***
В мрачной комнате сидели двое, только лишь слегка напуганные своим положением. — Это из-за тебя. — утверждал Глеб, смотря на брата, однако в душе у него злости не было, только страх за свою, в первую очередь свою, жизнь. Собственно, тут он особенным не был: таким характером славится вся звездная раса от мала до велика. Им не присущ гнев за других, радость за других, только если ситуация угрожает им на прямую, их репутации, тогда будет и страх, и ненависть и даже гнев, или же наоборот радость за, например, собственные достижения. Люди не такие, и Самойлов это почувствовал спустя несколько минут на Земле. Что-то изменилось! Но сейчас не об этом… — Глеб, в отличие от тебя, я работаю, делом партии занимаюсь, пытаюсь выше в общество пробиться! А ты что? Пьешь весь день и только. — недовольствовал брат Самойлова — Вадим, опустивший голову от отчаяния. Его лицо закрывали черные кудрявые волосы. — Тебе знакомо понятие «творчество», образованный ты мой работничек? — провоцировал злившийся из-за задетого собственного достоинства Глеб. Да, творчество. Среди звёзд младший Самойлов — один из немногих, кто понимал искусство и был открыт самовыражению, насколько мог. Даже холодную, каменную сторону сущности расы он мог выразить в творчестве, если точнее, музыке. Всё, что у него было — гитара и куча тетрадей со стихами и песнями. — Знакомо, пупсик, знакомо! Жаль, ты понимаешь его неправильно. Работал бы, как я, пока ты за своим рифмоплетством штаны просиживал, тогда бы понял, что значит «творить». — после этой фразы Глеб замолчал. То ли спорить не хотел, то ли нечего уже ответить, да и смысла не было: всё равно двоих уже через три минуты отправят на Землю в изгнание. — Да и все эти купюры, которые ты зарабатываешь! Их тебе дает только один из нескольких миллиардов! Даже я, видишь, не собираюсь тебе платить! — старший брат всё не унимался, и его слова задели Самойлова сильнее, чем до этого. Он прекрасно понял, о ком говорит Вадим. Как раз именно эта звезда и понимала искусство, творчество, являлась одной из самых необычных среди всех. «И тем не менее он не сдал его, хотя мог бы…» — подумал Глеб и уже собрался возразить, открыл рот, чтобы сказать колкое, едкое слово, пропитанное ядом чуть ли не насквозь, но его остановил подошедший к их камере мужчина. Он открыл рот и громким приказным басом произнёс: — Вы, двое! Следующие желания — ваши! На выход! Полицейский остановил свой взгляд на Вадиме. — А от тебя я такого не ожидал — вздохнул мужчина и сразу же повернулся спиной к ним. — Я-то исправлюсь! — фыркнул старший Самойлов, но оба потенциальных собеседника его проигнорировали. Тот момент, когда Глеб видел перед собой пустоту и чувствовал всем телом исходящий от неё холод, не на шутку напугал Самойлова. Дышать он там сможет, но что же ещё его ждёт в этой непроглядной тьме? Как оказалось, ничего хорошего. Глеб особенно запомнил сверхзвуковой полёт, когда его тело постепенно обволокла обжигающая боль, но на деле никакого огня вокруг не было. Мужчина стремительно падал вниз, а в голове звучало «…стать звездой в музыке…стать звездой в музыке…». — Сволочь, кем бы ты ни был! — бубнил Самойлов сквозь стоны от боли, — Не будешь ты музыкантом! За мои страдания не будешь! Пошел к черту со своими желаниями! — он пытался перекричать воздух и каким-то образом докричаться до человека, чей голос заполнил все его мысли. И никуда не свернуть: невидимая капсула, а именно так Глеб ощущал пространство вокруг себя тогда, ограничивала движения и продолжала лететь по заранее заданному кем-то направлению. Никогда раньше Самойлову не доводилось падать, и сейчас он этого боялся так же, как и смерти, пускай звездам до неё дольше, все его представления складывались из чужих рассказов о том, как кто-то из их родственников был изгнан, и с тех пор его никто не видел. Жутко, и Глеб никогда не желал себе такого, но вот настал момент, когда пришло время прощаться с прошлой жизнью, а новую и встречать не стоит: Земля убивает звёзд. Вопреки страху, разморило, глаза сами закрывались, всё вокруг темнело, разум быстро погружался в сон. Последнее, что мужчина увидел: яркое пламя, окутывающее «капсулу», в которой он летит, и нечто на вид мягкое, белое, полупрозрачное.***
Самойлов полностью вспомнил, как оказался здесь. «Так это он хотел стать музыкантом!». Глеб посмотрел на Константина, пристально смотревшего под ноги, хотел было разозлиться, но вдруг осознал, что не может этого сделать. Он мысленно заглянул в отдел своего сознания с надписью «причины злиться на Костю», но там оказалось пусто. Но совсем недавно было так много поводов! «Я из-за него здесь!». — Костя, а почему я на тебя не злюсь? — вопрос странным показался только удивленному Бекреву. «Думаю, он знает. Мне так кажется.». — А за что ты должен на меня злиться? Мы едва знакомы. — Я из-за твоего желания стать музыкантом упал. — Глеб смотрел в землю. Всё вокруг вроде и знакомое, но такое непривычное одновременно. С Костей интересно. Константин вздохнул. — Да не загадывал я ничего. Может, и подумал, что было бы здорово, но не загадывал. — он остановился и посмотрел на Самойлова очень убедительно. — Извини, пожалуйста, если по вашим законам, я всё же на что-то повлиял. — проговорил мужчина. Тут Глеб и вовсе растерялся. Черт его знает откуда, но появилось чувство, сравнимое со злостью, но всё же отличающееся. — Как ты смеешь так говорить? — именно этими словами мог выразиться сейчас. — Ты же не виноват! Самойлов резко замолчал. Его вдруг спугнула собственная дерзость, смешанная с несвойственным чувством справедливости. Оно молниеносно прокралось в обыкновенную насмешливую и готовую спорить чуть что речь Глеба. Константин на его возмущение удивленно вскинул брови. Кажется, его по-настоящему смутили фразы Самойлова. Всегда так реагировал на приятные фразы, но не от малознакомого мужчины же! Дело именно в малознакомом, кем бы он ни был. — Спасибо… — пробормотал Бекрев тихо. Что за резкий наплыв желания торжества справедливости? И далеко не той, что присуща зацикленным на себе звёздам. «Какое мне дело до него?» — а злиться не получалось. — А за что? — поинтересовался Самойлов, чем вызвал ещё большее недоумение. «Ты прикалываешься?» — читалось на лице юного астронома, но Глеб держал на нём искренне любопытный взгляд, ожидал ответа. — За справедливое отношение ко мне. — учтиво произнёс Костя. Он снова задумчиво посмотрел в сторону. «Справедливость? Справедливость…» — пробубнил Самойлов. — Странная справедливость эта, когда за других заступаешься. — высказался он вслух, как бы подытожив свои неслышные рассуждения. — Почему же? Всегда так было. — отозвался Константин. — У вас, видимо, да. — Глеб вздохнул. — А для нашей расы каждый сам себе на уме. — Эгоистично. — Зато избавляет от проблем. До квартиры Бекрева они дошли молча, а Самойлов всякий раз убеждался, что Земля необычно на него влияет. Происходит непривычные изменения в ощущении всего вокруг. «Странная тут атмосфера. Лучше бы её не было вовсе. И люди здесь странные, вызывают такие же странные чувства.» Константин шел и размышлял. Может, он просто встретил сумасшедшего человека, для которого не существует всеобщей морали, а только та, где он сам господствует и себя жалеет, и не нужен ему никто. Квартира Константина не отличалась от тех, что видел Глеб. Разве что мебель явно дешевле и менее долговечная, такая распространена в домах низшего общества. — Никогда не думал, что окажусь в доме собственного раба… — протянул задумчиво Самойлов вслух. Слово «раб» неожиданно показалось ему таким противным и неправильным по отношению к людской расе и в целом. «Показалось.» Бекрев остановился. Он прекратил понимать происходящее и не на шутку разозлился. — Какой я тебе раб?! Глеб, ты вообще в своем уме?! — крикнул Костя прямо на Звезду. Содрогнулся даже воздух, его голос разбил атмосферу и оглушил на некоторое время. Такой пронзительный, выражающий всё недовольство, и даже его соседи поняли только по звуку, что мужчина явно недоволен. Замолчал и напрягся Самойлов, вздрогнул от неожиданности и зажмурился. Никто не издал звука ближайшую минуту, оба просто смотрели друг другу в глаза, удивленный и стыдливый взгляд. Первым спохватился говорить Константин. — Извини, что наорал. — ненадолго опустил взгляд он виновато и сразу же поднял. — Мне ничего непонятно, вот и злюсь, сам, может быть, понимаешь, но с какого перепуга я — твой раб? Глеб ощущает неприятное, жгучее чувство изнутри, хочется убежать куда-то в себя, подальше от Кости сейчас. Чтобы он не видел. Чтобы никто не видел. «Да что же это такое-то?». Самойлов уводил взгляд в сторону, пока не встретился со стеной. На ней висела вышитая очень мелкими стежками картина: полняка, речка, справа лес, выше — яркое, голубое небо. — А небо не всегда черное что ли? — изумился вслух Глеб, осматривая пейзаж. Ему было необходимо ответить на вопрос Константина, но в голову не приходило ничего, и что-то одновременно вертелось на языке. «Извини? Кажется, это слово!» — Глеб, у нас на Земле принято отвечать на заданные собеседником вопросы, особенно такие, из-за которых произошел конфликт. — Бекрев вооружился научным лексиконом и постарался объяснить Самойлову своё негодование, а заодно и «правила поведения в обществе». — Изв…извини. У нас такая идеология в Космосе. Люди там хуже. Они правда хуже, а Заезды — лучше. — смог выговорить Самойлов. Это далось ему с большой сложностью, — Всё же скажи, что я чувствую? — к этому вопросу тоже- пришлось подготовиться. — Везде бывают и плохие и хорошие персонажи. Не надо так категорично ко всему относиться. — Костя вновь смотрел на него с неожиданным пониманием и легкой улыбкой, на которую Глеб обратил больше всего внимания. На почти незаметные веснушки Бекрева тоже. И на его выжидающе приоткрытый рот. Самойлов рассматривал лицо Константина. Перевёл взгляд на глаза. Они добро смотрели в ответ. Почти такие же голубые, как и у звёзд, только менее яркие. «Может, он тоже Звезда?» Внезапно Глеб почувствовал успокаивающие прикосновения, руки собеседника обвили тело Самойлова, который почти сразу прижался к Костиной груди, приподнимающейся от взволнованных вдохов. Уютно и тепло: оказывается, он успел остыть, но всего полчаса назад тело чуть ли не горело от жара пламени, сопровождавшего звезду в падении. — Глеб! — Бекрев не выпускал мужчину из своих объятий, но удивленно отстранился, сверху оглядывая его. — Ты светишься! Константин с удивлением смотрел на то, как алые кудри сначала становились оранжевыми а потом и вовсе белели на кончиках, источая ауру света вокруг себя. Она так же резко появилась и по силуэту всего оставшегося тела Глеба. Костя не решался больше тронуть его волосы: они напоминали огонь, пламя, которое может обжечь. — Приятно! — восхитился Самойлов, как будто игнорируя изумление друга. — Это ты сейчас что со мной делаешь? — напрямую спросил он, обхватывая Константина в ответ. — Обнимаю… — обескураженно произнёс тот, напрягаясь, но потом снова повторил свой вопрос. — Это значит, что мне очень нравится происходящее. — радостно ответил Глеб и продолжил обнимать. Костя не пытался отстраниться, но засмущался сильнее. Раньше он думал, что сам создает неловкие ситуации, когда проявляет излишнюю тактильность при попытке успокоить или поддержать, однако сейчас Константин ощутил себя по другую сторону баррикад. Впрочем, Бекрев был не против лишний раз потрогать приятное мягкое тело звезды. — А почему ты не светишься? — вопрос застал врасплох. — Я тебе не нравлюсь? — Самойлов требовательно уставился на Костю, беспокойно ожидая ответа как можно быстрее. — Нет! Нравишься! — Бекрев даже возмутился, но сразу поспешил себя поправить. — Как существо, я имею в виду… — щеки предательски покраснели, но не так заметно. — У людей просто напросто нет такой способности. — протараторил астроном, желая перевести тему. Глеб не обратил на это внимания и продолжил обнимать, сильнее светясь. — Я понял… — разнежено проговорил Самойлов совсем тихо, как будто засыпал в объятьях. Бекрев придерживал его под бока. — Ты говорил, что упал из-за меня… — вспомнил Константин, его очень смущал такой близкий контакт с малознакомым человеком, мужчиной, звездой! Глеб невозмутимо отстранился, словно уже забыл о той секундной ласке. — Да. Смотри: схема простая. Ну, почти. Ты там музыкантом стать хотел? А я вернуться обратно, если честно, хочу: у меня там друзья. Так вот, я исполню твое желание и тогда смогу отправиться домой! Бекрев слушал объяснения Глеба и вскоре перебил его. — А может быть ошибка? Я намеренно ничего не загадывал, просто так, пошутил. — Со звездами шутки плохи! — Самойлов посмеялся. — Давай побыстрее разберемся с твоей музыкальной мечтой и закончим с этим. Умеешь играть на чем-то? — На фортепиано! — сразу взбодрился Константин и провел заинтересовавшегося Глеба чуть дальше в квартиру. На глаза в незнакомой комнате Самойлову попал синтезатор. Он уставлен бумагой, книгами и даже плюшевыми игрушками, всем видом показывавшими, что инструментом давно не пользовались. — Замечательно. А я на гитаре играю и пою. Хочешь быть музыкантом? Пожалуйста! Петь ещё умеешь, может? — Костя кивнул, — Ещё лучше! Будем с тобой дуэтом играть! — А почему дуэтом? Может, лучше группу собрать? Возможностей будет больше. — заметил Константин, вспомнивший свой опыт работы в администрировании групп. Эта работа была не из легких, но все держалось на мысли, мол, вот-вот и мы станем популярными, мы можем создать нечто новое и выразить себя. — Это долго! — отмахнулся Самойлов, показывая свое пренебрежение ко всему происходящему, кроме самой личности напарника. — Давай разберемся побыстрее с твоим случайным желанием, я смогу вернуться обратно, а ты забудешь обо всем этом, как о страшном сне. Бекрев вздохнул. — Хорошо. — многозначительно проговорил он, глядя на Глеба. Взгляд клавишника выражал недовольство, смешанное с покорным принятием. Костя не хотел бы скоро прощаться с Самойловым: он же такой интересный! Никому в жизни никогда раньше не доводилось наладить контакт с внеземной цивилизацией, а тут один из них предоставлен лично Бекреву. — У тебя песни есть? А то у меня тут целая тетрадь! — торжественно произнёс Глеб и стал осматриваться, что-то судорожно искать вокруг себя. — Где?! — растерянно изумился он. — Неужели сгорела? — проговорил обреченно. Константин смотрел на Самойлова растеряно. Он-то не помнил, чтобы с Глебом были какие-либо вещи в момент их встречи. — Может, у тебя есть свои песни? — с надеждой звезда поглядел на Константина. — Были, я их уже отыграл, хоть и не на широкую аудиторию. — Спой мне парочку! — Глеб оценивающе смотрел на клавишника, как музыкальный критик на очередное произведение из чарта. — А мне гитару принеси! Однако Константин остался стоять на месте, смотря на Самойлова с насмешкой. «Глеб, не наглей уже!». Бекрев скрестил руки на груди. — Давай гитару ты принесешь сам? Она стоит рядом с синтезатором, ты видел. — строго нахмурился Костя. — Лаааадно! — протянул Самойлов недовольно и, закатив глаза, всё же пошел за музыкальным инструментом. Костя вздохнул, осознавая, что сдерживать себя в руках и глушить эмоции становится всё труднее: Глеб слишком много себе позволяет, да и ведет себя достаточно странно, вызывающе, провокационно! Терпеть уже становится почти невозможно, но мужчина не стремился идти на конфликт, словно бы дожидался подходящего момента снова всё высказать. Необходимо вспомнить хотя бы одну песню из своего раннего и уже забытого творчества, но ему даже этого не хотелось делать. «Вот привязался он к моему желанию! Никто же не следит, так зачем выполнять?» — думал Бекрев, краем уха слушая резвый шаг Глеба. Звезда возвращался обратно, держа гитару за гриф и невольно ударяя ею по бедру, от чего его передвижение сопровождалось глухим звуком струн. «И как, интересно, это поможет ему вернуться обратно в Космос?» — вопросы по очереди донимали астронома. — Глеб, давай ты лучше на космонавта выучишься и улетишь туда, куда тебе там нужно? Не хочу я возиться с музыкой… — продолжение «и тобой!» он решил не добавлять, не захотелось, грубо как-то. — Это долго! — той же самой фразой ответил Самойлов, усаживаясь на тумбочку в коридоре, где нехотя ждал его Костя. — А музыкантом известным я стану быстро что ли? — усмехнулся его наивности Константин. — Куда быстрее, чем я стану космонавтом. — ответил абсолютно спокойно Глеб, улыбаясь, но Бекрева это разозлило ещё сильнее, а собственная столь негативная реакция, пускай мужчина никогда не отличался змеиным спокойствием, удивила так же. Самойлов зажал пальцами струны и начал наигрывать легкую мелодию, под которую хочется мечтать и думать о том, чего, возможно, никогда не произойдет вовсе. Его потрясающее исполнение поразило бы Константина, если бы тот был в другом настроении, тем не менее даже сейчас игра Глеба охладила его пыл. — Ты, если честно, невыносим, Глеб! — несмотря на это, выговорил Бекрев. Звезда резко остановился и прикрыл струны ладонью. — Почему? — невинный непонимающий взгляд блестящих голубых глаз на пару мгновений ввел Костю в замешательство. — Я тебя совсем не понимаю. Ты меня за вечер уже дважды обидел. — вздохнул всё же мужчина. — Ну неужели ты не знаешь, что может быть неприятно людям? — разочарованно взглянул на звезду он. — Честно говорю: не знаю. — Самойлов положил руку на сердце, отодвинув гитару. В его глазах читалось искреннее недоумение. — Что я мог сделать не так? Рабом я тебя уже не называл. — Ты очень навязчив. Я уже несколько раз сказал, что не нужно помогать мне стать музыкантом, но ты всё равно продолжаешь. После высказываний Константина сам Глеб почувствовал себя до жути неприятно, заболело в груди, а воздух как-будто почти закончился, и требовалось срочно тяжело вздохнуть, чтобы обновить его. Самойлов оглянулся по сторонам испуганно: неужели это Земля так скоро начала его убивать? Звезда совершенно не горел желанием испытывать подобное ещё раз. — Мне больно. — произнёс он без каких-либо уточнений. — Ну а мне было очень приятно слышать, что я чей-то раб, оказывается, а потом получить команду! — Константин ещё больше нахмурился. — Да я не про тебя! — Глеб огрызнулся и отвернулся. — Извини! Не могу я с людьми общаться, видишь сам! Научи меня жить в вашем обществе, давай! — говорил он, а сердце колотилось невыносимо быстро, Самойлов как-будто бы чуть не задохнулся несколько секунд назад. Оба снова замолчали. Бекрев почувствовал себя таким ужасным человеком, каким не чувствовал никогда, не говоря уже о «давно». Это была какая-то высшая степень неприязни к собственной персоне, которая не встречается даже у раскаявшихся убийц, узнавших, что их поступок ничего бы не изменил, а значит и жертвы бессмысленны. Глеб же продолжал сидеть на тумбе в обнимку с гитарой, он ждал итога их совершенно, на взгляд Звезды, ненужного спора. Его это всё утомляло, хотя усталым Самойлов в жизни не был: такова природа его расы. «Значит, это всё Земля, мать её!». Никто не стремился продолжить разговор, но и расходиться не собирались. Каждый ждал от собеседника первого шага к примирению и продолжению беседы. — Извини. — И ты. — Я постараюсь объяснить, что могут чувствовать люди. — Спасибо. А я тебе расскажу о Звёздах. — Хорошо. После неловкого диалога началась такая же неловкая пауза. Самойлов её разбавил, вновь заиграв на гитаре приятную мелодию, но потом неожиданно быстро прекратил. Голубые глаза ещё больше засияли интересом, Глеб, совсем забывший о недавнем разногласии, очевидно, только что придумал, что можно спросить у Константина из занимающих звезду тем. Долго Самойлов не думал: вопрос возник сам собой, но он был не про обиду. Глеб понял, что людей, как и звёзд, собственно, задевает оскорбление собственного достоинства. Тем не менее, спросить оставалось что. — Получается, что у вас всё так же, как и у звёзд? — подсознательно мужчина понимал, что ответ на его вопрос будет скорее отрицательным. Бекрев удивился. — Нет. У нас рабство, например, отменили уже очень-очень давно, да и прислуги ни у кого нет, а если и есть, то отношение к ней намного лучше — это работники. — он случайно перевел тему на то, что его задело. — Я не совсем об этом. — Звезда вздохнул. — Вот например ты обиделся, да? На то, что я тебя прислугой окрестил? Это, получается, унизило твои честь и достоинство. А мы, звёзды, тоже очень не любим, когда нас оскорбляют… — Но у нас не принято оскорблять других. — Костя предугадал, к чему клонит его новый друг. — Тех, кто как-либо отличается. Например, по расе. — А почему? — поинтересовался Самойлов. — Потому что они такие же, как и все люди. Все равны и так далее. — Но сейчас ты узнал, что существует раса Звёзд, которые по большинству показателей превосходят Людей. Значит, что раса Людей хуже, так как её представители не способны на то, что могут Звёзды. — Глеб рассуждал вполне серьезно, но, смотря на Константина, всё сильнее испытывал дискомфорт за свои слова. Что-то менялось. Далеко-далеко в сознании нечто подталкивало отказываться от этой теории. — Это не делает людей хуже. Те, у кого больше возможностей, всегда помогали тем, у кого их меньше, при этом обе стороны равны. Понимаешь? — Бекрев немного злился, но, пока объяснял, почувствовал свою убедительность и успокоился. — И, честно, не сказал бы, что Звёзды умеют что-то необычное. Чем, например, тебе поможет светиться от радости? — От чего? — неожиданно спросил Самойлов. — От радости. — повторил Костя, предполагая, что собеседник его не услышал. — Ну а что это? — уточнил Глеб, вздыхая, мол, чего непонятного и как же сложно. Константин сам себе ухмыльнулся: и как можно звать себя круче, если не знаешь значения банальных слов. Его и раньше поражали подобные вопросы Самойлова, но именно сейчас, после громких заявлений о превосходстве звёздной расы, всё это звучало смешно, но астроном судил со своей колокольни. — Как раз таки то чувство, от которого ты светишься, сам объяснял же. — Костя улыбнулся. — Неужели ты не знаешь таких слов? — Впервые слышу. — А как же вы тогда выражаете свои эмоции? — Бекрев растерялся окончательно. — На другом языке. Телепатически. — объяснил Глеб. — Правда, здесь он почему-то не работает. — он пожал плечами, грустно смотря на Костю. Оглядывал его тело. Обычное, как у всех людей, только одежда поприличнее, поновее. «Ну да, он же не прислуга.». Больше всего Звезду забавляли руки и щеки Константина. Веснушки на них Самойлов воспринимал, как созвездия. — Понятненько. Я же обещал тебе рассказать об эмоциях — вот, пожалуйста, теперь ты знаешь, что такое радость! — гордо произнёс Бекрев. — Есть ещё вопросы, Глеб? — спросил он, строя из себя профессора, доктора каких-то наук. — Да. — спокойно ответил Глеб. — Можно тебя потрогать? — спросил он, привстав. — Зачем? — Костя забеспокоился и покраснел. «Всякие пошлости предлагает!». — Так у тебя на руках и щеках созвездия же! — восхищенно произнёс Самойлов, смотревший на предплечье мужчины, и коснулся его, погладил указательным пальцем. — У звёзд они тоже есть, указывают на принадлежность к роду. Но ты же человек! — недоумевал Глеб, вглядываясь в желтоватые точечки, хаотично разбросанные по коже руки. Их количество увеличивалось ближе к плечам, но Звезда этого не видел из-за футболки. — Они у тебя даже не соединяются! Под звезду косишь? Учти, у нас за такое серьезно наказывают. Не то чтобы меня лично это задевало, но в целом такое порицается и смертельно наказывается. — Глеб словно уже объяснял это всё, на него нахлынуло дежавю. — И зачем тебе это здесь? Обычно, таким занимаются в Космосе для прикрытия. Костя опять ничего не понимал. Какие созвездия? Почему он начал всё это рассказывать, просто поглядев на его руку? Но все вопросы мигом отпали, когда Константин посмотрел туда же, куда и Самойлов. Глеб восхищался веснушками клавишника, о которых даже сам их владелец успел позабыть. — Глеб, это не созвездия, а веснушки, особенность кожи такая. — произнёс Бекрев и смущенно хихикнул. — Выглядит мило. — заметил Глеб. — Давай, может, вернемся к музыке? — Костя смутился сильнее. Самойлов всё продолжал трогать и гладить его руку, иногда залезая пальцами под рукав футболки, чтобы осмотреть другие веснушки, — Глеб, трогать малознакомых людей так долго некультурно. Особенно лезть к ним под одежду! — Бекрев отодвинул свою руку в сторону, укрывая предплечье другой. Звезда покорно отошел. — Извини, просто веснушки выглядят очень интересно. Созвездия у нас на спине, а тут нечто похожее на руках. — произнёс он. Костина кожа оказалась такой мягкой на ощупь, что Глеб так и хотел коснуться ещё раз. Он понял, что Константин определенно не такой, как все остальные люди в Космосе. И имя его, и веснушки, и улыбка — всё располагало светиться. — Земля странно на меня влияет… Давай правда уже сыграем что-нибудь! — постепенно Звезда взбодрился и взял в руки гитару. — Я помню одно свое стихотворение наизусть. Если хочешь, подпевай! И Костя начал слушать. Меланхоличная и грустная, несоответствующая гитарная мелодия сразу заполнила пустоту вокруг. Самойлов тревожно запел что-то про дураков и возвращение живым. Клавишник сначала не понимал слов, пытался их расслышать среди постороннего шума, но постепенно начал различать. — Всё решено, мы не вернемся домой!.. Гитара была всё такой же грустной, но вдруг Глеб начал играть резко и с надрывом, стараясь имитировать звуки более громких и резких инструментов. Бекрев постепенно вникал в происходящее, и резко сорвался, начал подпевать трагичному припеву, своим сильным и мелодичным голосом подчеркивая драматичность событий в песне. Слова её отзывались в его сердце, заставляли трепетать, а по коже шли мурашки, но Костя не замечал их: он пел. Пел, быть может, даже громче самого Глеба. «Этой песне подошёл бы хор сейчас!» — подумал Константин, когда чуть ли не кричал. Он не уложился во время и хотел было начать снова петь, как Самойлов сыграл последнюю ноту. — Костя, я определенно хочу с тобой работать. — сказал сразу же Глеб, поглаживая гитару по грифу. — И не потому, что должен выполнить желание. Ты просто нереально круто поёшь! Именно это звучание я и искал! — восторгался Самойлов и, вскочив, подбежал к Константину, обнял. Гитара громко упала на пол с колен звезды. Бекрев, всегда сильно смущавшийся из-за комплиментов себе и своему творчеству, вновь продемонстрировал эту свою слабость, придерживая Глеба за плечи. — Какое название придумаем дуэту? — тихо спросил Костя, давая понять, что уже согласен. «Раз уж ты так просишь…». — «Глеб+Костя». — сразу же ответил Самойлов, не задумываясь. — А когда ты вернешься в Космос, переименовывать придется? — хмыкнул Константин. — А! Ну, тогда… Матрица? Красивое слово, звучит! — вот уж непонятно было Бекреву, откуда он взял его, что вдохновило, но Костя абсолютно не возражал: что-то действительно было загадочное и интересное в этом математическом термине.***
Вот уже несколько месяцев Костя с Глебом, ставшим главой нового коллектива, вновь играют на сцене. И у Самойлова всё было бы действительно хорошо: ему нравились счастливые люди, радостно встречающие их в зрительном зале, только вот с каждым днём чуть ли не с момента встречи с Константином, он чувствует тяжесть. Сначала физическую — новые условия, земная гравитация, давление, но вскоре и в голове началась полная неразбериха. Глеб жил не с Костей всё это время, а в заранее уготовленной ему съемной квартире. Как за неё платить и все остальные житейские вопросы Самойлов не решал и понятия о них не имел. Его беспокоило другое: серость Земли. Из-за однотипности нового места жительства, из-за бесконечных серых многоэтажек и скучной архитектуры, Глеб всё сильнее и сильнее ощущал скуку по дому, по Космосу. Всё вокруг такое чужое, пустое. Звезда даже жалел, что ввязался в это музыкальное желание. Он снова проснулся у себя в квартире, уставился вперед пустым взором усталых глаз. Сегодня Самойлов особенно сильно ощущал смертельно опасное влияние Земли. Глеб отвергался ею как нечто инородное, что немедленно должно быть уничтожено. А ведь он даже не знал, сколько может здесь находиться, пока не превратится в пыль. Тело сковал страх смерти. Идти куда-то надо, но страшно! Одно неверное движение, один опрометчивый или просто обычный шаг, и всё закончится насовсем. Глеб сильнее укрылся одеялом: под ним тепло и безопасно. Или же так казалось на первый взгляд… Глеб убрал с себя одеяло. Сразу же зазвонил телефон, лежавший прямо рядом с подушкой. Самойлов, не глядя, взял трубку. — Глеб, я тебя жду на репетиции. — говорил Константин. Его приятный голос звучал воодушевленно, и Глеб вдруг снова ощутил прилив сил и «звёздной» энергии. — Я скоро приду, только проснулся. — Самойлов хотел продолжения диалога. — Хорошо, но постарайся не опоздать, у нас ограничено время пребывания на базе. — напомнил Костя и тоном уже собирался завершать разговор. — Не опоздаю. — Глеб замешкался и хотел что-то ещё добавить. — Кость, а давай в метро встретимся и дальше вместе пойдем? — быстро проговорил Самойлов, чтобы успеть, пока не завершился звонок. — А что случилось? — Я себя нехорошо чувствую. — Может, имеет смысл не идти сегодня? — Нет, просто проводи меня. — Глеб настоял на своём. Скоро его встретило самое ужасное для звезды место на Земле: метрополитен. Сплошные лабиринты с кучей людей. У некоторых в руках чемоданы, кто-то уставился в экран телефона и не планировал ускорять шаг, пока эта «движущаяся лестница», известная всем как эскалатор, сама не донесет его наверх. — И что сложного поставить тут лифты? — пробубнил недовольно Самойлов, чем привлек внимание некоторых рядом стоящих людей. Константин ожидал его на станции, и для Глеба это — очередное испытание. Все вокруг хаотично бегут, резко выпрыгивают вперед, остается только шататься и уворачиваться. Какой-то такой же спешащий мужчина случайно толкнул Самойлова и продолжил легким бегом двигаться вперед, не оглядываясь назад и увлекая за собой красный чемодан на черной блестящей ручке и виртуозно поддающихся любым движениям колесикам. Глеб ускорил шаг. Он с легкостью преодолел бы хитрые лабиринты с ловушками, но не этот филиал ада, сопровождаемый ещё и бесконечным фоновым шумом и неприятным холодом. Самойлов оказался на станции, что напоминала ему то картинную галерею, то внутренние красоты дворца. Станция эта знакома уже, и звезда очень обрадовался, как только увидел знакомые стены. Людей тут было несколько меньше, чем у входа: возможно было развернуться без неожиданного толчка в плечо и дыхания прямо в спину. На скамейке у закругленной арки сидел Константин и печатал сообщение на экране телефона. Вряд ли оно адресовано Глебу — его телефон, до сих пор не до конца освоенный космическим гостем, всегда на самой высокой громкости, не услышать входящее сообщение изи звонок невозможно. Неизвестный собеседник, кажется, успел отвечать Бекреву, и переписка их шла активно, а по напряженным губам и прищуренным глазам из-под очков понятно, что общаться приходилось намного серьезнее, а Костя был к этому не готов и изо всех сил старался держать себя в руках. Наконец он отвел взгляд от экрана и заметил осматривающегося Глеба, который его ещё не заметил. — Глеб! — позвал он и встал, чтобы музыкант наверняка его заметил. Это сработало. Самойлов увидел его и подошел. — Привет… — Бекрев задумчиво осматривал друга. Красная пижама — не совсем то, что ожидал Костя увидеть на нём, но хотя бы обувь, тяжелые черные берцы, соответствовала его представлениям о подходящей одежде для улицы. — Привет! — кончики волос снова мигнули ярким белым цветом. — Я тут договариваюсь с нашим туром в Сибирь. — говорил Константин, давая понять, что устал этим заниматься. Никто не хотел работать с малоизвестной группой: вдруг концерты не окупятся. — Прям с самим туром? — ухмыльнулся повеселевший Самойлов. — Да брось, Глеб, все ты понял. Первый концерт будет уже на следующей неделе… Мимо проехал поезд, кудри Глеба забавно трепались от ветра, сам он ничего не слышал из эмоциональных объяснений Кости о предстоящем выступлении. Бекрев это понял и посмотрел налево. — Приехал, неужели! — улыбнулся мужчина, разочарованно вздохнув. — Я потом тебе всё расскажу, когда приедем на базу, хорошо? — Ага. Самойлов совсем немногословен. Все фразы Кости он пропустил мимо ушей не только из-за шума поездов, но и из-за воспоминаний о собственной проблеме. «По сути, музыкантом он уже стал. Чего не так?» — Глеб прикрыл глаза и посмотрел вниз. Думал о доме, о Космосе, о семье там. «Пожалуйста, в этот раз должно получиться! Я исполнил его желание!» — он пытался вернуться в Космос, уговорить Солнце принять его обратно. Но ничего. Открыв глаза, Глеб вновь видел перед собой свои руки, опущенные на колени, тёмно-серый пол вагона. Это не похоже на его квартиру там. «Да что ещё нужно?!» — раздражённо произнёс Самойлов про себя. Это не первая попытка звезды вернуться домой: совсем недавно он чуть ли не каждый день устанавливал связь с Космосом, но ответа не получал, либо он был отрицательным. — Костя, я не могу вернуться домой. — сказал Глеб, отчаявшись. Бекрев не мог ему помочь ни в чем сейчас. — Мне уже грустно. Там и Вадим, и мама, даже друзья… — Самойлов обнаружил в себе новое неприятное ему чувство. — Вот это как называется? Костя озадачился первой частью вопроса. — Скучаешь. — уверенно ответил он только на вторую. Возвращать Самойлова в Космос ему не хотелось совсем. Они знакомы чуть больше месяца, но для Константина это знакомство — глоток свежего воздуха. Глеб — интересный персонаж, с которым даже в метро кататься не скучно в полном молчании. «Я хочу, чтобы ты был тут со мной подольше.» — Бекрев осознавал всю опасность желания в первую очередь для Самойлова. За все время ему приходилось несколько раз так сопровождать Глеба. «Ой, нехороший это знак!» — сразу же тогда подметил клавишник и самостоятельно вплотную взялся за организацию концертов и работу с группой обеими руками, лишь бы побыстрее исполнить своё случайное желание, пока самочувствие фронтмена не усугубилось окончательно. Костя не думал, скорее даже не хотел думать, гнал мысли о том, что когда-нибудь придется распрощаться с Глебом ради его же жизни, прочь. Может, Бекрев придумает, что сказать уже появившимся фанатам, а самое главное: что делать с группой? Сейчас же его заботой была организация концертов. Утомительное занятие, пускай так и не кажется с первого взгляда тем, кто не знаком со всеми изъянами. — Скучаю? А почему? — спросил Глеб после. — Я не сказал бы, что мои взаимоотношения с семьей хорошие, даже по «нашим» меркам. Бекрев задумчиво хмыкнул и пожал плечами. — Потому что вы — семья, какие бы отношения у вас там ни были. А про друзей, думаю, сам понимаешь уже… И Самойлов действительно понимал. Если всё же произойдёт нечто чудесное, из-за чего он наконец-то сможет вернуться домой, то первым, по кому он будет скучать, станет именно Константин. — Я по тебе буду скучать, когда вернусь. — прокомментировал Глеб, посмотрев на Костю яркими-яркими глазами, от чего тот вздрогнул. Искренность любой фразы звезды, чьи нормы поведения в обществе отличались от людских, оказывала на Костю необъяснимое воздействие. — Ага… — пряча улыбку смущения, поправлял очки близкой к собеседнику рукой клавишник. — И я тоже. — тихо признался он. Костя смотрел в очаровательные глаза Самойлова и словно бы видел в них нечто ещё более необузданное и удивительное для себя, чем раньше. Станция метро в этот раз ничем не поразила Глеба. На предыдущей он мог видеть портреты писателей, картины по сюжетам известных произведений и красивые фрески, а здесь только скучная надпись на стене по другую сторону рельс. Они шли молча в город, каждый думал о своём, а Самойлов вдруг почувствовал неуверенные, но ласковые прикосновения пальцев клавишника к своей руке. Костя взял его за руку. Глеб улыбнулся и прищурился. Быть может, он вновь начал светиться. Всю репетицию Самойлов не находил себе места. Его тревожил вопрос: они уже музыканты, что ещё нужно? — Может, — бормотал он, — случилось там что? А с чего бы? — Глеб задумался, — Несколько тысячелетий жили в стабильности, зачем перемены? Звезда понимал, что рано или поздно даже Космос изменится, да и менялся он уже даже при нём, сначала это не принесло ничего хорошего, жизнь многих ухудшилась, но вскоре все смирились, снова вернулась гармония. «А Вадим, интересно, где? Вместе же, как помню, падали…» — впервые он задумался о брате с момента, когда помощь Косте переросла в его постоянную работу. Из простого интереса захотел Глеб узнать, что происходит с Вадимом, какое желание ему загадали и чем он сейчас занят. «Может, его-то обратно уже пустили? Тогда ждать придется снова неясно сколько!». Самойлов обреченно вздохнул и поднял голову вверх. Его встретил беленый потолок студии. «А лучше бы звездное небо!». Краска на нём лежала ровно, но в некоторых местах уже незаметно отваливалась. — Костя, я хочу домой!!! — по-детски возмутился Глеб, вскинув руками. Бекрев вздрогнул и удивленно посмотрел на него. — Ладно, если настаиваешь, сейчас закончим… — проговорил Константин и принялся, всё ещё недоумевая от столь яркой и внезапной, беспричинной реакции Самойлова. — Нет, я хочу не туда домой!!! В Космос!!! — продолжал кричать Глеб и, замолчав, уткнулся в рукава своей одежды, заплакал. Клавишник растерялся и даже испугался окончательно. Что ему делать? Просто успокоить, как обычного человека? Или есть другой способ? — Глеб! — Костя обнял его за плечи, смотря сверху и, постепенно переводя свои руки на руки Самойлова, опускался на корточки. Обеспокоенный Константин продолжал смотреть на Звезду. — Меня до сих пор отказываются забирать с Земли, хотя желание твоё я уже выполнил!!! — продолжал кричать и плакать Глеб. Он шмыгал носом после каждой фразы. — А я очень хочу домой…! — Глеб, я уверен, что этому есть объяснение… — А что если меня не примут обратно? Большинству упавших именно такая участь и уготовлена… — Самойлов говорил и смотрел пустеющим взглядом сквозь Константина. С каждой секундой уголки его губ опускались и опускались, пока лицо не приняло совсем уж печальное и полное отчаяния, безнадежности выражение. Вселенная, которую видел в глазах Звезды Бекрев, словно угасла, голубой цвет уже не так блестел, как при первой встрече. Он всё ещё был весьма ярким, но где-то внутри будто разбилась одна из немногих лампочек, что отвечали за сияние глаз. — Ну! Почему вдруг не примут-то? Ты убил разве кого? — Константин поник: Глебу обязательно нужно как-то помочь. Смотреть на плачущего и скучающего, поддающегося каждой эмоции Самойлова тяжело и страшно одновременно. — Кость, я…я… — он шмыгал носом и ежесекундно снова собирался залиться слезами, они уже произвольно текли из его глаз, но губы не тряслись. — Я…! Тон Самойлова, такой беспокойный, грустный, недовольный, напрягал. Константин успел перебрать в мыслях преступления разной степени тяжести: от спланированного ограбления до особо жестокого убийства нескольких человек или, в их случае, звезд. — Я не могу перестать плакать! — наконец продолжил Глеб и вопрошающим взглядом покрасневших глаз посмотрел на друга. Бекрев понял его без слов. — Я бы рассказал, но… — Самойлов снова не выдержал и закрылся руками. Бекрев встал. Ноги неприятно ныли от продолжительного сидения на корточках. Пошатнулся и облокотился на стену. Глеб стал как будто ещё меньше, хотя и до этого не отличался особо высоким ростом, чего не скажешь о Константине. — Поплачь, ничего страшного, это нормально. — Это неприятно. — Почему? — Я как будто слабый, как человек, но я не человек! Я сильнее этого! Костя вздохнул. — Никто из твоих друзей-звезд никогда не плакал? — недоверчиво поинтересовался мужчина. Самойлов, стараясь сдерживаться, но его выдали вновь задрожавшие губы, прищурился и нахмурился, вспоминая. — Было, конечно, но…забудь. Не буду я такое рассказывать. Случай другой, не хочу позорить свою расу! Не вынуждай! — сложив руки на груди, Глеб обиженно отвернулся. — Чем больше ты рассказываешь, тем сильнее я убеждаюсь, что Звёзды всё-таки похожи на Людей. — вздохнул Бекрев сочувственно, но что-то ему подсказало сразу же после: «зря я это ляпнул!». — Похожи?! — вдруг взъелся Глеб. — Похожи, ты говоришь?! — он резко выпрямился и злобно впился взглядом в Костю. — Это не так плохо, как ты думаешь… — Это ужасно, Костя, что ты позволил такое сравнение себе! Может, ты и отличаешься от себе подобных…чем-то…но сравнивать не надо! Бекрев не успел ничего ответить. Бросив язвительное «и без твоей людской помощи доеду домой!», Глеб вышел из комнаты и, как бы он ни хотел, хлопнуть дверью в порыве гнева не вышло из-за сдерживающего механизма: дверь резко распахнулась, но плавно закрылась, отстраняя Костю от звуков улицы. Он продолжал смотреть ему вслед ещё несколько секунд, но потом задумчиво перевёл взгляд на свои вещи и взял сумку. «Звёзд, видите ли, с людьми сравнивать нельзя!» Задетое чувство собственного достоинства перекрыло всякое сочувствие. «Всё было нормально, чего он…». Простая истина дошла до Константина не сразу: для них двоих общение друг с другом в новинку, Глебу тяжело справляться с пробудившимися в нем эмоциями, а Косте сложно обращаться с ним. Тем не менее стало неприятно больно от осознания: вдруг как прежде уже не будет? *** Они не общались месяц. Виделись только на концертах, но никто не шел на контакт. Костя видел, как светились кончики потускневших волос Глеба, когда они на мгновение виделись, но Самойлов был не очень этим доволен, что сильнее разбивало Косте сердце. Даже по ночам одолевала мысль о том, что этот совершенно глупый конфликт можно было предотвратить, «если бы я промолчал!». Всё оказалось хуже, чем Бекрев думал. Он пришел раньше Глеба, чтобы подготовиться к предстоящему выступлению и не чувствовать на себе его испепеляющий исследующий взгляд. Как назло никак не удавалось подключить синтезатор, где-то отходил контакт. Костя с этим возился очень хмурый и напряженный, можно даже сказать злой. Да и беспокоил его больше не инструмент, а Глеб, их взаимоотношения. Кто-то резко обнял его, словно хватаясь за спасательный круг. — Костя! Самойлов со всей силы сжимал пальцами бока Константина, но этой силы было удивительно недостаточно чтобы до конца сжать даже ткань черно-белого пиджака. — Прости меня. Пожалуйста. Я не могу без тебя. Мне очень-очень больно… Бекрев выпрямился и испугался. — Что такое? Отвечать Самойлову не потребовалось, всё стало понятно как только Константин повернулся к нему. Он сначала не узнал Глеба: вместо полюбившейся рыжей шевелюры на голове полуседые, тёмно-русые короткие волосы, чем-то напоминающие колючки, но на деле просто неухоженные. Прежней жизнерадостности Костя не наблюдал нигде, ни в одной появившейся морщинке, ни в улыбке, которая вышла измученной и усталой, а больше всего Бекрева удивили глаза, их серость и ни капли света. Он как будто смотрел в бездну и не видел ей конца, но туда всё тянуло и тянуло. Только вот кончики волос слегка искрились, как обрезанные провода. — Нам срочно нужно поговорить и помириться! — умолял Глеб, что, казалось, если не согласиться на его просьбу, то случится нечто сродни апокалипсису или любой другой катастрофе, — Ну пожалуйста! — Самойлов испуганно смотрел на Костю. «Это так умирают звёзды на Земле?» — ужаснулся виду и поведению Глеба последний, но он и без этого с радостью бы сказал да, предложи звезда это раньше. Константин отошел вместе с ним в сторону. Туда, где никто точно не сможет подслушать их разговор или как-то потревожить, туда, где не ходит ни один техник или любой другой сотрудник. Самойлов ни при каких обстоятельствах не отпускал Костю, вцепившись в его плечо руками. Он ходил, шатаясь и всё желая на что-то положиться. — Что у тебя случилось? — прямо спросил Бекрев. Его не волновала ссора, уже ничего, было только желание узнать, что же такого произошло за месяц. — Я много думал. — Глеб покачался. — И понял, что с тобой у меня что-то происходит. Знаешь, как будто не убивает меня ничего больше, и уже никогда не убьёт. Ты обещал, что расскажешь мне о чувствах. Пожалуйста. Бекрев смутился. — Ну, расскажу, да, но сначала ответь: почему, если тебе со мной хорошо, ты об этом не говорил? — он старался смягчить свой голос и смотрел на Глеба с невольной нежностью. — После нашей нелепой ссоры я пошел к себе домой. И несколько дней я по-настоящему обижался, а потом мне стало плохо. Знаешь, так странно, когда хочется вернуть время вспять, чтобы некоторых событий не было? Так у меня и было. В Космос меня всё ещё не брали, как бы я ни просил. Потом…потом я слабо помню. Нашел у вас буквально недавно некую «водку», подружился с ней и всё… А. не сказал почему? А я дорогу забыл. Заблудился в метро, а потом подумал: черт с ним! И просто ушел обратно. Ты думаешь, почему меня в тот день не было на репетиции? Потому что я забыл дорогу. Было очень больно. Возвращаясь к водке…собственно после нее я себя не помню как чувствовал, я почти ничего не помню за последний месяц этот…но стало может даже хуже… Такие напитки, как эта ваша на букву «в», была и у нас…а ты думаешь, за что меня изгнали? — долгие паузы между фразами Глеб брал, чтобы перевести дыхание. — Позвонил бы! — грустно улыбнулся Костя. — Да я уже и сам сейчас думаю: позвонил бы… — вздохнул Самойлов. Он казался мужчине старше, чем был, на несколько лет как минимум. — Ладно! — вдруг оживился он и еле заметно покраснел, — Что скажешь? Что это такое я чувствую к тебе? И что со мной было? — у Звезды заплетался от необъяснимого волнения язык. — Я не врач, чтобы ставить тебе диагноз, но тебе было явно грустно (это Глеб поримал и без объяснений), может так и убивает тебя Земля, я не знаю, но давай тогда постараемся избегать конфликтов в будущем, они никому не выгодны, а для тебя даже опасны. Я буду рядом. — неуверенно произносил Константин, смущенный тем, что говорит. Он чувствовал в словах Глеба признание. Признание в чувствах, в любви. Бекрев не спешил с выводами: сам Костя уже давно неравнодушен к нему, может быть даже с первой встречи, поэтому не решался выдавать желаемое за действительное. — Насчет твоих нынешних чувств у меня есть один важный вопрос, Глеб… — в теме любви Константин разбирался не много больше него, представления ограничивались романтическими фильмами и тем, как бы он сам хотел взаимодействовать с объектом обожания. — Что тебе хочется делать? Обниматься? Целоваться? Просто проводить время, как друзья? Или же просто так говорить со мной на…личные темы? Я имею в виду слишком личные, которые даже самым близким друзьям не расскажешь. — Это уже несколько вопросов. — серьезно заметил Глеб. — Мне нравится, что я сейчас тебя трогаю. И когда я пришел сегодня к тебе несколько минут назад и трогал… — Обнимал. Тогда ты меня обнимал, это так называется, вспоминай! — поправил его Костя. — Да. И мне нравится тебя обнимать. Я уже также объяснил, как я себя с тобой чувствую. Никогда ни к кому из людей (как ты знаешь, я их презирал) такого не было. Мне приятно с тобой быть, просто быть. Не знаю… — Самойлов начал краснеть, но не замечал этого. — Мне тяжело говорить, знаешь, так что скажи уже хоть что-то хорошее в ответ! — как прежде затребовал он, но без злобы. — Ты смущаешься. — улыбнулся Бекрев стеснительно. Такой важный и такой иногда неловкий момент приходится объяснять, преодолевая себя. — Я тебя внимательно слушаю. — Ладно! — Глеб чему-то фыркнул, всё ещё краснея. — А вот «целоваться» — это как? То есть… Костя! — Самойлов не договорил и резко прервал сам себя. — Ты краснеешь! — Ну да, краснею. Тема у нас такая…важная! — он смущенно поправил очки и старался не смотреть в глаза Глебу. — Ты ещё сильнее краснеешь!!! — Звезду это ни на шутку пугало, как понял Бекрев. — Ты тоже краснел, Глеб, не переживай, от смущения не умирают. — мужчина тихо хихикнул после своих слов. Костя чувствовал жар, ему никогда не признавались в любви тем более мужчины, тем более внеземные. Он почти не понимал, как это всё произошло, потому что, казалось бы, совсем недавно он просто вышел посмотреть на звёзды, которые до этого считал космическими объектами вроде камней, но оказалось, что это весьма капризная и развитая, но полностью без эмоционального интеллекта цивилизация. «Всё-то им объяснять приходится!» — Ладно, поверю… — Самойлов улыбнулся. — Ну так что такое «целоваться»? — вновь посерьезнел он и заглянул в глаза Косте, как бы убеждая его рассказать. — Это можно только показать, честно говоря…но может не надо? — Костя очень мялся и смущался от возможности первого поцелуя именно с Глебом. — А почему не надо? Это опасно? Ты такие незнакомые слова хотя б не используй, а то заинтересовал, а сам не рассказываешь значение! Костя не отреагировал. Он смотрел на звезду и всё ждал момента. Глеб ждал его решения и продолжал любопытно смотреть. — Ладно! Всё! Показываю! — как бы для себя объявил внезапно Бекрев и, ещё раз посмотрев в глаза Самойлову и чувствуя, что сам краснеет сильнее, аккуратно, неумело поцеловал и быстро хотел быстро отстраниться, не желая смущать Глеба своими действиями. Губы звезды были необычно прохладными и нежными. Костя решился продолжить поцелуй чуть дольше, хоть и боялся, что он решит вырваться из его плена. Вопреки ожиданию, этого не произошло, и Самойлов даже вдруг попытался как-то ответить, несмотря на то, что так же как и Константин не знал, что именно надо делать, но ему нравилось. Возникло новое чувство, а для себя Глеб мысленно оставил заметку: «я люблю целоваться». Вдруг Бекрев всё же выпустил его. — У меня кружится голова. — сразу оповестил Самойлов и тихо посмеялся. — И целоваться, как ты это называешь, тоже, оказывается, хотел! — Глеб снова крепко обнял Костю, трогая его по спине, поглаживая. — Поцелуй меня ещё! — Чуть позже… — Бекрев снова поправил очки, хотя они вовсе не сползли с его носа и плотно сидели на своем законном месте. — Лучше так не делать в общественных местах по типу концертных залов или репетиционных баз… — клавишник был совсем не многословен, он чувствовал, что сгорает уже от воспоминаний о поцелуе, но должен завершить объяснение. — Понял я, понял. Значит, я хочу обниматься с тобой, целоваться и просто разговаривать о всяком. И как вы это зовёте? — Глеб в нетерпении проговаривал быстро каждое слово, как можно скорее хотел узнать ответ, словно бы от этого зависела вся его будущая жизнь. — Любовь. Это значит, что ты меня любишь. — после этих слов с плеч Константина как будто упала целая гора собственных сомнений, переживаний и страхов. — Я тебя тоже люблю! — облегченно проговорил Бекрев и чувствовал, как его губы расползаются в невольной улыбке, а осознание принятия его чувств будоражило. — Но, если честно, для каждого она ощущается по-своему, ее можно только почувствовать, но, наверное, основой является то, что людям друг с другом хорошо. — добавил поспешно Костя. — Я тогда тебе скажу, если найду то, как ещё ощущаю любовь, но пока что я с тобой согласен. Бекрев продолжал обнимать Глеба, гладил его по голове и неловко прижимал к себе, всё стараясь выразить любовь. — Хорошо. — улыбнулся он счастливо и снова заметил, что короткие кудри Глеба стали совсем белые, а по контуру всего его дела вновь появилось свечение. — Нам пора идти! — напомнил Глеб, когда услышал гул толпы у сцены, от которой их ограждали кулисы и стена. — Выступать будем. Вдвоем. — «вдвоем» он произнес протяжно, с наслаждением и спокойствием, промечтав об этом все месяцы их дружбы. Самойлову этот концерт запомнился надолго. Костя играет рядом, на него можно облокотиться и петь дальше, ощущая прилив энергии с каждым куплетом.