Солнцестояние

      Двери тихонько застонали под стеклянными руками Жени. Узкий коридор Александру казался сравнимым с дорогой на эшафот, или его сердце просто билось соизмеримо громко. За дверями и пугающим коридором оказался кабинет-спальня. Другого названия Александр подобрать бы не смог. Высокий потолок, светлая мебель и окна-эркер в пол. Александр никогда не видел спален настолько светлых, как эта. Казалось, что не только солнце освещало её, но и все окружение источало тонкий свет, отражавшийся от обилия зеркал в комнате. Зеркала на шкафу, на полу, на стене и на столе. Их было много, чересчур. А из-за размеров комнаты, если не приглядываться специально, они и вовсе терялись в богатстве резьбы и золота. Это был первый раз, когда Александр видел так много драгоценного металла и позолоты в одном месте. Блики солнца блуждали по комнате, как будто не могли найти себе места. Пара из них упала на струящиеся волосы, которые будто и сами были продолжением света. Святая сосредоточенно рассматривала висящую на стене карту, даже не обернувшись на вошедших служанку и гриша, который сам до конца еще не воспринимал себя как такого. Помимо неё в комнате еще было две фигуры, и при виде них внутри Александра все скрутилось, перевернулось и замерло в смеси ожидания, страха и робости. Парные короны венчали их головы. Волосы женщины были собраны в тугую прическу, когда-то они, должно быть, были смолисто-черными, но сейчас потускнели, прореженные сединой. На лице осталась увядшая красота, от тонких губ отошла почти вся кровь. Кожа была бледная, глаза, на которые Александр поднял взгляд лишь случайно, — непримечательно синие, как иссушенные солнцем васильки. Мужчина был широкоплеч, со смуглой кожей и росписью морщин вокруг усталых и безразличных глаз. «И вправду сулиец», — остолбенел Александр. Он чувствовал одновременно и трепет и ужас от того, что он наяву видел перед собой королевскую чету. Еще неделю назад он был беженцем, покидающим Равку через солнечный каньон, а теперь он стоял в малом дворце, в кабинете Святой и главнокомандующей второй армии, так еще и в компании короля и королевы, о красоте которой ходили легенды. Впрочем, последнее, как оказалось, было преувеличенно. Время всегда берет свое.       Но в случае Санкты Алины, даже оно было не властно.       Святая взглянула на него, и её взгляд задержался на несколько мгновений дольше нужного, пока она рассматривала его глаза и кожу, несмотря на короткое промедление, её глаза не отобразили ничего. Такую гришу нельзя было обмануть дурацкими фокусами, как эти склянки Жени. Александр почувствовал, как щеки стали горячее, как будто он вообще виноват, что эта ведьма заставила его сидеть смирно, и невольно обернулся на Женю. Та замерла неподалеку от дверей, то ли как красивая мраморная статуя, с её ровной кожей и шелковистыми волосами, то ли как верный спаниель, готовый выполнить любую команду. Александр заметил, с каким взглядом она ловила каждую черту и движение Святой и ему показалось, что он увидел что-то, чего видеть не должен был. Поэтому он отвернулся и предпочел взглянуть на окно и безупречно белый эркер.       — Вот он. — Святая подняла руку и указала на Александра в слишком точном, чтобы быть небрежным, жесте. — Позвольте вам представить: Александр Морозов, заклинатель теней и, по моим сведениям, единственный живой потомок Санкт Ильи. Нужны еще подтверждения?       Глаза Александра расширились. По спине пробежали мурашки, казалось, что Санкта Алина говорит не о нем. Он крепко сжал губы, боясь лишний раз вздохнуть не так, как от него ожидалось. Королева одарила его быстрым взглядом, уж было открыла обескровленные губы, потом закрыла их и снова приоткрыла. Её тускло-васильковые глаза сосредоточенно сощурились, поражая Александра. Королева тоже выбирала слова, которые сказать Святой? Он мельком решился взглянуть на Санкту Алину. Та казалась такой естественной в своем благородстве. Будто она всегда останется в выигрыше, как безупречный гроссмейстер, а неверно сказанное слово только ускорит твой проигрыш. Святая когтями сирина вопьется в слабое место, прокручивая, пока противник не взвоет от боли. Если даже королева опасается сказать лишнее, то что уж говорить про кого-то вроде Александра? Он невольно вздрогнул, расправил плечи, чуть приподнял подбородок в неоднозначном жесте, вслушиваясь в то, что собиралась сказать царица Равки.       — Вы правда думаете, что потомок Морозова поможет Вам найти усилитель?..       Сердце Александра ухнуло в пятки. Он? Помочь? Какой к сирину усилитель, если он узнал о них лишь пару дней назад и все равно не до конца понял, как это работает?       — Вы не доверяете мне, ваше величество?       Санкта Алина сощурилась, в её глазах — солнечные вспышки. Королева подалась назад, бессильно сжала руки. И медленно покачала головой. Король, казалось, не имел желания слушать про усилитель или заклинателя теней. Ему было неинтересно, об этом лениво бормотала его поза и тупое выражение лица.       Святая приподняла подбородок, прикрыла глаза и указала жестом в сторону дверей.       — Не смею вас задерживать, — произнесла Алина тоном, не терпящим споров, и с интонацией абсолютной уверенности.       Королева скривилась. Король почти незамедлительно, лишь краем глаза удостоверившись, что супруга тоже собирается, начал отступать к двери. Александр сделал шаг назад и почтительно поклонился. Санкта Алина лишь немного кивнула, прежде чем король и королева Равки вышли из её покоев.       Потом взгляд хрустальных, завораживающих карих глаз упал на замеревшую у дверей Женю.       — Тебя это тоже касается.       Янтарные глаза Жени широко распахнулись, заполненные неверием и непониманием, когда она смотрела на святую, недовольством и слепой яростью — на Александра. Кажется, в ней что-то трескалось и трещало, как это бывает, когда отлаженный механизм приходил в негодность. Но Санкта Алина была не той, чьи слова оспаривались или игнорировались. Поэтому, поджав губы, Женя поклонилась и неуверенно выскользнула за дверь.       Вместе с хлопком двери ухнуло что-то и в Александре. В комнате остался только он, Санкта Алина и сотня её отражений в зеркалах. Сердце забилось чаще. Благоговейный страх и волнение не давали ему повернуть голову к ней. Разум был полон вопросов, сердце — волнений.       — Как тебе Малый дворец, Беззвездный святой? — нарушила тишину Святая.       Голос прозвучал её так, будто было совсем не важно, что именно скажет Александр. Важнее было то, распробует ли она это прозвище, словно выдернутое из страниц легенд и житий великомучеников, на своем языке.       — Очень… — Александр сглотнул, невольно пытаясь подобрать слово наиболее угождающее, — …претенциозно.       Губы Санкты Алины расплылись в широкой, режущей улыбке. Еще немного и она бы точно рассмеялась.       — Роскошь не бывает излишней.       Пожав плечами, Святая прошлась по комнате, провела тонкими пальцами по поверхности стола, по вензелям и позолоте.       — Это — штаб второй армии. Армии гришей. Почему бы не подчеркнуть, как она важна для королевства?       Алина стрельнула глазами в сторону Александра. Он вздрогнул и неуверенно кивнул. Не ему было спорить об уместности богатств, когда он их отродясь в руках не держал. Алина грациозно, как лебедь, шла по комнате, остановилась у стола. Складки её кафтана мягко качнулись, потупленный взгляд Александра невольно за них зацепился. Казалось, что ткань переливалась в отраженном от зеркал солнечном свете. Санкта Алина взяла со стола сверток, который только сейчас бросился ему в глаза. Он был лишним в этой светлой, полной солнца комнате. Это был сверток черной, глубокой, как ночь, бархатистой ткани, сложенный в аккуратную стопку. Александр удивленно моргнул, когда Санкта Алина протянула её ему.       — Бери, — сказала она, наклонив голову и сощурив карие глаза, — какой гриш ходит без кафтана?       Сердце Александра застучало чаще. Сон становился реальностью и оживал на глазах. Был ли он приятным? Александр не уверен. Он привык скрываться со своей матерью, упрямо молчать о своих силах. А сейчас сама Святая протягивала ему кафтан гриша с таким лицом, как будто в этом не было ничего особенного. Александр принял сверток ткани в свои руки, скользнул дрожащими пальцами по бархату. Такому черному, что он казался бездонным.       — Черный? — пробормотал Морозов, изумленно расправляя кафтан. В свете показалась, переливаясь, золотая вышивка.       — Особенному гришу — особенный кафтан. — Ответила Алина, смотря на него, как наблюдают за диковинными зверушками.       Александр почувствовал тепло на щеках и неописуемую легкость в животе, держа в руках этот подарок. Он даже не стал думать, как мастера сумели создать его за те часы, что он был в Малом Дворце. Или, быть может, прошло уже достаточно времени?       — Примерь.       Приказ с губ Святой — что-то обыденное. Но Александр невольно вздрагивает, его сердце трепещет. Инстинктивное желание подчиниться, такое естественное в этот момент. Морозов расправляет кафтан в своих руках и с трепетом надевает его на себя. Бархатная ткань обхватывает его плечи как влитая, без тепла, но с легким шорохом трения об остальную одежду. Александр с трудом из-за негнущихся и чуть дрожащих пальцев застегивает потайные пуговицы. Кафтан сел идеально. Он расправил неровности на груди и чуть развел руки в сторону, смотря на темную ткань, что так напоминала бархат на ощупь, а на вид — ночное небо, усеянное звездами вышивки.       — Нравится? — губы Святой подернулись улыбкой, острый подбородок чуть приподнялся.       Александр лишь согласно кивнул, хотя его сердце билось чуть чаще обычного. «Нравилось» не передавало всех ощущений. Всё это напоминало дурацкий мираж, смешавшийся в один клубок нераскручивающихся слоев. Сирины, мать, винтовка, руки Святой, малый дворец, механические руки Жени, кабинет, полный зеркал, и легкость кафтана на его плечах. Александр даже если бы был поэтом не смог выразить свои чувства.       — Чудно, — голос Санкт Алины прозвучал бархатно и мягко, почти убаюкивающе, — в таком случае, Темный святой, ты можешь начинать обучение.       Она продолжала улыбаться, как будто с рамы картины, и Александр согласно кивнул. В груди приятно растеклись воодушевление и восторг. Он желал этих знаний. Не без волнения, но с мыслью о том, что он мог сделать своими собственными руками.       Санкта Алина распрямила руку, тонкие пальцы замерли в направлении двери. Александру не нужно было повторять дважды. На секунду он задумался о том, хотел ли он остаться. Но перечить Святой он не решился. Опомнившись, Александр спешно поклонился и покинул чудную спальню, усеянную солнцем и зеркалами.       Александр, словно погруженный под воду, слышал хлопок двери в покои Санкт-Алины за своей спиной.       — О! — воскликнул кто-то, и Морозов в странном полусне повернул голову, — я думал, ты выглядишь по-другому: знаешь, по Дворцу уже столько слухов ходит.       Говорящий выглядел хорошо, но слегка небрежно. Синий, с небесной вышивкой кафтан не был запахнут до конца, а манжеты подвернули, чтобы не застегивать.       — Я — Николай Ланцов, мне велено провести экскурсию нашему новоиспеченному святому, — он протянул руку, в другой он держал стакан кваса, и улыбнулся.       Коснувшись чужой ладони, Александр наконец вышел из оцепенения. Рукопожатие было обычным, теплым, оно подарило чувство нормальности, вернуло ощущение, что вокруг все это время были живые люди, а не существа, сплетенные из облаков и эфира. Александр особенно четко ощутил в этот момент, кто он и где находится, его ноги твердо стояли на земле, рассеянный свет из окна чувствовался на коже. Мраморный потолок раскинулся над его головой, когда они медленно пошли по коридору. Его взгляд зацепил собственное отражение на стекле, и это был один из тех странных моментов, которые долго стоят перед глазами. Если, конечно, Александр в ближайшее время сможет подумать о чем то кроме Святой и его обязательств перед ней.       — Рад знакомству, — он не представился потому, что Николай и так уже знал его имя, как и добрая половина Равки.       — Перед тем как показать тебе все прелести Малого дворца: сады, столовые, библиотеки там какие-нибудь, — Николай останавливается в своем потоке сознания, окидывает Александра взглядом с головы до ног, — ты бы лучше подумал о том, на что правда хочешь посмотреть. Я не собираюсь обходить с тобой весь Малый дворец. Знаешь ли, его так вовсе не из-за размеров нарекли.       В подтверждение слов Николая они прошли через очередную резную арку в очередной длинный коридор. Одна стена была совершенно пустой, без единого окна. Александр вгляделся в нее и странная тревога положила свои когтистые лапы на его плечи, но, когда он посмотрел на противоположную сторону, это чувство отступило. В каждой оконной раме был витраж, стыки между цветными стеклышками были позолочены, но эта могла быть и игра света. Александр быстрее, чем ему хотелось это признавать, нашел глазами изображение Санкты Алины, ее волосы были сделаны из обычного прозрачного стекла и солнце лилось сквозь них, как никогда яркое. Это было абсолютно завораживающе, казалось, Алина пропитала собой каждый уголок этого дворца, о ней невозможно было забыть, находясь здесь.       Александр вновь посмотрел на Николая, но тот, заметив, куда был направлен чужой взгляд, тоже разглядывал витраж Святой. Его лицо выражало странную эмоцию, которую Морозов попытался считать, но не смог, а потом они вышли из этого странного места.       — Так вот, перед этим я покажу тебе сердце Равки, наше будущее высочество: Зою Назяленскую, — он декларирует это как подарок, как если бы в руки Александра ложилась сама жар-птица. У Николая глаза покрываются мечтательной серой дымкой, а стакан кваса в руке на секунду подрагивает, он смотрит своими золотым глазами, куда-то сквозь черный кафтан на груди Морозова, мыслями уже не здесь и не сейчас. Эту же эмоцию разгадать было до странности просто, и Александр задумался, чем должен будет заплатить за такую открытость Николая.

***

      Широкий полукруг тренировочной площадки растянулся под изнуряющим полуденным солнцем. Александр с удивлением отметил время. Сколько часов назад он проснулся? Время со смерти его матери уже исчисляется днями или неделями? В его сознания события склеились в неразрывную цепь потрясений, он не мог отделить одно от другого, и один уничтожительный миг мягко перетекал в следующий, не имея очерченных границ. Тренировка была в разгаре, ветра шквальных завывали среди старых бревен ограждения, проливные сделали из земли под ногами настоящее болото, а из-за инфернов на площадке пахло паленой одеждой. Александру пришлось сжать руки в кулаки, чтобы перестать ощущать доски скифа под пальцами. Он тяжело выдохнул.       Николая целиком захватило что-то по другую сторону площадки, и он, не заметив заминки, с кошачьей грацией, продрейфовал среди гришей. Ему в след прилетело несколько приветствий, но он остановился только у настила, на котором миниатюрная сулийка что-то с пылом втолковывала коренастому мужчине.       — Я даже не солдат, меня в жизни не возьмут на хоть сколько-то опасное задание. Вы это понимаете? — ее голос оставался холодным, властным, но на дне васильковых глаз блестели опасные искорки, как блестят молнии в глубине темных туч. Александр почти слышал резкий металлический запах, какой появляется перед грозой.       Зоя была похожа на свою мать в каждой детали и ровно настолько же отличалась. В памяти еще не остыл образ королевы Равки: измученный и повинующийся. В каждом движении Зои наоборот была сила, дикая и укрощенная ей самой, от чего приумноженная в стократ. Александр подумал о величии королевы, о ее молодости, о том, кем эта женщина могла когда-то быть и чем стала. Александр подумал о том, какова роль Алины в этой метаморфозе.       — Это человек докучает вам, девочка-королева? Выпейте кваса и позвольте мне все уладить, — Николай говорит и его лицо становится совсем-совсем мягким, он почти смеется, и эту улыбку Александр видит впервые, хотя, казалось бы, за их короткое знакомство Николай уже улыбался бессчетное количество раз. Но эта совершенно не выверенная, не острая, эта улыбка не плод скрупулезной работы призванной очаровывать, убеждать, располагать, это нечто глупое, счастливое и ужасно бездумное. Интересно, сам Ланцов понимает, что улыбается?       — Пока Сол Королева велит вам обучаться, вы будете обучаться, — безапелляционно сказал мужчина, уже утомленный диалогом.       На скулах Зои заиграли желваки, а Николай рядом мечтательно вздохнул.

***

      Из здания вдалеке высыпалась груда маленьких человечков, лишь присмотревшись, Александр понял, что маленькие они не только из-за расстояния. Это были дети. Дети в цветочно-ярких кафтанах гришей. Насколько юными их забирают сюда? Александра не тестировали, он даже не представлял, как это происходит, но задумался о том, что было бы, окажись он здесь раньше. До того, как холод Фьерды проник в его кости, до того, как жизнь в страхе оставила следы, до того, как его мать умерла. Николай заметил, куда он смотрит, и, хотя Александр не собирался ничего спрашивать, заговорил:       — Слава святым, я здесь не так давно, меня отловили только год назад, — его речь была легкой и эмоциональной. Николай открыто делился информацией о себе, и Александр пока не мог разобрать его мотивов, а они определенно были.       — И кем ты был раньше? — Морозов знал правила, этот вопрос не стоило произносить из-за интереса, что просочился в его голос, не стоило из-за того, что Ланцов непременно этот интерес услышал и послал ему скалящуюся улыбку.       — Я был моряком, — тени на его лице стали острее, будто прошлая жизнь восстала из-под кожи Николая сегодняшнего. Александр не знал их обоих, но неприятное чувство обмана разлилось у него в животе. Ланцов точно утаивал нечто сокрытое под всей его правдой, как бывают сокрыты корабли под большой водой.       В Николае было что-то не то, как в фарфоровой кукле, что-то очень близкое к живому, настолько близкое, что никогда не сможет им стать. Его волосы закручивались мягкой волной, кожа здорово блестела, его ногти были в порядке, а руки были руками человека, непривыкшего ими работать. Александр бы поверил будь Николай хоть королевским бастардом или шпионом Фьерды, но моряком? Он помнил, как моряки выглядят, и этот холеный солнцем юноша на них не тянул.       — Не подумай, это хорошее место, конечно хорошее, — Николай так много разговаривал, он использовал десять слов, когда двух было бы достаточно, — тут есть доступ к библиотеке, и жить подле королевской семьи — большая честь.       Александр знал этот тон.       — Но, — а вот и оно, — я чувствовал себя гораздо свободнее в трюме во время шторма, чем здесь.       Морозов, может быть, и разделил бы точку зрения Николая, но ему казалось просто напросто глупым жаловаться на отсутствие свободы, когда впервые за свои двадцать лет он был уверен в завтрашнем дне. Он просыпался в одной кровати, ел каждый день и, возможно, его стандарты несколько низки, но у него никогда не было даже этого. Александр неопределенно хмыкнул и плотнее укутался в свой кафтан, воздух уже пах по особенному: перелетными птицами и чуть-чуть сладковатой гнилью листвы. Он мог бы сказать, что осень полностью переняла бразды правления, но только ни для кого не секрет в чьих руках тут власть, не смотря на времена года.

***

      Александру не нравилась тьма, как само понятие, как явление. Тьма — это неизвестность, это тайны и скрытые движения. В каждом мрачном углу он видел силуэты, отблески ножей, иногда топоров, это не был кто-то определенный, ему мерещились все сразу: дрюскели, воры, солдаты, бывало он видел в тени самого себя.       Солнце напекло александру спину, сегодня был особенно жаркий день, как любила мать. Он вдохнул полные легкие, сосредоточился на своих руках, направил всю свою энергию к кончикам пальцев       и       ничего не произошло.       Александр устало выдохнул.       Он пытается с восхода и все, в чем он преуспел, — это пугать малолеток своим грозным видом. Он правда выдохся. Александр не мог призвать на служение то, чего боялся, это как оседлать сирина, надеть поводок на смерть. Страх — это предупреждение об опасности, как говорила мать, гнать его прочь просто глупо.       Ему казалось, что он бьется о невидимую стену. Начиная снова и снова, он возвращался к тому же результату. То есть к его отсутствию. Тьма, что должна была быть покладистой под его руками, оставалась неподчиненным зверем, не стремящимся на волю, а тем, что ершится и забивается в дальний угол, избегая прикосновений. Александр не знал что делал. Но интуитивно понимал, что ему нужна практика. Разве что оставалось под вопросом, как он это сделает, ведь тьма ему не откликалась.       Сосредоточенно нахмурившись, Александр постарался вспомнить что-нибудь из уроков матери. Тошнота подкралась к горлу, и он согнулся пополам, крепко-крепко зажмурившись. Солнце напекло спину, и он почти был уверен, что в воздухе витал запах паленого мяса и металлический привкус крови осел на корне его языка. Как будто этого было мало в кошмарах, воспоминания о той ночи преследовали Александра фантомами и обжигающими кожу нереальными прикосновениями. Запустив пальцы в волосы, он их сжал, будто это могло спасти от лишних мыслей и растекавшейся свинцом усталости. Сердце билось часто-часто, отгоняя и отпугивая неощущаемое чувство тьмы на пальцах еще дальше.       Нет, Александр не справится.       Эта мысль звенела в висках, вторя сбивчивому рокоту сердца, явная и навязчивая. Он не справится и подведет людей, Святую. Ответственность была слишком велика, ставки — слишком высоки. Внимание, уважение, благоговение и страх. Желал ли этого Александр? Если да, то лишь в самых сокровенных мечтах, которые всегда прятались за потребностью в тайне и обмане. Реальность была острее и тяжелее, у Александра голова шла кругом, а дыхание сбивалось, стоило ему только представить, сколько зависело от него. Он взглянул на свои руки, на длинные костлявые пальцы. Только сейчас он заметил, как сильно они дрожали.       От его неспособности уже пострадали люди. Перед глазами стоял окровавленный скиф и ошметки его собственной матери, в ушах — её немые крики, а в горле — тошнота. Александр вспоминал ту кромешную тьму, на которую были способны его руки. Это было больше, чем просто ночь в открытом поле. Это был беспроглядный мрак, воплощение бездны на яву. Холодная и отрешенная тьма, беспристрастная и жестокая в своих суждениях. Если Солнце Сол-Королевы было обжигающим, резким и величественным, обгладывающим мясо с костей, то те мгновения, что Александр запомнил, были похожи на погружение под воду. Убийственно-медленное. Его с головы до пальцев на ногах пробила дробью дрожь, казалось что Солнце шептало ему на ухо.       — Александр?       Вновь вздрогнув как от судороги, он оборачивается. Не показалось. Его глаза округляются, когда он видит знакомые черты Святой. Настоящее Солнце оказалось за её головой, зажигая её белые волосы, что становились его продолжением. Её черты были несвойственно мягкими, но Александр на мгновение заглянул в её глаза и его охватило мурашками вдоль позвоночника. Её глаза не менялись — мудрые, древние и пугающие на животном подсознании. Он забыл, как произносить слова и звуки, и уже хотел подскочить на ноги. Они онемели, не слушались и не давали Александру хотя бы подняться в присутствии Сол-Королевы.       — Сиди.       Александр послушался, с удивлением смотря, как Святая опустилась на траву рядом. Так естественно и изящно, будто это было что-то обыденное. Александр мог лишь немо раскрыть вмиг пересохшие губы. В присутствии Алины было некомфортно, мысли клубились только больше, каждая новая неприятнее предыдущей.       — Ты весь дрожишь.       В голосе Святой мелькнули жалостливые, почти издевающиеся ноты. Александра вновь затошнило, последнее, чего он хотел — быть жалким в глазах Санкты Алины.       — Дай свою руку, — она протянула ему ладонь, и лишь на мгновение его охватили сомнения.       Александр не думал, что он еще раз коснется её пальцев. Точнее это сделала она сама. Стоило ему приподнять дрожащую ладонь, Алина потянулась к нему с осторожностью свечного пламени и мазнула по его коже. Руки Александра были смертельно холодны в сравнении с руками Святой. Её кожа была обжигающей, как расплавленное золото.       — Успокойся. Ты в безопасности.       Александр вцепился мертвой хваткой в руки Святой, в собственное дыхание. Резкий вдох и медленный выдох. Рациональная часть, привычная, закостеневшая от льдов Фьерды, понемногу забирала контроль под свои железные пальцы, а Александр переставал сомневаться. Это была правда. Он был нужен Святой. Даже если он не до конца понимал причины, в Малом Дворце он был не просто так. И пока Александр был нужен такой женщине, как Санкта Алина, все его страхи были иррациональными, разрушающими. Отвлекающими его от главного.       Александр согнулся пополам, взмокшие волосы прикрыли собой глаза. Его пальцы медленно разжали руки Святой, он с удивлением обнаружил, как покраснела её кожа и как её губы остались плотно сомкнуты.       — Спасибо… — прошептал Александр, чувствуя прилив стыда за свою несдержанность.       Святая кивнула, не рассыпаясь в излишних вежливостях. На секунду ему показалось, что короткого «спасибо» было совсем недостаточно. Голод будто сквозил во взглядах и мимике Санкт Алины, она чего-то хотела, постоянно и безустанно — Александру это слишком отчетливо слепило глаза, волнением скручивая живот.       Сегодня не было ни намека на ветер. Солнце грозилось изжарить его и поглотить. Даже то, что он уже снял кафтан, что сейчас раскаленной грудой лежал у него в ногах, не особо спасало. Святая же в её белом платье не испытывала никакого дискомфорта. Александр неловко опустил взгляд сперва в свои ноги, а потом на её. Тонкие, с полупрозрачной рябью белых волос. Балетки плотно сидели на её стопах, а подол платья волной задрался, почти оголив колено. Её присутствие успокаивало и нервировало одновременно. Ему стало жарко, будто зажглось еще одно Солнце. Вместе с тем тревога отступила, сменившись штилем.       Его разум неизбежно настиг вопрос.       А что собственно было главным? Александр чувствовал, что он здесь для чего-то очень важного. Тот день, когда он увидел королевскую чету так близко, остался неясным и спутанным воспоминанием. Александр перекатил языком по небу и, не смотря на Алину, спросил это вслух:       — Госпожа Святая… Когда Вы говорили с Королем и Королевой…       Слова замерли на языке, он рассеянно щелкнул пальцами, пытаясь хоть как-то заполнить пустоту паузы.       — Что Вы имели в виду, когда говорили, что я помогу Вам найти усилитель?       Вопрос все это время неприятно терзал его, потому что Александр узнал об усилителях лишь пару недель назад, дрожащий и испуганный в экипаже Святой и в компании двух рослых гришей. При мысли об Иване, очередном трупе, которых в те дни он повидал слишком много, к горлу угрожающе стала подбираться тошнота, но он вовремя подавил её усилием воли и ладонью на губах.       Святая задумчиво склонила голову, пока на её лице не расцвела хищная улыбка. В ней была смесь самодовольства и печали, какая бывает лишь тогда, когда на ум приходит что-то приятное, чего уже нельзя вернуть.       — Ты ведь слышал об Илье Морозове?       Александр задумался. То, что он знал наверняка было лишь крупицей того, что имела в виду Санкта Алина. Но он кивнул, стараясь не показывать своей нерешительности. Святая, однако, на его жест не обратила никакого внимания.       — Он создал три усилителя. Два из них — мои.       Её пальцы скользнули по воланам рукавов, оголяя предплечья. Взгляд Александра тут же приковало то, что в прошлый раз завладело его собственными силами. На запястьях Санкты Алины двумя браслетами в кожу впились чешуя и кости. На фоне мраморных разводов вен, посеревшие и древние реликвии утратили былой блеск, но по его спине все равно пошли мурашки. Одного взгляда хватало, так же как с изящной резьбой, чтобы увидеть тонкую работу мастера. Кажется, удивление и благоговение на его лице были столь очевидны, что Святая осталась довольна.       — Это, — подушечки её пальцев скользнули по хрупкой на вид и переливающейся на солнце чешуе, — браслет морского хлыста. Ты точно слышал о Русалье.       Александр закивал резче. Уж о детской сказке он точно слышал. Следующий вопрос повис в воздухе, как само собой разумеющееся и все равно ему пришлось искать кураж, чтобы произнести его вслух.       — И вы его?..       — Да.       Этот ответ был простой, равнодушный и прямой. Исчерпывающий. Так же звучали приговоры судей. Александр увел взгляд и промолчал. Сидевшая рядом с ним девушка, выглядящая едва старше его самого, была той, кто убил Русалье, огромного морского змея. Для неё мир — шахматная доска, Равка — белые клетки.       Александр вернул взгляд на её руки. Худые, под светом Солнца они казались полными жизни и грации величия. Глаза вновь цепляются за обвившие её запястья кости. Он не мог определить, какому животному они принадлежали, даже после всех прочитанных справочников и атласов.       — А кости?..       — Сейчас это уже не имеет значение.       Его голос, аккуратный и робкий, был встречен сдержанным, но твердым ответом Святой. Александр вздрогнул, брови его округлились в эмоции между пониманием и растерянностью. Чужие слова зажгли искры интереса, которые он вскоре затушил своей же рукой. Он не собирался копаться в тайнах Святой. Явно не сейчас.       — Из трех остался лишь один — Олень Морозова. — Санкта Алина задумалась, уперев предплечья в колени и рассматривая свои главные драгоценности, что она всегда держала при себе. На её лице — задумчивое выражение, как со старинных фресок. — Александр Морозов… У тебя интересная родословная.       Он вздрогнул, проморгался, не ожидая услышать эти слова.       — В твоем роду был человек, уникальный в своем роде. Наверняка ты о нем даже не слышал. Его звали Мальен Орецев.       Алина отрешенно смотрела вперед, вдоль недвижимой глади озера, на котором так ярко отсвечивало Солнце. Александр слушал внимательно, не такого поворота разговора он ожидал. Он собрался, вытянулся и обратился в слух. Она была права — это имя он слышал впервые. У него под кожей возникло чувство, что Александру вверяли что-то страшно секретное и личное.       — Мал был прекрасным следопытом. Ему не было равных. Не было вещи, что он не сумел бы отыскать, — пальцы Святой скользнули по чешуе на её запястье.       В её глазах отразился голод. Губы сжались в тонкую линию, её взгляд спустя томительные мгновения вперся в Александра.       — Ты — его кровь, мой Беззвездный святой.       Его сердце забилось чаще, звуча в висках. В горле пересохло, разум спутался. Александр как будто видел себя со спины, будучи в этой сцене лишь наблюдателем. Дрожь прошибла всё его тело. Пальцы Святой коснулись его пальцев. Женская кожа была обжигающе горячей, как раскаленное Солнце.       — Ты найдешь мне Оленя. Завершишь то, что начато.       Санкта Алина смотрит в его глаза. У него сердце замирает в трепете. Её слова не приказ, а утверждение. Не дающее других выборов, кроме как подчиниться.       Следующие слова отложатся у него где-то глубоко. И, кажется, никогда его больше не оставят.       — Ты особенный, Саша.       Когда Святая наклонилась к нему, в голове Александра промелькнуло, что происходящее наверняка нереально. Солнечный удар должно быть помутил его рассудок. Но когда Санкта Алина коснулась его губ своими, не осталось ни мыслей, ни сомнений. Лишь приятная, звенящая пустота. И вкус золотого пепла на языке, с привкусом орехов и одного из масел, которыми пользовалась Портная.