В твоей песне нет правды

      Красивая, тихая и робкая мелодия. Ее точно играли так, чтобы она была услышана. Я сначала думал, что это Харуки, но однажды он во время повторения заучиваемого отрывка зашел ко мне в комнату, чтобы поинтересоваться о моем состоянии. Глубоко внутри, той частью, которую заковал Угэцу, я знал, кто там сидит за стеной и с болью перебирает струны, навевая знакомую мелодию.       Несколько раз, подчиняясь странному и неконтролируемому порыву, я подползал к тому месту на стене, от которого звук звучал увереннее и яснее, и садился, прижимаясь спиной к холодной поверхности. Мне нравилось это звучание, мне нравилась его осторожность, но я боялся громко заявить себе имя того, кто приходит каждый день под вечер и часто играет.       Но я не мог и не следовать за этим голосом. Сначала тихо, боясь, что меня заметят, я подпевал или мычал мелодию, но со временем голос сам собой стал полнее. Один раз я, видимо, настолько громко завернул мелодию, что за стенкой на секунды замолкли, я замолк следом и тут же подпёр дверь стулом, чтобы ко мне не зашел кто-нибудь вредонесущий. Может, это было и совпадением.       Я четко установил, что музыкант уходит примерно в 20:50, видимо, с последним поездом в метро. Поэтому стал чуть приоткрывать дверь и смотреть в крохотную щелку на гостя. Я ловил каждое движение и оценивал его. Каждый раз он уходил понурым и угрюмым с перекинутым чехлом гитары. Харуки явно успокаивал его, он похлопывал его по плечу, тон его голоса был убеждающим и ободряющим (таким же тоном обычно говорят, что главное участие, а не победа). Каждый раз гость напоследок оглядывался на мою дверь и смотрел с плохо скрытой надеждой, наверное, с минуту. Я четко видел его глаза, но он не мог уловить блеск моих.       С каждым днем, с каждым разом он все больше казался мне обычным и безопасным человеком. С каждым днем я привыкал к нему, как Лис привыкал к Маленькому Принцу. Его реальность, где он уважал мой страх и терпеливо понимал, реальность, в которой он, имея все возможности, не врывался ко мне в комнату с целью измучить или убить, все плотнее устанавливала прошлое, в котором я был частью группы, Рицка любил меня, а Акихико и Харуки поддерживали нас, хотя сами не могли разобраться друг в друге.       Такое не может копиться вечно. Один раз этот взгляд переполнил меня, мне стало казаться, что я умру от мечущегося внутри чувства — давно забытого. Я вскочил и распахнул дверь в тот момент, когда Рицка стал уже поворачиваться к выходу из квартиры.       Харуки, Рицка, я — мы застыли. Я держался обеими руками за ручку двери, готовый в любой момент захлопнуть ее, если появится угроза. Я смотрел на него внимательно, все еще ища то, о чем мне говорил Угэцу. А Рицка стоял ошеломленный, я видел, как в его глазах вспыхивает то счастье, то испуг. Его руки то дергались вверх, ко мне, то прижимались к штанинам. Он боялся любым жестом отпугнуть меня, потерять.       Харуки не знал, что делать. Он просто стоял. Никто не знал, какой поступок будет верным, но сделать что-то надо было. Рицка медленно поднял руку и аккуратно помахал, робко улыбаясь, хотя мне казалось, что он готов расплакаться. Я слабо кивнул и помахал в ответ.       Мы все втроем заулыбались. Единственно правильное, Рицка нащупал это.       После этого маленького подвига, крошечного шага мы постепенно приближались друг к другу. Теперь он играл в коридоре, а я сидел и тихо подпевал ему, сидя на пороге комнаты. Все это проходило в присутствии Харуки. Его присутствие было для меня знаком, что все в порядке, я в безопасности.       Рицка говорил со мной, хоть я и не отвечал ему. Он рассказывал много из прошлого, обещал, что как только я поправлюсь, то смогу увидеть Кедаму, сыграть с группой, пойти на учебу. Один раз он не сдержался и четко сказал мне, как любит меня и скучает. Если мне не изменяет память, то раньше из него было сложно вытянуть подобные слова. Харуки, отчего-то испугался его фразы, даже намекнул, что встреча должна завершиться.       Я уже так привык к нему. Теперь уже Угэцу стал уходить в прошлое, размазываться, как каша по тарелке. Смелость росла во мне. Я долго убеждал себя, что правда найдена, приводил множество аргументов себе. И все это для того, чтобы в следующую нашу встречу я смог собрать все свои силы и тихо сказать ему:       — Я начинаю верить тебе, Рицка.       Он скрыл лицо в ладонях и сидел так очень долго. Может, пытался совладать с собой. Харуки смотрел на меня с таким очумевшим лицом, что мне стало не по себе, хотя я и понимал, что их реакция — сдерживаемое счастье, которым они боятся напугать меня.       Внезапно Рицка лег на пол и вытянул в мою сторону руку. Я посмотрел ему в лицо. Он действительно плакал мгновение назад — все лицо мокрое. Они не говорят мне всего, потому что боятся, как я боюсь верить всему, но я чувствую, что с того момента, как я пропал они пережили что-то настолько тяжелое, находили и теряли надежду так много раз, что теперь для них каждое мое действие — а то и вздох — настоящее чудо.       Я лег на пол и тоже протянул руку. Боязливо, одними кончиками пальцев я коснулся его ладони. Наше первое касание за столько месяцев. Меня коснулись сильные и теплые пальцы.