Все оттенки кроваво-красного

Фань Сянэр была женщиной многомудрой и рассудительной. Она планировала выйти замуж за единственного сына семьи Чэн, стать хозяйкой в большом богатом доме и по возможности держать молодого мужа в узде, не позволяя его естественным порывам слишком сильно влиять на их семейные отношения. Но все сложилось не совсем так, как она планировала — она внезапно искренне полюбила Чэн Фэнтая. Тот оказался куда более зрелым, чем можно было ожидать, а еще обладал несравненной красотой и тем видом мужского обаяния, коего достаточно чтобы покорить любую женщину, даже если его обладатель внешне не особенно привлекателен. Из-за этого внезапно вспыхнувшего чувства страх, что муж в конце концов приведет в дом молодую наложницу, преследовал ее почти постоянно. Их брак сложился почти идеально — у Фань Сянэр не было сомнений, что она занимает в сердце супруга определенное место; он вел себя с ней безукоризненно — был нежен, почтителен, почти никогда не спорил, дарил подарки. Ее сердце порой обуревала тоска по неким более глубоким и романтичным отношениям, особенно когда она воочию видела примеры таковых, что тоже изрядно портило ей настроение, но главной занозой был именно этот постоянный страх, который не давал расслабиться и наслаждаться жизнью. Однако и здесь Чэн Фэнтай вел себя почти безупречно, несмотря на живой темперамент и склонность к авантюрам. До жены, разумеется, время от времени долетали обрывки сплетен о его интрижках то ли с танцовщицами, то ли с певичками, но на такие мелочи не стоило обращать внимания. Это, тем не менее, не исключало гипотетической возможности, что в будущем он встретит женщину, которая заставит его с головой нырнуть в омут страсти. Но все обернулось совсем иначе, так, как она даже предположить не могла. Шан Сижуй ворвался в их благополучную жизнь, внеся в нее изрядную долю хаоса. Непредсказуемый и порывистый, раздражающий до скрежета зубовного, не имеющий ни малейшего понятия о приличиях и морали. Он практически сразу занял все свободное пространство в душе Чэн Фэнтая, затронул в ее супруге такие струнки, о существовании которых она даже не подозревала. Бороться с этим абсолютно стихийным явлением было бессмысленно, так что в какой-то момент Фань Сянэр просто смирилась. А потом с Чэн Фэнтаем случилась беда, и ее уютный мирок необратимо изменился. Кажется, она слишком быстро потеряла надежду. Глядя на неподвижную фигуру, вытянувшуюся на кровати, она уже мысленно примеряла на себя образ вдовы, в одиночестве воспитывающей сына. В отличие от нее, Шан Сижуй не терял надежды ни на секунду. То была даже не надежда, а непоколебимая вера, замешанная на полной самоотдаче. Он готов был пожертвовать чем угодно ради спасения ее мужа, и он жертвовал — без сомнений и колебаний. И в какой-то момент Фань Сянэр испугалась. Потому что происходящее на ее глазах мало напоминало привычную ей систему человеческих взаимоотношений, перейдя в разряд непостижимого и даже мистического. И стали уже неважны ее болезненные мысли о том, что отношения супруга с этим актером вряд ли остались в рамках платонических, важным был лишь удивленно-затуманенный взгляд Чэн Фэнтая, когда он впервые открыл глаза после длительного беспамятства, почти сразу сделавшийся осмысленным, первые слова, первые шаги по комнате. Теперь же, с изумлением и испугом глянув на захлопнувшуюся за супругом дверь кабинета, Фань Сянэр поднимает с пола упавший газетный лист, пробегает по нему глазами и ее настигает осознание того, что все повторяется заново. Ей вновь придется просто сидеть и ждать, когда душа Чэн Фэнтая вернется обратно в его тело. Но теперь некому позвать ее обратно. Ее ожидание длится четыре дня — муж не выходит из кабинета, а внутрь впускает лишь Лао Гэ, который приносит ему еду. Но еда остается почти нетронутой. В ответ на все тревожные расспросы верный слуга упорно молчит, сжав губы в тонкую полосу. Фань Сянэр почти не спит, бродит по дому будто призрак, краем уха слышит перешептывание слуг о том, что хозяин то ли тяжело болен, то ли сошел с ума, то ли в него вселился злой дух. Утром пятого дня Чэн Фэнтай выходит из кабинета. Чисто выбритый, в свежей рубашке, галстуке и домашней куртке, с влажными, зачесанными назад волосами. Постаревший, кажется, лет на десять, с запавшими щеками, но со своей неизменной обаятельно — хитроватой улыбкой на лице, которая нынче кажется нарисованной и приклеенной к его губам. Невесомо целует жену в макушку и просит прощения. Потом садится завтракать, говорит о погоде, о том, что пропустил визит к доктору и придется записываться заново, а еще о назначенной на сегодня встрече с потенциальными партнерами по бизнесу. Палочки в его руках движутся монотонно и четко, будто механизм. А после завтрака он одевается и уходит, как ни в чем не бывало, пообещав по возможности не опаздывать на ужин.

***

Ближе к вечеру Чэн Фэнтай медленно, полуприкрыв глаза, бредет через небольшой сквер с открытыми беседками, где несколько совсем дряхлых стариков разложили на столике набор костей для маджонга, вокруг носятся друг за другом ребятишки, а совсем молоденькая девушка пристроилась на газоне с мольбертом и красками. Если идти вот так, все время вперед, то можно добраться до пристани, сесть в джонку с алым парусом, пересечь пролив и попасть на Северный остров. Он так и не собрался это сделать, все времени не было, да и нога… Затуманенное усталостью сознание на секунду проясняется, и эта ясность словно прошивает все тело раскаленной иглой, заставив его замереть на месте и спустя пару секунд рвано и болезненно выдохнуть. Он сможет. Он справится. Разве это так сложно? Просто просыпаться каждое утро, завтракать, заниматься делами, выстраивать бизнес на чужой территории, общаться с разными людьми, возиться с сыном. На него даже не станут смотреть с жалостью, как на калеку: отрезанная половина души — это не ампутированная нога, ее никто не заметит. Фань Лянь с женой должен приехать через пару дней, малышка, наверное, заметно подросла. Малышка… При мысли о том, чьей племянницей является внебрачная дочь его непутевого шурина, Чэн Фэнтая вновь будто приступом скручивает. Нет. Лучше пока об этом не думать. Обнаружив вдруг, что забрел в совершенно незнакомое место, он растерянно оглядывается по сторонам. Престижный район, где он снял небольшой офис, остался позади, вокруг облупленные кирпичные стены каких-то домов, обклеенных афишами и пропагандистскими плакатами; на одном из них, наполовину оторвавшемся от стены и трепещущим на ветру, словно парус, фигуры с воздетыми кверху кулаками топчут японский флаг. И, как назло, Лао Гэ, который все время незаметно ехал сзади, куда-то подевался. Вертеть головой по сторонам бесполезно — куда идти совершенно непонятно. А редкие прохожие выглядят так, что спрашивать у них дорогу, кажется, чревато угрозой его кошельку, а то и жизни. Чэн Фэнтай нерешительно сворачивает налево, в одну из улочек, которая кажется ему более чистой и приветливой. И тут же едва удерживается на ногах, поскользнувшись на разлитой прямо на асфальте какой-то липкой дряни. Восстанавливает равновесие, ухватившись за стену, потом, привалившись к ней спиной, выдыхает и, сняв шляпу, запрокидывает голову, вглядываясь в темнеющее небо в просвете между кучно стоящими домами. — Эр-Е…? Голос — знакомый, сипловатый, тихий и нерешительный доносится откуда-то справа. Чэн Фэнтай даже не вздрагивает, испытав в душе что-то вроде облегчения — ну вот, он и вправду спятил, и теперь будет до конца дней обитать в психлечебнице, и не придется каждое утро, проснувшись, заново собирать себя из мелких осколков. — Эр-Е! Голос звучит снова, уже более ясно, с радостными интонациями, и он наконец поворачивает голову. У него отличное зрение, но нерешительно переминающаяся с ноги на ногу невысокая фигурка в какой-то несуразной серой хламиде отчего-то расплывается перед глазами. Оторвавшись от стены, он делает шаг, потом другой. Он словно идет не по твердому мощеному тротуару, а по дну морскому, преодолевая сопротивление многотонных толщ воды. Все же он не сошел с ума. Потому что для иллюзии все слишком реально. Непривычно осунувшееся лицо Шан Сижуя, его резко проступившие скулы, и кажущиеся из-за этого чересчур большими глаза. А еще подживший рубчик на нижней губе, желтое пятно кровоподтека на скуле, пятнышко сажи на подбородке, спутанные отросшие волосы. Чэн Фэнтай глядит неотрывно, словно стремясь впитать в себя то, что видит, а тот, качнувшись было ему навстречу, беспомощно разводит руками. — Я бы тебя обнял, но я жутко грязный. Запачкаю твой костюм. Чэн Фэнтай делает последний шаг и не обнимает — вцепляется в Шан Сижуя мертвой судорожной хваткой как утопающий в спасательный круг. Шумно втягивает ноздрями острые запахи мазута, гари, табачных листьев и свалявшейся овечьей шерсти. Воистину, божественный аромат.