Лживая болезнь

      На следующий день Рицука пошел в школу, я же остался у него дома. Я отговаривал его от этого, потому что его состояние еще не улучшилось. Одышка, дезориентация, слабость — пока они были его верными спутниками. Я просто боялся, что по дороге домой он потеряет сознание. Ханахаки успела изрядно испить его сил.       А еще я знал, что если он придет в школу до моей смерти, то обязательно разругается с Юки. В отчаянии он не понимал, что, настаивая на моей совместной ночи с ним, Рицука только вызывает еще большее отторжение у человека, которого я люблю. Сама по себе просьба была странной, подразумевающей измену. Только сумасшедший с радостью сразу согласится вступить в контакт с почти незнакомым человеком. Не понимал Рицука, что я не хотел секса без взаимных чувств. Пересплю я с Юки, а что дальше? Из боли физической окунусь в мучения душевные. Буду каждый день смотреть на него, идущего под руку с Угетсу, и понимать, что для меня там место не освободится. А Рицука будет виться рядом со мной, борясь за мое внимание, и чувствуя тоже самое, что и я: в моем сердце такого безукоризненного места для него нет. Я мог бы постараться любить его, но это не будет то слепое «люблю», я буду искать поводы для этого, буду говорить про себя: «я люблю его, потому что…» или «я люблю его, если…». И, может, так даже вернее — без самообмана, без беспричинного чувства, но я не могу, не хочу сам искусственно разжигать в себе чувства этими «если». Я хочу сам вспыхивать только от одного присутствия важного для меня человека.       Конечно, же Юки послал его. Рицука пришел весь раздраженный, хлопнул дверью. Себя тихо он уверял, что он еще повоюет, что он добьется своего. Я молчал. А что я мог сказать, если слышать меня не хотят? Я просто лежал и смотрел на то, как Рицука меряет комнату шагами. Спорить или успокаивать еще и сил не находил. Пока мой друг был в школе, я все время спал. Сначала пытался играть на его гитаре — хотел напоследок до боли в пальцах замучить инструмент, упиться этим увлечением — но глаза слипались, голова была тяжелой. Наверное, последние сутки вымотали меня. Я убрал гитару и лег спать, чтобы проснуться лишь под вечер, когда вернется Рицуки.       От ужина я отказался, хотя уговаривали и угрожали мне долго. Я снова хотел спать. Зарывшись в одеяло, подтянув ноги к груди, чтобы было теплее, я закрыл глаза, но тут же через мгновение открыл их. За окном почему-то было темно. Я задыхался. Казалось, что в легких вода, что они растянуты до предела. А мне нужен был воздух!       Сел, часто и коротко дыша, стал судорожно стягивать футболку, мне казалось, что она обвилась вокруг моей груди, стискивая. Кое-как сдернул. Не помогает! Надо открыть окно. В панике вскочил, но слабые ноги обо что-то споткнулись, и я рухнул на пол. Доползу, все равно около окна свежее.       Вспыхнул свет. Ноги Рицуки оказались возле моего лица, а следом и он сам опустился рядом со мной. Он поднял мою голову — нет, положи назад, мне душно, я задыхаюсь!       — Мафую! Что с тобой? Где боль?       Я собрал все силы, махнул рукой на окно. Он меня понял, какое счастье! Рицука поволок меня на своих слабых плечах на балкон, где и усадил. Было холодно, меня бил озноб от ночной прохлады, яро налетающей на мою голую грудь, но при этом дышать не получалось. В отражении окна я видел, что губы у меня синеют, огромные глаза на мертвой белой коже судорожно ищут что-нибудь. Во рту уже пересохло, потому что я дышал ртом. Лучше умереть, чем это мучение.       Рицука влетел на балкон, он звонил в больницу. Ощупав запястья, шею, лоб, он сел напротив меня. Полный решительности взгляд, от этого не так страшно, он не сдался.       — Мафую, я знаю, что это тяжело, но попробуй покашлять. Возможно, лепестки закупорили дыхательные пути. Давай, тихонько, как можешь. Нам нужно продержаться до прихода врача.       Я боялся, боялся выпустить из легких последнее, что только не позволяло им схлопнуться в вакууме. Рицука требовательно смотрел на меня. Слабо я покашлял, но это не помогло. Мне было мало легких.       — Тогда надо ждать. Смотри на меня и старайся дышать в моем темпе, — он обхватил мое лицо ладонями, сузив мне кругозор, и стал неглубоко, но медленно дышать.       Я старался повторять за ним. Благодаря этому дыхание перестало быть хаотичным, но паника не отпускала, а наоборот множилась. Перед глазами начало темнеть.       Очнулся я снова на кровати. Я дышал, пусть и не полной грудью, но спокойно. Рицука сидел рядом, держа в руках что-то похожее на ингалятор.       — Ты в порядке? Если дышать трудно, то скажи, тебе оставил врач эту штуку. Похоже, на краткий период помогает.       Я посмотрел в окно — опять вечер. Так я последние дни просто просплю. Хорошо это или плохо? Хорошо бы уже подойти к концу и не мучиться. Дальше будет хуже, я знаю, видел. И он увидит.       — Мафую, доктор сказал, что тебе осталось меньше, чем мы думали… Ты это… Ты же не можешь раньше умереть, ведь так?       Я открыл рот, чтобы успокоить его, потому что видел, что он был готов зарыдать, но в этот момент в сердце словно вонзилась спица. Ее вкручивали в меня с садизмом, долго и глубоко. Я схватился за грудь, повернулся на бок, потому что хотелось вдавить левую половину тела в кровать, казалось, что только так боль может прекратиться. Стиснутые зубы не могли сдержать моих стонов. Я зарывался лицом в подушку, извивался, как червяк. Рицука рядом звал меня, боялся прикоснуться ко мне.       Отпустило. Я снова часто начал дышать, задыхаться, с болью чувствуя глухие удары сердца. Рицука забрызгал мне в горло содержимое ингалятора. Стало легче. Через четверть часа я успокоился. Лоб был весь в испарине, по шее крупными щекочущими каплями катился пот. Когда, я пришел к Харуки, у него было также. Неужели, я доживаю последние часы? Рицука обнял меня, слишком сильно, но я понимал: ему страшно. А во мне страха смерти не было. Я больше боялся нового удушья или боли. Пустота, к которой я подобрался совсем близко, уже и не интересовала и не вызывала панику. Рицука смотрел на меня не отрываясь. Наверное, пытался запомнить меня.       Он приносил мне пить, еду. Я пытался есть, хотя аппетита и не было, но вскоре отказался от пищи и воды. Теперь я понимал, почему Харуки тоже отказывался от них. Организм, получая потребность в работе какого-либо лишнего органа начинал мучить, требовать от сердца большего, чем оно могло дать. Снова начиналась боль, потом удушье.       Мне было холодно, потому что стоило чему-то оказаться на моей груди и я судорожно начинал пытаться разорвать это, потому что казалось, что жар накатывает на меня и вытесняет воздух из груди. Я начал кашлять. Слабо, без результата, хотя я уже буквально чувствовал, как на легких оседают бутоны. Все чаще Рицука прибегал к ингалятору.       Он не спал. Не знаю, сколько времени прошло. В мучениях оно растянулось для меня. Но достаточно долго, чтобы провести еще одну бессонную ночь со мной. В его глазах я видел страх, он смотрел на меня, как на снег весной, который готов растаять в любое мгновение, чтобы открыть место цветам. Он бледный, но с красными от слез глазами — на краткие мгновения он уходил от меня, я слышал его всхлипы, — был рядом со мной. Уничтоженный ситуацией в своем бессилии. А я даже не мог ничего сказать ему, потому что не мог найти сил и смелости.       У него такие красивые глаза, глубоко-голубые. Таким небо бывает только с мая по июль. Не бледное, не скрытое серыми зимними облаками, а такое всепоглощающее и бездонное, что дух захватывает. Они крадут мое внимание. Я уже давно смотрю в них, не замечая страха в них, ненависти, гнева. Я вижу только сами глаза. Наверное, так в последний раз я смотрел на них в тот день, когда он признался мне.       Прости, Рицука, что мы, «Given», оставили тебя одного. Будь у нас время, мы бы точно не прошли незаметно, нас бы услышали. Но надеюсь, что тебя услышат. Я, Харуки Акихико — мы будем рядом, когда ты будешь играть на гитаре, потому что такая трагедия не может не отразиться в том, что всегда было твоей душой — музыке.       Дышать снова тяжело. Лекарство, которое забрызгал Рицука не помогает. Он сжимает мою левую руку. Только в его горячей ладони я понимаю, насколько мое тело холодное. Мелкая дрожь начала пронзать меня.       Тело подбросило от резкой боли в сердце, рука рванулась к нему. Вижу голубые глаза Ри…