Я рядом

— Дядя, ты боишься? Соджи чувствует, как за рукав его ухватывают маленькие воробьиные пальчики и слегка дёргают, привлекая внимание. Он также думает, что детей обмануть невозможно, и они будут видеть тебя насквозь, что бы ты ни говорил, кого бы из себя ни строил и как бы ни уподоблялся каменному изваянию, практически лишая себя всяких эмоций. Мечник только тихо вздыхает и слабо улыбается ребёнку, присаживаясь, чтобы быть с ним на одном уровне. Выпрямиться потом будет сложно. — Почему ты так решил? А ребёнок — мальчик лет пяти. Стоит чуть склонив голову и с интересом смотрит на него, откровенно разглядывает. Наверняка подмечает крайнюю худобу, которая напугала здешних врачей, и впалые щёки, и блестящие на свету от температуры глаза. Соджи сначала боялся напугать детвору подобным внешним видом, а потом плюнул. Зато на странном западном празднике за чудище без грима сошёл. Было весело. — Ты постоянно смотришь на время. После подобных слов Соджи чуть поднимает голову и глядит на часы высоко на стене. Понимать по ним — первое чему научил его Хиджиката в этом времени, до сих пор считавший опоздание страшным позором. И правда. Соджи только сейчас понимает, что не сводил с них взгляда последние минут сорок, буквально отсчитывая минуты до девяти часов. Ходил по коридору, фактически из угла в угол, стараясь на что-нибудь отвлечься, что-то поделать, но только не оставаться в палате, смиренно ожидая своей участи. А этот мальчишка заметил. Отчего-то подошёл и завёл разговор. Значит, его так просто было раскусить, только немного понаблюдав. — Хочешь сказать, ты не боишься? — Не боюсь. Соджи на секунду даже кажется, что в голосе у ребёнка проскользнули нотки обиды, и вот-вот он вызовет его на поединок за неосторожно сказанные слова. Но ничего подобного не происходит, а ещё через пару мгновений мальчик просто убегает не сказав ни слова. И правда обиделся? Или надоело смотреть на живого, во всех смыслах, мертвеца? Оките даже становится слегка грустно. Этот ребёнок явно здесь дольше него, прибывшего буквально на днях. И странно будет жителю современности бояться таких мелочей как инъекция и капельница. Так же, как для него странно плакать и вырываться во время обработки ран жгучим алкоголем. Он усмехается и осторожно поднимается, немного держась за стену. Забавно получается. Дикарские методы лечения для него самое обычное дело, а тонкая игла — кошмарный сон. Хиджиката шутил, что это как комарик, а он верил, даже не подозревая, насколько эти слова далеки от правды. Он, всё ещё немного держась за стену, бредёт обратно в палату. Всё-таки идти сложно, но не ходить он не мог. Необходимость соблюдать постельный режим его всегда угнетала и сейчас, поняв, что этого делать не нужно, он пользовался каждой возможностью встать и пройтись. Даже вечером, когда перед глазами уже плывёт от температуры. Хиджиката советовал ему говорить медсестре, если совсем плохо, не молчать, но он до сих пор не мог пересилить себя и признаться в слабости. С ним всегда «всё хорошо». — Возьми. Мальчик прибегает к нему в палату, когда Соджи уже залез под одеяло и смиренно ждал последние десять-двадцать минут до прихода медсестры, чтобы, наконец, пережить последние на сегодня пытки и погрузиться в спасительную тьму. И то ненадолго, рискуя вернуться в реальность из-за удушающего кашля или той самой девушки, которая придёт ночью проверить его состояние. Он кладёт самураю на грудь мягкого необычного зверя и стоит, выжидая реакции или благодарности. А Соджи берёт игрушку и начинает с интересом рассматривать. Чудная. И что за зверь такой? Настолько же легендарный, как нуэ Хиджикаты? От воспоминаний о том разговоре на губах сама собой появляется слабая улыбка. Зверь этот коричневый, с короткой «шёрсткой». Брюхо большое, словно у сумоиста, а лапки наоборот не особо. Выражение мордочки доброе. — Кто это? — Окита интересуется искренне и с таким же искренним удивлением смотрит на него ребёнок. — Медведь. Ты не знаешь? Он живёт в лесу, далеко, на Хоккайдо, любит мёд и умеет лазать по деревьям. А ещё… он очень сильный, — это мальчик произносит почему-то тише и опустив взгляд куда-то в пол. — Если его обнять крепко-крепко и зажмуриться, то он поделиться своей силой. — Поэтому ты не боишься? — Хай. Соджи даже тихо смеётся с этого уверенного, немного гордого, почти солдатского «да». Мальчик явно считал, что ему уже ничего не страшно, раз решил отдать важную вещь ему. — Я тебе её завтра отдам, хорошо? Представляю, как они-фукучо будет смеяться, когда придёт и увидит её здесь. Соджи почти не лукавил в своих словах. Может, откровенно ржать Хиджиката-сан и не стал бы, но без пары шуток «какой же ты ещё ребёнок» точно бы не обошлось. А на фоне его возмущений, что не надо его в детское отделение, это выглядело бы особенно забавно, и понимал это даже Соджи. — Хорошо. — Мальчик кивает, а затем осторожно и несколько неловко проводит маленькой ручкой по его выпирающему плечу, имитируя поглаживающие действия, будто кота поймал и гладит осторожно, боясь, что тот сейчас же уйдёт, убежит. — Не переживай. Это не надолго. Мама говорит, что тут всё время не держат. Потом можно будет лечиться дома и сюда только раз в неделю приходить. — Ммм, вот как. Это хорошо. Соджи действительно думает, что это здорово, но про себя в отчаянии смеётся. Нет, дети его ещё не успокаивали, не подбадривали. Обычно он мастерил для окрестной детворы вертушки из дерева, пускал и наблюдал, как они всей гурьбой мчатся за ней, поднимают, раскручивают и снова бегут, порой чуть не сбивая с ног прохожих. А теперь вот… Сидит рядом с ним один и рассказывает, скрашивает, так сказать, время ожидания. Сидит до тех пор, пока не приходит медсестра и не забирает его, говоря, что пора пить лекарство и спать. Режим-с. Соджи не может сдержать улыбки, видя, как парнишка тяжело вздыхает и неохотно плетётся к выходу. — Я завтра к тебе сам приду. И после этих слов мальчишка будто бы становится веселее. Желает ему доброй ночи и спешит к себе в палату. А медсестра говорит уже ему самому настраиваться и готовиться, она придёт через несколько минут. Окита кидает взгляд на чудного «мишку» и думает, что в этот раз должно быть не так страшно.