Рыжий волчонок

— …вот это да. Неужели ты даже сообразительнее своего папаши, крошка? — вопрос в лоб не выбил Элишу из колеи — она давно уже была вне нее, а потому девочка только коротко сглотнула, уже не прячась за спиной Джерома, а стоя рядом с ним, чуть хмурясь, глядя на мужчину перед собой. Они добрались до центра города незамеченными, и это, похоже, впечатлило мафиози, взиравшего на девочку свысока. Циркачка не прогадала — в этом маленьком ресторане, принадлежавшем Марони, было слишком тихо для рабочего утра. — Мой отец мертв. — И кого ты привела с собой? Что, парень, небось захотел поиграть в героя? Ты присядь, отдохни, расслабься, — акулой ощерился Сальваторе, — мальчик-клоун. Он не касался их, словно давая ощущение мнимой свободы, но в то же время Элиша понимала, что, переступив порог заведения, они с Джеромом словно перешли границу жизни и смерти. — Я. Не. Клоун. — Рыжий блеснул глазами, глянув на мафиози исподлобья, но все же опустился на предложенный стул, а девочка присела с ним рядом, склонив голову. Оставалось только ждать. Чего? Она не знала. — Обрядились в тряпье, но пришли сами. С вещами в пакете. Вы странные ребята, но вы мне нравитесь! — воскликнул Марони, улыбаясь, но верить его улыбке было все равно, что верить пистолетному дулу, направленному в лоб. — Вы мне нравитесь! Эли… тебя же зовут Эли, верно? И как же твой папаша так облажался, а? Он что, не только пингвин, но ещё и дятел? — …мой отец мертв. Я не знаю, о ком Вы говорите. — Элиша сглотнула, посмотрев прямо перед собой. — Да, меня зовут Эли. Эли… Лойд. Я не знаю никаких Пингвинов, Дятлов и… — Ты слишком много разговариваешь. — Оборвал ее мафиози, и тогда Джером сжал ладонь подруги, тихо рыкнув сквозь зубы. — Хотите выпить вина? Ох, простите, наверное, лучше было бы предложить вам по стакану молока с овсяными хлопьями. Издевается. Насмехается. Провоцирует. — …моя мать здесь, верно? Я могу с ней поговорить? — девочка вскинула голову, глядя прямо на Сальваторе. — Так ты за ней пришла? Не беспокойся, она в порядке. Пока. Мы ждём третьего участника этого увлекательного шоу. Освальда. Пингвина. Стукача. Как ни назови — каждый поймет. И когда он стал… таким? Или он был таким всегда? И когда бросил ее маму, он тоже был таким? Трусливым?.. тогда, верно, он уже бежит из Готэма, сверкая пятками. — Вы меня звали? Дон Марони. — Вдруг послышался вкрадчивый голос, и Элиша поняла, что боится даже смотреть налево. — Кажется, между нами произошло недопонимание… — улыбающийся так легко и свободно, с прилизанными, но при этом торчащими волосами, птицеподобный и тонкий, в дверях стоял Освальд Кобблпот. — Да, между нами действительно кое-что произошло. Некоторая… недомолвка, — вкрадчиво ответил ему мафиози, — Пингвин. Кажется, ты не говорил, что стал примерным семьянином. — Простите, сэр, но это какая-то ошибка! Я клянусь Вам, что это — какая-то ошибка! — циркачка поймала на себе взгляд отца, но даже не подняла головы. — Вы сами посмотрите. Одна птица напела, остальные понесли, но я никогда не встречал эту девочку! — Встречал ты или нет… разве это важно, дорогой друг? Если в ее венах — твоя кровь? Попал. В цель, в яблочко попал, и тогда Освальд стиснул зубы, помотав головой, но все же опустившись за стол напротив Элиши и Джерома, чьим взглядом можно было гнуть гвозди. — Полюбуйся. Эли, малышка, посмотри на своего родителя. — Марони обошел их, словно хищный зверь — стадо оленей, и тогда девочка вскинула голову, встретившись взглядом с собственным отцом впервые в жизни. «Ну здравствуй». Вот что сказали его глаза, такие холодные, но при этом на мгновение полыхнувшие. «Я не рада встрече». Вот что ответили глаза циркачки, когда она сжала ладонь своего друга, после посмотрев в сторону. — Мне кажется, родство очевидно. Но мы можем позвать для верности ещё кое-кого. Синтия, красавица, загляни же к нам! — мафиози определенно наслаждался ситуацией. Он был отвратителен. Клоунесса была здесь, и ее вытолкнули за плечи какие-то мужчины прямо в центр помещения ресторана, будто куклу. След пощёчины украшал ее побледневшее лицо, но, увидев Элишу, женщина только вздернул брови, вдруг отчаянно мотнув головой: — Зачем ты пришла?.. Все нужные птички были в клетке. И что теперь? На мгновение девочке захотелось, чтобы вместе Синтии здесь оказалась Нора, но вовсе не затем, чтобы семья наконец воссоединилась. Холодок трепал плечи, внутри все сжималось в ледяной ком. Хотелось пить. Хотелось бежать. — Ты знаешь эту женщину, Пингвин? — Марони ухмыльнулся, победоносно глядя на Освальда, но он просчитался абсолютно и бесповоротно, совсем не зная об этом. — Я… Синтия?! — несчастный родитель обернулся на клоунессу и, кажется, на мгновение онемел, тогда Джером вздернул брови, глядя в лицо Синтии, но не увидел никакой вменяемой реакции. Кажется, она не понимала. Кажется, не понимала и Элиша. — Так ты… вот оно что… — голос Пингвина дрожал, и в одно мгновение он из человека неуверенного и слабого превратился в пережившего разлуку и удивленного. Игра. Он… играл. Девочка вдруг поняла это, узнав в поведении отца себя. Но ради чего он играл? — Вот и славно. Теперь все мы понимаем, о чём идёт речь. А ведь птички напели мне, будто твоим папашей, Эли, был полицейский. — Осклабился Сальваторе. — Вот оно как бывает, да? — …это не мой отец, — циркачка лишь склонила голову. — А теперь, Пингвин, я поговорю с тобой. И ты внимательно меня выслушаешь, не перебивая. Жаль, что твою чудесную дочурку никто не учил манерам… бедная сиротка совсем не умеет разговаривать. — Мафиози наконец вновь взглянул на Синтию, после указав ей на стул рядом с Элишей. Он единственный был свободен. — Присаживайтесь, леди. Теперь вся «семья» была в сборе, но лучше от этого не стало. Джером следил за каждым движением Марони и его шестерок, другим словом этих незаметных людей, боящихся и слово вякнуть, назвать было нельзя. Клоунесса, фокусник, ассистентка и стукач за одним столом. Вот как можно было назвать сейчас происходящее. Освальд ни на мгновение не спускал взгляда с лица женщины, явно разыгрывая любовную драму для непытливых умов. — Пингвин, ты очень, очень согрешил. Я слышал, ты сотрудничаешь с тайной полицией, — руки мафиози легли на надплечья Кобблпота, чуть сжав их, — ты — та еще заноза, Освальд. Но теперь я все про тебя знаю. Все. Слишком самонадеянный. Слишком молодой для того, чтобы править городом. — …и даже больше, чем все. Видишь? Я смог сотворить невозможное, воссоединить семью и даже познакомить тебя с отважным зятем, который не бросил твою дочурку в беде, Пингвин. Это достойно уважения, верно? Жаль, что перед свой любимой ты никогда не сможешь похвастаться тем же. — Сальваторе был отчасти прав, но он не знал, что любимых в этой комнате нет. — Я д-думаю, дон Марони, что понимаю, к чему Вы клоните, но… — Нет, Пингвин, ты — не понимаешь, — сделав акцент на слове «ты», мафиози осклабился, коротко кивнув кому-то — и вот, уже Элише в затылок уперся ствол револьвера. Синтию тоже не обошла эта участь. Джером замер, искоса глядя на орудие, прекрасно понимая, что стоит ему лишний раз двинуться — и снесут голову вовсе не ему. — Знаешь, что делают с ворами, Освальд? — Сальваторе впервые назвал Кобблпота по имени, невольно вынудив того встрепенуться. — Им рубят руки. Левую. Или правую. Мне нравится это… наказание. А ты своровал у меня много денег, очень много денег, подкупая моих людей ради Фиш Муни, носильщик зонтика и подставка для ног. Стукачей не любят. Ни здесь, ни там. Они никогда не будут чувствовать себя как дома, они всегда будут настороже, ожидая ножа в спину. — Левая рука — твоя любимая. Правая — твоя дочь. — Ты не посмеешь. — Лицо Освальда отразило боль судорожную, но Элиша не сомневалась в его выборе — и тогда глаза ее округлились, когда она наконец поняла, ради чего была затеяна мужчиной вся эта чертова игра. — Нет! — шикнула девочка — и ее саданули лбом о плашку стала, перехватив за светлые волосы, а когда Джером дернулся, чтобы врезать обидчику по лицу — досталось и ему, рукоятью револьвера по носу. По коже потекла горячая кровь. — Видишь, Пингвин? Твой зять — очень, очень, очень храбрый малый. Поэтому он уйдет отсюда. Твоя дочурка тоже не в тебя, в общем-то, пошла, но у нее такого выбора уже нет. За нее решишь ты… Ну давай, время пошло, тик-так, — Марони усмехнулся, совсем не обратив внимания на происходящее, а Элиша тихо хныкнула, рывком подняв голову, смотря на родителя. «Отруби себе правую руку». Это сказал ее взгляд. Отрывисто и резко. Синтия сглотнула, искоса глянув на девочку и чуть улыбнувшись ей, словно в последний раз. Выбор был очевиден. Слишком, до боли очевиден. Хотелось кричать. Готэм был городом, в который не хотелось возвращаться. Готэм был городом, в котором сгорали мечты, обращались в прах надежды, сжигались мосты и воспламенялись звезды. Он не отличался этим от многих других городов на самом деле, но было одно маленькое «но» — в этом дождливом уголке совсем не существовало места, в котором можно было бы укрыться от бед. Даже бродячий цирк не смог защитить свою прекрасную клоунессу. — Синтия, прости меня… я делаю это ради нее! Нашего будущего, — всхлипнул Освальд натужно, а после зажмурился, весь сжавшись, словно птенец. — Прости меня, Синтия! Т-тебе придется умереть! Выстрел. Ни слова прощания. Лишь остатки улыбки гаснут на губах лучшей в мире женщины, единственного взрослого, способного протянуть руку помощи. Единственного взрослого, способного полюбить беспризорницу. — Ты понял меня, Освальд? — Марони склонился над ухом Пингвина, пока Элиша судорожно захныкала, а Джером обнял ее, закрыв девочке ладошкой глаза. Не видь зла. Не слышь зла. Я буду смотреть за тебя. Я буду слышать за тебя. — Теперь ты действительно меня понял, ведь так? — голос его был холоден и спокоен, будто не лежало лицом вниз на столе мертвое тело, мгновения назад бывшее живым человеком. — Ведь так? И ты больше никогда не будешь играть со мной, Пингвин, иначе я заберу у тебя сначала вторую руку, а после… все остальное. — Я п-понял Вас, дон Марони, — едва слышно отозвался Кобблпот, смотревший теперь только перед собой. — Тогда вы можете идти. — Улыбка на лице Сальваторе стала настоящей издевкой над произошедшим, а после он просто кивнул своим людям, и они отошли подальше от ребят, освобождая им путь к выходу. — Это было лучшее представление в моей жизни, Эли, лучший… как там говорил твой маленький клоунский дружок?.. фокус. Элиша не смогла даже встать — Джером подхватил ее за плечи, помог подняться и повел прочь на негнущихся ногах, все еще не позволяя открыть глаз, пока девочка плакала, плакала отчаянно и навзрыд, плакала так, как никогда ранее. Синтии больше нет. Она растаяла, растворилась в воздухе, будто цветочная пыльца. Синтии больше нет. И не будет. Ни-ког-да. — Эли… Эли-Эли-Эли… — рыжий прижимал подругу к себе, когда они вдруг оказались в закутке напротив злосчастного ресторана, а напротив них стоял чертов Освальд, видеть которого было настолько тошно, что противно скрутился желудок. — Эли, не надо, послушай меня… — Я спас вас. — Молчавший несколько тяжелых минут Пингвин сглотнул, глядя на собственную дочь, что даже не подумала посмотреть на него за все это время, только склонив голову с еще большим усилием, роняя слезы на асфальт. — Я спас тебя… Эли. Какое дурацкое имя. — Вдруг скривился он, явно не в силах сдержаться или только изображая это чувство. — Кто его тебе дал? — Я. — Джером вдруг выщелкнул из-за пояса нож — и ринулся в сторону мужчины, толкнув его к стене и прижав лезвие к тощему, бледному горлу. — Исчезни. Исчезни из нашей жизни! — Ты меня не убьешь. — Освальд, что был ниже парня на добрый десяток сантиметров, оскалился, и глаза его сверкнули. — Ты не знаешь, как это — убивать. — Он был прав. Абсолютно и бесповоротно, но… Резкий удар кулаком по щеке опрокинул мужчину, и рыжий отвернулся, глядя только на Элишу, наблюдавшую за происходящим заплаканными глазами, не в силах отвести взгляд. — …если мне понадобится убивать — я научусь. И ты, сволочь, будешь вторым в моем списке. — Рыкнул Джером Пингвину, не оборачиваясь, после подойдя к подруге и коснувшись ее лба, силясь улыбнуться. — Эли, давай пойдем домой. Домой… — …разве у меня теперь есть дом? — Он есть, Эли, он все еще есть. Мы никому не скажем о том, что произошло. Это будет наш с тобой маленький, очень маленький секрет, который не разболтает ни одна сучья птица. — Злой в словах и действиях, рыжий все же убрал лезвие за пояс, чтобы вновь опуститься на землю рядом с Элишей, обняв ее, пока та ткнулась в его плечо щекой, капая слезами на ткань старой куртки. — Я уверен… Синтия бы не хотела, чтобы ты так оплакивала ее. Она бы не хотела видеть твоих слёз. Он был честен. Он был прав. Но было в его голосе что-то еще… проглядывающее через сожаление торжество, тонкая нотка радости. Клоунесса не была плохой при жизни. Она была хорошей, очень хорошей, но она была. Она была, и существованием своим отравляла жизнь Джерома, словно яд медленного действия, льющийся девочке в уши. Рыжий знал, что она говорила ей. Знал, как. Знал, когда. Он чувствовал неискренность в том, как Синтия смотрела на них, когда видела ребят рядом друг с другом, но теперь… Теперь они были действительно вместе. Действительно вдвоем. Словно неразлучники. Словно… птицы. — …я любила ее, Джером, — наконец всхлипнула Элиша, вскинув голову, глядя прямо перед собой — там севший около стены Освальд прожигал взглядом рыжего, словно надеясь, что тот исчезнет маревом, — я так любила ее… — А она любила тебя, Эли. А она любила тебя… — прошептал в ответ ей парень, позволяя подруге выплакать все, что скопилось на ее израненной душе. Нет, Готэм был вовсе не городом дождей. Готэм был городом слёз.