За левым плечом

Стражники внизу встретили их, вытянувшись, и с таким выражением подобострастия на лице, что Оля чуть не рассмеялась. Но Нушрок всю дорогу тащил ее за руку, с лестницы она катилась только что не кубарем, пару раз ушибла коленку, и вообще в сложившейся ситуации ей было определенно не до смеха. — Ключи от чулана! — рявкнул Нушрок. Стражник метнулся к стене, снял с гвоздя звякнувшие ключи и с поклоном подал. Нушрок прошел в дальний конец помещения, волоча Олю за собой, открыл неприметную из-за полумрака дверь. За ней оказалась совсем маленькая комнатка, скорее, чулан, с деревянной койкой, стулом и столом. — Подождёшь здесь. — Я думала, вы возьмёте меня с собой, — не удержалась Оля. Нушрок приподнял бровь: — А ты умеешь ездить на лошади? — Нет. Но я не люблю темноты. — Ничего, это ненадолго. И фокусов больше не будет, тут порталов нет. — Чего нет? — не поняла Оля. Нушрок не удостоил ее ответом, подтолкнул через порог, пока закрывалась тяжёлая дверь, Оля услышала: — Отвечаете за нее головой! — Мамочки, — шепнула она, оказавшись в абсолютной темноте. Только узкая полоска света пробивалась по краю двери. Оля прижалась к ней спиной и без сил сползла на пол. Здесь было тихо. Снаружи негромко переговаривались стражники — видимо, Нушрок уже отбыл. Скоро ли он вернётся? И в темноте сидеть страшно, и возвращение министра ничего хорошего ей не сулит. Оля вскочила и забарабанила кулаками по доскам: — Откройте! — Ишь, какая! — возмутились снаружи. — Сиди! Прыткая больно! — Я, может, голодная! — Ты же с кухни, — последовал ехидный ответ. — Неужели там не накормили? — А если я пить хочу? Или ещё куда-нибудь? — Вот и не ешь, и не пей, чтобы куда-нибудь не хотелось! В этом был свой резон. Оля помолчала немного и буркнула: — Хоть свечу дайте. Я темноты боюсь. — От страха ещё никто не умирал! — А я могу! Я тут задыхаюсь! Вас министр Нушрок не похвалит! Она зажмурилась. Здесь так темно, что и изображать ничего не надо — Оле действительно мерещились маленькие омерзительные создания, подползающие к ней в темноте, нависшие сверху огромные пасти, страшные лапы, щупальца… Она на самом деле начала задыхаться. — Откройте! — голос был хриплым, а потом сорвался на визг. — Дайте свечу, дайте! Дверь распахнулась, Оля зажмурилась. Тусклая лампа показалась нестерпимо яркой. — На, — сказал недовольно темный силуэт, протягивая ей плошку с горящей свечой. — Оглохнешь тут с тобой. Учти, пожар устроишь, спасать не будем — сгоришь. — Не устрою, — пробормотала Оля, чуть успокоившись. Она надеялась, что стражник скажет ещё что-то, но он просто захлопнул дверь. Зато теперь Оля могла заново осмотреть свою каморку. Комнатушка была крошечной — семь шагов на семь, не больше. Стены сплошные, потолок низкий, со свисающей паутиной, никаких следов потайной двери или лаза в подвал. За койкой в углу спрятался пыльный таз (Олю передёрнуло), а на самой койке лежал продавленный грязный тюфяк. Стол был такой же обшарпанный, совсем старенький — точно здесь никто долго не жил, стражники наверняка ночевали с бо́льшим комфортом! И страх никуда не делся. Все воображаемые жуткие создания, обитающие в темноте, попрятались по углам, притаились в тени. — Ну хватит, — всхлипнула Оля. — Я в вас не верю! Темнота угрожающе молчала. Оля сползла по двери на пол. Тусклое пламя свечи слегка колыхнулось. Счастье, что здесь нет сквозняков, а то бы огонь вообще потух. И жди в темноте. Оля села на земляной пол, подтянув колени к подбородку, и стала глядеть на свечу. Земля твердая, подкоп не сделаешь, и нечем. Не руками же. А Нушрок вернётся, и тогда… Что «тогда», она и представить боялась. Хоть Нушрок и говорил, что донор сливается с Разумом в единое целое, Оля не сомневалась — ее, как личности, после этого не останется. Бежать будет некому и незачем. Свеча горела. Тени на стене слабо шевелились. Оля подумала и переползла под стол. Хоть какое-то укрытие. А на эту мерзкую кровать она не ляжет добровольно ни за какие коврижки. Свеча такая маленькая, просто огарочек, который мама-мышь обещала глупому мышонку. Скоро догорит… Сверху что-то поблескивало. Оля подняла голову, думая увидеть блеск металлических скоб на ножках стола. Но перед ней было знакомое мерцающее голубое свечение. — Ой! — она шарахнулась, упёрлась спиной в ножку стола, та жалобно скрипнула. Оля смотрела вверх. Теперь она разглядела маленькое круглое зеркальце, которое кто-то прикрепил снизу к столешнице. — Это из-за тебя все, — сердито шепнула Оля. Сейчас зеркало зазвенит, на шум придут эти обжоры-стражники… Было тихо. Зеркало отразило испуганный Олин глаз и кусочек носа. А потом голубое свечение усилилось, разбежалось к круглым краям, и в центре Оля увидела лицо молодой женщины, показавшееся ей знакомым. Рыжие волосы, глаза чуть навыкате…похожа немного на Полли, и на Прыг-Скока, пожалуй, тоже… — Живица Плантер! — пискнула Оля, сообразив в последний момент понизить голос. Большие печальные глаза расширились, но продолжали смотреть куда-то мимо Оли. — Я не Живица, — мелодично произнес голос из глубины зеркальца. Он был не похож на тот звенящий хор, что приволок Олю в зазеркальный мир. — Я всего лишь ее отражение. Живицы нет давно, ведь прошел уже целый век! — Действительно, — согласилась Оля. — Сто лет назад крепостное право отменили. Ну и лучше так, чем никак… Только как вас может помнить король Андриас Левиафан? Неужели он живёт сто лет? — Сто лет назад он не был ещё чудовищным Левиафаном, — печально вздохнула Живица. — Он был просто Андриасом… — Вы были его невестой? — спросила Оля, постаравшись принять хоть относительно удобную позу. Не то чтобы она обожала всякие истории про любовь, и вообще обстановка не располагала, но все же! — Нет, — большой рот Живицы разошелся в улыбке. — Конечно, нет. Он мог жениться только на ровне… но не женился. И это хорошо, хотя все уже поздно. — Почему? Что поздно? — Он вынужден делать то, что делает, иначе… — губы Живицы задрожали. — Но он не может остановиться, ему не позволят. — Кто? — Ядро. — Это что за Ядро такое? — Вся династия, вся династия, — голос Живицы зазвенел чуть громче. — Я не могу говорить долго. Я только отражение. — Ой! А я думала, вы мне выбраться поможете! Меня хотят соединить с каким-то разумом… может, с этим самым Ядром. А я сама не знаю, как попала сюда. Я вообще в Ленинграде живу. Там бабушка уже с ума сошла, и мама, и папа. — Путь в другие миры открывает шкатулка, — прошептала Живица и прикрыла рот рукой, будто тайну выболтала. — Я знаю. Только у меня ее нет. Она пропала. Сама. — Это может случиться при возвращении. Хотя, возможно, у нее есть своя воля. Первые Левиафаны были великими магами крови. — А сейчас? — спросила Оля, которой не понравилось слово «кровь». — Сейчас он один. И он не такой, он не такой… Он не убьет ради шкатулки… пока. Оля поежилась. — Я тоже надеюсь. Значит, без шкатулки я никогда не вернусь? А зеркало? Со мной ведь говорило зеркало! Хором разных голосов! — Хор? Это не зеркало. Это оно… это они. — Кто? — Оля почувствовала, что ей становится страшно уже по-настоящему. — Слушайте, я знаю ваших потомков! Прутика, вашего правнука! Я ему помогла, я надеюсь, что помогла. А вы не могли бы помочь мне, раз за мной гоняется Оно? Или Они? Мне отсюда не выйти! — Можно выйти через портал, — шепнула Живица. — Но тогда мы не будем видеть друг друга. Моё зеркало в подземном ходе… а о своих потомках я ничего не знаю. Я осталась в зеркале, а настоящая я ушла. Значит, я прожила ещё долго? — Наверное. Как интересно, значит, можно уйти в портал… А я тоже уйду только в виде отражения? — Нет, нет, — Живица затрясла головой. — Это простой портал. Он ведёт в подземный ход. — А дальше? — Оля протянула руку к зеркальцу и не встретила гладкой поверхности стекла. Но ведь оно крохотное! Она вся не пройдет! — Дальше? Дальше Башня и замок… Прощай, может быть, ты ещё увидишь портал, и тогда мы встретимся… Голос замер. Вокруг Оли стало очень темно, сыро и тихо. Перестало пахнуть пылью. Она ахнула — вот тебе и малюсенькое зеркальце! То ли оно увеличилось, то ли Оля уменьшилась, что туда пролезла! Ни свечи, ни стола, зато… Не совсем темно тут было. Вверху в нескольких метрах видны были просветы и даже луна мелькала в них. Подземный ход же! Оля завертела головой. Она стояла в темном кирпичном коридоре, под ногами пол был неровным. Идти придется только что не на ощупь! И сколько? И откуда она вышла? И куда идти, вперёд или назад? Она махнула рукой (мысленно) и зашагала наудачу. Через пару десятков шагов стало совсем темно. То ли Луна зашла за тучу, то ли здесь не было смотровых отверстий в потолке. Оля шла на ощупь, спотыкаясь и стукаясь об стены. Вот это помощь, вот это Живица, будь она неладна! В чулане хоть стражники за стеной были... И не рассказала ничего толком, только тумана навела! Все же Оля продолжала идти вперёд, потому что больше ничего делать не оставалось. И когда она решила, что ошиблась с направлением, споткнулась об ступеньку. Подземный ход поднимался вверх. Это был уже не пол, а самая настоящая крутая лестница. Карабкаясь по ней и хватаясь за стены с выщербленными кирпичами, Оля услышала голоса. Она чуть не закричала от радости, но дыхание тут же перехватило. Она узнала один из голосов - резкий, ни низкий, ни высокий, похожий на клёкот хищной птицы. Нушрок! Оля остановилась на последней ступеньке. Здесь видны были квадратики света наверху, высоко, рукой если и дотянешься, то с трудом. На уровне своего роста она нащупала не кирпичи, а явно деревянную поверхность, сбоку - металлические скобы, посередине - засов. Хоть бы он закрывался только изнутри, мысленно пожелала Оля. Дверь была очень прочной, без единого просвета, или завешена чем-то с той стороны. И если бы не слуховые окна наверху, тут было бы темно. Совсем. - Учтите, что мы ему одинаково чужды! - Нушрок, судя по всему, только что закончил пламенную речь. Ему ответил хрипловатый одышливый басок. И толстяк Абаж здесь? - Вы ошибаетесь, дружище. Беатрикс эксцентричная дамочка, да и как иначе, она же из нашей семьи. Но против короля она бы ничего не затевала. Она осторожна. То, что вы мне тут говорите, имеет другое простое объяснение. Любое. Оля ощупывала кирпичи в стене. Некоторые выпали давно, за углубления можно было зацепиться, поставить ногу... - Вот и поговорите с сестрицей, - отрывисто бросил Нушрок. - Убедитесь. Уж чего-чего, а этого старик не простит. - Я вас благодарю. Довольны? Мне интересно, как скоро вы попросите об ответной услуге. Нушрок негромко рассмеялся. - Вы не выдадите меня, а я вас, это я знаю и так. Мы - былое величие королевства. - Вы романтик, Нушрок. Как наши предки, связавшие наши семьи узами рыцарской дружбы. А только дело не в былом величии. Сейчас кто угодно может оказаться на Башне, и на былые заслуги не посмотрят. Вы-то сами какой цвет имеете? Молчите? Правильно, не мое это дело. Только мы с вами оба помним кризис, когда цвет не имел значения. Людей хватали прямо на улицах, и плевать, что через день они превращались в слабоумных. - Это прошло, - перебил Нушрок. - Верно, прошло, только не найдет никого проклятущая стрелка - и нас с вами могут отправить в Башню, не посмотрят ни на знатность, ни на заслуги. Скажут, этого требует мудрость. Мудрость тысячи поколений - так его называет эта благовоспитанная первая дама? Хорошо ещё, что они уживаются в одной голове! А ну как каждый потребует себе отдельное тело? - Вы фантазируете, - сухо сказал Нушрок. - Что же, я вас предупредил. А теперь, с вашего позволения, я откланиваюсь. Через пару часов заря, а завтра трудный день. Голоса заговорили тише. Оля выждала немного, и, когда за стенкой стало совсем тихо, вскарабкалась вверх по выпавшим кирпичам. Через решетку заглянула в маленькое окошечко под потолком и чуть не свалилась обратно. Толстяк Абаж и не думал уходить! Видимо, проводив гостя, он вернулся, и теперь сидел за столом в обществе бутылки вина и нескольких свечей в красивом блестящем канделябре. Дальше Оля увидела массивный тяжёлый шкаф и краешек двери. Руки ослабли. Она спустилась на пол, пытаясь сделать это как можно тише. Не поверит же толстый министр, что это мыши лазают у него за стеной. Когда же он пойдет спать? Скоро рассвет... Абаж тем временем позвонил в колокольчик. Оля прижала ухо к стене - она хорошо слышала и шаги, и то, как Абаж вполголоса отдавал распоряжения: - Холодных закусок принеси мне, голубчик. Грибов, рыбы, овощей маринованных. Ступай. И побыстрее. Вот обжора, вознегодовала Оля, съёжившись на ступеньке. Когда же он уйдет? Выбрал время! Абаж за стенкой засопел, встал, прошёлся туда-сюда. Слышно было, как скрипел пол под ножищами толстяка. Потом едва уловимо повеяло свежим воздухом - возможно, Абаж открыл окно. - Где же эта проклятая девчонка? - пробурчал Абаж. Ему никто не ответил, значит, толстяк просто размышлял вслух. - И почему ею интересовался этот хитрец Нушрок? Оля могла (но не стала) ответить на его вопрос - конечно, Нушрок перепутал ее с Сашей. Так вот почему он рванул к Абажу! А фаворитка толстяка, значит, так и гуляет по ночам. Что же она пытается разведать? Оля слушала внимательно, боясь пропустить хоть звук. Совсем скоро послышались лёгкие шаги лакея, который принес толстяку ночной перекус. Долгое время было тихо, только иногда звякала бутылка о стакан. К прозвищу "обжора" Оля присовокупила ещё и "пьяницу", но легче ей не стало. Толстяк жевал, пил вино и совершенно не собирался ложиться спать. Потом на какое-то время все стихло, Оля подтянулась на руках, заглянула в крошечное окно и чуть не застонала от отчаяния: толстяк все ещё сидел в кресле, отодвинув многочисленные тарелки, и что-то писал. Он вообще не спит, что ли? Старая толстая жаба! В этот момент за стеной послышался шум - не в комнате, но в доме, где-то далеко. Он приближался, слышались шаги множества ног и голоса. Заскрипели кресло - Абаж встал. Шаги приближались, потом лакей,задыхаясь, произнес: - Ваша милость, простите, я говорил, что вы заняты, но... - Чем обязан? - толстяк говорил спокойно. - Чем я обязан столь позднему визиту королевской стражи? Этого Оля пропустить не могла и опять полезла подсматривать. Народу в небольшой комнате набилось битком - шесть солдат, посередине офицер в переливчатом, как лягушачья кожа, мундире, напротив них круглой глыбой застыл Абаж, в двери заглядывала испуганная прислуга. Вверх, к счастью, никто не смотрел. Офицер выждал паузу и громко произнес: - Министр Абаж! Вы арестованы по обвинению в государственной измене именем короля Андриаса Левиафана!