это несправедливо! Но никто ему ничего не показал и не объяснил, лишь отвлекли этим лживым: «Это посвящение. Да-да». Прямо как родители в детстве давали леденцы и конфеты, лишь бы Киган наконец отвлекся и отошел от чертовой двери отцовского кабинета. «Черт возьми!». Уходил он в злобном смятении и в неважном расположении духа.***
Дом встречает тишиной и легким запахом пыли. Киган принимает душ, смывает с себя едкие барные ароматы. Разомлевший, усаживается на диван и снова перебирает пальцами струны — мысли в голове. Он физически чувствует, как мучительное желание разгадать одну слишком сладкую и невыносимо пленительную загадку скручивает все жилы в один пульсирующий комок, прямо как в детстве. Когда ему было шесть, болезненное любопытство искусало уши, заползло за воротник и за шкирку притащило его к проклятому месту. Он переминался с ноги на ногу возле отцовского кабинета и не знал, что ему делать. Облупленная краска висела на Божьей помощи. Зеленое покрытие манило своими секретами, а круглая ручка переливалась бликами позолоты, хранила в себе миллионы отпечаток и звала. Кигану хотелось прикоснуться к этим незримым, но наполненным чужими историями отметинам, протянуть дрожащие в нетерпении и чуть влажные от волнения пухлые пальчики и схватить. Схватить и, гонимый алым интересом, раскрыть эти ворота, несмотря на родительское увещевательное «нельзя!», подкрепленное поучительным и запретительным движением указательного пальца. Вы не понимаете! Кигану х-о-т-е-л-о-с-ь. И вот, спустя уж 27 лет, это мучительное желание разгрызть и поглотить новую тайну заструилось по венам, отравляя кровоток. Он проводит еще пару часов в лихорадочном сборе информации об этих двоих. Киган даже присвистнул от удивления, когда обнаружил, сколько всего есть на просторах Интернета: фанфики, коллажи, анализы, крикливые обвинения, звонкие опровержения. М-да, фанатизм — страшная сила: перевернет все нижнее белье, чтобы докопаться до правды. Киган совсем не чувствует себя виноватым, когда методично открывает все доступные платформы и начинает читать. В таком болезненном и почти лихорадочном поиске проходит неделя. У него есть свои предположения, но он не уверен в них. Ведь тот факт, что он опростоволосился с Дженсеном, говорит о том, что он может ошибаться. Огромное количество, проведенное за ноутбуком, дало свои плоды. Он много чего узнал: Конвенции Джареда и Дженсена обычно смешные и имеют дружескую атмосферу. Поправочка: конвенции последних лет. Самые первые конвенции наполнены каким-то странным флиртующим флером Дженсена и смущением Джареда. — Он знает звезд! — подколол Падалеки своего партнера, когда того спросили о плюсах быть ведущим актером в «Сверхъестественном». Дженсен тогда склонил голову, спрятался за микрофон и, отсмеявшись, отбрил: — Я сплю с одной из них! Окей. Это странно. А учитывая тот факт, что главные звезды — это сам Эклз и Падалеки. Это пиздец как странно. Киган был в недоумении пару минут и тупо буравил стенку глазами, пытаясь осознать просмотренное. Можно, конечно, сказать, что Эклз пошутил, но язык тела говорил об обратном: тут и счастье, и веселье, и флирт, и смущение, и стыд, но не шутка. К слову об языке тела: эти двое всегда сидят как прилепленные. Даже спустя пару лет, как закончился сериал. Они сидят так близко, что соприкасаются плечами, руками, коленями. Им комфортно. Они даже не замечают этого. Они до жути синхронны. Киган изучал язык тела еще в школе и помнит пару абзацев про личное пространство и все прочее, что абсолютно точно игнорируют эти двое. Интимное расположение тел намекает на… всякое. Киган не уверен. «Человека, властного от природы либо чувствующего себя хозяином ситуации, можно узнать по манере закладывать руки за спину, прислоняться плечом или рукой к стене, как бы обозначая претензии на территорию. Садясь, такой человек с вероятностью оседлает стул, поставив его спинкой вперед, либо закинет ноги на стол или еще куда-нибудь — он чувствует себя вольготно в пространстве, которое считает своим», – говорилось в одной книжке про язык тела. Что же, автор, вероятно, не шарлатан, а действительно разбирается в своей профессии. Потому что Джаред ведет себя на конвенциях именно так: садится на стул спинкой вперед, шутит и балагурит. Он, конечно, не прислоняется плечом или рукой к стене, но вполне опирается и касается рукой эклзовского плеча. Обозначает претензию на территорию? Может быть. Киган не уверен. Ведь конвенции сами по себе — это пятьдесят процентов правды, а остальной процент — это фансервис. Джаред также более раскрепощен в плане странных пошловатых шуточек. Он перед фанатами выплевывает на безобидное эклзовское: — В общем, я очень быстро протиснулся в эту дырку. Совсем пошлое: — О да, как всегда! Их лица во время странного диалога — чистейшее откровение. Джаред фонтанировал этими шуточками, ходил по краю, как бы подзадоривая фанатов: глядите, ребята! Кидал двусмысленные намеки: «О, ты знаешь, что я сплю голым!». Швырял эти фразочки с глупой улыбкой, словно протягивал фанатам незримую горячую пищу для воображения: сочиняйте, рисуйте, творите! А когда чужие рты, глаза и уши ловили эти частицы и реагировали, как он тут же смущенно бросал голову на грудь, прикрываясь руками, волосами и прятал смущение. Ходячее воплощение двойственности. А Дженсен тем временем прятал шаловливую усмешку ладонями и закрывал блестящие и искрящие от счастья глаза. Он редко становился инициатором подобных шуток, хотя абсолютно всегда их понимал и на них реагировал: поднимал брови в удивлении, жмурился или просто хохотал и впивался в Джареда таким взглядом… В этих зеленых глазах нежность боролась с шалостью. Нельзя так смотреть! Нельзя! Или его реакция на фразу Джареда о том, что тот мазохист: растянул губы в такой хитрой ухмылке и смущенно почесал заднюю часть шеи. «Да что с тобой не так, чувак?». Все же эклзовская фраза, которая стала золотым воспоминанием среди фанатов «я сплю с одной из них» могла бы посоперничать с «нам еще после вас простыни стирать!». Кигану отчего-то кажется, что Дженсен, несмотря на то, что на публике он не становится инициатором таких шуточек, в реальной жизни же… Ну, пошляк, который на сто процентов любит всякие грязные разговорчики во время секса. Подайте на Кигана в суд за такие мысли. Он и сам не в восторге. Эта странное и смущающее предположение только укрепляется после просмотров гэг-рилов со «Сверхъестественного». Тут самое время снова присвистнуть, запастись едой и снова пробираться сквозь пятнадцатилетние приколы. В целом весело, шутливо и немного пошло. Если бы не парочка фраз Дженсена. Они снова прикалывались на площадке, когда Джаред выплюнул новую пошлую шуточку: — О, прямо мне на лицо? Ничего удивительного, Киган уже привык к такому Падалеки. Его смутил Дженсен, который моментально ответил хриплым голосом: — Тебе бы это понравилось, не так ли? — Играющий тон, ухмылка и взгляд! Воплощение флирта и похабщины. «Чувак! Да что с тобой не так?». Киган не выдерживает и скорее включает новый ролик. В одной реплике над которой они работали, была фраза «не просто дешевый трюк». Что сделал Дженсен? Обратился к Джареду: — Ты — дешевый трюк. Маленькая шлюшка. «Эклз! Чертов псих! Держи себя в руках!». Кигану пришлось прерваться и прийти немного в себя. Он также прочитал пару статей о Винчестерах. Братья в сериале тоже имеют весьма странный вайб. Киган уверен, что такие запутанные, болезненные, созависимые и одержимые отношения между Сэмом и Дином не планировались изначально. Просто Крипке углядел… гребаную молнию в стеклянной бутылке и беззастенчиво этим воспользовался. Впрочем успешно. Можно ли бороться с такой химией? Киган уже не уверен. Слишком эти двое слепились, не отодрать. Синхронизировались, подстроились, влились друг в друга: живут рядом, их дети ходят в одну школу, жены общаются. А они сами… Странные, но органичные: везде сверкают белозубыми улыбками и облачены в парную одежду. «Что за…?». Можно ли с таким бороться? Стоит, по крайней мере, попытаться. Все равно эти размышления пока что бессмысленные. Нужно понаблюдать за Дженсеном и Джаредом в реальной жизни. И, быть может, отгадка наконец, откроет свои замки и змейкой уляжется на киганских ладонях. Киган касается этих мыслей, предположений и подушечками пальцев ощущает бархатистость и мягкость этих граней. Они приятны на ощупь. Они ласкают глаза своими перламутровыми бликами. Они нежно касаются ушей и вкрадчиво нашептывают различные варианты гипотез. Они вожделенны до дрожи в коленях, ведь дают з-н-а-н-и-е. Так вот что чувствовала прекрасная первая леди в Эдемском саду за секунду до того, как тонкими пальцами обхватила запретный плод и вкусила эту живость, этот сок и этот вкус? С этих пор, как Киган сам почувствовал мучительное, непреодолимое желание… Он не смеет корить ее. Никогда и ни за что. А если все же и соскользнет с губ, пусть и бледный упрек, то сразу же откусит себе язык. Ведь совсем скоро, когда начнутся съемки, он тоже протянет руку к соблазнительному цедрату и сорвет его. Оцарапает ногтями бока, вопьется зубами в твердую кожуру и… В-к-у-с-и-т.***
Его немного трясло от волнения, от нетерпения и от ожидания, когда он шел на работу. Двигался с характерной для охотника поступью: тихо, медленно и немного напряженно. Он обводил еще пустой съемочный павильон широко открытыми голубыми глазами. Взглядом обхватывал мельчайшие детали. Его немного тошнило: сказывались последние дни, наполненные почти спартанской страстью с зародышами гиперфиксации на конкретной теме. Он понимал, что его откровенно ведет. Ему просто необходимо посмотреть на звездный дуэт своими глазами и увидеть то самое, о чем твердят фанаты в социальных сетях. Помимо удовлетворения чуть болезненного любопытства, у него есть и личный интерес. Он уже понял, что Дженсен имеет невероятную власть над Джаредом. Это похоже на сверхсилу и невероятное могущество: быть единственным, кто может контролировать и заставить изменить привычки, характер и его самого. А Киган с детства хотел стать всесильным. Так что… Почему бы и не попробовать? Тем более, то ли по доброте душевной, то ли по собственной тупости, Дженсен сам помог ему: почти выкатил инструкцию о том, как с Джаредом подружиться и, возможно, привязать к себе. А как только это получится, то легендарный звездный дуэт лишится своих полномочий, магии и звезд на небе. Все это достанется Кигану. По крайней мере, он попытается. Солнце опасливо шпарит лучами. Ветра нет. Киган видит переговаривающихся между собой осветителей: один из них занимается протиркой линз, другой же распутывает толстый кабель, а третий смазывает штативы и успевает тягать кофе в промежутках. Киган взмахивает рукой, приветствуя, и движется дальше. Он сразу же замечает Джареда, который сидит на корточках возле режиссерского кресла. Аллен хмыкает, тихо подходит со спины и читает надпись на обивке кресла: «Дин Винчестер». — Что это такое? Готовишься к приходу гостя? — Хихикает, наблюдая за тем, как Джаред от неожиданности дергается. Падалеки поворачивается с такой широкой и глупой улыбкой, сверкает ямочками, что Аллен задается вопросом: а дарил ли Джаред такую улыбку ему? Хоть раз? Навряд ли. — Не гостя, а члена семьи! — Падалеки хмыкает счастливо. — Это подарочек. Киган кивает. — Да уж, вижу. Когда он придет? — Наблюдает за собеседником. Тот от восторга и предвкушения встречи почти прыгает, лучится счастьем… б-о-л-е-з-н-е-н-н-о. — Совсем скоро. Мне пришлось вчера лечь пораньше, чтобы прийти сюда ранним утром и все-все подготовить. Все должно быть идеальным! Мне нужно, чтобы ему понравилось! — подмигивает заговорщицки. — Вдруг он захочет остаться? — И снова эта лучезарная улыбка! Кигану становится некомфортно. Гостя еще нет, но уже можно почувствовать незримую чужую власть, которая дергает Падалеки из стороны в сторону и заставляет быть таким глупым от восторга и почти… уязвимым. Слова словно испаряются из головы. Поэтому он лишь кивает и скользит взглядом по чужим лопаткам, обтянутым в темную тонкую кофту. — Нужно, чтобы все было идеально, понимаешь? — продолжает Джаред и разглаживает надпись на спинке кресла, словно скидывает невидимые пылинки. — Он должен оценить, — хмыкает беззаботно, словно собственная шалость приносит невероятное удовольствие. Тот Джаред, которого видел Киган до всего этого… И какой он сейчас… Все это — заставляет сжимать руки в досаде. Огромная разница: сейчас чужие глаза лучатся той самой детской непосредственностью и раскованностью, которую Киган не видел вживую. Никогда. Блик маски исчез. Это просто Джаред, который выложил на ладони свою искренность и приоткрыл заслонку в душе, позволяя этой неземной энергии пропитать все тело. Он словно помолодел на пару лет. Стоит радоваться или злиться? Киган не уверен уже ни в чем, только в том, что эта гребаная неделя будет длиться чертовски долго. Едкая злость на еще не пришедшего человека пульсирует в плечах, но вместе с этим чувство благодарности за возможность видеть друга таким воодушевленным — затапливает нутро терпкой сладостью. Джаред тем временем поднимается и накидывает на кресло черное покрывало, скрывая свою шалость. Он выглядит немного дерганным и нервным, но вместе с этим счастлив так сильно, что Кигану кажется, что Падалеки пьян. Даже носом ведет. Вдруг почувствует запах алкоголя? Но в нос забивается лишь чужой одеколон и едкий запах праздника, заставляя испытывать спазмы тошноты. Джаред хлопает по плечу и куда-то уходит, в это же время набирая кого-то по телефону. Проходит минут десять. Киган сидит в тени и тягает холодный кофе. Лед бренчит в почти пустом стакане. Собирается народ: актеры и актрисы лениво слоняются по площадке и обмахиваются листами сценария от липкой духоты. Съемочная команда медленным потоком распространяется по всей территории. Кто-то проверяет метки, кто-то подготавливает костюмы и проверяет реквизит. Рабочая машина пришла в движение, а Киган сидит и почти чувствует, как гниет изнутри. То тут, то там звенят приветствия и пожелания хорошей работы. Все воодушевлены приходом специального гостя, друга и брата их исполнительного продюсера. Всем интересно: какой же Эклз на самом деле? Кигану бы тоже хотелось узнать. Спустя еще десять минут приезжает виновник этого шумного и восторженного хаоса. Дженсен лучится уверенностью и дьявольским обаянием и распространяет его на много миль. Киган чувствует эти искорки харизмы. Они цепляются за лицо, плечи и ноги. На режиссере забавная красная кепка, развернутая козырьком назад. Белая футболка выгодно подчеркивает развитые мускулы, а бежевые штаны обтягивают бедра. «Хорош, чертяга, — думает Киган, прищурив глаза. Щелкает языком о нёбо, — хорош». К Дженсену подскакивает Джаред и глядит счастливыми глазами. Протягивает кофе в белом стакане. Его благодарно принимают и дарят солнечную улыбку. Эклз что-то говорит, но из-за шума не разобрать. Джаред кивает. Они стукаются кулаками — незатейливая форма приветствия и выражение радости от встречи. Они снова о чем-то тихо шепчутся, не замечая множества любопытных взглядов. Словно в собственном маленьком мирке. Спустя пару минут тихих переговоров, Джаред, щурясь от солнца, наконец, собирает весь народ и, как исполнительный продюсер начинает разговор. Вот только… Обращается к команде, но смотрит только на Эклза. — Как вы знаете, — начинает он, — это Дженсен Эклз. Мы снимались с ним на протяжении пятнадцати лет. И знаете, — смущенно трет нос, — он не просто коллега по съемкам, он — мой брат. Я… Я здесь из-за того, что мы с ним построили вместе, понимаете? — Глядит чуть влажными глазами на свою вторую семью. Многие кивают и негласно оценивают атмосферу. Босс продолжает толкать отличную и воодушевленную речь, а затем закидывает руку на эклзовское плечо и счастливо заканчивает: — Нас бы здесь не было без работы, которую этот парень проделал со мной! Киган не совсем понимает эту странную, чуть сбитую от волнения речь своего друга. «Все уже поняли, что чувак для тебя невероятно важен», — думает он и слегка закатывает глаза. Стоять на жаре утомительно, а выслушивать очень уж субъективное мнение пусть и хорошего друга — откровенно изматывающее действо. Дженсен выглядит чуть смущенным. Еще бы! Главнокомандующий только что поручился за него. Он прочищает горло и в шутку пихает Падалеки. — Братец, ну ты и козел! Такую девчачью речь задвинул! — Говорит со смехом и поворачивается к актерам и съемочной группе, мол, скажите? Лица присутствующих вытянулись от шока и прыткого страха. Новый режиссер совсем беззастенчивым способом подколол босса на глазах у всей команды. «Вот так тут дела обстоят, Эклз, — молча язвит Киган и ухмыляется. — Многие-то не в курсе, насколько вы близки и как именно вы общаетесь друг с другом». Дженсен вскидывает брови в удивлении, и по его лицу можно прочитать: «Прекрасное начало работы. Я гребаный гость в чужом доме». Он хлопает Джареда по плечу. И все присутствующие неловко слушают заливистый и громкий падалечий хохот. Босс пихается в ответ и что-то тихо шепчет своему «братцу». Киган хмыкает сам себе и нанизывает новые реакции, как нанизывают маслины на шпажку. Дженсен глядит в падалечьи глаза и тепло улыбается. На его беззаботном лице отпечатывается новая мысль: «Ну, может, я и гость в чужом доме, однако, пока Джаред здесь и хохочет беззаботно, — в этом доме мне будет уютно». Так и расходятся. Лишь где-то слышны тихие обсуждения того, что только что произошло. Киган приваливается к стене и прикрывает глаза. Может, и не стоило так яростно искать информацию в социальных сетях, а то его выводы становятся слегка иррациональными. Одно уверенное и немного завистливое осознание трепещет в груди маленькой птицей: Падалеки не представлял Эклза команде. Он им х-в-а-с-т-а-л-с-я. «Братья Винчестеры» уходят куда-то вместе. Киган бы с радостью хотел бы присоединиться и влезть в их маленький мирок, как шпион: рассмотреть все детали, собрать информацию по крупицам и ей же позже воспользоваться. Очень хотел. На самом деле-то. Вот только… Эклзовский взгляд заставляет стоять на месте и лишь наблюдать. Кажется, что двинься он в их направлении, то тут же молнии из хризолитовых глаз пробьют грудную клетку и убьют на месте. М-о-м-е-н-т-а-л-ь-н-о. Так и стоит, пока идет подготовка к съемкам, и наблюдает за происходящим со стороны. Дженсен что-то пишет на А4 листе и показывает каракули Джареду. Падалеки смеется и кивает. Они просят миловидную девушку, одну из актрис, сфотографировать их. Дженсен держит в руках лист и хитро улыбается. А Джаред встает по правую сторону, принимает задумчивую позу и смотрит куда-то в бок. Девушка фотографирует их и отдает телефон. Парни разглядывают получившийся снимок, пристально вглядываются друг в друга и снова смеются. Они… Черт возьми! Они общаются без слов! Киган стал свидетелем той самой магической химии, о которой твердили сценаристы «Сверхъестественного», журналисты и фанаты. Он догадывается, что это лишь малая часть их отношений, и ему придется постоянно сталкиваться с силой этой химии в течение недели. Он прикусывает губу, возводит глаза к потолку и не позволяет ростку зависти прорваться в душе. Чужие вспышки веселья слепят глаза. Чуть позже он находит листок и читает написанное: «Погода говорит, что я горяч. Не он». И стрелочка, указывающая вправо. Киган хмыкает язвительно и бросает листок обратно на заваленный всякой всячиной стол. Неделя будет длиться чертовски долго. Вместо того, чтобы изнурять себя терабайтами различных теорий, стоило бы подготовиться к не менее отвратительному осознанию. Но он этого не сделал и теперь чувствует, как теряет опору под ногами. Солнце, уже совсем не жалея себя, дарит людям сливочную ласку, а появившейся из ниоткуда теплый ветер, словно братским жестом треплет волосы. Казалось, что сама природа радуется воссоединению дуэта. Кигана это злит. Раздражение поселилось в голове и собирается отложить яйца на будущее. Он слоняется еще пару минут без дела и пытается создать хоть какой-то план дальнейших действий. Но у него это не получается, ибо взгляд все время находит маленький мирок этих двоих. Киган не может отвести глаза. Это как смотреть на сварку: вроде понимаешь, что вредно и можно заработать ожог роговицы, но, зачарованный красивыми искрами, все равно прилепляешься взглядом и мучаешься. Вот Дженсен что-то обсуждает с Джаредом, а последний глядит, как верный пес, и чуть ли в ноги не садится, доверительно опустив голову. Он буквально ловит чужие слова со всем вниманием и до того со звонким интересом, что становится больно. «Еще бы тапочки в зубах принес ему, — злобно думает Киган, — и хвостом счастливо повилял». Он и сам не знает, почему так себя ведет. Возможно, он воспринимает Эклза как соперника. Никакой романтической подоплеки, дамы и господа! Лишь констатация факта: не особо важно, насколько он профессионален, не имеет значения, как он старается обратить на себя внимание и пробить эти гребаные падалечьи стены, чтобы подобраться ближе. Он просто не сможет заполучить то самое полнейшее взаимопонимание, общение без слов и остальные прелести пресловутой химии. У Дженсена фора в пятнадцать с лишним лет! Тут уж неизвестно, как нужно изловчиться, чтобы нагнать и пересечь эту пропасть. И тут уж волком выть или на стену лезть — все равно охрипнет до жалкой сиплости, а на половине пути рухнет на землю. Самое поганое в этом вот что: Джаред и не заметит киганских потуг и стараний. Ему все равно. Плевать он хотел с высоты своей Олимпии, ибо повернут горячим увлечением только на одном зеленоглазом ублюдке. Туше. Джаред тем временем подводит «зеленоглазого ублюдка» к режиссерскому креслу и срывает покрывало, позволяя последнему прочитать надпись. Дженсен внимательно глядит, трогает подушечками пальцев. А затем… Ох! Улыбается такой сумасшедшей, почти стоваттной улыбкой и слегка бьет ладонью в грудь Падалеки. Ладно, возможно, не только один повернут, а они оба. Гребаный единый фронт, отлично слаженный механизм, что живет и пульсирует замкнутым кругом. Падалеки весь искрится от счастья: широкая улыбка, блестящие глаза, ямочки на покрасневших щеках. Вот-вот завиляет фантомным хвостом. Аллен в удивлении рассматривает этих двоих и не может найти слов, чтобы описать то, что он увидел. Точнее, вроде бы вполне дружественные жесты, вот только… Вот только… Золотая рыба — мысль плещется у берега. С этой негласной гонкой Киган и думать забыл о тех странных мыслях, что ютились у него в голове после бара. Загадка снова манит своим величественным блеском. Он почти успевает поймать мысль за скользкий хвост, но та все же ускользает и теряется в потоке других. Киган растерян и снова сбит с толку. Его глаза явно что-то увидели, но мозг не успел обработать информацию должным образом, и видение растаяло, как дымок. «Черт возьми!». Он будет раздражен на протяжении всего дня. Ближе к одиннадцати часам — Слава богам! — дуэт наконец-то распадается. Джаред, уже загримированный, (пока наносили тональный крем, Эклз крутился рядом) уходит в подготовленный павильон, чтобы приступить к съемкам. Дженсен же, пообщавшись с другими членами съемочной группы, садится в кресло, на спинке которого гордо блестит на солнце особенная надпись. В начале Киган крутится поблизости, но злая решимость тащит его прямо до Эклза. Тот внимательно глядит в камеру и настраивает нужный ему ракурс. Киган наклоняется чуть ближе и видит на экране крупный план падалечьего лица. Камера настроена так, что подчеркивает все особенности внешности и мастерски скрывает недостатки. Глаза Джареда приобрели загадочную синеву, а почти идеальная кожа словно лучится солнцем. Эклз выбрал отличный ракурс. Это стоит признать. Как признать и тот факт, что он и вправду мастер режиссуры. Досада! Слишком идеальный! Кигана подташнивает от чужого успеха. Он переводит взгляд на режиссера. Тот все еще гипнотизирует экран, затем вскидывает голову, отрывает взгляд от монитора и серьезно смотрит на Джареда. Наблюдает пару секунд, а затем возвращает взор обратно на экран. Рассматривает изображение с нежной улыбкой на губах. Киган хмурит брови, ибо не понимает необходимости так внимательно рассматривать изображение. По его мнению, все и так идеально: падалечье лицо замечательно смотрится, нет ярких бликов солнца, кусочек павильона отлично вмещается, а в кадре нет ничего лишнего. Все идеально. Так почему? И чего Эклз так акцентирует свое внимание на том, как выглядит Джаред в кадре? Вместе с ним и другая актриса стоит, но вот почему-то она даже и мимолетного взгляда не получает. Он снова сбит с толку и не может разгадать зашифрованные подсказки, что подкидывают ему глаза и уши. Почему он так внимательно рассматривает падалечье лицо? Киган прикусывает губу в размышлениях. Шестеренки в голове со скрипом крутятся, и, наконец, одна гаденькая мысль взрывается фейерверком: Дженсен не рассматривает. Он… Господи Боже! Он л-ю-б-у-е-т-с-я. Кигану становится не хорошо. Становится еще хуже, ведь его застукали и уже разглядывают прямо в упор. А затем роняют грубое: — На что пялимся? Кигану становится неловко, словно он подглядел что-то интимное. Пальцы перебирает и отрицательно качает головой, мол, ни на что. Эклз сканирует зелеными глазищами еще пару секунд, но в итоге возвращает взор на экран и снова улыбается уголками губ, тут же переключив внимание, как забывают о надоедливой мухе, которая пролетает мимо. Киган в смущении поспешно удаляется. Оставшиеся двадцать минут, пока снимают сцену, он сидит вместе с Митчем и старается лишний раз не смотреть в сторону изменившегося и странного Дженсена. Он не может понять неожиданную пассивную агрессию со стороны Эклза. Буквально две недели назад все было нормально. А сегодня тот как ходячий бурлящий вулкан: лучше не подходить. Может, Дженсен внутренним чутьем понял, что им беззастенчивым способом хотят воспользоваться, и поставил оборону? Кигану не дают поразмышлять, ибо наступает пора сниматься. Он уже в кадре, несет зеленый мини-холодильник для пива в руках и медленно закипает от раздражения. Сцена, что снимают, чертовски глупая и совершенно бессмысленная. У него и слов толком нет, лишь: «нашел этого приятеля у Корди в багажнике». Он поставил холодильник на стол, открыл крышку, в отвращении скорчил лицо и вытащил на божий свет бутылку темного эля. Пара не значащих реплик вроде «убери его обратно» и «фу, что это за запах!». «В чем смысл этой чертовой сцены?», — думает он, пока уходит с кадра с этим гребаным зеленым квадратом. Чуть позже от Митча он узнает, что данная сцена не планировалась изначально. Эту идею с холодильником предложил новый режиссер. Ворвался с пинка в чужой дом, да еще и со своими правилами. Нагло, хлестко и совершенно в стиле Эклза. Киган морщится и уже чувствует, как ему надоедает чужая власть. Вопрос: «зачем?» гудит в голове, словно миллионы маленьких пчел обосновались в черепной коробке и строят там соты. Невмоготу терпеть, поэтому он не выдерживает и почти летит к помощнику сценариста. — Для чего нужна была сцена с мини-холодильником? Помощник убирает листы сценария и, улыбаясь, произносит: — Эклзовская идея. Это для… — Я в курсе, что это его идея, — зло прерывает Киган. — Зачем это вообще было нужно? Собеседник явно удивлен неожиданной волной раздражения. Прочистив горло, все же отвечает: — Это что-то вроде пасхалки для фанатов «Сверхъестественного». Отсылка к мини-холодильнику братьев Винчестеров, который путешествовал вместе с ними на протяжении почти всего сериала. Это тот же самый холодильник, прикинь? Дженсен просто вытащил его из багажника и такой: «давайте сделаем это». — Помощник улыбается и качает головой. Уже с гордостью в голосе продолжает: — Вот из-за такого трепетного отношения к фанатам, — машет рукой в сторону Дженсена и Джареда, — их и любят по сей день. Я вообще не удивлен тем, что их сериал так долго продержался в сетке вещания. А! Заметил в сцене разговора Корделла и его детей кучу бекона на тарелке? Это тоже пасхалка. Дженсен сказал, что Дин Винчестер мог бы здесь проскользнуть. Джаред с ним согласился. Удивительный тандем, — смеется весело. — Они вроде еще парочку пасхалок собрались впихнуть. Эй, ты меня слушаешь? Киган заторможено кивает и, извинившись, уходит в туалет, совсем обозленный. Он не знает, чем раздражен больше: то ли тем, что Дженсен собирается вставить пасхалки в их сериал, то ли тем, что он сам, даже не зная, стал гребаным посыльным. Джаред, будучи исполнительным продюсером, и до этого вставлял всякие ф-и-ш-е-ч-к-и: фальшивая история Корделла о погибшем брате или, например, то странное родео на быке. Актрисе выдали клетчатую рубашку, как у Дина, и попросили скопировать его же движения. Но эти пасхалки были хоть как-то объяснены в сериале. А сейчас снятая сцена не несет никакой смысловой нагрузки. Ее вставили просто так. Потому что Дженсен захотел, а Джаред поддержал. Бесят. Невероятно бесят эти двое! Успокоившись, он возвращается в павильон. Солнце после обеда палит уже нещадно, а в джинсовой теплой куртке его персонажа Лиама невероятно жарко. Киган снимает ее и в раздражении смахивает каплю пота со лба. Слышит знакомый щебет и движется в направлении актрис, которые оживленно что-то обсуждают. — Я клянусь, все так и было! — доносится до его уха. Он подходит вплотную и будничным тоном спрашивает: — О чем сплетничаете? Вайолет Бринсон вздрагивает и резко замолкает. Глядит удивленно и хлопает глазами, мол, о чем речь? Молли Хэйгэн хохочет, а после молвит: — Да мы тут обсуждали ситуацию одну. — Какую? — у Кигана любопытство распухло в глотке и мешает дышать. — Ну? Расскажите мне тоже! Собеседницы переглядываются. И, наконец, Молли, вздохнув, отвечает: — Общение Дженсена и Джареда обсуждали. Если коротко, то Эклз подошел к Падалеки и такой: «слушай, когда подходишь…». А Джаред его прервал, лишь кивнул и бросил: «ага, понял», — женщина забавно корчит лицо, стараясь, по всей видимости, передать мимику Джареда. — А прикол в том, что Дженсен даже не успел предложение закончить, а Джаред все понял! Представляешь? Они реально понимают друг друга с полуслова и общаются на каком-то своем языке, — подает голос Вайолет. — Я думала, что эти разговоры о их невероятно близких отношениях — что-то вроде байки, но я, похоже, заблуждалась. — Качает головой и пожимает плечами. Киган же сжимает зубы и выдавливает из себя улыбку. «Бесят!». — Ну, они снимались на протяжении пятнадцати лет. Этого вполне хватит, чтобы научиться говорить без слов, — все же произносит он и чешет голову. Молли мотает головой. — Слушай, я в этом бизнесе давно, но вот таких отношений видала очень редко. Прям благословение с небес, — хрипло смеется. — Они и вправду, как братья, — заканчивает она и наклоняется за бутылкой с водой. Вайолет с ней соглашается. Киган кивает и отходит в тенек. Солнце адовой сковородкой приложило по макушке. Он пьет воду большими глотками и мечтает, чтобы рабочий день поскорее закончился. Он не совсем согласен с речью коллеги, потому что у него тоже есть сестра, и он знает, как выглядит общение между братьями или сестрами. В данной же ситуации: эти двое ведут себя невероятно подозрительно. Одно дело наблюдать за их дружбой и химией с экрана, но совсем другое — наблюдать за их взаимоотношениями вживую. Неприятно от собственной никчемности и неинтересности. Разочарование и смятение проскальзывают невидимыми линиями по всему напряженному телу. Он почти уверен, что проиграл в еще толком не начавшейся войне. С другой стороны, соблазнительный аромат загадки продолжает щекотать нос. Хоть какая-то радость в этом беспросветном мракобесии. Этот Эклз стал пугающе странным. Он смотрит на Кигана так, словно тот убил его пса, и носится с мертвым телом по площадке. Что с ним стряслось за прошлые две недели? Реально, что ли, догадался о вероломных киганских планах? Падалеки тоже не менее странный. Совсем забыл, что тут другие люди есть! Все время за Дженсеном таскается. Киган морщится от бессилия, но решает поговорить после съемок с Джаредом. Ибо… «Какого черта?». Пора уже воспользоваться советами, что великодушно подарил ему Дженсен. В конце концов, на войне все средства хороши, так? Глаза Кигана горят темным отчаянием. Ближе к концу рабочего дня, он ловит Падалеки возле автомата с кофе. — Чувак, может быть, потусим? Фильм какой-нибудь глянем? — Киган озирается по сторонам и, не найдя странного человека в красной кепке, рвано выдыхает и уже спокойнее продолжает: — Мы могли бы порубиться в приставку или просто в бар сходить. Что думаешь? — Смотрит на собеседника и даже не удивляется тому, что его просто-напросто не слушают. Падалечий счастливый взор направлен за спину Кигана. Последний чувствует, как в лопатки впивается чей-то горящий взгляд. Он плечами дергает, ибо по позвоночнику прошлась волна жути и дрожью спустилась по ногам. Ему чудится, что его зацепила осколочная граната. На деле же — лишь молнии из лаймовых глаз. Все же добрались. Киган поворачивается резко, почти трусливо и видит Дженсена, который вальяжно ступает в их сторону. Когда тот подходит, то Аллену кажется, что вернулся февраль: холод заструился по ногам и рукам, а кусачие мурашки заставили волоски подняться. — О чем болтаете? — Дженсен встает возле Джареда. Они перекидываются взглядами, снова общаются без слов. А Киган стоит и прямо-таки чувствует, как лицо раскрашивается в клоунский грим. — Ни о чем серьезном, — все же отвечает он и выдерживает пытливый взгляд. — Предлагал потусить. Что думаешь? — Он не особо хотел находиться в компании Дженсена, но, казалось, само Провидение вмешалось и помешало киганскому плану поговорить с Джаредом наедине. Сегодня все против него, и это заставляет его сжимать губы в досаде. Джаред как в замедленной съемке открывает рот, чтобы ответить, но Дженсен моментально кладет руку в привычном жесте на падалечье плечо, чуть сжимая пальцами. Такой незамысловатый и элегантный способ заставить собеседника замолчать. Молча ему что-то сообщает, а затем переводит скучающий взгляд на Кигана. — Извини, чувак. Сегодня у нас с Джаредом планы. Понимаешь? — Дженсен стоит, как воплощение незыблемой уверенности и темного, почти черного упрямства. Киган в попытке сместить эту ледяную глыбу спрашивает: — Я могу присоединиться? Глыба остается на месте. — Нет, — четко, даже авторитетно произносит Дженсен. — Уж извини. Киган переводит взгляд на Джареда. Тот, отдав вожжи правления партнеру, стоит совсем расслабленный и даже не смотрит на Аллена. Падалечий взгляд намертво прилеплен к Эклзу. Впитывает слова и мимику своего компаньона, как песок морскую волну. Ему совершенно нет дела до жалких киганских потуг. — Мы пойдем домой. Ты тоже иди, — командует Дженсен и, не убирая руку с чужого плеча, подталкивает Джареда к выходу. Киган же стоит и таращится на них, словно увидел призрака. Может, и не увидел, но уж точно почувствовал: волна злобы и лютого холода дыхнула прямо в лицо. Приходится позорно принять поражение и отступить. Идет домой и размышляет: как у Дженсена получается смотреть на Джареда так, словно тот — неизведанная, но прекрасная в своем величии, только что обнаружившаяся планета? А на Кигана же глядит глазами наполненными самыми плохими намерениями на Земле? И ответа не находит. Но он упрямый и любит трудности. Он собирается стать мастером, который будет кропотливо и медленно вязать кружево разгадки. Оно получится прекрасным, перламутровым и, самое главное, вкусным. Он уверен. Оно подарит лекарство для воспаленного воображения. Оно протянет на ладони покой. Оно утолит этот мучительный голод. В будущем все брошенные слова, неловкие, почти корявые или, наоборот, осознанные жесты, блеск глаз с запечатанными внутри различными эмоциями будут нанизаны на крючок и вплетены в разгадку. Киган будет создавать это кружево в течении оставшихся пяти дней, надеясь, что когда он закончит, то увидит этот шедевр целиком и, наконец, утолит болезненное желание знать правду. Он найдет ответы. Обязательно. Просто немного позже.***
Когда часовая стрелка подобралась к полуночи, Кигана окончательно загрызло любопытство: Ну какие там у них планы? Какие?! На ночь глядя-то! Чувствуя, как желание узнать вгрызается в плечи, он сдается и звонит Джареду. Спустя пару гудков трубку поднимают. На фоне слышится раздраженный голос Дженсена. «Ругаются что ли?», — мечтательная мысль пролетела бабочкой в черепной коробке и заставила губы растянуться в довольной улыбке. — Хэй, Джаред! Я тут узнать хотел… Но его прерывают стылым мефистофельским голосом: — Он в душе. Давай ты завтра с ним поговоришь? И вот что, Киган… Засасывающая и пугающая в своей мрачности пауза замораживает нутро в секунду. Даже на расстоянии Кигану становится жутко, словно он влез в проклятую хижину, где призраки танцуют вальс с чертями. Злорадство испаряется под адским жаром злости собеседника. — Не стоит звонить боссу в такое позднее время, — змеиный едкий шепот струится по проводу. — Я вроде ясно дал понять, что у нас планы. Ты не понял? Киган чувствует, как глупый страх оцарапывает щеки, и те предательски наливаются стыдливой кровью. — Я просто хотел… — бурчит он и нервно облизывает пересохшие губы. — Я. Сказал. Завтра. — Леденисто шелестит эклзовское рычание. Киган слушает гудки и пытается зашить собственные голосовые связки. Его словно цапнула когтистая лапа дьявола, схватила за ухо, влезла внутрь и впилась когтем прямо в барабанную перепонку. Но это был лишь Дженсен. Киган дергает плечами в попытке избавиться от мучительного, мерзкого и липкого безумства, что окатило его вместе с чужим голосом. Это был лишь Дженсен? Кигану же кажется, что он беседовал с кем-то жутким и пугающим до тошноты. И этот кто-то навряд ли человек. Всю ночь ему снятся тени. Много теней. Все они пытаются его схватить: кто за волосы, кто за лицо, кто за руки, а кто-то за ноги. Его рвут на части, он хрипит от простреливающей тут и там боли. Последнее, что он видит, умирая — это яростные и вселяющие ужас яркие хризолитовые глаза с вертикальным зрачком.