Орнитария

      Ожидание смерти затянулось, и Эхткар уже не знал, куда себя деть. Несколько раз оглядев чрево поглотившей его машины, он понял, что не находит в ней никакого слабого места. Помещение было маленьким — шагов пять в длину и четыре в ширину. Стены и потолок — светло-серые, сплошные. На такого же цвета полу рассыпана чёрная степная пыль и обрывки растительности, словно пол этот волшебным образом материализовался под тонким слоем почвы и травы.       Эхткар в недоумении склонился над неподвижным степняком и, чтобы хоть немного отвлечь себя от этой леденящей душу неуверенности, проверил у бескрылого орнита пульс.       Редко и очень слабо, но кровь всё же стучалась о стенки его вен.       — Перед лицом Злых Богов мы все равны, — произнёс горец, стараясь не обращать внимания на бьющее в нос зловоние. — Так что я с тобой, брат.       Степняк на его слова никак не отреагировал, даже пульс не стал чаще. В общем-то, Эхткар ни на что подобное и не рассчитывал, поэтому просто остался рядом с умирающим собратом, безнадёжно разглядывая стены и потолок их общей тюрьмы в тщетных поисках выхода. От плавных, округлых очертаний этого странного места у Эхткара быстро закружилась голова, в которую ни с того ни с сего вдруг пришла мысль об огромном яйце. О яйце, внутри которого совсем не уютно.       Яйцо… У него обычно бывает тонкая скорлупа.       Эхткар понимал всю нелепость этого предположения, но на всякий случай постучал по стене, до которой смог дотянуться, не отходя от степняка. Удары его были довольно сильны, но звук от них и вся приложенная сила утонули в мягком, упругом, ни для чего, похоже, не проницаемом материале.       Рука Эхткара опустилась сама собой, безысходность надавила на него всей своей непомерной массой, а назойливый, клейкий, как смола, страх стиснул всё нутро в тисках своих ледяных объятий.       И в тот момент, когда отчаянье уже охватило его почти целиком, стенки «яйца» справа от него вдруг подёрнулись рябью, и Эхткар узрел-таки перед собой тех, кого, в конечном итоге и ожидал увидеть. Но легче от этого, разумеется, не стало.       Они явились ему во всей своей божественной красе — две прекрасные Богини.       Одна ростом казалась чуть ниже Эхткара, а формы её ласкали взор округлостью и плавностью своих линий, каких невозможно было встретить в Орнитарии даже у изящных жительниц Кварцевой Долины. Да и черты лица, с заинтересованным и взволнованным выражением на нём, оказалось удивительно правильным и невыразимо прекрасным.       Вторая из Богинь ростом была примерно с белую женщину-орнита, и весь её облик казался Эхткару более привычным. Угловатая фигура и малый рост выдавали в ней подростка. Божественного подростка, не менее чудесного, чем все остальные небожители.       О, как же грустно, как нелепо, что это Злые Богини!       Эхткар встал, хоть ноги слушались его откровенно плохо. Все Злые Боги любят, чтобы орниты ползали перед ними и ели землю, по которой те ступали, но Эхтакр, как бы плохо ни стало ему потом, не собирался этого делать. Подобного поклонения достойна лишь Великая Добрая Богиня, да и та никогда не любила унижать своих крылатых детей. Как же добра была она, и сколько любви жило в её сердце!       Сожаление и тоска больно кольнули Эхткара, и он на миг даже забыл об охватившем его трепете.       Меж тем взрослая Богиня, как следует изучив стоящего во весь рост горца, перевела взгляд на лежащего рядом степняка. И нахмурилась.       Понятное дело, она привыкла ласкать свой чудный взор божественно-прекрасными вещами, а вид израненного и осквернённого тела не мог произвести на неё приятного впечатления. Да кому бы это вообще могло понравиться?! Хотя… Многие Злые Боги испытывали удовольствие от вида смерти и крови. Была ли эта Богиня такой же? Скорее всего, нет. Вот сейчас она брезгливо поморщится и уйдёт, оставив степняка в объятьях подступающей смерти, а Эхткара — в компании неизвестности и самых нелепых догадок.       Но Богиня отчего-то повела себя совсем иначе. Её бесплотный призрак зашевелился, и в движениях этих проскользнула совсем, казалось, не божественная суетливость.       Эхткар настороженно следил за её действиями, и с каждой секундой изумлялся всё больше и больше. Взгляд её был прикован к чёрному кочевнику, и выражение этого взгляда на миг показалось горцу очень странным. Что она задумала? Какое злодейство? Ведь ни на что другое Злые Боги не способны.       Старшая из Богинь начала быстро и запальчиво кому-то что-то говорить, но, как понял Эхткар, не младшей своей товарке, а кому-то ещё, кого не было видно. Отвечал ей бодрый мужской голос, но до конца разобрать их речь орниту не удавалось.       Горцу стало ещё более не по себе. Он вновь присел возле бескрылого собрата, но всё равно продолжал настороженно подглядывать на Богинь.       — Носилки в отсек для сбора образцов, — скомандовала вдруг Старшая Богиня неизвестно кому, но приказанье это почему-то осталось без ответа. Младшая Богиня также на него никак не отреагировала. На её прекрасном юном лице не отражалось ничего, кроме вялого любопытства.       Однако уже через несколько мгновений в «отсеке для сбора образцов» появилась целая стайка из маленьких, округлых и очень подвижных машинок. Они, забавно жужжа, шустро подкатились по присыпанному пылью и травинками полу прямо к умирающему степняку, затем, повинуясь то ли собственному разуму, то ли чьей-то неведомой воле, выстроились в два ряда по обе стороны от неподвижно лежащего тела. А после… просто взяли и исчезли, будто в воду погрузившись внутрь упругого пола. Ещё миг спустя они вновь появились, вылезли, словно грибы и под земли. Между ними образовалось что-то вроде плотного прямоугольного полотна, на котором (а не на полу!) лежал теперь степняк. Носилки осторожно двинулись в сторону выхода из похожего на яйцо «отсека», но тут Эхткар не выдержал и обратился к Богине, стараясь казаться как можно спокойнее и увереннее.       — Оставь его в покое, Богиня! Дай ему умереть, не причиняй новых страданий!       Старшая Богиня вновь нахмурилась, словно не поняла его. Может, он плохо говорил на языке Богов? Эхткар уже хотел повторить сказанное чуть медленнее, однако Богиня, смерив его удивлённым взглядом, всё же удостоила горца ответом.       — При чём тут страдания? Он ничего не почувствует, а завтра уже будет здоров. Но это при условии, что помощь будет оказана как можно быстрее. Я очень хотела бы с тобой поговорить прямо сейчас, — заверила она, зачем-то приложив руки к сердцу…       Во рту у Эхткара совсем пересохло, и потому он не сумел задать более ни одного вопроса, хотя их тут же очень много родилось в его голове.       Изображения Богинь исчезли, стены вновь стали просто стенами, а орнит так и остался сидеть на месте, как «образец», для сбора которых и было предназначено это огромное унылое яйцо.       Но спустя совсем недолгое время «призрак» Старшей Богини опять появился и обратился к нему с весьма странным, как показалось Эхткару, вопросом.       — Как тебя зовут?       — Эхткар, — отозвался горец, вставая.       — Неудобно просить тебя об этом, Эхткар, — заговорила она, одетая в просторные светлые одежды, а голову скрывая внутри какого-то шлема с прозрачной, как вода в горном ручье, передней частью, — но ты, кажется, волновался за степняка, и я подумала, что ты мог бы сейчас ему помочь. Он слаб и ему нужно перелить некоторое количество крови. Я дала бы свою, но наша кровь орниту не подойдёт. Я бы тебя не просила, но по-другому спасти его нельзя. Ты согласен?       Богиня не была теперь похожа на Богиню. Она смотрела на него с тревогой и некоторой неловкостью, каких никто из орнитов ещё не видел в грозных взглядах Богов. Она не приказывала, она просила. Эхткар решительно ничего не понимал во всей этой нелепой ситуации, но кивнул не задумываясь.       Богиня озарила своё прекрасное лицо лёгкой улыбкой и спустя, наверное, не больше минуты, появилась перед ним вживую.