Рыжий волчонок

Поговорить им удалось лишь после того, как Джером оказался за тонкими стальными прутьями в ожидании психиатрического освидетельствования — смех его и правда сумел вывести полицейских из себя, а Освальд умело подлил масла в огонь, засетовав о том, что цирк совершенно свел этого мальчика с ума, попутно увильнув от вопроса Гордона о матереубийстве и не забыв упомянуть о том, что не стоит лишний раз давить на его дочь, а потому ей стоит выйти из комнаты. — …я слышал, они вызвали какого-то психиатра. — Шепнул рыжий, не переставая теперь тянуть на свое лицо что-то среднее между оскалом и гримасой, когда Эли взялась ладонями за прутья открытой камеры, в которую его поместили до прибытия врача для освидетельствования. — Где твой папаша? Пусть забирает скорее. — Я буду приходить к тебе. — Эй! Отойди оттуда. Чертовы дети. — Вдруг окликнул уже точно бывшую циркачку тот самый Харви, все это время следивший за их диалогом косым взглядом. — Я понимаю, что этот парень — твой друг и все такое, — наконец сказал он, даже подойдя поближе, — но вспомни, что он сделал — и держись от него подальше. Я не хочу потом объяснять Пингвину, что делает труп его дочери в лесу. — Думаешь, я не смогу ему это объяснить сам? О, у нас с папочкой Эли чудесные отношения! — тут же показал зубы парень, нарочито прихватив подругу за запястье. — Правда, милая? Он играл, импровизировал, отчаянно пытался перерасти самого себя для того, чтобы обезопасить девочку, отвести от нее всевозможные удары судьбы, в том числе и косые взгляды полицейских, мило беседовавших друг с другом и жевавших пончики. Безусловно, репутация юной представительницы семейства Кобблпотов была безнадежно испорчена даже моментом ее рождения, но подливать масла в огонь определенно не стоило. — …не сжимай так сильно, — просто ответила Эли, посмотрев прямо на Харви, что с бумажным стаканчиком кофе замер рядом с ними. — Я понимаю, что вы оба что-то вроде современных Ромео и Джульетты, но послушай меня, подруга, этот парень опасен, поэтому не стоит соваться к нему! — постучав себя по виску, Буллок вздрогнул от того, как Джером щелкнул зубами, затем отпустив руку подруги, плотоядно скалясь. — Иди-иди, послушай дядюшку детектива, он плохого не посоветует! Он та-ак старательно желает тебе добра, что аж весь взмок. Эли все же послушалась, решив не испытывать судьбу, медленным шагом двинувшись в сторону скамьи, где ее уже практически ждали — вышедший из комнаты для допросов Пингвин вежливо улыбался всем проходящим и благосклонно кивал им, заведомо не ожидая никакого ответа. Но было в его взгляде что-то болезненное, обозленное, напряженное и в то же время потерянное, будто мужчине пришлось переплыть бездонную ледяную реку во второй раз, и капли пота на лбу Кобблпота замерли бисеринками. — Нас попросили задержаться ненадолго, мисс Лесли Томпкинс хотела бы провести с тобой беседу, не разочаруй ее. — Освальд погладил дочь по плечу, бросив косой взгляд на смеющегося себе под нос Джерома. — А его ждет беседа с доктором Крейном. — Кто такой этот доктор Крейн? — Я как раз это и пытаюсь узнать… но немного сложно о чем-то спрашивать детектива, который считает, что твоя дочь — соучастница убийства! — прошипел сдавленно Освальд, затем нервно глянув по сторонам. Дверь полицейского участка отворилась, впуская внутрь изящного джентльмена в пиджаке и очках с прямоугольными стеклами, что нес в руке небольшой саквояж, наверняка наполненный различными тестами вроде пресловутых пятен — в детстве матушка иногда давала Эли поразглядывать чернильные картинки, после спрашивая у нее, что же на них изображено. Морда волка. Шкура волка. Паук. Ничто из этого не нравилось Норе, и каждый раз лицо ее принимало страдальческое выражение, пока пахнущая чернилами бумага мялась в руках дочери, силящейся рассмотреть что-то еще. — Простите, я несколько задержался, — кивнул психиатр, остановившись около стальных прутьев, Харви, в то время как Лесли вышла из комнаты для допросов, спокойно указав девочке в сторону многочисленных книжных полок. — За ними находится мой кабинет, я думаю, Эли, нам стоит немного поговорить. Твой папа сказал, что он не против, это нужно только для того, чтобы убедиться, что ты в порядке. Хорошо? — ее ласковый голос и мягкая улыбка почти убаюкивали, а духи с ароматом гвоздики и черного перца сбивали с мысли, заставляли принюхаться, на мгновение замереть. — Он может присутствовать, если ты этого пожелаешь, но я бы хотела, чтобы наша беседа была приватной. — …мы поговорим наедине. Только скажите мне — с моим другом все будет в порядке? — Я думаю, что ему стоит пройти лечение, Эли, а затем… время рассудит, но я думаю что он должен поправиться, и ты, возможно, сумеешь ему в этом помочь — я обязательно побеседую с Доктором Крейном по поводу назначения дополнительных встреч, если тебе это нужно, — предложила Томпкинс, уводя светловолосую все дальше от эпицентра событий, сначала проведя ее меж нескольких шкафов, набитых личными делами, затем — мимо помещения с подобием операционного стола. — Поверь, никто не желает тебе или ему зла, мы все хотим вам помочь. — Я люблю его. — Девочка вошла в единственную приоткрытую дверь, оказавшись в маленьком подобии кабинета, который вряд ли принадлежал Лесли на самом деле — вероятно Джеймс просто отправил ее сюда вместе с новоявленной пациенткой только для того, чтобы разделить их с Джеромом еще больше, попутно поговорив вновь и с Пингвином. — Присаживайся. Я задам тебе несколько вопросов, папа ждет тебя снаружи, если что-то будет не так — ты в любой момент можешь попросить меня остановить нашу беседу и уйти. Быть может, ты хочешь чаю? — отказаться не получилось, и Эли опустилась на край стула, невольно скрестив ноги и сложив ладони на коленях, глядя на носки своих то ли туфелек, то ли ботинок, идеально чистых, но уже изрядно потрепанных — бантики давно отвалились, а кожа начала слезать. — Нет, я ничего не хочу. — Наконец, она сумела улыбнуться, не поднимая взгляда. Прошлое. Вот из-за чего ее привели сюда. Девочка была абсолютно уверена в этом до тех пор, пока Лесли вновь не открыла рот, пододвинув свое офисное кресло поближе, чтобы стол не разделял их — разговор теперь получался «на равных». — Что случилось с твоим голосом, Эли? Мы с Джимом просмотрели медицинские карточки, предоставленные Освальдом, но не нашли ни единого упоминания о травмах с самого детства. Кажется, ты росла абсолютно здоровым ребенком или просто не посещала врачей. Только в течение последнего года были внесены некоторые… дополнения, говорящие о простуде, но также ты упоминала, что у тебя была повреждена рука. — Мистер Хейли не хотел выставлять это напоказ. Я же жила в цирке с матерью. — Простой ответ на сложный, многоярусный вопрос прозвучал глупо и неуместно. — Если Вы посмотрите карточку Джерома, то… возможно у него ее даже нет. — Ты совершенно права, и в Готэме нет совершенно никаких данных о твоем рождении, но… сколько тебе лет, Эли? — очередной вопрос, больше подходящий для допроса, уже не вызвал у бывшей циркачки улыбки, только напряжение мелькнуло на доньях ее глаз, быстро стремившись попыткой что-то сосчитать в уме. Вспомнить хоть что-то про саму себя в условиях стресса оказалось почти невозможным, но в конце концов Эли шепнула: — Мне шестнадцать. — Семнадцать лет назад был единственный раз, когда цирк Хейли не посещал Готэм, тогда мэрия и мистер Нортон не смогли согласовать место размещения вследствие строительства новой парковой территории и… ты понимаешь, что это полностью разрушает твою предысторию? Джим тоже заметил это, а также он говорил о некой Хонории Элизабет Монро, и я видела ее в психиатрической клинике Аркхэм, мы встречались с ней несколько раз, она… — …где она сейчас? Это был неправильный вопрос, не заслуживающий ответа, и девочка с радостью отмотала бы время назад, чтобы никогда его не задавать, но уже было поздно, и слова сорвались с ее губ. Стиснув ладони в кулаки и царапнув ногтями собственную кожу, Эли медленно подняла взгляд, наткнувшись им на жалостливый взор Лесли, разгадавшей несложную загадку в два счета — что Освальд, что его дочь реагировали на упоминания Хонории болезненно, совершенно неверно для незнакомых людей. — Я не знаю, Эли. Она — твоя мать? Я права? — Она отдала меня в цирк, когда я была маленькой, и Синтия вырастила меня как свою родную дочь. Я узнала правду только здесь, от отца, понимаете? Слишком поздно узнала, когда ей выстрелили прямо в голову! При мне, при Джероме, при папе… — голос девочки сошел в судорожное сипение, и она закашлялась, тут же скрючившись, не в силах продышаться, смешивая ложь с правдой и наоборот в немыслимых пропорциях, — …почему вы не ищете того, кто сделал это? Он все время перед вашими глазами, но вам плевать. Вы знаете, кто он, знаете, где он живет, знаете, сколько боли он причинил, но все равно защищаете его! — Мы узнали об убийстве Синтии только от тебя, Эли. Пожалуйста, не волнуйся, прости, что я задала тебе этот вопрос. — Лесли положила ладонь на плечо начавшей было всхлипывать от наплыва эмоций светловолосой, чей взгляд стремительно потух, начиная стекленеть. Они не смогли все учесть. У них не получилось. И это вовсе не удивительно — подростки не могут знать каждую мелочь, у них нет достаточного опыта, у них есть только собственная самоуверенность. Сегодня она их подвела. Хонория Элизабет Монро. Бедная дочь одной из богатейших семей Готэма — об этом девочка впервые услышала не от нее, а от отца, попутно, почти мельком, когда они еще сумели немного побыть вместе. Беглянка, а скорее брошенный ребенок, которого родители оставили на произвол судьбы за непростительный поступок — желание сохранить в себе хотя бы частицу былой любви. И если Гертруде не нравилась Нора просто потому, что ни одна женщина в мире не было достойна ее сына, то Кэтрин, а именно так звали вторую бабушку Эли, была ненавистна сама мысль о том, что не она вершит судьбу. Кажется, у нее даже были какие-то планы на будущий брак Хонории, но все они канули в бездну благодаря паршивому стечению обстоятельств. — О, матушка никогда не знала, из какой Нора семьи. Знаешь, когда мы с ней встретились, она и вовсе казалась мне бродяжкой, уже после всего произошедшего между нами я узнал, что на самом деле ее родители — те еще шишки… но не думаю, что они больно меня любят. — Освальд был немногословен, рассказывая казавшиеся ему неинтересными мелочи. — Куда больше меня заботит то, зачем она это скрывала и как ей удавалось это делать. Зачем? И как? Джером не раз говорил, пускай и непрямо, что мать его подруги откровенно нездорова, а ее поведение в его голове обрастало жуткими домыслами, которые рыжий все же к своей чести далеко не всегда озвучивал. Впрочем, бывшая циркачка слукавила бы, если бы сказала, что никогда не задавалась схожими вопросами. Вот только она все же не считала Нору больной, настолько привычная к ее поведению с самого рождения, что здоровое поведение людей отталкивало девочку многим больше, чем выраженно-необычное, схожее с ее собственным. — …Эли. — Прорвался сквозь бурю мыслей неловкий клич, объединившийся с касанием тонких пальцев плеча. — Мне кажется, нам нужно прекратить наш разговор. Я сейчас позову твоего отца, и он заберет тебя. — У меня афония. Меня придушили, и я не могу заставить себя говорить, сделайте с этим что-нибудь. Пожалуйста. — Почти перебила ее светловолосая тогда, внезапно схватив за запястье, словно выйдя из транса — на самом деле все вокруг нее плыло, и мир сузился до тонкой щелки, сквозь которую было видно только темные глаза мисс Томпкинс. — У меня сжимается горло, бьется сердце, и я не могу дышать. Если со мной что-то случится — никто не услышит. — Что с тобой случится, Эли? — Вы знаете этот город, со мной может случиться все, что угодно. Например, снова придет Марони — и всадит уже мне пулю в лоб. Или Фальконе пришлет своего цепного пса… и это я говорю только про значимые фигуры. Мой отец может быть за стенкой, но ничего не услышит, я не хочу, чтобы он нашел мой труп завтра или через неделю, — высказала свои опасения девочка жарко и пламенно, закашлявшись после, быстро качнув головой и добавив: — Как и труп Джерома. Моя матушка пропала из Аркхэма, но всем плевать. В помещении повисла гнетущая тишина еще на несколько мгновений, даже голоса полицейских из дальних комнат, кажется, потеряли свою привычную громкость (или это Эли просто окончательно сошла с ума?). — Она не пропала, Эли. Ее забрали домой. Домой?